— Перед вами Вулкан — этакий корявый кузнец, смуглый, широкоплечий и к тому же еще слепой и однорукий.

 — Мне это не приходило в голову, но вы действительно настоящий Вулкан, сэр.

— Ну, так убирайтесь вон, сударыня, скатертью дорога! Но, прежде чем уйти, будьте так любезны ответить мне на кое-какие вопросы.

Ш. Бронте, «Джейн Эйр»

 27 декабря, воскресенье

Раздался мощный удар. Росаура подскочила на диване, испугавшись спросонья, что кто-то стоит прямо над ней, но на самом деле это сотрясалась входная дверь. Росаура выбежала в прихожую прямо босиком с палочкой, на кончике которой дрожал огонёк. Только оказавшись перед дверью, она спохватилась, что ведь понятия не имеет, кто там, ведь стал бы Руфус стучать, если сказал, что войдёт сам?..

Да и не походил этот звук на стук — дверь будто хотели снести с петель одной левой.

Росаура попятилась. Лучшее, что она могла бы придумать — это наложить на себя чары невидимости и затаиться не дыша от греха подальше, но успела только палочку вскинуть — в замочной скважине что-то зашуршало, и дверь распахнулась. На пороге показались двое.

— Эта дверь с замком, она не ногой открывается, — сказал своему спутнику Руфус Скримджер и выдернул из замочной скважины ключ, который тут же растаял в его руке. Тут же, будто это действие потребовало от него последних сил, пошатнулся — и его за плечо крепко удержала тяжёлая лапища человека, который пришёл вместе с ним. Человек этот был шефом мракоборческого отдела, Аластор «Грозный Глаз» Грюм; ничуть не удивлённый, что их встречает перепуганная растрёпанная девушка, он кивнул Росауре и приказал коротко:

— Свет зажги. Чёртовы лестницы.

Его волшебный глаз вращался во все стороны, пронзая взглядом мебель и стены, выискивал причины для опасений, и всё — за долю секунды; дверь тяжело захлопнулась за мракоборцами, и они, не снимая своих тяжёлых мантий и грубых сапог, прошли в гостиную, что выглядело бы комично, учитывая, что оба хромали и тащили за собой один — деревянную ногу, другой — неудобную трость, однако Росаура уже зажгла свет и увидела, как Скримджер прижимал руку к лицу и сдавленно охнул, когда Грюм столкнул его на диван.

— Водички принеси, — бросил Грюм Росауре.

— Катись к чёрту, — прошипел Скримджер Грюму, но очень невнятно; Росаура увидела, что у него разбита губа и рассечена бровь, а под глазом набух чёрный синяк.

— Живо! — гаркнул Грюм.

Росаура, так и не найдясь со словами, побежала на кухню. А потом поняла, что могла бы наколдовать стакан воды в одну секунду, но жизнь показала, как много она о себе думает — получилось лишь с третьего раза. Её не лихорадило от волнения, она будто оледенела, забыв о чувствах вовсе, действовала механически, как во сне.

Она вернулась и увидела, как Грюм склонился над Скримджером, заставив того откинуться на спинку дивана, и водит палочкой над его разбитым лицом.

— Давай сюда, — сказал Грюм Росауре, даже не обернувшись, и резко повёл палочкой. Скримджер выругался, Грюм тоже, Скримджер сплюнул на пол кровью, Росаура хотела подать воды Скримджеру, но Грюм вырвал стакан из её рук: — Сюда, я сказал, — и выпил залпом. — Чёртовы лестницы, — повторил он, присовокупив ругательством похлеще, — отдышаться не могу.

Скримджер поднял на Грюма яростный взгляд.

— Катись отсюда.

— Не так скоро, приятель.

Росаура взмахнула палочкой, чтобы наколдовать ещё воды, но тут почувствовала, что её что-то подхватило и понесло, а изо рта вырвался сдавленный крик — и она осознала, что Грюм схватил её за плечо и толкнул к стене, взяв под прицел.

— Ну, девочка, поболтаем?

— А ну отпусти её! — Скримджер тут же поднялся с дивана, выхватив свою палочку, но Грюм и бровью не повёл — только не спускал с него своего волшебного глаза, который повернулся к затылку.

— У тебя на квартире постороннее лицо, — сказал Грюм Скримджеру тоном, будто разъяснял ребёнку прописные истины, — и я сначала задам пару вопросов…

— Это Росаура Вэйл. Вы встречались позавчера.

— А я — Нил Армстронг, чёрт побери. Эй, девочка, слышишь меня?

Росаура слышала, как перелаиваются два осипших дворовых пса. Кажется, на картину прибежал встревоженный Брэди и присоединился своим густым баском.

— Я буду лучше слышать вас, если вы уберёте от меня палочку, — проговорила Росаура, надеясь, что хотя бы голос не дрожит так сильно, как её поджилки. Однако больше в ней было гнева, нежели страха; с ней обращались, как с вещью, и приходилось признать, что сила явно не на её стороне. Оставалось лишь сохранять чувство достоинства.

— Ничего, и так расслышишь, — осклабился Грюм. — А ну-ка, как зовут домового эльфа Лонгботтомов?

— У них эльфийка…

— Я спросил, как зовут! — прохрипел Грозный Глаз, и кончик его палочки побелел, точно раскалённое железо.

Скримджер подался вперёд и схватил Грюма за локоть, но тот не шелохнулся.

