Любовь, ненависть — выбирайте, что угодно: всё спит под одной крышей. И вы можете жить в двойном обличье — одной рукой ласкать, а другой наносить раны.
Шодерло де Лакло, «Опасные связи»
31 декабря, четверг
Росаура чувствовала себя так, как будто на ней плясали черти. Головой сыграли в крикет и прикрутили обратно, она непрестанно кружилась, хотя Росаура, проснувшись, лежала с закрытыми глазами не шевелясь. Перед мысленным взором крутились мерзостные обрывочные образы, как с полотен Босха, и руки беспорядочно хватались за простыни. Она добралась до края кровати в большой надежде, что её вывернет наизнанку, но ничего не произошло — она ведь накануне так ничего и не съела. Очевидно, проклятый скотч выжег ей к чёрту все внутренности.
Безразличный свет зимнего дня глядел на неё через слепое окно. Росаура ненавидела этот свет: он колол глаза, но хуже — обнажал все признаки минувшего безумства и разложения. Росаура чувствовала себя запечатлённой на фотографии с места преступления.
Разумеется, она очнулась в одиночестве... Если не считать крупной пёстрой совы, что восседала на спинке стула и с явным презрением пялила на Росауру свои жёлтые глаза.
— Чего уставилась? — огрызнулась Росаура, да только вместо голоса горло ободрал сиплый кашель. Сова щёлкнула клювом с выражением крайнего омерзения. Вот тоже, нашёлся соглядатай! Первое чувство, которое проснулось в Росауре, было злобой на весь белый свет. Позабыв последний стыд, она подошла к сове, как была, и протянула руку за письмом. Сова поглядела на Росауру исподлобья, как бы говоря: "Доигралась, девочка моя", и надменно протянула лапку с письмом. На конверте красовался герб Хогвартса.
— А, наконец-то решили меня уволить, — усмехнулась Росаура, ошутив, как в желудок положили горсть песка. Изумрудные чернила, которыми пользовалась Минерва Макгонагалл для официальной переписки, она бы узнала из тысячи.
«Уважаемые коллеги!
Напоминаю, что Святочный бал состоится 2 января (суббота). Явка ВСЕХ преподавателей обязательна! Преподаватели, задействованные в подготовке бала, обязаны прибыть в школу 1 января! В программе бала много недочётов, необходимо исправить заранее. Отчёт о проделанной работе и совещание по вопросам регламента бала и организации учебного процесса во втором семестре пройдёт 2 января в 13:00! Присутствуют ВСЕ В ПОДОБАЮЩЕМ ВИДЕ. Будет Директор!!! Учебные планы на второй семестр, отданные на доработку, необходимо СРОЧНО выслать мне с совой, 1 января подаю на утверждение Директору. Списки студентов-должников на допуск к дополнительным контрольным мероприятиям должны были быть готовы к 30 декабря, до сих пор сдали не все!
С наилучшими пожеланиями в новом году,
Искренне ваша…»
— Да пошла ты, — сплюнула Росаура, и письмо вспыхнуло в её руках зелёным холодным пламенем. Сова вскрикнула и вытаращилась на Росауру как на сумасшедшую, а Росаура лишь гнусно засмеялась и швырнула горстью пепла в сову.
— Так и передай нашей уважаемой Минерве, пошли вы все к чёрту! — прикрикнула Росаура и махнула рукой на птицу: — Ну! Ответа не будет! К чёрту!
От злобного ведьминого окрика окно распахнулось во всю ширь, и Росауру обдало мокрой метелью, но стужа, схватившая её за душу, была холодней. Мысль, что она, возможно, только что потеряла работу, лишь развеселила до чёрного веселья, и Росаура расхохоталась. Сова встрепенулась, ухнула и сгинула.
Росаура силой захлопнула окно и запалила огарок свечи. Что-то на столе сверкнуло золотым. Приглядевшись, Росаура взяла конверт плотной бумаги, подписанный золотыми чернилами. Выходит, сова Макгонагалл — вовсе не первая посетительница на сегодня...
Конверт был подписан именем Барти Крауча-младшего.
«Милая Росаура,
Начну сразу с главного: поздравляю тебя с днём рождения!»
Росаура в лёгком изумлении подняла глаза от письма. А ведь правда... она родилась в последний день декабря, но уже настолько потеряла счёт времени в этой пещере, что открытие обескуражило её. В школе она никогда не праздновала день рождения, потому что уезжала домой на каникулы, но Барти откуда-то знал, и вот, сердечно поздравлял...
«Не мог уснуть полночи, всё думал, как же здорово, что мы вчера встретились. Ужасно, что для тебя это было связано с такими испытаниями, я надеюсь, тебе удалось выспаться? Забудь это скорее, как страшный сон. Я всё думал о твоих словах, которые ты произнесла вчера на прощание с таким потрясающим мужеством, что лучшее в этом паршивом дне — наша встреча. Случайная, но счастливая, согласись! Нельзя упустить удачу, Росаура. Я вновь рискую показаться бестактным, но, мне кажется, после вчерашнего мы можем быть откровенны друг с другом. Так вот, я хочу увидеться с тобой сегодня же...»
