Лань Ванцзи удивлён, когда Вэй Усянь влетает в цзинши раскрасневшийся, с горящими глазами, и предлагает нечто такое, что иначе как безумством назвать невозможно. Разумеется, он отказывается — и Вэй Усяню приходится потратить время, за которое можно было бы наконец поужинать и выпить лекарство, на то, чтобы уговорить и переубедить. У него получается. У него всегда получается, потому что Лань Ванцзи уже давно разучился всерьёз ему возражать. И они вместе ставят вокруг ханьши магическое поле.

Лань Ванцзи удивлён… нет, пожалуй, почти не удивлён, когда слышит от Вэй Усяня сбивчивые объяснения. Что дядя решил ничего не передавать Цзян Ваньиню. Что брат был крайне опечален и растерян из-за их несостоявшейся встречи. Что Вэй Усянь лично всё Цзян Ваньиню рассказал. И что они неожиданно помирились — потому, скорее всего, что наконец поговорили наедине и без посторонних ушей.

Вот как раз этому Лань Ванцзи весьма удивлён. Но в то же время рад. Он крепко обнимает Вэй Усяня, улыбающегося и едва сдерживающего слёзы, прижимает к себе, мягко и трепетно, начиная немного понимать, в чём заключается его сумасшедшая идея.

Лань Ванцзи удивлён, когда застаёт брата и Цзян Ваньиня сидящими спиной к спине около одной жаровни, которая уже почти гаснет. Он не предполагал подобного, остановившись в своих домыслах не более чем на разговоре, и потому пребывает в растерянности, видя то, чего увидеть не ожидал. Более того, Лань Сичэнь выглядит безмерно счастливым, хотя пытается это скрыть за немного резким тоном. Но Лань Ванцзи читает эмоции брата так же свободно, как тот читает его собственные.

Лань Ванцзи удивлён, когда Вэй Усянь ведёт себя ещё более несдержанно, чем обычно, настолько, что его несколько раз приходится одёргивать коротким «Вэй Ин». Лань Ванцзи позволил бы ему говорить что угодно, если бы они были только вдвоём, но при главе ордена подобное недопустимо. И Вэй Усянь прекрасно это знает, но сейчас, видимо, он слишком на взводе — в хорошем смысле этого слова — чтобы контролировать в том числе свою речь.

Лань Ванцзи удивлён, когда брат, посреди разговора услышав шум снаружи, шагает к выходу из ханьши, открывает дверь, застывает на несколько мгновений у порога… а потом решительно переступает его и сходит с крыльца. Следует за Цзян Ваньинем. И глаза — горят, как не горели, кажется, даже до того, как за один только день перевернулась его жизнь.

Сердце неуклюже стукается о рёбра. Лань Ванцзи не знает, чему он не удивлён за прошедшие вечер, ночь и утро. И сколь бы настороженным не было его отношение к Цзян Ваньиню, сколь бы он не чувствовал некоторое… отторжение из-за действий и слов, которые этот человек позволяет себе в адрес других, особенно Вэй Усяня, Лань Ванцзи не в силах отрицать, как много глава ордена Цзян, похоже, значит для брата.

Ему приходится проглотить свою предвзятость и согласиться мысленно с тем фактом, что только Цзян Ваньинь сделал, казалось, невозможное. Лань Сичэнь был похож на иссушенное солнцем и ветром, умирающее дерево, на котором теперь снова распустились нежные почки. Как магнолия у библиотеки, едва не сгоревшая в пожаре. Никто не верил, что она могла уцелеть, но следующей же весной после возвращения заклинателей в Облачные глубины у самых корней пробилась первая робкая зелень.

И это мягкое, хрупкое, ранимое во взгляде брата, уже проскальзывавшее смутно в период Аннигиляции Солнца и какое-то время после, Лань Ванцзи ни с чем не перепутает. Лань Сичэнь не смотрел так больше ни на кого и никогда, даже на Цзинь Гуанъяо (Лань Ванцзи невольно сжимает пальцы и медленно выдыхает, успокаивая поднявшуюся в душе тёмную волну), с которым они стали весьма близки после… после того, как оборвалось общение с Цзян Ваньинем?