— Ответь ему, — приказал Скримджер, не глядя на Росауру — он следил за лицом Грюма, совершенно бледный. И тут лицо Грюма преобразилось:

— Что за…

Грюм подскочил на здоровой ноге, хлопнул себя под коленом, по бедру, и с всё нарастающим потоком ругательств — ещё выше. Грюм взмахнул палочкой, и из-под его мантии вылетела огромная, размером с ящерицу, черно-рыжая, мохнатая сороконожка. Грюм покосился на Росауру:

— Эка, без палочки! Ведьма.

Росаура усмехнулась. Да, и без палочки она кое-что могла: мать всегда предпочитала, чтобы волшебство искрилось на кончиках пальцев, и серьезно её обучала. Хоть что-то Росаура усвоила из материнских наставлений.

— Вы хотели о чем-то поговорить или всё-таки меня убить? — колко осведомилась Росаура.

Сороконожка, повиснув в воздухе, вспыхнула и сгорела, как нитка.

— Зависит от вашего ответа, мисс Вэйл, — медленно проговорил Грюм и осклабился в зверской усмешке. — Как зовут чёртову <i>эльфийку</i>?

— Илси, — несмотря на недавнюю победу, Росаура испытала прилив безотчётной паники, когда Грюм ступил на шаг ближе. — Или Мисси, откуда мне помнить!

— А вполне так слизеринский ответ! — хохотнул Грюм и завёл руку…

— Кончай, — рявкнул Скримджер и молниеносным движением приставил свою палочку к груди Грюма. Тот мгновенно обернулся и замахнулся; вышло так, будто они стояли друг против друга с ножами. Росаура миг смотрела на лицо Скримджера и поняла: с таким лицом убивают.

— Прекратите! — воскликнула Росаура.

— Размяк, старик, — усмехнулся Грюм, сжимая плечо Скримджера, — думаешь, раз ты с ней спишь, то с неё взятки гладки? Рассказать, с кем нюхается её мамаша?

— Закрой свою пасть, — рыкнул Скримджер, но больше устало, чем озлобленно. В следующую секунду он мотнул головой, как если бы та закружилась, и Грюм, всё сжимая ему плечо, снова усадил его на диван. Порылся в кармане мантии и выудил оттуда грязный платок, который сочился магией. Взмахнул палочкой — и ему в руку прилетел небольшой флакончик, из которого он щедро полил на тряпку и прижал её к разбитому лицу Скримджера. Тот шумно втянул воздух сквозь сжатые зубы и выругался.

— Ну вот и всё, чего вы, — усмехнулся Грюм без капли веселья и подмигнул Росауре. — Теперь хоть чаи гонять. Хозяюшка, угостишь?

Всё это время Росаура боролась с потребностью потереть саднящее плечо, которое сжимал ей Грюм, приперев к стене, но предпочла стоять прямо, скрестив руки на груди, и на обращение Грозного Глаза лишь чуть подёрнула уголком рта и спросила, не глядя на Скримджера, сухо:

— Он ранен? Ему нужен целитель?

— Я три месяца подрабатывал в морге, — осклабился Грозный Глаз, — и авторитетно заявляю, что от набитой морды ещё никто не помирал.

— Что случилось?

— На лестнице навернулся, — ещё шире ощерился Грюм. Его щербатые зубы были все насквозь прокуренные.

— Убирайся, — процедил Скримджер.

— Что-что? «Располагайся»? Всегда с удовольствием. Так что там с чаем?

У Грозного Глаза был весёлый вид и страшный взгляд. Росаура многое хотела бы сказать, а лучше — топнуть ногой и поджечь щелчком пальцев его мантию, но здравый смысл подсказывал ей, что не в том она положении.

— Молока и бисквитов у нас нет, — процедила она.

— Да можно и без заварки и любезностей, мы народ неприхотливый.

Росаура повела плечами и вышла из комнаты прежде, чем кому-нибудь из мужчин вздумалось бы понукать ею как тем же домовым эльфом. Увы, она не могла в ту секунду страшного напряжения как мать щёлкнуть пальцами и накрыть чайный столик со всеми десертными ложечками (а пару из них запихнуть в глотку настырному гостю). Чтобы не выдать слабости, следовало уйти.

Но в тот миг, когда она переступила порог, Грюм крикнул ей:

— И дверку прикройте-ка.

Росаура едва совладала с искушением, как бы не хлопнуть дверью так, чтоб штукатурка посыпалась. Однако только когда отсекла себя от двух возмутителей спокойствия, она осознала, как крепко её держала хватка самообладания и как она успела перепугаться за эту пару минут.

Просто чтобы успокоиться, Росаура действительно поставила чайник, но потом её будто оса ужалила: вот как, отослали они её, что же там за секретный военный совет? Они даже не придумали внятной лжи, чтобы сбить её с толку, у него лицо в крови, а к целителю они не обратились, и едва ли здесь есть место самонадеянности — мракоборцы ценят своё здоровье, чтобы оставаться в строю, и прибегают к самолечению лишь в крайних случаях… Снова произошло что-то скверное, и снова её хотят оставить в неведении, как неразумного ребёнка.

Чайник шумел на огне, и Росаура прокралась в тёмный коридор, чтобы приникнуть к закрытой двери в гостиную. Она прекрасно помнила про волшебный глаз Грюма, который в буквальном смысле мог видеть сквозь стены, и понимала, что только её заметят, как, скорее всего, сразу же снесут голову, но в ней жила надежда, что Грозный Глаз совсем ни во что её не ставит и больше будет увлечён их мужским разговором.