К письму было приложено приглашение на новогоднюю вечеринку, пышно названную балом-маскарадом в фамильном особняке Краучей. Барти заверял, что «предки» предоставили ему полную свободу для празднования с размахом, и мисс Росаура Вэйл, конечно же, просто не может отказать старому школьному другу в чести лицезреть, как она будет блистать... Барти так забавно всегда смешивал стили и ничуть не краснел... Не краснел, и когда обещал, что поможет ей подобрать костюм. Не краснел, когда уверял, что она обязана принять его подарок, иначе его сердце не выдержит. Не краснел, когда отправлял столь недвусмысленное письмо девушке, которая чётко сказала, что живёт с мужчиной.
Впрочем... Росаура окинула презрительным взглядом спальню, "живёт" ли? Разве это можно назвать человеческой жизнью?..
Она чувствовала, будто они пачкают друг друга в постыдной грязи, это ощущение было глубже рассудочной оценки. Доводами рассудка-то она как раз могла бы себя обмануть, дескать, им же вроде было хорошо вместе, они сблизились по взаимному влечению и получили, что хотели, однако было что-то глубже и гаже, от чего нельзя было отвертеться — так свербело в самом нутре. Кроме досады она испытывала обиду: на саму себя, на него, на родителей, на весь мир. Можно было сказать, что это всё обстоятельства вынудили их скатиться в яму, но нельзя было отрицать: это их ответственность, что они колупаются тут как свиньи. Не покидала мысль, что могло быть, ведь могло бы все быть по-другому… Не так лихо, вдрызг, наотмашь. В их страсти открывалось что-то безудержное, болезненное. Уродливое. Неистовая близость приносила краткое облегчение, даже эйфорию, но вместо того, чтобы врачевать, ещё больше надламывала душу. В первый раз Росауре помечталось, что наконец они достигли полноты единения, теперь же ей всякий раз казалось, что они в спешке отрывают зубами друг от друга куски, желая заглушить страх и боль, и потому вскоре становилось ещё хуже. Она чувствовала, что её и вправду становится будто меньше, и видела, что под бледной кожей его иссушенного лица кровь становится черней и черней.
То, что поначалу она принимала за райскую полноту, принесло адское опустошение.
Когда в ванной Росаура встала напротив зеркала, то едва узнала себя. На отёкшем лице ещё оставались ошмётки вчерашнего грима, глаза щипало не от слёз, а от сора, губы вспухли и потрескались, но хуже всего было с волосами — они свалялись все в один жёсткий колтун и выглядели как нестиранная мочалка. Уже несколько дней подряд она замечала, как они всё больше путаются, ломаются, вычёсывала колтуны, драла гребнем безжалостно, выдирала клочьями, но теперь дело казалось безнадёжным. Снова обрезать, что ли? Эта мысль поразила её своим равнодушием.
Лениво и безучастно Росаура пыталась привести себя в порядок, борясь с дурнотой. Она знала, что нужно устранить со своего лица и тела эти постыдные следы пьянства и разврата, но что-то потухло в ней, ей было нормально и так. Если бы не привычка выполнять во что бы то ни стало рутинную работу, она давно бы махнула вялой рукой на своё чудовищное отражение. Только к полудню она добралась до кухни и закурила в форточку.
— Ай!
Сигарета выпала из оцарапанных пальцев. На форточке сидела Афина и с негодованием глядела на Росауру.
— Чёрт.
Афина возмутилась ещё больше. Её хозяйка — да в таком ужасном виде, но ещё хуже, в паршивейшем настроении, сущая ведьма, дымит и чертыхается, даже не спешит принять с метели свою любимицу, напоить и обогреть, услышать новости из отчего дома...
— Заходи, раз прилетела, — вот всё, чего дождалась Афина. Решив не терять лицо, она аккуратно приземлилась на стол с липкими пятнами вчерашней отравы и попыталась взять Росауру лаской:
«С днём рождения, милая моя!»
Росаура закатила глаза.
— Да неужели. Лучший день в году!
Афина закурлыкала и попыталась нежно приластиться к руке Росауры, но та убрала ладонь со стола, и Афине оставалось лишь протянуть Росауре плотный конверт. Росаура скривилась.
— Я даже не открыла письмо, но уже предчувствую, что дело дрянь, — вздохнула Росаура и тут вспомнила: — Он же писал моему отцу!
Афина чуть склонила голову, будто под обвинением. Росаура сощурилась.
— Ага, папаша в позу встал. Значит, это от мамочки реверансы.