Лань Ванцзи ещё раз тщательно прокручивает пришедшую в голову мысль. Брат всегда считал Цзинь Гуанъяо другом, был благодарен ему за когда-то оказанную помощь и защищал перед другими заклинателями, но постоянно держал некую дистанцию, устанавливая тонкую, неприкосновенную грань. Которую переступил как раз около тринадцати лет назад.

Не выдержал? Не смог смириться с одиночеством и тишиной, попытавшись заполнить их другими разговорами? Если всё в самом деле так, то у него, похоже, получилось на какое-то время. Удалось удержаться за эту нить и, может быть, в том числе поэтому он так сломался, когда она резко и больно оборвалась — ведь трещина существовала давно, хоть её никто и не замечал. Никто. Даже Лань Ванцзи, которому следовало бы.

Тот особенный, неповторимый взгляд Лань Сичэня всегда необъяснимо был обращён лишь к одному человеку. Лань Ванцзи, увы, не мог этого как следует осознать раньше, не мог обратить внимание, особенно тринадцать лет назад, в силу некоторых… обстоятельств.

Зато прекрасно осознаёт сейчас.

Брат принял Вэй Усяня. С трудом поначалу, но принял. И если для него самого Цзян Ваньинь дорог настолько, что он в своё время пытался найти хоть какую-то замену их встречам и так зацепился за них сейчас, настолько, что шагнул с крыльца ханьши, прервав уединение — Лань Ванцзи примет в ответ. И попытается простить: себя — за то, что ничего не понял раньше, и Цзян Ваньиня — за то, что когда-то его в жизни брата не оказалось.

Потому что сейчас он снова здесь. И у Лань Сичэня снова сияют глаза. А Лань Ванцзи не нужно ничего, кроме как видеть его счастливым.

— Ну что, Лань Чжань? — весело подмигивает Вэй Усянь, легонько толкнув его в плечо. — Ты доволен?

Слова не приходят. Но Лань Ванцзи на мгновение думает, что брату ещё предстоит узнать, почему некоторые из правил на Стене Послушания совершенно не стоят того, чтобы их соблюдали.

И, похоже, первый шаг к этому он уже сделал.

Брат и Цзян Ваньинь возвращаются спустя очень короткое время: не успела бы прогореть и палочка благовоний. Глава ордена Цзян выглядит так, словно готов, даже не используя Цзыдянь, испепелить Лань Ванцзи и Вэй Усяня на месте просто за то, что они всё ещё находятся в ханьши. В его глазах сверкают молнии, но под ними мелькает что-то странное, неуловимое, что Лань Ванцзи не может определить.

Лань Сичэнь мягко просит подождать немного снаружи, пока они вместе с главой ордена Цзян разберутся с некоторыми, как он выражается, проблемами, и Лань Ванцзи вместе с абсолютно восторженным Вэй Усянем послушно остаются на крыльце.

Вэй Усянь довольно быстро начинает переступать ногами на месте, постукивая ими друг о друга, и заворачивается в плащ чуть ли не по самые уши. Щёки и нос его покрываются морозным румянцем. Лань Ванцзи, коснувшись его плеча, чуть отводит руку в сторону. Вэй Усянь, радостно и благодарно заулыбавшись, подныривает под неё и притискивается к нему боком настолько близко, насколько это (не) позволяют правила приличия.

— Ты слишком тёплый, Лань Чжань. Нечестно быть таким тёплым в такую погоду, — притворно ворчит он. — Если бы знал, что зимой тут так холодно, наверное, не остался бы с тобой в Гусу.

Его слова — лишь шутка и сказаны не всерьёз, Лань Ванцзи прекрасно знает это, но они всё равно отзываются коротким уколом в груди. Снова не думает о том, что говорит. Но в этом весь Вэй Усянь, и к этому нужно просто... привыкнуть.

