— О-о-о, наконец-то кто-то всё-таки соизволил проснуться! — лениво зевнул Каору, бросив на меня косой небрежный взгляд.       

Я открыл глаза и увидел незнакомый потолок. Поняв, что нахожусь в незнакомом месте, слегка приподнялся на локти, чтобы лучше осмотреться. Когда Каору подал голос, я машинально повернул голову в его сторону, но ничего не ответил на возгласы.

Худощавый парень сидел неподалёку от меня на красном пластмассовом стуле с белыми ножками и читал какой-то незамысловатый старый журнал, с интересом изучая страницы. Какое-то время я крутил головой по сторонам, рассматривая всё вокруг себя.       

Это была небольшая, но просторная комната с невысоким потолком, чистыми стенами и несколькими полочками для книг, журналов и комиксов. Как раз справа от меня была такая полка, заполненная всякой разной литературой, которую вряд ли Каору будет читать в ближайшее время. Хотя кто его знает, этого Нагису. Напротив стоял маленький столик, на нём валялась давно открытая пачка с какими-то снэками вроде чипсов или сухариков, которые я бы на его месте давно выбросил. Также там были спутанные проводные наушники и плеер. Почти такой же как у меня. Хм...       

В целом, комнатка была довольно уютная, здесь также имелся небольшой телевизор, неподалёку валялась школьная сумка из которой торчали уголки тетрадей и несколько листов А4. Думаю, вряд ли эти школьные принадлежности понадобятся Каору в ближайшее время. Да и мне тоже.       

— Синдзи, — обратился ко мне Нагиса-кун, встав со стула и отложив в сторону журнал, — ты очень напугал меня! Не делай так больше!       

Я молча уставился на него, но ничего не ответил.       

Он громко усмехнулся:       

— Подумать только! Рухнуться в обморок от избытка кислорода! Не знал, что ты так умеешь.       

Я продолжал молчать тупо уставившись на парня, а он тем временем стал вальяжно расхаживать по своей комнате, не умолкая:       

— Доктор Акаги сказала, что тебе надо какое-то время отдохнуть и желательно сменить обстановку. Я уже звонил майору Кацураги и предупредил, что ты останешься у меня, — я проследил как уголки рта изогнулись в хитрой улыбке при следующей фразе, — на какое-то время. Так что милости прошу, Икари-сан, можете отдыхать сколько Вашей душе угодно.       

Последние слова были сказаны очень игриво и кокетливо, будто он намеренно старался вывести меня хоть на какую-то реакцию, но я был пуст и не мог отреагировать на это.       Меня сейчас беспокоило одно.       

— Есть новости про Аянами? — мрачно поинтересовался я.       

Когда я упомянул Аянами вся весёлость Каору мгновенно слетела с его лица:       — Нет, пока не было никаких известий, — безразлично ответил Каору, достав бутылку воды из холодильника.       

— Ясно, спасибо...       

Я вновь принял горизонтальное положение, а затем перевернулся на бок и молча стал наблюдать за Каору. Он в это время открыл бутылку воды и просто начал из неё пить. Я сглотнул слюну и ощутил, как жажда обжигает мне горло.       — Каору, дай, пожалуйста, воды, — вежливо обратился я.       

— Да, конечно, — он протянул мне бутылку воды, но за секунду до того как я её взял, молниеносным резким движением сжал ёмкость, и часть её содержимого вылилась мне на лицо.       Я взорвался:       

— Ты что, совсем ненормальный?!       Каору отпрыгнул назад и громко расхохотался. Я резко вскочил на ноги и возгорелся желанием чем-нибудь треснуть этого придурка.       

— О, Синдзи снова испытывает какие-то эмоции, а не как дохлая рыба сидит и лепечет не пойми что, — хохотал Нагиса, явно довольный совершённой пакостью.       — Ты нарываешься, гад, — завёлся не на шутку я и стал искать подходящее «оружие» мести.       