Отобрав у Афины письмо, отмахнувшись от её жалостливого уханья, Росаура разорвала конверт. На колени упал небольшой свёрток. Росаура подняла его на воздух взмахом палочки и с подозрением прищурилась.
— Не верьте данайцам, дары приносящим, — пробормотала она, но сверток открыла и не могла не признать: подарок от матери как всегда отличался вкусом и дороговизной. Изящный золотой браслет в виде змейки ожил в её руках, подмигнул изумрудным глазом и обвился вокруг запястья. Вопреки паршивому настроению Росаура ощутила прилив тепла. Не от нежности, а от самолюбования, присущее женщинам, примеряющим дорогие вещи.
— Ну, допустим, — Росаура повертела рукой так и сяк, присматриваясь, как играет отблеск огарка свечи в изумруде, — а теперь бочка дёгтя.
Она развернула письмо. Ничего хорошего она и не ожидала, и, несмотря на елейный тон письма, её опасения оправдались. Медленно Росаура сложила письмо пополам, ещё раз пополам и продолжила, лишь бы преодолеть искушение порвать его в клочья.
— День рождения отметить, значит, — усмехнулась она, покосившись на Афину, которая в волнении наблюдала за каждым её движением. — А там и новый год. Как любезно с её стороны. Только что же она приглашает меня одну? — Афина сжалась под лютым взглядом хозяйки. — Сама же знает, что я живу с мужчиной. Ох как живу! — Росаура сама вздрогнула от громкого звука, и только ощутив боль, поняла, что ударила ладонью об стол. Афина захлопала крыльями и попятилась. Это довело Росауру до остервенения. — Сладко живу, дорогая! — прикрикнула она, привстав и нависнув над бедной совой. — Мамаn и вправду ждёт, что я прибегу паинькой на именинный пирог, и это, конечно же... — она подобрала письмо и выискала нужные строки, — «может смягчить наконец отца»! Ах, да не пошли бы вы все к чёрту?! — разъярилась Росаура, и Афина, теряя перья, вспорхнула на полку у потолка. — Передай моим дорогим родителям, что если мы и встретимся, то вчетвером. Весело встретим новый год, а? Милости просим! Моему отцу мы визит уже нанесли, теперь черед родителей нанести ответный! Мы ждём! В любое время! Пускай приходят гости глодать кости! Ну!
Афина, забившись в угол, нашла в себе мужество заглянуть разгневанной ведьме в глаза.
«Уймись ты, бедовая... Что же с тобой делается!.. Зачем последнюю ниточку обрезаешь?..»
— Да плевать! — закричала Росаура. — Не хотели по-хорошему, значит, будет по-плохому! Мы, знаешь, честно пришли. Благословения просили, как послушные дети! А отец нам в душу наплевал! Так чего удивляться, что мы все обплёванные? И мамочке передай, чтоб прекращала свои подковёрные игрища! Что, кишка тонка честно прийти и познакомиться с мужиком, к которому дочь укатила? Или ей хватает того, что в газетах пишут? Вот пусть дальше читает. Ждите объявление.<note>Имеется в виду английская традиция давать объявление о помолвке</note>
Афина ещё пыталась что-то сделать, но Росаура указала ей на окно. Золотые глаза совы наполнились бы слезами, умей совы плакать, но Афина подчинилась, и форточка с треском захлопнулась за нею. Росаура усмехнулась и крикнула вдогонку:
— А за подарочек мои благодарности!
Золотая змея на руке сидела как влитая.
Росаура прошла мимо картины в гостиной, где давно её дожидался Брэди; встревоженный её криками на кухне, он погавкивал, а теперь, увидев её невредимой, вильнул хвостом, но Росаура лишь фыркнула. Легла на грязные простыни, чтобы курить, глядя в потолок. Больше в ней ни на что не было воли. Гнев на родителей схлынул, не оставив ничего, кроме серого песка и ещё более острого одиночества. Она ленилась думать: что дальше? Она поняла, что не смогла бы повести себя с Афиной иначе, даже если бы хотела. Не осталось в ней воли ни на что хорошее. Чтобы пойти на примирение, нужно поднатужиться, а у неё не было никаких сил. Всё спалил гнев, всё разъел страх. Ничуть не тревожила Росауру и та утренняя перепалка с начальственной совой. Разумеется, птица всё донесёт старой карге. Так и что? Почему она должна держаться за эту работу? Уволят так уволят. Почему должна волноваться о каких-то там несданных отчётов и чёртова бала, если ей настолько наплевать на всё вокруг, что её даже не волнует больше, а куда это он опять подевался? Где он, что с ним?.. И почему опять, чёрт возьми, ушёл, даже не попытавшись разбудить её, хоть что-то сказать? Может, у него тоже напрочь отбило желание пытаться хоть что-то предпринять. Может, ему стало противно. Может, он больше не хочет видеть её после всей этой грязи.
