Убийца чувствовал, что что-то не так.

А еще он знал, что ничего не чувствует.

Убийце было бы все равно, если бы он понимал, что такое это ваше «все равно» хотя бы примерно. В голове его была каша, причем просроченная, напоминающая ту, что варил Тех, зачитываясь очередным научным трудом; она была разумна, вела собственную жизнь в кастрюле и ела ложки.

Он получал пищу и крышу над головой, и это его вполне устраивало. Он даже не был в курсе того, что нормальные люди получают за свою работу, какие у них есть мечты, чего они хотят и о чем думают. Ему было это не интересно. Он даже предположить не мог, что такая куча противоречивых эмоций укладывается в маленькой черепной коробке, не ломая ее.

Разум ассасина, кстати, был давно сломан. Мысли, некогда представлявшие собой крепко смотанный и упорядоченный клубок ниток, совсем размотались и распутались, будто вышеупомянутый клубок отдали на растерзание дикому гиперактивному коту. Обрывки собственных идей иногда доходили до убийцы, но, перемешиваясь между собой и исчезая на самом интересном месте, они не имели абсолютно никакой ценности. Некогда гениальный рассудок сейчас был уничтожен почти полностью, а человек с собственной личностью и судьбой спал под маской машины, способной совершать ужасные поступки, завораживающие чистотой работы.

Но в последнее время убийца сходил с ума. Это не нравилось его хозяевам, и он понимал, что подводит их, но ничего не мог с собой поделать. Внезапно всплывающие воспоминания сводили его с толку в самый неудобный момент, а руки так и тянулись сорвать с лица дрянную штуку, что его прикрывала, и честно заглянуть в зеркало, посмотреть себе в глаза, надеясь найти в них ответы. «Каша» в голове упорядочивалась, но становилась от этого не менее хаотичной, а в добавок еще и начала приобретать бунтарский характер. Убийца, будто простой наблюдатель, смотрел за своим медленно приходящем в порядок рассудком, и был слегка обеспокоен тем, что его хозяева посчитают его ненужным.

— Оставлять нож в теле убитого было не лучшей идеей, — сказал один из Плащей, высокий и страшный. Ассасин не знал, кем он был, но и не интересовался.

— Убивать было в принципе не лучшей идеей, — проворчал сидящий рядом с ним, чуть пониже и с более рассудительным голосом. — Мы уже давно не проводим ритуалов. Это зверство.

— Это был не ритуал! — вскипел стоящий за его стиной. Судя по тону, он был молод, инициативен и полон энергии. — Если бы он не полез, куда не надо, ничего бы не случилось…мы же не культ какой-нибудь.

— А кто это вообще был?

— Обычный дежурный. Просто попал не в то место и не в то время.

— А Фетт?

— Это не ко мне вопрос!

Все Плащи обернулись на высокого и страшного. Его лицо закрывала тень от капюшона, мешком свисающего почти до подбородка. Ассасин вечно удивлялся, как они умудряются видеть хоть что-то в этих штуках, но никогда не пытался найти ответ этому, как и многим другим вещам, над которыми он задумывался. Он подозревал, что все эти глупые вопросы — отголоски его прошлой, еле живой личности, поэтому тщательно скрывал факт даже просто их возникновения. Он не хотел стать ненужным или мешающимся. Он помнил, что его хозяева делают с теми, кто заходит слишком далеко, причем на личном опыте.

— Фетт знал многое и понял, что это можно использовать против нас, — спокойно ответил высокий и страшный, сложив руки на груди. — Какое-то время я мирился с этим, но когда он придумал угрожать нам раскрытием нашего существования, мне пришлось прекратить это. Иногда уничтожение врага — единственный выход.

— Давайте не будем забывать о том, кто мы такие, — вставил еще один Плащ, на чьем лице не было капюшона, но зато была черная медицинская маска и очки с толстыми стеклами. — Мы должны использовать наши способности ради того, чтобы помогать людям, а не обрывать их жизни.

— Но как мы сможем исполнять нашу миссию, если нас раскроют? К сожалению, действовать приходится радикально. Сохранение тайны — наша высшая цель. Пока что все под контролем, но меня беспокоят увязавшиеся за нами детективы. То, что они накрыли банду Фетта, которую до них не могли поймать много лет, уже говорит об их эффективности. Мы все помним, что было в прошлый раз, когда за нами увязались ФБРовцы… Нам придется сделать эту последнюю жертву ради общего блага.

— Я могу убрать их! — вызвался молодой.