— Ну, погулял? — сиплый голос Грюма разобрать можно было без труда. — Министр только подписал указ о восстановлении тебя в должности моего заместителя, а ты…

— Чтобы завалить меня паршивыми бумажками! — гневно воскликнул Скримджер. — Всё, что мне нужно сейчас, это толковая рабочая группа и содействие на местах, а вместо этого ты ставишь меня в положение секретарши. Что, Дамблдор дозволил? — в голосе Скримджера зазвучала жестокая усмешка. — Фрэнк на этой должности ему был куда как удобнее. Впрочем, когда кому-то нужно пойти в расход, вы щедры на повышения.

— Какой смысл сейчас болтать. Теперь у тебя меньше полномочий, чем у почтовой совы. Вот какого чёрта, Руфус, ну что за мальчишечьи выходки, твою ж мать!

— Ты всё видел, — холодно отвечал Скримджер.

— Проблема в том, что это не только я видел. Это ещё человек десять видели. А значит, об этом уже знает пол-Министерства. Слушай, Скримджер, до чего мы дожили? Чтобы я — тебя стыдил?

— Ты меня не стыдишь, ты просто время тратишь, а надо дело делать.

— Да, надо было на тебя не отвлекаться, чтоб ты парнишке тому глотку перегрыз.

Грюм вздохнул.

— Вот уж от кого, от кого, а от тебя…

— Своё мнение журналистам рассказывай.

— Я всё сказал.

Наступило краткое молчание. Раздался стук деревяшки: верно, Грюм вытянул искалеченную ногу для отдыха. Скримджер сказал отрывисто:

— Ты ведь… ничего ещё не оформил?

— Хочешь сам на себя заявление написать? Лучше сразу сам себя арестуй нахрен. Всё, мне пора. Бывай.

— Стой.

Судя по звукам, Грюм даже и не двинулся с места. Быть может, они смотрели друг на друга, а может, ещё дольше не могли поднять друг на друга глаз.

— Я всё понимаю, — с жёстким смешком сказал наконец Скримджер. — Повод хороший. На кой чёрт тебе <i>бесполезный калека</i>. По свистку уже не прибегу…

— Это ты сейчас вот кому говоришь? — с таким же смешком отвечал Грюм, но тут раздался шум, как если бы кто-то поспешно поднялся и сделал пару шагов.

— Не отстраняй меня.

Горло Скримджера драло остервенение.

— Слышишь, не отстраняй меня, Аластор! Я должен их найти. Я их тебе найду. Я их в зубах тебе приволоку…

— Палочку опусти.

Грюм сказал это очень спокойно, отчего мурашки побежали по спине.

— Я их найду.

— Я не глухой.

— Просто тупой, — Росаура впервые слышала такую беснующуюся злобу в голосе Руфуса Скримджера. — Думаешь, я не знаю, что этот ваш вшивый Орден тоже своё расследование ведёт? Чтоб мне дорогу сопливые подростки перебегали! А знаешь что, Аластор, а я тоже своё расследование заведу. Пусть у тебя голова к чертям собачьим вспухнет. Можешь меня прямо сейчас на помойку выкинуть, но сути дела это не поменяет. Я лучший. Даже без ноги я самый опытный следователь в этом балагане, черт возьми!

— А ещё ты на людей бросаешься.

— А вы в своём Ордене оборотня на поводке держите!

— И чего, тебя тоже на поводок посадить?

— Ты же сам всё видел! Этот урод…

— Вот потому что я видел и слышал этого урода, я тебе оформляю отпуск, а не домашний арест с изъятием палочки.

Вновь молчание, и теперь Росауре стало по-настоящему страшно. Чем разобьётся оно — криком, грохотом заклятия? Не распахнуть ли дверь, не вмешаться ли?..

— Ты должен держать себя в руках, — раздался тихий голос Грюма. — На кого мне ещё положиться?

— И поэтому ты меня отстраняешь!

— Я отстраняю тебя, потому что завтра в газетах будет на первой полосе, как зам главы мракоборческого отдела избил журналиста, и всем будет наплевать, чем тебе не понравились его вопросы. Именно такого эти паскуды сейчас и добиваются, чтобы мы разругались нахрен и потеряли след. Они будут нас провоцировать, они будут за нами следить, будут шантажировать и угрожать… Ну чёрт возьми, Руфус, повестись на такую детскую провокацию, как так можно-то?! Единственным извинением, почему ты оставил пост, может быть то, что тебя найдут в той вон канаве без башки твоей бедовой, а ты… Подвёл меня, вот что. Ну куда я без тебя? Из-за какой-то ерунды, ну чёрта с два! Совсем уже психика у тебя полетела, лечиться тебе в санатории нахрен…

— У тебя там уже скидка как постоянному клиенту, не поделишься?

— Короче, я оформляю тебе отпуск со вчерашнего дня. Уехал на курорт нервы лечить. Девушки на пляже, кокосы и бананы, все дела. Что было сегодня — я без понятия, ничего не видел и не слышал, а тебя в Министерстве сегодня вообще не было. По крайней мере, с опровержением выступить я могу, не вся пресса перекуплена…

— Как вообще можно думать об этом сейчас!