Дело в том, что чем назойливее приходили воспоминания о том, что случилось накануне, тем больше Росаура чувствовала себя последней дрянью. Неужели... неужели она плела ему что-то о Регулусе, о «настоящей любви»?.. В этом ведь не было ни слова правды... Но когда она говорила это вчера, сама ведь себе верила. Упивалась выдуманным страданием и мордовала, как сапогом по лицу, человека, который... слушал покорно, как приговоренный, и ни разу её не прервал. Как только её хватило на такую гнусную, подлую, грязную ложь!.. Как только он не ударил её в ответ? Он должен был её ударить. Выбить из неё эту дурь. Выгнать её вон. Но вместо этого... Что с ними творилось, одному дьяволу известно. Что творилось с ней теперь?.. О, теперь ей жизненно необходимо было узнать о Руфусе Скримджере что-то, что позволило бы ей презирать его. Что позволило бы ей не замечать собственного ничтожества по сравнению с ним.
«Или ей хватает того, что в газетах пишут?»
...А ведь она так и не читала тех газет, которые с хитрым видом вручила ей мать.
Нужный разворот нашёлся быстро. Статью на первой полосе про произошедшее с Фрэнком и Алисой Росаура старательно перелистнула, боясь, что увидит фотографии. А тут — всё предсказуемо, небольшая грязная заметка под красочной фотографией: Руфус Скримджер при полном параде, такой, каким он покинул её в первое утро после трагедии, с размаха бьёт по лицу щуплого репортёра. Фотограф будто подгадывал сенсационный кадр, и вот этот тяжёлый удар зациклился на странице газеты, так, чтобы уважаемые читатели смогли досконально разглядеть, как ухмылка на лице репортера сменяется удивлением и страхом, лицо же Скримджера остаётся абсолютно ровным, как могильный камень. На непосвященных это, очевидно, производило впечатление, будто Скримджер привык есть настырных репортеров на завтрак.
Росаура даже усмехнулась, но не могла отрицать, что зрелище насилия глубоко покоробило её. Что-то такое она и представляла, но убедиться воочию было тяжело. Тем сильнее разгорелось любопытство — на этот раз сухое, сил на искренние переживания пока не набралось — чем же была вызвана эта агрессия. И Росаура принялась читать. После бездарного обмусоливания и явного раздувания подробностей нападения на Фрэнка и Алису, автор заметки (вероятно, тот самый обиженный репортер) рассказывал, как он пытался взять интервью у мистера Руфуса Скримджера, только что восстановленного в звании заместителя главы Мракоборческого отдела, и прочая, и прочая (видимо, перечисление регалий он привел с особенной тщательностью, чтобы в заключении подвести к: «И такой-то вот человек… так низко пал»). Росаура лениво пробежала глазами заметку, недоумевая, что же там выискала мать, пока не наткнулась на выделенный жирным шрифтом вопрос репортера:
«Известно, что с мистером Лонгботтомом вас связывали длительные служебные отношения, которые не могли не перерасти в дружеские. Вы восемь лет были напарниками, вас часто видели вместе после работы, и едва ли я погрешу против истины, если назову мистера Лонгботтома не просто вашим сослуживцем, но другом. А что вы можете сказать о характере ваших отношений с миссис Лонгботтом? Столь тесное взаимодействие с её супругом не может не подразумевать особой связи между вами и миссис Лонгботтом, не так ли? Впрочем, её положение в мужском коллективе само по себе можно назвать двусмысленным …»
И после этого — удар. Камера не запечатлела, что случилось после, но едва ли от такого можно удержаться на ногах. Память механически подсказала Росауре, что кто-то всё-таки после этого и Скримджеру лицо разбил, но всё резко стало неважным. Росаура перечитывала провокационную реплику репортера и смотрела на красноречивую реакцию. Вопрос — удар. Намёк — удар. Предлог — удар. Он бил беспощадно, и если бы всерьёз захотел, убил бы, — вдруг поняла Росаура.
Она отбросила от себя газету и невидящим взглядом уставилась в потолок. Она вспомнила странный взгляд матери, вспомнила усмешку Крауча, когда оба они сказали ей в ответ на её пылкость одинаковые слова: «Это дело для Руфуса Скримджера стало слишком личным».
Слишком очевидно и плоско, чтобы быть правдой? Росаура вспомнила миссис Лайвилетт. Боже, нет. Она не должна думать об этом. Она не может думать об этом!
Но она думала… уже не первый раз. Быть может, с тех пор, как увидела, что Алиса Лонгботтом взяла за руку Руфуса Скримджера и сердечно сказала ему, как рада, что он пришёл к ним на праздник. А может, ещё раньше, когда узнала, что Алиса нашла его едва живого после той ночи теракта, а он сказал ей, какого чёрта она оставила без присмотра ребёнка. Или, как знать, с самого первого раза, когда Руфус Скримджер отчитал Алису Лонгботтом за то, что она слишком спешит подвергать свою жизнь риску, и добавил, что раз её муж не в состоянии о ней позаботиться, он возьмёт это на себя.