В поле моего зрения попала подушка и, ничего лучше не придумав, я просто запульнул её прямо в лицо красноглазого. Тот, кажется, в свою очередь даже и не собирался уворачиваться, а спокойно принял удар и на пару-секунд заткнулся. Я, немного удовлетворившись, стал злорадствовать:       

— Что-то в битве с Ангелом ты ловко уворачивался от его мерзких щупалец, а здесь чего расслабился, седой?!       

Я встретил весёлый взгляд Каору, которому, по всей видимости, очень нравился такой чудной расклад событий:       — Икари Синдзи, Вы что-то совсем расшумелись на ночь глядя.       

Он взял подушку, отряхнул её от невидимой пыли и подошёл ко мне. Я к этому моменту присел на кровать и немного поубавил свой пыл, потому что чувствовал, как голова закружилась. Каору за это время достал мне новую бутылку из холодильника и дал нормально в руки.       

— А раньше нельзя было спокойно отдать бутылку, надо было обязательно выливать на меня содержимое? — раздражённо спросил я, отвинчивая крышку и отпивая долгожданный глоток свежей холодной воды.       

— Ну тебя же надо было как-то привести в чувства, — буркнул в ответ Нагиса, убирая валявшиеся вещи с пола и выбрасывая пачку с недоеденными снеками в мусорное ведро.       

— Это было явно лишним, — добавил я, делая ещё глоток.       

— А, хорошо, Стекляшка, в следующий раз я тебе просто вмажу в лицо, как ты мне сегодня хотел в раздевалке, — съобезьянничал Каору и сел рядом со мной на кровать.       

— Не переживай, ещё получишь за свои слова и не только за них, — пригрозил я, жадно выпив половину бутылки.       

— Ну ты и водохлё-ё-ёб, Стекляшка, — артистично прогудел Нагиса, внимательно следя за моими глотками.       — Как ты меня назвал?! — чуть не подавился я, вызывающе взглянув на Нагису и нахмурив серьёзно брови.       

— Да так, — отмахнулся парень, ненавязчиво, — Я же «ненормальный», «придурок» и «гад», а ты тогда будешь хрупкая «Стекляшка».       

— Ну ты сейчас получишь.. Достал!       

Я замахнулся со всей силой, и оставался буквально миллиметр до того, как мой кулак заедет Каору в глаз, но неожиданно он остановил его. Я заметил, как парень, не прикладывая особых сил, сдерживал мой кулак, который трясся от нарастающего напряжения.       

— Плохая идея, Синдзи, — мягко произнёс он, опуская мою руку и глядя мне прямо в глаза, — Слушай, день был очень тяжёлым, давай-ка всё-таки ложиться спать.       

— Как ты...       

— Не спрашивай, — Каору меня перебил, — Всё равно не поймёшь.       

Он ненадолго удалился, а я был в лёгком недоумении. Как он так легко сдержал силу моего удара, а от летающей подушке не увернулся?! Как он вообще это за секунду смог предугадать, что я вообще хочу ударить его прямо в глаз?   

«Вот же ж чёрт!», — выругался я, а от рассуждений моя голова стала ходить кругом.       

Когда Каору вернулся, я пошёл в ванну. Умывшись и быстренько почистив зубы, я выключил везде за собой свет и направился обратно в комнату. Каору лежал на половине кровати, отвернувшись к стене.       

— Э-э-э, мы что, будем спать на одной кровати? — неуверенно спросил я.       

— Тебя что-то смущает?       

— Ну-у-у…       

— Так, Синдзи, ложись и не ной. Я не кусаюсь. Только.       

— "Только"– что? — спросил я недоверчиво.       

— Давай-ка без кулаков, пожалуйста. Я тоже устал, поэтому попрошу без приколов.       

— Ладно.       

Я лёг на край кровати, укутавшись в одеяло.       

— Доброй ночи, — пожелал я.       

— Угу, — пробормотал Каору и тоже укутался в своё одеяло.       

Я закрыл глаза и провалился в сон.       