— Приходится. Признаем, ни ты, ни я отродясь вот не политики, но надо просчитывать это дерьмо наперёд. Ты нужен мне в деле! Поэтому теперь работаешь внештатно. Только в погонах щеголять не вздумай, а так — хоть тыщу параллельных расследований заведи, чтоб был результат. И нахрен отчёты. Всё равно читать не буду. Просто найдём этих мразей и дело с концом.

— Найдём?! У нас нет ни единой зацепки. Мы знаем, что их было пятеро — и больше ничего! Мне нужны архивы, мне нужна наша лаборатория и результаты экспертизы, чтобы в этом разобраться, а ты хочешь связать мне руки!

— Сам ты себе связал руки, когда стал их распускать! Я тебя не узнаю.

— Это я тебя не узнаю. Чтобы ты, Аластор, заботился о мнении прессы и о том, чтоб всё шито-крыто было! Как ты можешь… Как ты смеешь! Мы же пришли туда вместе, ты видел, что с ними сделали, вот этими глазами видел! Как ты можешь думать о чем-то ещё, кроме охоты! Ты… Ты очерствел.

— Знаешь, Руфус, — после краткого молчания сказал Грозный Глаз, — уж лучше очерстветь, чем озвереть.

Быть может, он покачал своей большой головой.

— Из нас двоих ты всегда отвечал за мозги и осторожность, а теперь что? Бес тебе в ребро? Нашёл время. Если мы оба будем пороть горячку…

— С каждым днём они всё глубже зарываются в свою нору, и если не действовать оперативно, мы окажемся в тупике. Нужно было сразу брать след…

— Кто в тот момент вообще мог о чём-то думать, Руфус?

И вновь молчание, отравленное их общей болью. Глядели ли они друг другу в глаза? Пронёсся тяжёлый вздох, и вместо сочувствия прорвалось раздражение:

— С тех пор как Дамблдор устроил тебя шефом, ты научился только брехать без удержу и вовремя разводить руками. Если старик скажет тебе закрыть это дело, ты его закроешь.

— Ты мне не доверяешь?

— Ты мне не доверяешь. Ты прячешь от меня документы. Ты не даёшь мне полной информации. Ты шляешься на сходки вашей секты чаще, чем проводишь совещания! Ты сливаешь им все наши разработки. Ты не обсуждаешь с аналитической группой планы, а даешь нам уже готовые, которые придумал Дамблдор! Ты продался старику с потрохами. И Фрэнка с Алисой утянул! Это под его заклятиями они скрывались, его защите они доверились! Знай, что я доберусь и до него, если потребуется, Аластор, пусть мне это будет стоить погон! В этом деле неприкосновенных нет!

— Ты ошибаешься.

— Весь этот сброд, который вы притащили к ним на Рождество, этот чёртов оборотень — что, за него тоже Дамблдор поручился?

— А твоя слизеринская девица — за неё ты поручишься, да?

— Во-первых, да, поручусь, — в голосе Скримджера звучал металл. — А во-вторых, я уже говорил, я не знал, что она будет там. Её пригласили Фрэнк и Алиса.

— Вот и оборотня пригласили Фрэнк и Алиса. И тебя, алкаша психованного, пригласили. И меня, параноика лупоглазого, тоже.

— И всё-таки кто-то их сдал.

Они оба перевели дух, и теперь тишина наполнилась общими раздумьями.

— Они могли видеть нападавших, — сказал Скримджер сухо.

— Опять ты заладил, — вздохнул Грюм. — Почему ты уверен, что им не стёрли память?

— Вероятно, что стёрли. Но если проникнуть в подсознание с помощью легилименции, там будут отпечатки образов. Заклятие Забвения воздействует на разум, а не…

— Невозможно применить легилименцию к человеку в бессознательном состоянии. По прогнозам они ещё чёрт знает сколько так проваляются, и ни в коем случае нельзя стимулировать выход из комы. А если… когда выйдут, то чёрт знает, что они будут из себя представлять. В общем, оставь их в покое. Всё, что мы можем для них сделать — это найти ублюдков и назначить выплаты ребятёнку по потере кормильцев.

Кажется, Скримджер порывисто поднялся, он зарычал:

— И что, Дамблдор всё оплатит? И сыну их бесплатное обучение, а?

— Уймись.

— Всю вашу шайку покрывает Дамблдор, и вы гордитесь, что, значит, его любимые ученики, самые способные, со школы, ну-ну. А что, Пожиратели — не его бывшие ученики? И не любимые? Этот беспредел, который случился в школе накануне праздников, с пр<i>о</i>клятой девочкой, что, Дамблдор во всём разобрался, да? Кто же её проклял? Что, ни одного отчёта, а все рапорты в тыквы на твоём столе превращаются? Или Фрэнк по указке Дамблдора ни одного рапорта и не написал? А уполномоченную Сайерс явно запугали, ни слова связного от неё добиться было нельзя. Под носом старика творится уголовщина, а он деток по головке гладит. Ты мне ещё скажи, вот что он сделал с ребёнком Поттеров? Да он под шумок его похитил! Где сейчас этот мальчик? Кто знает? Кто хотя бы попытался проверить, в каких условиях он теперь? Что вы, ведь Дамблдор взял это «под свою ответственность», ну что там может пойти не так! Поттеров он тоже брал под свою ответственность. И Фрэнка с Алисой… А если он сейчас и их сына куда-нибудь умыкнёт, ты тоже руки умоешь?