— Это глупость, — прошептала Росаура, — это полнейшая глупость!
Но какие наши чувства не глупы?..
Росаура в отчянии всплеснула руками, и тут блеск золотой змеи на запястье привлёк её внимание к брошенному на подушку приглашению от Барти Крауча. Золото браслета и золото чернил ярко переливались на свету. Росаура сама не заметила, как приглашение оказалось в её руках. Росчерк золотых букв напомнил Росауре, как изящно и легко лежал светлый локон у виска Барти... Как изгибались в тёплой и чуть дразнящей улыбке губы... Как он был ласков с ней вчера, когда ей было так страшно, а он пришёл на помощь. И обещал не забывать. И ведь знал, что она идёт домой к другому мужчине, и ведь всё равно не краснел.
И Росаура не краснела. После всего, до чего она опустилась, ей ли краснеть! В ней не осталось ни капли самоуважения. А мужчины-хищники нутром чуют, с какой женщиной можно обращаться как с падалью. «Подстилка львиная»? Ну да. Мало того, так ещё и дура последняя. Слепуха. Влюблённая дура. Этот мерзавец Сэвидж вчера ничуть с ней не церемонился. Как и Крауч. То же думает про неё какой-нибудь Грюм, прямо сказал, мол, ублажай, какой ещё от тебя прок? Дамблдор, Слизнорт, Макгонагалл — такого же мнения. И та дура-соседка. И... и мать. И отец. Так что нечего себе цену набивать, дорогая. Ещё спасибо надо сказать Барти, что он потратил на тебя золотые чернила и был так мил.
«Развейся, — будто прошептал ей на ушко чужой сладкий голос. — Перестань думать о том, чего уже не можешь изменить. Тебе нужно переключиться. Расслабиться. Повеселиться. Бедная девочка, тебе ведь всего-то двадцать один год сравнялся. Судьба тебя к такому не готовила!.. Ты создана для лучшего. Ты должна веселиться и радоваться жизни, а не грызть себя, не хоронить заживо с человеком, который сам себя закопал. Сама посуди, у него есть заботы поважнее, чем твои раненые чувства. Так почему ты решила, что должна сидеть здесь, убиваться и терпеть? Речь не о долге, не о любви даже, а о здравом смысле. Тебе нужно отдохнуть. В этом нет ничего преступного! И пусть кто первый бросит камень...»
Стук в окно. Росаура подпрыгнула на месте, механически спрятав приглашение в складках одеяла, будто застигнутая за дурным делом, и быстро поднялась с кровати.
Разглядев за окном ворона, Росаура сначала испугалась — вдруг это Крауч!.. Когда иррациональный страх схлынул, она наоборот воодушевилась: а что если он изменил свою позицию, что если нашёл выгодным пойти ей навстречу? Росаура распахнула окно и не слишком церемонясь набросилась на ворона, чтобы отвязать от лапки большой добротный конверт. Это уже должно было бы сбить её с толку: Крауч никогда не писал ей поэмы. Ворон не потерпел спешки — одёрнул лапку, взмахнул огромными крыльями, отчего Росаура отшатнулась невольно, уселся на спинку кресла и склонил голову:
— Здр-р-ра-вствуйте!
Росаура, обомлев, глядела на ворона. Его взгляд был настолько испытующе-укоряющим, что она пробормотала:
— Здравствуйте.
— Добр-р-рый день!
— Добрый…
— Пр-р-римите письмо!
Только теперь ворон торжественно протянул ей лапку. В сердце Росауры затеплилась радость: она знала только одного человека, который мог бы воспитать свою птицу себе под стать. Надпись на конверте плотной коричневой бумаги подтвердила её догадку:
«От проф. Конрада Барлоу для проф. Росауры Вэйл».
Росаура прижала похолодевшие пальцы к губам, чтобы придавить глупую улыбку. Совсем неуместную в этом разорённом логовище, совсем незаслуженную… Ворон напомнил о себе вежливым покашливанием. Конечно, он наверняка проделал долгий путь… Росаура захлопотала, в неё будто вдохнули силы, она наколдовала ворону отменный обед, подспудно оттягивая вскрытие конверта. Ворон хлопнул крыльями и промолвил:
— Благодар-р-рствуйте!
Нет, на такое был способен только профессор Конрад Барлоу.