Лань Ванцзи не находит в сегодняшней погоде ничего из ряда вон выходящего. Обычное зимнее утро в Облачных глубинах. И в который раз думает, что Вэй Усяню стоило бы продолжить развивать слишком слабое золотое ядро. Но, с другой стороны, тогда ему пришлось бы отказаться от использования тёмной ци, остаться практически беспомощным, а он, видимо, пока к этому не готов.

Лань Ванцзи не будет торопить. Однажды Вэй Усянь примет решение сам.

Когда брат снова появляется на пороге, лента, которая до этого была повязана чуть небрежно, лежит на его лбу безукоризненно ровно, а одежды идеально расправлены. Лань Сичэнь, Цзэу-цзюнь, Первый Нефрит и глава ордена Гусу Лань. Он выглядит почти так же, как прежде. Разве что немного болезненно: слишком бледное лицо с заострившимися чертами, слишком тонкий силуэт. Но взгляд — наконец не пустой до боли. И Лань Ванцзи чувствует, как теплеет в груди.

Цзян Ваньинь, старательно избегающий смотреть куда-то кроме как себе под ноги и непрерывно поглаживающий Цзыдянь на пальце, поспешно удаляется, сказав, что ему нужно разобраться с некоторыми делами, ведь он этого не успел, потому что был заперт. Лань Ванцзи замечает, что его волосы, прежде наполовину распущенные и слегка растрёпанные, теперь аккуратно уложены, а плащ перестёгнут правильно.

— Ванцзи, — тихо говорит Лань Сичэнь, — я собираюсь зайти к дяде перед завтраком. Составишь мне компанию?

Лань Ванцзи кивает.

— Цзэу-цзюнь, — тут же оживляется Вэй Усянь, немного отстраняясь от него. — А мне можно с вами? Ну пожалуйста! Я не могу такое пропустить.

Брат, кажется, слегка ошеломлён его предложением. Он хмурится, глядя на Вэй Усяня, и Лань Ванцзи со вздохом чуть сжимает пальцы у того на предплечье. Вэй Усянь сегодня столь бесцеремонен, что происходящее кажется каким-то незаканчивающимся фантастическим сном.

Лань Ванцзи списывает всё на эмоции. В жизни Вэй Усяня менее чем за двенадцать часов произошло подряд слишком много радостных событий, и он, в отличие от Лань Ванцзи, не способен переживать их тихо и молчаливо. Хотя даже удивительно, как он может настолько радоваться за Лань Сичэня. Кажется, даже больше, чем за собственного шиди. Тем не менее, Лань Ванцзи готов, если понадобится, извиниться перед братом за неподобающее поведение своего спутника на тропе совершенствования.

Но Лань Сичэнь, вопреки всем правилам, вдруг соглашается.

Дядя как раз заканчивает утреннюю медитацию, когда они входят в его личные покои. Увидев Лань Сичэня, он резко поднимается на ноги, и в его глазах — отчётливое изумление, слишком яркое и обжигающее. Лань Ванцзи чувствует, как грудную клетку заполняет острый болезненный холод. Дядя не верил. В самом деле не верил. Но чего он ожидал? Что брат уйдёт в вечный затвор, подобно отцу?

— Дядя, — произносит Лань Сичэнь, поклонившись.

— Ты наконец покинул уединение, — отзывается дядя. — Рад, что тебе лучше.

Но Лань Ванцзи не видит радости в его взгляде. Она смутная, слабая, и её с трудом можно уловить. Тоже кланяясь вместе с Вэй Усянем в знак приветствия, Лань Ванцзи впервые за много лет ловит себя на кощунственной мысли, что, при всём уважении к дяде и благодарности за то, что он вырастил их с братом, делать этого не хочется.

— За это во многом стоит благодарить главу ордена Цзян, — тон брата мягкий, но Лань Ванцзи слышит едва уловимую напряжённую дрожь и прекрасно понимает, что на самом деле скрывается за этой мягкостью. — Кстати… могу я узнать, почему дядя вчера не передал моё приглашение?