Утром я проснулся, обнаружив с большим удивлением, что хорошо выспался. Я уже забыл, каково это — просыпаться не от чувства тревоги и страха, что сейчас что-то произойдёт, а от ласковых солнечных лучей, которые согревали моё лицо. Я сонно зевнул, протёр глаза и увидел, что место на кровати рядом со мной пустовало, и уловил тонкие приятные ароматы, которые витали в воздухе. Я узнал в них тёплый, немного влажный запах тамаго-яки, также маринованных овощей, варёного риса и услышал характерный звук, когда отрывают крышечку от упаковки натто.       

Вообразив, какой сейчас ожидается пир, у меня скрутило в животе, и я сглотнул голодные слюни. Немного полежав, я встал с кровати и поспешил в ванную, чтобы привести себя в порядок. Мне не терпелось поесть, потому что доносящиеся запахи сводили мои рецепторы с ума, и мной двигала первобытная потребность в пище. Быстро сделав утренние процедуры, я прошёл на кухню. Уже всё было аккуратно разложено, от блюд шёл горячий пар, а финальным штрихом стало разливание зелёного чая.       

— Доброе утро, Каору-кун, — произнёс я, залюбовавшись красотой утреннего завтрака.       

— Доброе, Синдзи, — ответил доброжелательно красноглазый, — Садись, чего встал? Остынет же!       

Я, отодвинув стул, сел напротив Нагисы-куна.       

— Иттадакимасу! — одновременно произнесли мы благодарственную фразу перед завтраком и приступили к еде.

Еда была очень горячая, свежая, я не мог оторваться от неё; мне стоило больших усилий есть аккуратно и не показывать свой волчий аппетит, однако трудно было не мычать от удовольствия и не хвалить через каждые две секунды Каору за его кулинарные способности.    

 — Где ты научился так вкусно готовить? — спросил я, набивши полный рот натто.       

— А-хах, не знаю, Синдзи, — скромно ответил Каору, слегка усмехнувшись, — оно как-то само.       

— Это просто восхитительно вкусно! — сказал я, засовывая в рот большой кусок японского омлета, пожалуй, самого вкусного из всех, которых я когда-либо пробовал в этой жизни.       

Вообще, я и сам умею готовить и даже очень хорошо. Мисато-сан и Аска всегда очень хорошо отзывались о моих блюдах. Так уж вышло, что Мисато крайне не хозяйственная женщина, а всю работу по дому выполнял в основном я. Готовить, стирать, убирать мусор — мне никогда не было сложно этим заниматься и заботиться о других. Мой сенсей меня приучил этому, и я как-то привык, что всегда что-то делаю для кого-то. Для меня же почти никогда ничего не делали, и всем всегда было фактически неинтересно моё мнение. Особенно ярко это демонстрировал мой отец, который никогда обо мне не заботился. Может и заботился, когда была жива моя мама, но я этого совсем не помню. Даже такая мелочь, как завтрак, который приготовили для тебя и разделили его с тобой, для меня является особенным показателем заботы. Эта еда не только согревала и наполняла мой желудок, но она также наполняла и согревала мою душу, в которой, казалось была нескончаемая пустота. Мне было очень хорошо в компании Каору.       

— Большое спасибо тебе, Каору, — сказал я, сложив ладони перед лицом в знак благодарности.       

— И тебе спасибо, Икари Синдзи, что разделил со мной эту пищу, — благостно произнёс Каору и повторил мой жест.       Я почему-то очень удивился его поведению, но постарался это принять и следом предложил:       

— Слушай, давай я помою посуду! Мне не сложно, а тебе проще.       

— Хорошо, — ответил Каору без возражений, — Посуду можешь сложить вон сюда, потом уберём.       

Почему-то больше всего в хозяйстве мне нравилось что-то мыть: посуду, полы, окна. Это занятие на меня всегда действовало как своего рода медитация: шум воды очень успокаивал. В какой-то момент я мысленно улетел очень далеко, стал думать о маме, а также задумался о том, каким может быть наше будущее.       

— Синдзи, я включу музыку, ты не против? — крикнул мне Каору из соседней комнаты.

— Э-э-э, ладно, — неуверенно ответил я, не зная, как правильно среагировать, и смыл со своей чашки мыльную пену тёплой проточной водой из-под крана.       