Росаура прошлась по спальне, ощупывая конверт, сквозь бумагу пытаясь догадаться, насколько большое там послание и не вложено ли что-то сверх того в качестве привета. Она уже надломила печать, как странное смущение настигло её: читать это письмо здесь, в спальне, почему-то казалось неподобающим. Ей даже захотелось проверить, в достаточно ли чистой она одежде, прежде чем приступить к чтению. И тут она вспомнила — пластинка! Подарок Барлоу, он должен лежать на дне её сумочки вместе с проигрывателем, если мать не вынула его. Верно, пластинка оказалась на месте.
«Подуйте на неё, и она примет нужный размер».
Его бархатный голос прозвучал будто над самым ухом. Больше не раздумывая, Росаура перешла в гостиную, поставила пластинку, села на диван, подобрав под себя ноги, укрылась пледом и развернула письмо.
«Дорогая Росаура,
Могу лишь надеяться, что мой посланник успеет в срок, и вы получите этот скромный привет в день вашего рождения или, в крайнем случае, на Новый год. Если же он припозднится, примите вместе с моими сердечными поздравлениями также искренние извинения. Птицы — твари небесные, воздушные потоки могут сбить их с пути».
Росаура подняла глаза от письма. Мерлин правый, он запомнил, что сегодня её день рождения...
Ей стало радостно — почти сразу же грустно — потом досадно — и наконец горько. Она никогда не отмечала день рождения одна, вдали от семьи, и никогда не чувствовала себя настолько разбитой и печальной в праздничное утро. Даже если она грустила — как в первый год, когда мать уехала за границу, рядом был человек, который делал всё, чтобы её поддержать, утешить и отвлечь: отец. Теперь же она осталась одна, и самое неприятное открытие заключалось в том, что она вовсе не была уверена, что присутствие Руфуса принесло бы ей облегчение.
Но, постойте, у неё есть письмо Барлоу, его «сердечные поздравления»… И музыка, которая обволакивала её утомлённую душу материнской нежностью. Росаура оглянулась на погоду за окном. Мокрая метель лишь усилилась с утра, и Росаура вспомнила, что в детстве у них с матерью было шуточное гадание: какая погода будет в её день рождения, таким и будет следующий год. Снег, очевидно, к слезам. Росаура горько усмехнулась и вернулась к письму.
Письмо Барлоу, единственное из всех, какие она получила сегодня, было простым, а оттого особенно щемящим. Он вежливо, без настойчивости, но с искренним интересом узнавал о том, как она проводит каникулы — и тут же добавлял, что писать ответ не нужно, они обсудят это уже на работе. Он остроумно и ненавязчиво описывал свою поездку во Францию и упоминал, что ему всё-таки посчастливилось встретиться с сыном, правда, как читалось между строк, встреча эта не была слишком радостной. Он вёл красочный, но лаконичный рассказ о местных достопримечательностях и приводил переложение старинной шуточной баллады. Завершал он так:
«Спешу закончить письмо. Не смею отвлекать вас надолго, ведь не сомневаюсь, что свой праздник вы встречаете в кругу самых близких людей и, конечно же, безусловно счастливы».
Росаура долго смотрела на письмо, на последние строки. Терпкая печаль разлилась по её сердцу, и на поверхность выступила очевидная истина: то, что происходит с ней, можно назвать чем угодно, но точно не счастьем.
Она сползла по спинке дивана и свернулась под пледом, обняв колени и прижав письмо к груди. Чужое трепетное участие должно было бы согреть её, но тем острее она ощутила своё одиночество. Почему так вышло? Неделю назад она была счастливейшей из людей, а теперь проклинает свою жизнь на чём свет стоит. Теперь всё ей гадко, скучно, гнусно. Она не справилась. Всё пошло под откос. Конрад Барлоу совершил огромную ошибку: той, к кому он писал, уже не существовало на этом свете. Не по достоинству она держит в руках его сердечное послание, она, поблекшая, замаравшаяся, униженная и оплёванная. Но, Боже, сколько же в этом письме утешения…
Он, выходит, думал о ней. Как повелось, гораздо лучше, чем она заслуживала.
Росаура перевернула конверт, и из него выпала открытка — католический собор в зимних сумерках, крыши двухэтажных домов убраны еловыми ветками, кое-где уже зажглись огоньки, небольшая толпа ряженых с большой Вифлиемской звездой на шесте выходит со службы колядовать. Когда Росаура поднесла открытку к глазам, нарисованные человечки ожили и замахали ей ручонками в красных варежках. Росаура подула на открытку, и нарисованный снег закружился, на неё повеяло ароматом свежей ели.
Росаура подняла голову и подумала, что Скримджер никогда, наверное, не наряжал у себя рождественское дерево.
Росаура встала, дошла до стола, взяла пергамент и чернила, и всё, что теснилось в груди, нашло выход из-под пера.