— Я не буду сейчас с тобой это обсуждать.

— А, оскорбляю чувства верующих! — и голос Скримджера, сорвавшись, налился чёрной тоской: — Я не прощу вам Алисы, Аластор. Не прощу.

— Я сам себе не прощу, Руфус, — тихо сказал Грюм.

— Значит, в одном котле будем.

В тишине прозвучали чьи-то хромающие шаги.

— Всё. Катись отсюда к черту.

— Слушай, отдохни и возьмись за ум. Знаешь, девочка — это даже хорошо, пусть тебе теперь стыдно перед ней будет.

— Проваливай.

— Таблетки пей.

Дверь распахнулась перед носом Росауры, и перед ней возвысился Грозный Глаз Грюм. Росаура не растерялась и приманила закипевший чайник, который завис перед лицом Грюма, фырча и брызгаясь кипятком.

— Чаю? — ласково улыбнулась Росаура, испепеляя шефа мракоборцеского отдела коронным материнским взглядом.

Шеф мракоборческого отдела испепеляться не желал. Он ткнул пальцем в сторону Скримджера (который снова был на диване, прижимая к лицу примочку) и весело сказал:

— Он остывает, ему горячее пока нельзя. А вот мне налейте-ка чашечку, мисс. На кухне мы у вас развернёмся?

Он проковылял на кухню первый, прекрасно зная, где и что находится. Росаура помедлила, оглянувшись на Руфуса, но он полулежал с закрытыми глазами, и она пошла за Грюмом. Стоило ей войти на кухню, как он закрыл дверь, и она поняла, что чай пить он не намеревался.

— Ну, в целом, как? — спросил он быстро. Его волшебный глаз был повёрнут в сторону двери и сквозь стены, верно, следил за Скримджером. — Всё в порядке?

Росаура сразу поняла, что он это о Скримджере. И ей стало почти смешно — до слёз.

— <i>В порядке?..</i>

Грюм закатил свой настоящий глаз. Подошёл к шкафчику, не глядя распахнул дверцу, нашарил клешнёй бутылку (которой, Росаура могла поклясться, вчера и в помине там не было), отпил из горла и, утершись рукавом, сказал:

— Ясно дело, что полное дерьмо. Но в целом, терпимо?

Росаура хотела огрызнуться, но не смогла. Она даже на него смотреть не могла. Ей захотелось сесть на краешек стула и опустить голову на руки, но она осталась стоять, держа спину очень прямо.

Грюм помолчал и сухо кивнул.

— Вот, так держать. Наш человек.

Он будто хотел потрепать её по плечу, но она вскинула холодный взгляд, и он передумал.

— Патронуса вызывать умеешь? — вдруг спросил он.

Росаура понимала, что надо быть честной без оправданий.

— Нет.

— Плохо. Ты же вроде преподаёшь Защиту?

— Патронус не входит в школьную программу. Я знаю теорию.

— Тогда самое время подкачать практику. Мало ли что…

— Что? — огрызнуласьРосаура.

— Времена такие, — после паузы протянул Грюм, — что когда тебе в квартиру вламываются два мужика, надо щит колдовать и сигнал о помощи посылать, а не глазами хлопать. Ты даже вопроса не задала, а может, мы два Пожирателя под оборотным, а тебя потом как наживку взяли бы.

— Но вы всего-навсего два мракоборца на руководящих должностях, и вы просто прижали меня к стене и держали под прицелом во время допроса без предъявления обвинения.

— А он тебя натренировал, — усмехнулся Грюм. — Только вот и сам, как слышала, в лужу сел. Выглядит-то благородно, гнев праведный, мол, когда при нём даму оскорблять начали, ишь, рыцарь. А по факту — должностное преступление самого законопослушного офицера нашего отдела.

Росаура встретила пристальный взгляд его живого чёрного глаза. Значит, он прекрасно знал, что она подслушивает, и позволил ей узнать то, что счёл нужным. Действительно, Скримджер ей бы ни за что сам не рассказал. Росаура подумала, что Аластор Грюм — человек прямой, и с ним надо держаться так же.

— Почему вы решили посвятить меня в эти подробности?

Во взгляде Грюма промелькнуло уважение.

— Чтоб ты осознавала масштаб бедствия. Он не в себе. И может наворотить дел. И то, что ты здесь прописалась, меня хотя бы немного успокаивает. Дамблдор о тебе упоминал пару раз. Честно, в любой другой ситуации я бы от чистого сердца тебе посоветовал собирать вещички и мотать на край света, потому что вот с этим «долго и счастливо» даже в шутку я никому не пожелал бы…

— До свидания.

— Достойный ответ, капрал! Вот на это и вся моя надежда теперь. Прям от сердца отлегло. В общем, стели ему гладенько… Без резких движений. Мягенько, мур-мур, гриву почеши… Ну, ты понимаешь.

— Всего доброго.

— Да ушёл уже я. И серьёзно, потренируй Патронуса. И если он куда-нибудь исчезнет и не будет появляться больше суток, сразу дай мне знать. Ну, тебе самой, наверное, говорить излишне, чтоб отсюда ни ногой?

Они прошли в прихожую. Волшебный глаз Грюма зыркнул в сторону гостиной, откуда из-за приоткрытой двери виднелись сапоги Скримджера на подлокотнике дивана.

— Давай это, не реви.

— Иди к чёрту.

И Грюм пошёл.