Лань Цижэнь выглядит так, будто его ударили. Хмурится, одёргивая рукава одежд и обрывистым неровным движением оглаживая бородку. Вэй Усянь тихо, невесело хмыкает, на что получает предостерегающий взгляд от Лань Ванцзи. Не здесь и не сейчас. Он и так с трудом может дышать, усилием воли проталкивая сквозь горло ставший слишком плотным и вязким воздух.

— Тебе не положено так часто принимать посторонних, пока ты находишься в уединении, — произносит дядя.

— Но разве правила моего уединения определяются не мной? — тихо возражает Лань Сичэнь. — Дядя забыл, что я всё ещё остаюсь главой ордена?

Его слова звучат аккуратно и безукоризненно вежливо, но под ними, как под тонким слоем неподвижной воды, скрывается ледяное и хлёсткое. Дядя на несколько мгновений, кажется, теряет дар речи, и взгляд его темнеет. При всём желании, он не смог бы обвинить брата в непрозвучавшем упрёке.

Однако он явно зол, поэтому переводит взгляд на Лань Ванцзи и Вэй Усяня. Взгляд, отчётливо говорящий, что им здесь находиться не следует. Кому в большей степени — очевидно. Но Лань Ванцзи видит, как едва уловимо дрогнули плечи брата, хоть он и не изменил своей безупречной осанке, словно на них разом легла вся сгущающаяся в комнате тяжесть. Оставить его одного было бы гораздо большим проступком, чем любое нарушение правил.

— Я решил, — наконец говорит Лань Цижэнь, — что это помешает твоему восстановлению.

— Дядя, — с тихим, едва уловимым вздохом произносит Лань Сичэнь, прикрыв глаза, — тебе стоило сначала посоветоваться со мной, прежде чем принимать такое решение.

Поджав губы, дядя резким движением заводит руки за спину и отворачивается, недвусмысленно показывая, что разговор окончен. Брат, медленно выдохнув, делает короткий жест рукой, и в полном молчании они втроём почти одновременно кланяются. Словно пустоте, непроницаемой немой стене, а не живому человеку. А потом друг за другом тихо выходят на улицу. Лань Ванцзи ощущает себя так, словно на нём осела многодневная пыль, её хочется стереть, смыть, очистить кожу и одежды.

Вэй Усянь ободряюще дотрагивается до его пальцев, но и он выглядит сникшим — сложно сказать, чего он ожидал, когда шёл сюда, но, наверное, явно не того, что увидел. Брату, должно быть, хуже, однако он лишь немного кривит губы, устремив прямо перед собой непроницаемый взгляд. Лань Ванцзи, наверное, ещё никогда в жизни так сильно не хотелось, чтобы в ближайшее время они встретили Цзян Ваньиня.

— Брат, — осторожно подаёт голос Лань Ванцзи, потому что молчание прямо сейчас кажется невыносимым и неправильным.

— Всё в порядке, Ванцзи, — отзывается Лань Сичэнь, чуть тряхнув головой. — Я предполагал нечто подобное. Хоть и надеялся, что дядя в самом деле будет рад моему возвращению и я увижу что-то кроме разочарования. Но, видимо, мы большего уже недостойны. Спасибо за то, что пошёл вместе со мной. И вам, молодой господин Вэй, тоже.

Он приподнимает уголки губ в горько-ироничной улыбке. Лань Ванцзи рефлекторно сжимает пальцы на рукояти Бичэня — и только сейчас замечает, что брат взял Шоюэ. Видимо, когда заходил в ханьши вместе с Цзян Ваньинем. Меч, которого он избегал касаться, меч, которым пытался обрезать собственные волосы, оборвав связь с предками и орденом. То, что его ножны снова закреплены у пояса брата, пожалуй, можно считать хорошим знаком. Он не боится брать с собой то, что напоминает о боли.

— Цзэу-цзюнь, — подаёт голос Вэй Усянь, и тон его как никогда серьёзен, а на лице — ни малейшего намёка на привычную улыбку. — Что бы ни думал Лань Цижэнь, мы с Лань Чжанем всегда на вашей стороне. И мы правда рады, что вы снова с нами. А ещё, я уверен, Цзян Чэн тоже рад.