«Дорогой профессор Барлоу… Не передать словами, как обрадовало меня ваше письмо!.. Обстоятельства, заложницей которых я оказалась, признаюсь, не вполне привычны для меня… Если говорить откровенно, ровно в ту минуту, когда ваш чудесный посланник постучался мне в окно, я как никогда ощутила потребность иметь друга, с которым смогу быть откровенной… Я в полной растерянности… Не хотелось бы вдаваться в подробности, но… Я никогда не ощущала себя настолько сбившейся с пути… Все мы наслышаны о благих намерениях, которые ведут в ад, но я впервые задумалась, почему же так происходит, как можно этого избежать?.. У меня опускаются руки… Ваше письмо так воодушевило меня, и я ещё раз повторю, что участие, которое вы принимаете во мне с первого же дня нашей встречи, делает мне огромную честь, а если оставить церемонии, я скажу: попросту спасает… Я глубоко обязана вам… Мне так не хватает наших бесед… Ваша мудрость служила для меня маяком последние два месяца, и только мы расстались, как я совершенно сбилась с пути… Я очень жду начала второго триместра, пусть сейчас школа для меня стала какой-то призрачной жизнью, которой будто никогда и не было, но благодаря вашему письму я вспомнила, как это важно, быть при деле, в котором можешь положиться на свои силы, за которое можешь дать прямой и честный ответ, и не рисковать, что ошибка запятнает тебя… Благодаря вашей поддержке, вашей мудрости… Поверьте, ваше письмо точно составило моё счастье в сегодняшний день…»
Рука Росауры порхала над пергаментом. Было много помарок, много зачеркнутых, не доведенных до конца мыслей, но слова благодарности так и лились из неё, а вместе с ними — скупые, но горькие признания; она пресекала себя, когда рука вела её к предельной откровенности, но быстро находила формулировки, которые делали ясной ситуацию в первую очередь для неё самой. Письмо Барлоу и спонтанный ответ на него помогали ей увидеть своё положение как бы со стороны, трезвым взглядом, и то, что открывалось ей, ужасало. Своим пером она будто цеплялась за невидимую руку Барлоу, которую он ей протянул в этот чёрный час. Как она нуждалась в поддержке!
Как она нуждалась в нём!..
Из прихожей донёсся звук — и Росаура тут же накрыла рукой неоконченное письмо. За своей заботой она не обратила внимания на сигнал, сообщивший, что в подъезд кто-то вошёл. Брэди на картине приветливо залаял и завилял хвостом, осоловевший от сытного обеда ворон встрепенулся и каркнул. Росаура порывисто поднялась, всё прикрывая письмо рукой — и тут же смутилась от этой манеры. Чего ей стыдиться? Разве ей есть что скрывать?..
Времени сообразить не нашлось — Скримджер заглянул в гостиную.
— Что за вой?
Его плащ был припорошён снегом, лицо привычно бледно, с угрюмой складкой поперёк лба. Он явно был утомлён и раздражён, и теперь вот…
— Что ты имеешь в виду? — Росаура не удивилась, как сухо прозвучал её голос. Она загородила спиной стол.
— Что за концерт? — отчеканил Скримджер и остановил взгляд на проигрывателе с пластинкой.
— Это музыка, Руфус.
— Нашла время.
— Извини, но ты так и не сводил меня в оперу.
Вместо ответа он взмахнул палочкой, и проигрыватель захлопнулся. Росаура не успела опомниться, как он резко перевёл палочку на ворона.
— Это что?
Ворон открыл клюв и, хлопнув крыльями, каркнул:
— Здр-р-равствуйте!
Скримджер сощурился, и терпению Росауры пришёл конец.
— Не трогай птицу! — закричала она.
Скримджер поглядел на неё в изумлении.
— Ты чего?..
— Я? Это ты чего?! Ты чего в неё палочкой тычешь?! Давай, арестуй её! Или уже стреляй на поражение! Снова незаконное вторжение? Да с тебя станется прибить бедную птицу за подозрительный вид!
Скримджер миг глядел на неё, его бледное лицо приняло почти ошеломлённый вид, но он пресёк свои чувства дрянной усмешкой, когда прислонился к дверному косяку и широким жестом откинул волосы со лба.
— Как же, мои аппетиты не ограничиваются немощными старушками, — за его усмешкой перекатывалось рычание. Росаура сжала зубы, и голосок у нее стал как тонкое пчелиное жало:
— Это птица моего коллеги. Он поздравил меня с днём рождения. Очень мило с его стороны, не находишь? Это тот, который спас меня от того мальчишки с Круциатусом, я не рассказывала?..
Как Росаура хотела выбить его из колеи, уколоть поглубже, и как мало преуспела в своем замысле, продиктованном обидой — в лице Скримджера ничего не дрогнуло: ну разумеется, он и не думал о такой глупости, как её день рождения! Лишь мотнул головой и бросил:
— Пусть убирается восвояси.
— Ни в коем случае! Он сегодня мой единственный гость!
Скримджер перевёл тяжёлый взгляд на ворона и приказал:
— Пшёл вон.