— Чёрт, — сказал он, замерев на пороге и глядя на лестницу, — ну нахрен, где отсюда можно переместиться?

— Через два квартала, — крикнул ему Скримджер с дивана.

— Твою ж мать.

— Не развалишься.

— Скримджер!

Грюм вернулся в квартиру, и после пререканий Скримджер провёл его в спальню, где распечатал ход в потайной чулан. Коренастый, но широкий в плечах Грозный Глаз еле втиснулся туда и в момент перемещения получил от Скримджера тряпку вдогонку.

— Сукин сын, — сказал Скримджер беззлобно, просто очень устало.

Он так и замер с палочкой в руке, прислонившись к комоду, плечи низко опустились. Росаура стояла в отдалении, скрестив руки на груди. Они остались одни, и она не знала, что они могут сказать друг другу. Битва с Грюмом позволяла Росауре не думать о поражении, которое она уже потерпела. Столько часов она изнывала от беспокойства, а теперь ей вдруг стало зябко и пусто. Она боялась увидеть его лицо, когда он обернётся.

— Прежде чем запечатаешь проход, достань оттуда моё пальто, пожалуйста, — попросила Росаура. И только после удивилась, насколько холодно и отстранённо прозвучал её голос.

Руфус обернулся. С лица его сошёл чёрный ушиб, спал отёк, и только губа чуть кровила. В складке у рта ещё жило раздражение, но с щёк исчезла краска досады; он казался вовсе растерянным.

— Твоё пальто?.. Да, конечно…

Он наклонился, опёршись на больное колено, и вытащил из чулана пальто Росауры. Та с удивлением обнаружила, что и не шевельнулась, чтобы помочь ему. Он выпрямился и протянул ей пальто, а она так и стояла, сложив руки на груди, не желая ступить и шагу ближе.

Она ждала и боялась, когда он приблизится сам.

Его смутило то, что было в её потускневших глазах. Он шагнул к ней, скользя рукой по стене, опустил взгляд и протянул пальто. Прежде, чем он бы оказался совсем рядом, она взяла пальто и снова скрестила руки, и теперь между ними был ком чёрной шерстяной ткани. А ещё — молчание, от которого чувство, будто поперёк горла встала кость.

— Тебе тоже стоит переместиться, — тихо сказал Руфус, не поднимая взгляда. — Я решил не оставлять ход открытым, мало ли, кто пролезет. Но…

— И куда мне стоит переместиться?

— К родителям, — он сказал это поспешно и как само собой разумеющееся.

— Вот как.

— Но ты же собиралась…

— Я ещё не придумала, куда я собиралась. Может, просто прогуляться. Всегда приятно чувствовать себя не запертой в клетке, знаешь.

Она не думала, что будет об этом говорить. Она вообще не совсем осознавала, что происходит и кто руководит её волей, отчего с её языка срываются такие слова, а голос режет по ушам железом.

Он подёрнул плечами и поглядел на неё исподлобья.

— Приятно чувствовать уверенность, что ты в безопасности, знаешь.

Эта фраза стегнула по ней будто хлыстом.

— Поэтому ты пропадал невесть где два дня кряду? Я, что, твоя комнатная собачонка, чтобы запирать меня здесь?

— Я должен как-то тебя защитить! Как, скажи на милость, если ты мне не помогаешь? Я был уверен, что сюда никто…

— Я не об этом. Наиболее безопасно — это значит вдали от тебя, не так ли?

Теперь он вздрогнул, будто хлыстом стегнули уже его, во взгляде промелькнула обречённость, но он пересилил себя и сказал бесстрастно:

— Именно. Вернись к родителям, мы обеспечим надёжную защиту вашему дому.

Росаура увидела в его глазах сокрушение. И только потом поняла, что её рот сам собой сложился в жестокую усмешку. Мать часто с таким видом выслушивала её доводы, которые под уничижительным взглядом быстро перерастали в извинения. В груди всё будто изморозью выжгло. И всё же Росаура не могла заставить себя двинуться с места. Она сказала зачем-то, больше утверждая, чем спрашивая:

— Ты подрался с кем-то?

— Да.

— И это всё?

— Полагаю, что бы я ни сказал, это не покажется тебе оправданием.

— Почему же. Попробуй.

— Дело в том, что я не собираюсь оправдываться.

— Мне важно, чтобы ты рассказывал мне, что с тобой происходит.

— Поверь, ты не поймёшь и половины, а на другой половине сама попросишь меня замолчать.

В этом не было бахвальства или самомнения, только ожесточение и презрение к самому себе. Росаура помолчала.

— Тот человек сказал что-то плохое про Фрэнка и Алису?

Рот Руфуса дёрнулся, и он кивнул. Росаура вздохнула и прислонилась к стене. Руфус заговорил глухо:

— Сейчас все говорят. Люди не могут принять, что снова всё началось, хотя ничего на самом деле и не заканчивалось. Но все размечтались, что пришло Рождество и началась новая светлая жизнь. Они готовы верить любым слухам, лишь бы не признавать правды, что головорезы на свободе и могут замучить ваших близких в любой момент.

Росаура прикрыла глаза. Она сама не готова была принять эту правду.