Заиграла какая-то приятная и энергичная эстрадная песня на английском, которая была популярна где-то в 80-90-ые года прошлого века. Мне понравился ритм песни, и я, сам того не заметив, стал притоптывать ногой в такт музыке. Каору решил вовсю повеселиться под играющий трек и начал подпевать исполнителю.       

«Хорошо, что у него и голос поставленный, и слух есть», — облегчённо подумал я, когда Каору в унисон с радио начал петь.       

К слову, я заразился этим нарастающим весельем и, когда закончил с уборкой на кухне, присоединился к Нагисе. Он уже вовсю отплясывал что-то на своих тонких длинных ногах и ушёл вразнос. Я невольно усмехнулся от такого зрелища и подумал о том, как мы довольно нелепо сейчас выглядим вот так вдвоём, но... Нас никто сейчас не видит и, соответственно, вряд ли осудит за наше веселье, которое никому не мешает. Так прошёл один трек, потом второй и третий, и я в какой-то момент просто плюхнулся на стул, тяжко выдохнув.       

— Что, уже сдулся, Стекляшка? — начал дразниться Каору.       

— Да иди ты, — усмехнулся я, махнув рукой на седовласого.       

На самом деле, это было довольно изматывающе, но я решил сделать передышку от переполняющих моё естество положительных эмоций, которые я сейчас испытывал. Мне было очень весело, смешно и даже немножко неловко, но так спокойно и легко. Каору надоело в какой-то момент танцевать одному, поэтому он выключил радио и плюхнулся на пол рядом со стулом, на котором я сидел.       

— Хм, а ты довольно неплохо двигаешься в танце, Синдзи, — отметил Каору, взглянув на меня с несколько оценивающим взглядом.       

— Да?, — еле заметно смутился я, — Спасибо. Ты тоже хорош. Даже очень. Слушай, ты довольно музыкальный и пластичный. Чем-то занимался профессионально?       

— Да нет, — отвлечённо ответил парень, — я ничем таким никогда не занимался, только если самостоятельно.       

— Ого, ты самоучка?       

— Ну, наверное, да. А ты?       

— Я?       

— Да, ты, Икари Синдзи.       

Я вновь немного смутился от такого допроса со стороны Каору и призадумался. На самом деле, я уже и забыл, какая у меня была раньше жизнь до всех этих Ангелов и Евангелионов.       

— До нападения первого Ангела и приезда в Токио-3 я жил с кузеном Тоширо у тёти и дяди в Хамамацу в префектуре Сидзуока на острове Хонсю. Моя тётя Юки Икари была младшей сестрой моей мамы — Юи Икари, а её муж Акио Татсуя, который впоследствии взял нашу фамилию стал моим первым учителем по музыке. Он был профессиональным виолончелистом и одним из самых популярных в Японии. Когда мне исполнилось 4 года, Татсуя-сан заметил небольшие музыкальные способности и потом частенько говорил, что я просто рождён, чтобы стать великим музыкантом. Именно дядя обучил меня игре на пианино, а чуть позднее и игре на виолончели.       

— Ты умеешь играть на виолончели?! — Каору очень сильно удивился.       

— Э, да, — замялся я, — почему это тебя так удивляет?       

— Не знаю, — Каору задумался и почесал затылок, — продолжай рассказывать дальше, пожалуйста. Мне нравится тебя слушать.       