Лань Ванцзи только кивает, не найдя, что ещё добавить к его словам, и с облегчением видит вспыхнувшую в глазах брата благодарность.

В тишине и полупрозрачной утренней дымке, под медленно падающими мелкими снежинками, они направляются к трапезной. На улице дышится намного легче, и Лань Ванцзи позволяет холоду заполнить грудь и растечься колкой свежестью по всему телу. Лань Сичэнь, поведя плечами, плотнее запахивает верхние одежды и чуть ускоряет шаг, чему, несомненно, радуется Вэй Усянь, на ходу не имеющий никакой возможности приткнуться к Лань Ванцзи и снова зябко завернувшийся в плащ.

В районе сердца сворачивается клубком беспокойство. Брату стоило бы показаться лекарю, чтобы проверить состояние меридианов, если он испытывает проблемы с контролем ци. Но Лань Ванцзи напомнит ему об этом позже.

Перед тем, как заклинатели покинут Облачные глубины, им предлагают присоединиться к общему завтраку. Лань Ванцзи никогда ещё не был так рад запрету разговаривать во время еды, которое приходится соблюдать даже гостям, потому что к появившемуся на пороге Цзэу-цзюню все моментально прикипают взглядами. И, если бы не правило, уже наверняка поднялся бы нестерпимый, набивающийся в голову гул десятков голосов.

Но брат, выдержке которого любой позавидовал бы, не обращает внимания на других заклинателей и ищет лишь одного человека. А потом, просияв, степенно проходит вглубь трапезной и с улыбкой занимает свободное место рядом с Цзян Ваньинем, которое прежде пустовало. Тот, лишь быстро кивнув, сразу же отводит взгляд и коротко, отрывисто касается пальцами кольца.

Лань Ванцзи хмурится, увидев такую реакцию. Однако глаза Вэй Усяня, который осторожно дёргает его за рукав, чтобы привлечь внимание, озорно горят. Лань Ванцзи выдыхает. Знаниям Вэй Усяня о поведении Цзян Ваньиня он доверяет больше, чем собственным домыслам, и потому делает вывод, что всё в порядке. Они коротко приветствуют вошедших в трапезную адептов, в том числе Лань Сычжуя, и занимают привычные места.

Достав из рукава мешочек со специями, Лань Ванцзи пододвигает его Вэй Усяню. Тот незамедлительно посыпает свою порцию так щедро, что рис совершенно теряет белый цвет, и принимается уплетать за обе щеки, довольно облизывая время от времени губы, на которых остаётся красное. Помедлив, Лань Ванцзи добавляет немного специй также в свою еду и чуть приподнимает уголки губ в ответ на удивлённый взгляд.

Если так нравится его Вэй Ину, значит, так в самом деле вкуснее.

Дядя на завтрак не приходит. Глава ордена Цинхэ Не тоже — кажется, он и вовсе отбыл ещё вчера, получив срочное письмо из Нечистой юдоли. Лань Ванцзи подсознательно понимает, что так даже лучше. Брат впервые за два месяца вышел из ханьши, и сейчас ему не стоит испытывать новых потрясений. В частности, встречаться с Не Хуайсаном. К которому Лань Ванцзи ныне испытывает ненамного больше положительных эмоций, чем к Цзинь Гуанъяо.

Не начни глава ордена Не осуществлять столь сложно выстроенную им схему, никогда не открылась бы правда и никогда… не вернулся бы Вэй Усянь, возможно. Но в то же время брату бы не было настолько плохо, в том числе из-за того, что именно его удар Шоюэ, спровоцированный Не Хуайсаном, по сути, стал решающим. И в сознании Лань Ванцзи этот факт иррационально перекрывает все остальные.

Время от времени Лань Ванцзи мельком смотрит в сторону брата и Цзян Ваньиня, невольно замечая, что они украдкой обмениваются взглядами. В глазах Лань Сичэня — мягкое выражение, а глава ордена Цзян почти постоянно держит голову опущенной, уткнувшись в свою тарелку, но губы его изогнуты в неровной улыбке. На мгновение Лань Ванцзи застывает с палочками в руке. Это немного напоминает… его самого и Вэй Усяня. Разве что Цзян Ваньинь, пожалуй, гораздо более сдержан.