— Начали распространяться сплетни, будто бы Фрэнк и Алиса сами нарвались, будто мракоборцы заслужили такое, потому что Крауч разрешил нам применять Непростительные заклятия, или что это вообще всё подстроено самим Краучем, чтобы снова взять власть, ведь как только стало спокойнее, он резко растерял популярность: никто не хочет видеть военного диктатора в кресле Министра в мирное время, но теперь Визенгамот со дня на день наделит его сверх полномочиями…

— Я поняла.

— Я же сказал, ты сама попросишь меня замолчать.

Она действительно будто не могла больше слушать. Не могла находиться в этой комнате, не могла стоять перед ним, прижимая к груди пальто. Казалось, молчанием можно подавиться. Они оба не могли смотреть друг на друга, но он всё же заметил кое-что и зачем-то сказал:

— Почему ты… ты надела мою рубашку?..

— А ты не помнишь?

Голос Росауры дрогнул. Она не была уверена, что выдержит разговор о том, что случилось между ними. Вероятно, каждое слово будет как камень, и живыми они не выберутся из-под лавины. Она сказала поспешно:

— Я пролила чай на своё платье.

Но он уже всё понял. Ей показалось движение, будто он чуть подался к ней, и её сотрясла невольная, подлая дрожь. Он замер. Тяжело прислонившись к комоду, он опустил голову так низко, что волосы закрыли его высокий лоб. Быть может, он даже закрыл глаза.

— Этого не должно было быть, — сказал он. — Ты не должна была быть рядом.

Росаура не хотела плакать. Она ненавидела одну только мысль, что будет плакать перед ним, но горечь жалила её душу, и Росаура знала, что прежней чистоты и радости там больше не будет никогда. Слёзы жгли глаза, как кипящее масло, и горло перехватило удушье.

— Я тебя подпустил. Я обидел тебя.

В его голосе было не раскаяние даже, а беспощадное сокрушение, приговор самому себе. Эхо кануло на глубины её груди, туда, куда той кошмарной ночью провалилось сердце, и то сжалось.

— Мы оба хороши, — прошептала Росаура.

Руфус мотнул головой и повторил:

— Ты не должна была быть рядом. Тебе нельзя быть рядом со мной. Конечно, я не должен был оставлять тебя тут одну, ничего не сказав, но… После того дня я думал, что вообще не смогу больше говорить по-человечески. Да и что я мог сказать? Только то, что повторяю теперь: тебе нельзя быть рядом со мной. Я не могу сделать тебя счастливой. Хуже, я делаю тебя несчастной. Я не справляюсь. Я не могу смотреть, как ты плачешь, и я не просто не способен тебя утешить, я ещё и понимаю, что это я виноват. Не знаю, сможешь ли ты меня когда-нибудь простить, но я прошу тебя уйти сейчас.

Росаура подняла взгляд, замутнённый слезами, она тянулась на голос, как слепая. Она слышала, что он говорит искренне, как есть, ничего не утаивая. Его прямота призывала к тому же и её.

— Мне нечего прощать тебе, Руфус. Я была рядом, потому что мне этого хотелось, а то, во что это вылилось… просто ужасно, но не потому, что ты сделал что-то не так или, как ты думаешь, обидел меня, а потому что это вообще произошло. Потому что мы до такого дошли. Меня просто пугает, как быстро и легко это случилось.

Когда она сказала это, то почувствовала, что может вздохнуть полной грудью. Может посмотреть ему в глаза. Это сулило новую боль и новый страх, но она наконец-то чувствовала себя живой. А он вновь мотнул головой упрямо:

— Это случилось «быстро и легко», потому что я…

— Потому что мы. Да, всё это было по-скотски. Мне страшно не потому, что ты рядом, а потому что я теперь знаю по себе, как легко человек может потерять берега. Знаю, ты хочешь сказать, что ты старше, сильнее, что ты должен был скорее задушить сам себя, чем позволишь хоть на секунду упустить контроль, что ты, в конце концов, мужчина, а мужчины слишком часто делают с женщинами непростительное, но это был не тот случай, — Росаура твёрдо посмотрела на Руфуса.

— Разве? — только и сказал он.

В его глазах, где так часто пламенела гордая непримиримость, теперь тлела обречённость. Росаура поняла, что если даст ему малейший повод для сомнения, то убьёт его вернее, чем ударом ножа.

— Мы оба оказались слабее и хуже, чем думали о самих себе, — сказала Росаура. — Но это не значит, что в моих глазах ты слаб или страшен. Если ты и был передо мной в чем-то виноват, то я уже простила тебя.

— Дело тут не в том, сколько в тебе великодушия прощать меня из раза в раз, — сказал Руфус тихо, отвечая на её взгляд. — Я себя не могу простить. Со мной тебе покоя не будет, только больше страха, и боли, и грязи. Нет смысла о чем-то мечтать. Это не кончится, даже если нам обоим хочется другого. Сейчас это невозможно. Думаю, это не будет возможно никогда.

Росаура прижала к себе пальто и смотрела, как он крепится, подсказывая ей лёгкий путь, запрещая себе даже думать о том, что на самом деле ему бы хотелось. Изнурённый, испитый, измученный, он из последних сил стоял перед ней и твердил, что обязан её защитить. При этом он понимал, что не может этого сделать, не может ни за что ручаться — даже за самого себя.

— Хорошо, — сказала Росаура. Руфус вскинул голову и крепко стиснул зубы. Росаура кивнула самой себе: то, что правильно, никогда не бывает лёгким. Она сказала ему: — Пусть это невозможно. Думаю, нам стоит позаботиться об ужине, а счастье как-нибудь само приложится. Тебя с таким лицом в магазин не пустят, поэтому я схожу.