— Хорошо, э-э-э, — я немного сбился, но, вернувшись к мысли, с которой начал, я продолжил, — Так вот, да, я умею играть на виолончели. Мой дядя, которого вскоре стал называть "Татсуя-сенсей" был очень хорошим и добрым учителем. Он никогда меня не заставлял насильно музицировать, мне всегда доставляло удовольствие играть на этом струнном инструменте, я всегда находил внутренний покой и утешение. Возможно, именно из-за этого в детстве у меня и не было друзей, потому что я предпочитал играм разучивание сложных произведений. Я даже со своим кузеном почти не разговаривал, чего уж говорить про незнакомых детей. Хотя, стоит отметить, что Тоширо всё-таки был несколько младше меня, и, естественно, он больше проводил времени с Юки-сан, которая тоже была очень добра ко мне. Однако, эти люди не могли мне заменить отца и мать. Я знал, что Юки-сан и Татсуя-сенсей ненавидят моего отца Икари Гендо и винят в смерти моей мамы именно его. К сожалению, я часто становился тайным свидетелем их ссор, когда речь заходила о причинах смерти мамы и о деятельности отца. А потом спустя несколько лет по неизвестным мне причинам, Татсуя-сенсей и Юки-сан развелись и, честно скажу, я почему-то ощущал в этом и свою вину, хотя сенсей убеждал меня в обратном. После их развода я переехал, мы часто с моим учителем выступали либо в главной консерватории города, либо на городских праздниках. Многие часто отмечали мой талант, однако я никогда не видел в нём ничего выдающегося. Потом поступило письмо от отца с просьбой приехать, и я отправился после своего дня рождения в Токио-3.       

«И кто бы мог подумать, что я окажусь в таком дерьме? » — мысленно закончил свой рассказ я, ожидая реакции Каору.

— Какое твоё коронное произведение, с которым ты всегда выступал на мероприятиях, Синдзи? — спросил меня Каору, внимательно смотря мне в глаза.

      — Хм... Наверное, прелюдия номер один Баха в соль мажоре, BMV 1007.   

— Ого, это довольно сложное произведение, новичку его сложно будет сыграть, — Каору очень удивился и был приятно восхищён, что я умею играть такое произведение.       

— Не знаю, наверное, — меланхолично отозвался я, считая, что это не стоит такой реакции.       

— Знаешь... Я бы хотел послушать, как ты играешь.       

— Что?       

— Что слышал. Сыграешь мне когда-нибудь на своей виолончели, Синдзи? — спросил Каору, потянувшись ко мне.   

— Ну-у-у-у, не знаю, Каору, если ты так хочешь, — я замялся и немного застеснялся от просьбы Нагисы.       

— Да, я очень хочу послушать, как ты играешь! — твёрдо заявил парень, — Обещаешь, что сыграешь?       

Я несколько секунд молчал, отведя взгляд, но, ощущая как красные глаза парня прожигают моё лицо, неуверенно выдавил:       

— Обещаю.                   

Возможно, когда-нибудь я пожалею об этом обещании.

Так прошло, в общей сложности, три или даже четыре дня, как я поселился в квартире Каору. Я даже не заметил, как мне с ним легко и относительно спокойно жилось под одной крышей, разделяя домашние обязанности и не надоедая друг другу. Наоборот, нам было интересно друг с другом, и я чувствовал себя гораздо лучше, чем обычно. Мои синяки под глазами стали меньше, цвет лица стал более свежий, и, кажется, я даже немного поправился и больше не ощущал постоянного предобморочного состояния. Меня даже не тревожил сонный паралич, который был моим частым гостем ещё совсем недавно. Я был очень рад тому, что моё физическое состояние улучшилось. После завтрака и небольшой уборки на кухне, я подошёл к одной книжной полке и стал искать какую-нибудь подходящую для себя литературу.       

— О, что ищешь, Синдзи? — поинтересовался Каору, желая составить мне компанию.       

— Ищу книгу потяжелее, чтобы треснуть тебя по башке, — саркастически отозвался я и взглянул на подошедшего ко мне парня через плечо.       

Каору громко цокнул языком и театрально закатил глаза:       

— Ну, давай, вперёд!       

Я вновь перевёл взгляд на полку, в поисках книги.       

— Ничего не хочешь мне сказать, Каору? — спросил я, намекая.       

— Например?       

— Например, извиниться за то, что несколько дней назад назвал Аянами «дурой», — я резко стал серьёзным и с абсолютным каменным выражением лица развернулся к Каору.       

Тот тоже стал абсолютно серьёзным.       — Нет.       

— Что, прости? — переспросил я.       