— Ты уже чуть не раскрыл нас происшествием с ножом, — строго прервал его высокий, заставив того обиженно насупиться, будто мальчишку. — Тем более, не зря же у нас есть он…Даже если что-то пойдет не по плану, он не приведет детективов к нам.

Ассасин с готовностью выступил вперед. О да, это задание для него. Он может это сделать, может уничтожить любого, лишь бы хозяева ничего не заподозрили, не поняли, что его прошлое наконец медленно возвращается к нему… Он не хотел повторять собственную судьбу.

— Отдел «Секретные материалы». Найди их всех и устрани. Они живут вместе, поэтому это будет достаточно легко, — сказал строгий голос, передавая убийце планшет с данными. — Здесь все, что тебе нужно.

— А девчонка? — наконец заговорил ассасин, холодным взглядом окидывая портреты намеченных жертв.

— Мы хотели ее забрать так или иначе еще у Фетта. Приведи ее целой и невредимой, чего бы это не стоило. У нее высокий потенциал. Она просто обязана стать одной из нас.

Убийца равнодушно кивнул и, откланявшись, покинул залу. От этого местечка по его спине невольно пробегали мурашки. Он все еще боялся их.

Выйдя в ночную темноту, он еще раз просмотрел информацию о тех, кого в скором времени должно не стать из-за него. Обычные люди, видимо, хорошие друзья…но его это не должно волновать, да?

По крайней мере, никогда такого не было. Нитки снова собирались в клубок, как бы он не пытался отсрочить это.

***

     Хантер должен был признать, что с Кроссом стало гораздо проще.

Ну, на самом деле, точно говорить он пока не мог, но был рад хотя бы тому, что их отношения, странные, неопределенные и по природе своей очень загадочные, продержались уже целых три дня. Это прогресс, не подумайте! Его угрюмый напарник не сваливал из дома уже несколько ночей подряд. Он и не знал, как спокойно спится, когда человек, о котором ты беспокоишься, находится у тебя под боком, а не шляется где-то с очередной подозрительной личностью.

Таким же образом решился вопрос и с комнатой для Омеги: Хантер просто тихонько переполз к Кроссу. По каким-то причинам никто и не заметил, будто так и должно быть. В общем, возможно, так и есть.

Особенность комнаты состояла в том, что шторы в ней почти всегда были плотно сдвинуты. Раньше детектив толком и не мог ее рассмотреть, заскакивая к напарнику только ради того, чтобы, например, передать ему какие-то материалы. Но сейчас, включив-таки свет, он наконец узрел помещение.

Стены были заклеены не то чтобы плакатами, но картинами, намалеванными на грубо отполированных тонких кусках древесины. Сюжеты были странные и мрачные, несколько абстрактные: приземляющаяся в лужу серая тяжелая капля, разбивающая воду и холст вместе с ней вдребезги; чья-то мутная тень со светящимся белым взглядом; черная волчья морда, почти невидимая в темноте на сером фоне; волчий же глаз, отдельно от всего, желтый и пронзительно пялящийся в самую душу; несколько таких одинаковых картонок с такими разными звездами, похожими на яркие брызги…

В остальном в комнате не было ничего необычного. В кружке с надписью «кофе» стояла пугающая пахнущая акрилом жижа янтарно-блевотного цвета, а в стакане, наименованном «краской» плескалось нечто, несущее спиртом и сладким миндалем.

— Ликер «Амаретто», — по привычке пробормотал себе под нос Хантер. Обостренное обоняние всегда бывало полезно на службе, но приторные и резкие запахи частенько сбивали его с толку и отвлекали внимание.

Опустив взгляд на рабочий стол, украшенный чем-то, что служило и пепельницей, и палитрой, Хантер вдруг вздрогнул, узнав в одном из прикрытых папками рисунков себя.

Он был намалеван жесткими и прямыми движениями. Краска, толстым слоем, но тонкими линиями лежащая на дереве, была затерта в некоторых местах будто специально, чтобы создать эффект небрежности и строгости одновременно, отражая его ответственность и страсть к риску. Выполнен портрет был в черно-белых тонах, и лишь одна бандана пестрела алым.

По коже пробежали мурашки. С трудом верилось, что человек, тем более не художник, может передать что-то настолько похожее на него и при этом по-своему уникальное просто своей рукой, перенести чувства, которые сам Хантер с трудом мог бы даже назвать, во что-то материальное.

Рисунок наверняка был сделан давно. Хантер провел рукой по шершавому краю деревяшки, покрытому небольшим слоем пыли. В голове все еще не укладывался тот факт, что Кросс и правда любил его все это время, но не мог сказать, не веря в то, что это может быть взаимно. Его напарник был человеком странным, закрытым и грубым…но так даже интереснее.