Похоже, поводов для волнений и в самом деле нет.

После завтрака, уже на улице, некоторые заклинатели окружают Лань Сичэня плотным кольцом, засыпая вопросами, стоит ему только ступить за порог. Лань Ванцзи напрягается. Но брат держится уверенно, вежливо приносит извинения и отвечает, аккуратно преподнося лишь часть правды, что ему нездоровилось и потому, увы, он не мог присутствовать на Собрании. Однако сейчас всё в порядке, и, если заклинатели желают, он может хотя бы проводить их до выхода из Облачных глубин. Главы кланов, разумеется, соглашаются.

Не то чтобы они могли отказаться, когда за плечом Лань Сичэня тенью стоит грозный Саньду-шэншоу, как шёпотом на ухо выражается Вэй Усянь мгновением спустя.

Они движутся небольшой процессией, которую замыкают главы орденов Лань и Цзян. Юный глава ордена Цзинь уходит далеко вперёд, похоже, избегая их компании. Лань Ванцзи с Вэй Усянем держатся на расстоянии нескольких шагов позади, что, впрочем, не мешает слышать приглушённые фразы, которыми обмениваются остальные заклинатели. В основном они обсуждают Лань Сичэня. В этом нет ничего удивительного, но Лань Ванцзи всё равно не может избавиться от прилипшей к нему неуютной тревоги.

Сплетни запрещены.

И это одно из тех правил, которые стоит соблюдать.

— …слышали? — улавливает он в какой-то момент, когда они уже спускаются вниз по каменным ступеням. — Говорят, Цзинь Гуанъяо-то выжил!

Лань Сичэнь вздрагивает. Спина его становится напряжённой и неестественно прямой, а движения — скованными. Вэй Усянь рядом издаёт звук, похожий не то на изумлённый, не то на возмущённый судорожный выдох. Лань Ванцзи почти до боли смыкает пальцы на рукояти Бичэня. Брат услышал. Прекрасно услышал. И глава ордена Цзян, судя по всему, тоже — он сжимает руку в кулак, и вокруг Цзыдяня появляются крошечные искры.

— Да ты что? — продолжает другой заклинатель.

— Ага, — тут же вторит первый. — Ходят слухи, что эта змея опять всех обманул и иллюзию создал, будто умер, а сам спрятался и живёт теперь припеваючи.

Брат останавливается — но этого словно никто не замечает. Заклинатели — теперь, подойдя к нему вплотную, Лань Ванцзи видит, что это главы двух мелких кланов — даже не оборачиваются, погружённые в разговор. У Лань Сичэня мелко, едва заметно дрожат плечи. Цзян Ваньинь незаметно протягивает руку, накрывая его пальцы. Незаметно для кого угодно, но не для Лань Ванцзи.

Рука под ладонью Цзян Ваньиня ходит ходуном. Он что-то шепчет Лань Сичэню на ухо, но тот, кажется, не реагирует, бледный-бледный, почти белый, под цвет одежд. И губы сжаты в тонкую нить, а зрачки бешено мечутся из стороны в сторону. Лань Ванцзи едва ли не физически больно видеть его таким — как в тот день, когда он впервые за месяц зашёл в ханьши и застал брата с мечом в руке. У него тоже был почти безумный, отсутствующий взгляд.

В душе поднимается волна гнева. Лань Ванцзи, не обращая внимания на Вэй Усяня, который пытается его удержать, делает шаг вперёд, готовый извлечь Бичэнь.

К сожалению или к счастью, его опережает Цзян Ваньинь.

— Подожди-ка меня, — говорит он, осторожно отпуская руку Лань Сичэня. — Я сейчас.