— Я сказал "нет", Синдзи. Для особо одарённых поясняю: Я не собираюсь извиняться и тем более брать свои слова назад. Ты можешь как угодно относиться к Первому Дитя, вплоть до того, чтобы боготворить, но для меня её поступок является крайне необдуманным. Во-первых, я чётко дал ей понять, что ружьё против Армисаила было бесполезно. Если бы это было не так, я бы не попросил майора Кацураги и её команду дать мне другое оружие. Это логично, согласись. Во-вторых, я не знал, что Ангел захочет вступать с нами в контакт, и я не ожидал от него настолько агрессивных физических атак, вплоть до таких, что нам понадобилась твоя помощь, точнее Евы-01. Хоть никудышная, но лучше, чем никакая. В-третьих, самое главное, это было исключительно её желание пожертвовать собой, ради выполнения миссии. Не я её надоумил поступать так. И ты тем более НЕ виноват в том, что не смог остановить Первое Дитя. Это было фактически невозможнопредотвратить. Я понятно объясняю, Синдзи?       

Всё это время я не смел перебить Каору, внимательно слушал, анализируя каждое его слово и интонацию, с которой он всё произносит. Я соглашался с ним, потому что он говорил вполне логичные и объективные вещи, но что-то внутри меня всё равно бунтовало, возражало ему.       

Однако, я не выдержал и спросил:       

— Почему ты так говоришь? Почему ты так безразличен?       

— Да потому что мне глубоко плевать на Аянами Рей, Синдзи, — сурово ответил мне Каору, так же, как и тогда на пустыре, когда он хладнокровно свернул шею котёнку Кико.       

Я остолбенел.       

— Ты мне противен, — с горечью уронил я и, взяв лежавший на столе плеер, поспешил удалиться в дальний конец комнаты, — Не смей ко мне подходить, бездушный подонок.       

— Как хочешь, — безразлично отозвался Каору и, взяв первый попавшийся ему под руку журнал, лёг на кровать.       

Так до самого вечера ни разу не заговорили друг с другом. Я весь оставшийся день смотрел по маленькому телевизору какие-то передачи про оперу, балет, музыку, а потом начался какой-то художественный фильм, который шёл фоном. Я впервые за эти дни задумался о том, как сейчас чувствуют себя Аска и Мисато, и что вообще сейчас с Аянами... Мне стало страшно и грустно от того, что она скорее всего умерла. Но я не был в этом уверен. Я хотел собраться, пойти в штаб-квартиру и узнать всё. Но мне было страшно, я боялся услышать это. Я не хотел ещё раз испытывать боль от того, что не смог спасти человека, который мне был не безразличен. Мне было очень страшно, я не хотел никуда идти. Я не хотел возвращаться в эту атмосферу смерти, страха и неизвестности.       

— Ну и долго ещё ты собираешься со мной не разговаривать? — не выдержал Каору и раздражённо меня окликнул.   

Я стал специально его игнорировать.       

— Уж не хочешь ли ты у меня насовсем поселиться? — продолжал всё также раздражённо Каору, чтобы я хоть как-то на него отреагировал.       

Я безразлично ему ответил, не удосуживая его даже взглядом:       

— Не хочу возвращаться. Я боюсь.       

Он удивлённо поднял бровь и спросил:       — Боишься? Чего?       

— Если я вернусь, то тогда я точно узнаю о том, что Аянами умерла, — я тихо сглотнул и продолжил, — я уверен, что Мисато-сан тоже очень тяжело, она ещё сама не оправилась от смерти Кандзи-сана... Но я знаю, что она всеми силами будет меня поддерживать, как и все остальные в штабе. Однако... Сейчас всем очень тяжело, а если я вернусь и буду окружён мыслями о смерти Аянами со всех сторон, то...       

Я ненадолго замолчал и в это время прикрыл глаза, чтобы не думать обо всех этих ужасах, и добавил:       

— Я всё равно буду один среди этой толпы. И я знаю, что в одиночестве просто не выдержу всего этого. Так что оставаться здесь — лучшее решение. Ведь ты, — я развернулся лицом к Каору и окинул его тяжёлым взглядом, — единственный, кому плевать на Аянами.       