— Нашел что-то интересное? — прищурился Кроссхейр, неведомым образом оказавшись у него за спиной. Хантер еле сдержал себя в руках и не вздрогнул — обычно его чувства предупредили бы его о приближении другого человека, однако сейчас он, видимо, слишком ушел в себя.

— Красивое, — не слишком конкретно ответил он, оборачиваясь на снайпера. — Не знал, что ты рисуешь. Почему не показывал?

— Не думал, что ты оценишь, — едко буркнул тот, плавным движением увиливая в сторону выключателя и погружая комнату в привычный полумрак. Плотные шторы странно светились из-за солнечного света, пытавшегося прорваться через плотную ткань.

— Ну, ты снова был неправ, — попытался пошутить детектив, присаживаясь на краешек кровати и пиля едва заметные контуры рисунков на стенах взглядов. Одеяло зашуршало и промялось, когда Кросс опустился рядом, и Хантер неуверенно придвинулся к нему ближе — боялся спугнуть, как олененка. — …Можно?

— Ты не обязан каждый раз спрашивать, прежде чем поцеловать меня.

Раздался влажный звук соприкасающихся губ, резко разрезающий тишину. Атмосфера была непривычная, но личная и по-своему уютная.

Снайпер не помнил, когда его последний раз целовали так нежно и осторожно. Хантер, весь такой уверенный, грубый и даже немного неотесанный снаружи, казался таким ласковым и нерешительным с ним. Хах, наверное, что-то это да значит.

Детектив осторожно отстранился, положив руку на щеку напарнику и поглаживая по скуле ласково-ласково. Мозолистый палец скользил по гладкой коже неожиданно приятно, и Кросс, подержав контакт глаз пару секунд, прикрыл их, тая в ощущениях.

Мелкая и остальные вместе с ней свалили гулять в парк.

Кроссхейр не знал, что любовь может быть такой сильной, страстной и по-своему нежной одновременно.

***

Идиллия прервалась, когда Хантер, жаривший для них после всей этой карусели яичницу салями, услышал звук открывающейся двери и смеха Врекера. Нет, он был рад компании, но Эхо…

…С Эхо они так и не поговорили.

Шум мягко скользивших по полу колес просигнализировал кошкам в его душе, что пора начать скребстись.

— Халатик Кросса? — устало улыбнулся судмедэксперт, пытаясь дотянутся до кофейника.

— Да у него там такая темнота, что я даже не знаю, что взял, — имитируя веселый тон, сказал Хантер. Ну почему все всегда так сложно, почему он не может просто насладиться моментом? Всегда находится какая-нибудь нерешенная проблема, прогоняющая все удовлетворение…

— Я нашла палку! — громко закричала Омега за его спиной, размахивая веткой и угрожая выткнуть кому-нибудь глаз. — Врекер сказал, что поможет мне сделать из нее лук!

— Технически, нам бы больше подошла более гибкая древесина, — встрял компьютерщик, поглядывая на палку. — И надо бы срезать все сучья и отполировать хотя бы слегка.

— Ну так займемся этим! — веселым голосом предложил Врекер. Странная троица, громко переговариваясь и смеясь, скрылась в их комнате.

Хантер вздохнул и подал наконец Эхо кофейник с кружкой.

— Выглядишь встревоженным, — делая глоток, заметил он. Внимательный, черт его дери. — Что-то с Кроссом не так?

— Да зашибись все, — отозвался вдруг снайпер, кривовато сидевший за их ковбойским столом на одном полужопии. Вспомнил солнце — вот и лучик. — Это его регулярный хлебальник, не обращай внимания.

— Да, у нас все более чем хорошо, — решился все-таки поговорить Хантер, мысленно успокаивая себя перед тем, как сказать другу такие печальные новости о Феликсе. Ему, должно быть, будет так больно… — Но мы должны тебе кое-что сказать.

— Кросс залетел? — в шутке приподнял бровь Эхо, тут же заливаясь хриплым смехом из-за взглядов обоих детективов, мигом вперившихся в него с обиженными рожами. Он мог скорбеть долго, но все еще был занозой в заднице из-за своего юмора. — Ладно, ладно, я же не серьезно! Выкладывайте, пока я в хорошем настроении.

— Ну, таким оно у тебя останется ненадолго, — вставил Кроссхейр. По его мнению это, наверное, должно было как-то ментально подготовить к известиям.