— Ничего не могу сказать насчёт превосходства над Эст-Эстом, но смородиновая нотка определённо красит твоего тёзку, друг мой. — Конечно, не скажешь. С одного-то стакана! Пока нотку эту нюхать будешь, всё засосёт, как башмак в трясину, — недопитое вино дрожало и пускало багровые блики, Лютик лениво побалтывал бокалом на просвет и покровительственно косился на ворчащего краснолюда. Именная бутылка отыскалась в погребе совершенно случайно и тут же пошла в расход по всеобщему одобрению. Пока остальные «безыскусно хлебали», поэт «дегустировал», громогласно, вприкуску с рассуждениями о зеркалах души, которые в случае их общего друга с успехом заменило одноименное вино — характер у «Геральта» оказался не сахар, но, как было утешительно замечено, кое-где всё же проскальзывали благородные мотивы. Так что их знакомого Белого Волка, в винном эквиваленте, конечно, только смородиновый лист и спас...

Эскель вытянул ноги, стукнул затылком о нагретую стену и прикрыл глаза, усмехаясь. Ситуация его забавляла. Лютику за болтовней досталось меньше всех из трофейной бутылки, зато именно он сохранил половину бокала нетронутой до сих пор и теперь триумфально её цедил. В погребе можно было набирать вина в бадьи по сезонам и названиям, а потом обливаться по алфавиту, но куда ему сейчас было до именного! А на вкус, что ни говори, подарок вышел отличным, приятная терпкость до сих пор перекатывалась на языке…

Солнце уже наполовину скрылось за холмами. Где-то ещё стучали топоры, но это уже звалось чистой воды «украшательством», по словам Золтана. Якобы один парень из бригады побился об заклад, что сумеет изобразить счастливую пару на спинках праздничных стульев. Лучше бы Йеннифэр этого было не видеть, кстати, потому что когда Эскель проходил там с час назад, в линиях, выведенных на дереве, безошибочно угадывались черты разве что водной бабы.

Усадьба, покинутая избранницей Геральта и её свитой в лице Трисс и Цири, выглядела не пустой, а удивительно умиротворённой. День, ради которого они все сюда прибыли, на женщин влиял хлеще фисштеха, а жизнь давно подсказала Эскелю, что Йеннифэр и в хорошем настроении непредсказуема, что уж говорить про нервическое. Поэтому не он один вздохнул спокойно, когда искры порталов истаяли в воздухе — где ещё можно было решить одним махом уйму женских дел, как не в Боклере? Но тем не менее Геральт, оставленный не терпевшей перегара чародейкой буквально на переднем крае битвы, стоически не пил, наблюдая, как содержимое погреба утекает в более удачливые желудки. И почти не болтал — при разговоре иллюзия заметно меркла, подрагивая, просвечивая сквозь магическую пелену смачным пятном запекшейся сукровицы, облепившей коростами полщеки и часть шеи.

Было странно сидеть здесь и видеть ряд арок, шатёр, увешанный цветочными гирляндами, длинные ряды столов, в скором времени грозившихся вдарить по лошадиным хребтам изрядно разжиревшими всадниками. За всю жизнь ему не доводилось бывать на обычных даже свадьбах, чего говорить про ведьмачьи. На похоронах вот — был…

Задетая колючка больно заныла где-то под ребром, и Эскель поспешил заглянуть на дно своего стакана с помощью пары хороших глотков, справедливо рассудив, что в такой вечер меньше всего для обозрения подходит его мрачная рожа. Впрочем, никто и так не заметил, Лютик рассеянно почёсывал деку лютни и мурлыкал себе под нос неизвестный мотив, Золтан, нахмурившись, изучал белевшую невдалеке на холме беседку, построенную во имя Владычицы Озера — подарок княгини к грядущему торжеству.

— То ли оболтусы, что лепили это, бабу нормальную по году не видели, то ли бедняга с такими сиськами только на спине и плавает, — пробурчал краснолюд и спрыгнул со скамьи, потянувшись за новой бутылкой. Геральт едва заметно улыбнулся, отчего по щеке поползла неприятная синева.

Жених для ведьмачьей свадьбы был у них готов, что сказать, в лучшем виде: за несколько дней до этого лицо Волку любовно подрихтовала археспора. Под местным жарким солнцем эта редкая дрянь, с которой сам он давненько не встречался и ещё столько же предпочёл бы не видеться, вырастала до попросту пугающих размеров и цветов. Геральт вот аккурат в нужный момент нашёл пурпурную, и ожоги от метко плюнутой кислоты, затянутые наведённой Йеннифэр иллюзией, не сошли до сих пор. Ламберт не вслух, так про себя обязательно прошёлся бы по теперешней схожести их развороченных морд, почему-то подумал Эскель и криво ухмыльнулся. Слишком много странных мыслей лезло в голову после выпитого.

Впрочем, к чести Йеннифэр, что ей была какая-то там завалящая археспора. После битвы в Каэр Морхене, после того, что разыгралось на Скеллиге, он был уверен: пока она рядом, Геральт просто не посмеет умереть, себе дороже. И, холера, чего там, как же было правильно то, что эти двое, и до этого намертво сплавленные, решили не дёргать судьбу за усы, просто быть наконец не порознь. Радость за друга омрачало только осознание, насколько другим, полным и бесшабашно счастливым мог бы стать этот праздник, будь на одного всего гостя больше…

Горечь никуда не ушла, Эскель прекрасно знал, что об этом же думает Геральт, что Цири, как и ему самому, она не даёт покоя, и Йеннифэр, и даже Лютику, скорее всего. Был лишь один человек, у кого был и другой весомый повод для грусти.

И Эскель, ни разу не слышавший за эти дни смех Меригольд, думал сквозь винные пары, что, в общем-то, её понимает.