Каору, сидя на кровати в позе бабочки, демонстративно сделал серьёзную мину, выслушивая мой монолог, а по его окончании, он не выдержал и громко на всю комнату заржал:       

— Какая прелесть! Стекляшка, ты меня ненавидишь, но со мной тебе комфортнее всех! — после дикого ржача Каору приобнял меня со спины за плечи, слегка повиснув сверху, и ухмыльнулся, — Какая же сложная система у тебя в мозгах! Мне это нравится !      

— Оставь меня, пожалуйста, — спокойно и безразлично ответил я, сверля взглядом пустоту.       

Каору, понимая, что бесполезно продолжать диалог, встал, выключил везде свет, демонстративно прошёл мимо меня, и залез на кровать, делая вид, что уснул.

Я спустя тридцать минут тоже залез на кровать и пристроился на своей половине кровати. Чем больше я думал про смерть Аянами, тем сильнее на меня накатывало чувство тревожности. Я уже так отвык за это время от неё, что меня это даже напугало. Я старался успокоиться, чтобы заснуть и не думать хотя бы сегодня об этом, но с каждым вздохом я ощущал, как мне всё труднее становится дышать. Я стал жадно ловить воздух ртом, в груди у меня было ощущение, что на меня нацепили тугие металлические кольца, которые не дают моим рёбрам и лёгким раскрыться, в глазах темнело, и я отчаянно пытался не задохнуться. Чем больше я старался вдохнуть, тем больше стал задыхаться, как будто воздух на меня оказывает сильное давление. Ещё немного и я, скорее всего, умер бы от гипервентиляции, однако рядом был Каору, который вовремя оказал мне первую помощь, но весьма странным способом.       

В момент приступа я ничего не мог понять, всё словно было в тумане, и я пришёл в себя ровно в тот момент, когда чётко осознал, что надо мной повис Каору, чьё дыхание я ясно ощутил на своём лице. Его тонкие и вечно холодные пальцы рук с мягкими ладонями аккуратно притянули меня к нему, и когда я снова мог нормально дышать и соображать, то почувствовал, как его губы примкнули к моим. Когда Каору почувствовал, что моей жизни больше ничего не угрожает, он позволил себе изобразить подобие поцелуя на моих губах, прежде чем от меня оторваться и явно с огромным нежеланием отполз от меня, в ожидании реакции.       

На его лице снова была та загадочная улыбка, которая характерна только ему. Моё сердце от волнения забилось, я слабо понимал, что происходит, абсолютно не знал, что делать и как реагировать, и весь покрасневший от смущения, просто тупо уставился на парня. Меня одолевали смешанные чувства: с одной стороны, я благодарен за спасение; с другой стороны, я возмущён дальнейшими действиями парня после оказания медицинской помощи, потому что они мне казались каким-то неправильными и даже постыдными; однако было и третье, самое явное из всех и противоестественное мне, которое заключалось в том, что мне хотелось чего-то большего и куда более чувственного, чем то, что сделал Каору.       

— Ну? Что чувствуешь, когда любишь кого-то? Когда хочешь касаться его… Хочешь целовать его... Не хочешь терять его... Что ты чувствуешь, Икари Синдзи? — Каору говорил невероятно таинственно, трогательно и... возбуждающе.       

Моё сердце билось как бешеное, казалось, что оно вот-вот разобьёт мою грудную клетку и выпрыгнет прямо в руки Каору. Я смотрел в его тёмно-гранатовые глаза, которые сверкали как два драгоценных камня под светом луны, словно под большим софитом. Я замер, боролся с внутренними демонами и осторожно, с небольшой дрожью в голосе, ответил вопросом на вопрос:       — С-с-с ч-чего ты вдруг заговорил о таком?       

— Синдзи, — Каору приблизился ко мне, — я тебе уже неоднократно признавался в том, что ты мне нравишься. Очень нравишься.       

Он осторожно взял мою руку и с какой-то надеждой посмотрел на меня:       

— Поцелуй меня.      