— Цзян Ваньинь? — Брат, отмерев, цепляется за край его рукава. — Прошу, не нужно…

Но Цзыдянь уже рассекает воздух, падая аккурат между двумя заклинателями. Остальные, ахнув, волнами откатываются в противоположные стороны, спотыкаясь на узких ступенях, и замирают, глядя на главу ордена Цзян с ужасом в широко распахнутых глазах. Лань Ванцзи останавливает бросившегося вперёд брата движением руки. Цзян Ваньинь, окружённый фиолетовыми молниями, похож на воплощение самой грозы, сошедшей с небес на землю, бесконечно яростное и смертельно опасное. Вэй Усянь едва слышно присвистывает позади.

Лань Ванцзи готов забыть, что на территории Облачных глубин сражаться запрещено.

Лань Ванцзи готов доверить Цзян Ваньиню брата за один только этот отчаянный жест.

— Глава ордена Цзян? В-вы чего?.. — запинаясь, подаёт голос один из глав кланов.

— Вы были в храме Гуаньинь? — выплёвывает Цзян Ваньинь. — Вы видели, как умер Цзинь Гуанъяо?!

— Нет…

— Хотите, чтобы я вас засунул с ним в один гроб и вы сами убедились, что он не может быть жив?!

Лань Сичэнь всё же делает шаг вперёд, игнорируя руку Лань Ванцзи, и судорожно сжимает запястье Цзян Ваньиня, а во взгляде плещется мольба: пожалуйста, остановись, достаточно. Цзыдянь искрит вовсю, явно требуя боя, требуя, чтобы его как можно скорее обрушили на чужие спины — и почему-то подобная мысль не вызывает в Лань Ванцзи отторжения. Но Цзян Ваньинь сдерживается. И медленно, рвано выдыхает:

— Если я ещё хоть раз услышу ваши поганые языки — пеняйте на себя. Проваливайте.

Вместе с двумя перепуганными заклинателями в полном молчании стремительно исчезают и все остальные. Юный глава ордена Цзинь задерживается на пару мгновений, глядя со смесью страха и восхищения, но, видимо, осознав, что остался на лестнице почти один, тоже торопливо уходит прочь. Лань Ванцзи, медленно выдохнув, убирает ладонь с рукояти меча. Вэй Усянь наклоняется, обеспокоенно заглядывая в лицо, и он коротко качает головой: всё в порядке. По крайней мере, с ним самим.

Морозный воздух кажется раскалившимся, горячим и сухим от молний, словно в летнюю жару, кажется, его можно коснуться и собрать разряды прямо на пальцы. Лань Сичэнь тяжело дышит ртом, прикрыв подрагивающие веки, словно никак не может достаточно наполнить лёгкие. Цзян Ваньинь, помедлив, неловко дотрагивается до его плеча не занятой пока не успокоившимся Цзыдянем рукой с тихим «всё хорошо, это просто идиотские слухи». Настолько тихим, что практически невозможно услышать.

Лань Сичэнь склоняет голову набок, почти прижимаясь доверчиво к этой руке, и плечи его обмякают, словно он вдруг лишился разом всех сил.

Лань Ванцзи окончательно принимает решение.

— Глава ордена Цзян, — окликает он.

Цзян Ваньинь оборачивается, вскинув брови, но ладонь с плеча Лань Сичэня не убирает. Тот, приподняв веки, выпрямляет надломленную спину и переводит всё ещё нетвёрдый взгляд на Лань Ванцзи. Который медленно складывает руки перед собой и склоняется в поясном поклоне.

Он выражает почтение.

Он благодарит.

Он принимает.

Воздух постепенно остывает, уже не обжигая грудь. Когда Лань Ванцзи выпрямляется, брат смотрит на него с бесконечной благодарностью, а Цзян Ваньинь — неожиданно — с растерянностью. Которая, видимо, столь велика, что Цзыдянь стремительно оборачивается обычным кольцом. Лань Ванцзи уверен, что, возможно, из-за этого инцидента будет скандал, но наказания не наступит. Его просто не может наступить, если решать станет брат.

Этот человек, чей язык острее клинка, а нрав непредсказуем так же, как речная глубина, человек, способный ранить словом больнее, чем многие — мечом, и обнажить оружие едва ли не по любому поводу, только что отнёсся к Лань Сичэню как к главной ценности в своей жизни. И Лань Ванцзи не позволит себе проигнорировать это.