Он глядел на неё во все глаза.

— Росаура, это не шутки…

— Руфус, я никуда не уйду, я решила.

— Если бы ты вернулась к родителям…

— Я ушла от родителей ради тебя.

Он отвёл взгляд, в котором читалось, что именно этого он и опасался.

— Чёрт.

— Мой отец считает…

— Что бы то ни было, поверь, он прав.

Сердце Росауры сжалось. Отец, может, и оказался прав… наполовину. Но если она вернётся, она тем самым докажет, что он прав абсолютно. Это невозможно было допустить, ведь это был бы приговор. Разве этого они заслужили?

— Нет. Он не прав, и я никуда не уйду.

— Зря! — Руфус сорвался на резкий окрик. В Росауре вспыхнул гнев:

— Снова хочешь избавиться от меня? Есть способ более верный, чем уговоры. Может, снова скажешь мне, что это все так, развлечение, и у тебя давно кто-то есть? Ерунда эта ваша лебединая верность?

Он побледнел, как от пощёчины.

Так глупо, подло прорвалась застарелая обида. Росаура сама не знала, что на неё нашло, ужаснувшись собственной жестокости. Почти в растерянности она смотрела на Руфуса, а он, обескровленный, смотрел на неё.

— У меня никого нет, Росаура, — сказал он тихо и добавил просто: — У меня вообще никого нет… кроме тебя.

Росаура не знала, как ей дыхания хватило произнести:

— А у меня — кроме тебя.

Руфус закрыл глаза.

— Не надо. У тебя есть родители, и это совершенное ребячество, рвать с семьёй ради чёрт знает чего. Неужели ты не понимаешь, что так мне ещё тяжелее? Ты должна помириться с отцом и вернуться домой. Потому что я тебя прошу. Ты представить не можешь, как я боюсь потерять тебя насовсем.

— Думаю, я могу представить. Я тоже боюсь потерять — тебя. Я не знаю, как я пережила эти два дня, когда ты пропадаешь невесть где, а мать пишет, что если с тобой что-то случится, она меня заберёт.

— Но так будет всегда, Росаура. Я никогда не знаю, вернусь я или нет. Я ничего не могу обещать. Ничего, чёрт возьми, не могу тебе обещать.

Тут Росауре стало жаль его. Жаль и себя. Она жалела их мечту, которую они оба из обиды или бессилия, отчаяния или маловерия уже готовы были закопать живьём и придавить сверху сапогом. Просто потому что мир-людоед оказался слеп и глух к их надеждам, и это было настолько прозаично, что даже нечему здесь было удивляться.

Росаура не могла согласиться с этим. Она поняла, что будет прижимать к груди свою слабосильную мечту до последнего, вопреки здравому смыслу, эгоистично и яростно, не брезгуя никакими средствами, чтобы продлить ей жизнь хоть на пару мгновений. Она будет обманываться и упорствовать до конца, пока из неё с жилами не выдерут последнюю надежду, пока ей не растопчут лицо.

— Ты можешь пообещать, что постараешься, — сказала Росаура. — Ты ведь можешь постараться, чтобы возвращаться ко мне, пока я буду тебя ждать?

Прислонившись к стене, обессиленный, он смотрел на нее и почему-то молчал. Росаура не могла стерпеть этого молчания.

— Или тебе не нужно, чтобы я тебя ждала? Ты не хочешь меня видеть? Совсем?..

Она знала, что это запрещённый приём, но ни на что больше не была уже способна. Голос её дрогнул, дрожали и плечи, и, быть может, вся жизнь была в её глазах, которые наполнились слезами, потому-то Руфус и не выдержал, просто не смог на это смотреть.

— Господи, — выдохнул он и склонил голову. — Я хочу видеть тебя. Росаура. Когда ты ждёшь меня, я помню, что должен вернуться.

Он взглянул на неё, а она уже отбросила пальто, уже протянула к нему руки и подалась ближе. Он уже проиграл, потому не смог отказать ни ей, ни себе: она даже ахнула, так крепко, почти судорожно прижал он её к себе.

— Я хочу слишком многого, — шептал он, — сейчас это неразумно, опасно. Мы все под угрозой, и если тебя увидят со мной… Они этим воспользуются. Они пытались вызнать что-то, они взялись за Фрэнка, потому что последние два месяца, пока я учился заново ходить, он занимал мой прежний пост, а это прежде всего доступ к очень важным сведениям, засекреченным, а ещё он ходил под Дамблдором в этом их чёртовом Ордене, и вот они напали на него, они взяли его с женой, потому что худшая пытка — это видеть, как причиняют боль твоим близким, и быть неспособным этому помешать. Господи, что они сделали с ней… Росаура, что они сделали с ней!..

Слова вырвались из него хрипом, протяжным, как стон. Она почувствовала, как он ослаб, и они отступили к кровати; он сжимал её трясущимися руками, прятал лицо у неё на плече и содрогался всем телом.

Почему так не могло случиться два дня назад? Почему им надо было пройти через ад, чтобы наконец-то обрести друг друга? Разве иначе это было невозможно? Надолго ли это? Насколько крепок этот завет?

Они были не в том положении, чтобы задавать вопросы.

Она накрыла ладонями его горячую голову и стала целовать в белый лоб. Она шептала ему: «Тише, тише…», а он плакал.