Я ещё больше вытаращил на него глаза и покраснел так, как никогда не краснел в этой жизни, отчего чувствовал, как мои щёки горели пожаром из-за неловкости. Во мне боролись два желания, и одно из них было неестественно моей природе, так как оно приказывало сделать то, что хочу сделать, но я сомневался в правильности своих намерений.       

— Я..., — со страхом пролепетал я, ощущая дрожь по всему телу.       

— Не бойся, — Каору перешёл на шёпот и совсем близко приблизился ко мне, —Пожалуйста, поцелуй меня, о большем я тебя и не смею просить, мой самый дорогой человек на этой земле.       

Последнюю фразу он произнёс с такой горькой мукой, что у меня аж в сердце кольнуло от боли. Сделав выбор в сторону своих чувств, которые испытывал к Каору, я прильнул к нему максимально близко, осторожно и неуверенно коснулся своими губами его. По моему телу внутри разлилась тёплая, немного липкая приятная струя энергии, которая сладко щемила мою грудь. Я чувствовал как Каору отвечал мне с особым трепетом на мой поцелуй. Мои ладони плавно скользнули с лица и опустились на его угловатые плечи. Эти губы были самыми желанными, которые так мне нравились, даже когда несли несусветный бред.       

«Я люблю тебя, Нагиса Каору. Ты самое лучшее, что случилось со мной в этой проклятой жизни!», — блаженно думал я, немного углубив поцелуй, показывая всё своё глубокое и нежное отношение к нему. В этот момент я понял, как люблю его и дорожу им.     

         Что ты чувствуешь, когда любишь кого-то? Когда хочешь касаться его? Хочешь целовать его? Не хочешь терять его? Что ты чувствуешь?      

Внутри меня разливалось особенно тёплое, возможно немного липкое, как жвачка, чувство, которое то сжимало, то отпускало моё сердце, и было ощущение, что мысли в моей голове стали чистыми и ясными, как солнечные летние дни. В первые секунды мне было очень страшно и необычно от ощущений во время поцелуя, но в последствии я буквально растворился от переполнявших меня радостных чувств. Это было самое блаженное чувство удовольствия, которое трудно сравнить с чем-либо, что я мог испытывать раньше.       Жар чувств, которым меня заражал Каору, дал ясно понять, что я ему очень дорог. На мгновение я вспомнил наш диалог, который произошёл буквально на днях...

* * * *

      — Эй, Синдзи, — позвал меня Каору, оторвавшись от своего журнала, лёжа на кровати.       

— Что? — недовольно буркнул я, отвлекаясь от ведения записей в нотной тетради.       

В одну секунду он буквально телепортнулся из одного конца комнаты в другую, где находился я, сидевший на стуле. От неожиданности я дёрнулся и даже сделал помарку в тетради.       

— Скажем... Влюбись ты в меня, как думаешь, что бы я мог испытывать в это время?       

— Ты совсем дурак?! - выругался я, повысив тон на парня, — Парни не влюбляются друг в друга!!       

— Да что ты так вечно реагируешь на мои вопросы, будто тебя собака укусила? — вдруг вспыхнул Каору, искренне не понимая моей бурной реакции.       

— Потому что ты вечно ведёшь себя ненормально!!!

* * * *

 Наш поцелуй длился не очень долго, но этого было достаточно для того, чтобы мы дали друг другу понять, насколько мы не безразличны. Я первым начал отстраняться от губ Каору, пылая от смущения и вспоминая о своих недавних высказываний по поводу влюблённости парней между собой.       

— А кто-то мне пытался доказать, что парни не влюбляются друг в друга, — шёпотом начал дразнить меня красноглазый парень, игриво и нежно всматриваясь в моё смущённое лицо.       

— Да пошёл ты, — беззлобно и даже как-то заигрывающе ответил я и с застывшей полуусмешкой на лице смотрел в бесстыжие глаза Нагисы.       

Я не мог дать точное объяснение и название всему тому, что сейчас испытывал по отношению к этому человеку.       

Интересно, можно ли это назвать "любовью"?                   

Что ты чувствуешь, когда любишь кого-то?

Когда хочешь касаться его?

Хочешь целовать его?

Не хочешь потерять его?