Понимая смутно, что сказать и сделать больше нечего, он коротко кивает и удаляется, оставляя брата и Цзян Ваньиня одних на каменных ступенях. Следом за ним, с очень большими и очень счастливыми глазами, бросается Вэй Усянь. Он широко улыбается, и Лань Ванцзи приподнимает уголки губ, чувствуя, как что-то в его груди, сникшее и почти засохшее, напитывается спасительной влагой, расправляется, пуская тонкие, тёплые и живые ростки по всему телу вдоль нитей вен.

Магнолия и лотос так непохожи, но всё же прекрасно сочетаются.

Оставшийся день проходит по привычному, уже устоявшемуся распорядку. Почти. Разница лишь в том, что на сердце у Лань Ванцзи впервые за два месяца легко, что его не душит отравленными лозами тревога, и не приходится убеждать себя цепляться за надежду, чтобы пережить ещё один бесконечный день. Он пока с трудом верит в это, ощущая себя оказавшимся во сне, но очень старается.

Лань Ванцзи возвращает Вэй Усяня в цзинши и, проследив, чтобы тот, продрогший, выпил отвар против простуды и завернулся в одеяло, уходит на занятия. Возвращается, мельком пересекаясь по дороге с братом, уже выглядящим так же спокойно, как прежде. Проверяет несколько работ адептов (Вэй Усянь, сегодня не уснувший, пристраивается за плечом и с интересом читает записи вместе с ним), играет на гуцине (Вэй Усянь аккомпанирует на флейте, и та самая мелодия звучит необыкновенно хорошо).

На ужин они на сей раз отправляются в трапезную, потому что: «Лань Чжань, ну честное слово, я не настолько хрупкий, тебе не надо каждый раз забирать поднос в цзинши, к тому же почему бы лишний раз не повидать а-Юаня». Хотя поднос Лань Ванцзи потом в итоге всё же забирает. Для брата. По привычке. Тем более что он не приходит. Возможно тоже слишком привык к этим визитам и забылся.

Лань Сичэнь сосредоточенно пишет что-то на листе, который аккуратно откладывает, когда Лань Ванцзи входит внутрь ханьши. Но, кажется, в самом деле нисколько не удивляется его появлению. Благодарит за еду, которую Лань Ванцзи осторожно ставит на столик, и жестом приглашает сесть напротив. У него мягкое, расслабленное выражение лица, и отсветы свечей и жаровен немного скрадывают болезненные тени под глазами.

— Мне передали, что ты неплохо показал себя во время Собрания кланов, Ванцзи, — произносит Лань Сичэнь с лёгкой улыбкой на губах, задумчиво взглянув на него из-под полуопущенных ресниц. — Как ты относишься к тому, чтобы занять пост главы ордена вместо меня?

У Лань Ванцзи сердце падает куда-то вниз. Он вздрагивает, и тело леденеет от страха, от пронзительной мысли о том, что сон кончился, и пришлось проснуться. Он слишком рано обрадовался? Слишком рано позволил дать волю облегчению? Но брату ведь, кажется, в самом деле, стало лучше, почему?..

— Брат… хочет снова уйти в уединение? — спрашивает Лань Ванцзи, боясь услышать ответ.

— Что? Ох, нет, — возражает Лань Сичэнь. — Просто, пожалуй, я всё ещё не чувствую в себе достаточно сил для того, чтобы возвратиться к своим прежним обязанностям. По крайней мере, сейчас. А ты, без сомнений, прекрасно справишься с этим.

Лань Ванцзи удивлённо моргает. А потом, чувствуя вернувшееся к сердцу тепло, кивает в знак согласия.

Когда подобное предложение звучит из уст самого Лань Сичэня, он готов его принять. И он не до конца уверен, что в самом деле подходит на роль главы и сумеет совладать с ней так же хорошо, как брат, но непременно постарается оправдать оказанное ему столь высокое доверие.