Ворон нахохлился, щёлкнул клювом:
— Пр-р-риятно оставаться!
И упорхнул в окно, распахнувшееся настежь, стоило Скримджеру щёлкнуть пальцами.
— Я даже не написала ответ! — воскликнула Росаура. В гневе она схватила исписанный листок, скомкала его и швырнула в угол. — Какого чёрта, Руфус?!
— Помолчи.
Он обвёл взглядом комнату, хлёстко взмахнул палочкой — и мебель ещё больше прижалась к стенам, освобождая пространство посередине. Росаура сама невольно отступила в угол. Скримджер развернулся и вышел в прихожую, приоткрыл дверь — и Росаура расслышала, как с лестничной клетки донеслось сдавленное урчание.
Росаура шагнула за стол, ею овладело нехорошее предчувствие. Вот показался Скримджер — он оставил трость в углу и двигался с неловкостью, двумя руками держа толстый жёсткий повод. На поводе, упираясь, шло существо, в холке оно доходило рослому мужчине до пояса, голова была низко опущена, и когти клацали по полу.
— Это что, собака Баскервиллей? — превозмогая дрожь, съязвила Росаура. Когда свет упал на морду существа, Росаура увидела, что глаза его абсолютно чёрные, небольшие уши стоят торчком, внушительные линии тела будто смолою облиты, короткая шерсть на загривке вздыбилась, а пасть приоткрыта, испуская тяжёлое дыхание сквозь ряды крупных белых клыков.
— Это цербер одноголовый, — коротко сказал Скримджер, наматывая поводок на руку так, отчего голова собаки чуть откинулась вверх, и Росаура увидела, что шея её скована широким тяжёлым ошейником из железа. — Но рвения в нем на все три головы. Специальная порода, выведена для преследования. Спокойно переносит перемещения, — обычных животных при перемещениях разрывало в клочья, — узнаёт волшебника по магическому следу.
— Но ведь это же не ищейка…
— И даже не гончая. Это бойцовский пёс.
Повисло молчание, в котором раздавалось низкое, с хрипом, дыхание собаки. В чёрных глазах невозможно было различить зрачок, и Росаура не знала наверняка, не смотрит ли чудовище прямо на неё. Ему бы хватило одного прыжка, чтоб наброситься.
— Какой… оригинальный подарок на день рождения, — Росаура была на грани панического страха, поэтому губы так и дрожали в вымученной улыбке. — Знаешь, я больше кошатница.
— Его надо кормить раз в день, — сказал Скримджер. Он оглядывал комнату, и Росаура поняла: он прикидывает, где постелить коврик собачке.
— Прекрасно. Зачем ты мне это говоришь?
— Мне нужно отлучиться, вернусь поздно. Я купил мяса…
— И почём сейчас человечина?
Он вскинул на неё надменный взгляд, принимая вызов:
— Эльфятина тоже сойдёт.
Росауре стало дурно от сомнения, шутит он или всерьёз.
— Я не буду его кормить.
Скримджер поглядел на неё так, будто она заговорила по-русалочьи.
— Держать его впроголодь нужно только за день-два до травли. Пока же...
— Да плевать. Я не останусь с ним одна в квартире.
— Ты, кажется, не поняла. Он теперь будет жить здесь.
— Нет, не будет. Ты уже поселил здесь меня.
— В чём трудность? — он чуть дёрнул поводок, начиная терять терпение.
— В том, что это чёртово чудовище, и я ни на минуту не останусь с ним одна в комнате! — воскликнула Росаура.
— Хорошо, я отведу ему место в другой комнате.
— Ты не понял меня? Я против, чтобы эта тварь жила здесь!
— Это не обсуждается, — Скримджер тоже повысил голос. — Он нужен мне для…
— Да хоть для спасения мира, я не буду терпеть эту жуть у себя под боком, чтоб когда я отвернулась, она мне горло перегрызла!
— Я не могу поселить его отдельно, он должен привыкнуть ко мне, его нужно надрессировать!
— А, чтобы он только по твоей команде глотки драл? Тренироваться на мне будешь?
— Да что ты несёшь!
— Ноги моей не будет…
Случилось то, что стало для Росауры одним из самых страшных воспоминаний. Оба без сил, обескровленные горем, от безысходности они лаялись, как собаки. Неудивительно, что Брэди, который прибежал на картину ещё минут пять назад, чтобы встретить хозяина, радостно завиляв хвостом, теперь, слушая их крики, стал всё больше волноваться: сначала нервно ходил по картине, потом начал поскуливать, и наконец, на особенно громкий окрик Скримджера и надсадное причитание Росауры, тоже залаял. В тот же миг огромный пёс рванулся с места, и поскольку Скримджер в пылу ссоры ослабил хватку, совершил жуткий прыжок — и зубами содрал со стены картину. Опрокинув её на пол, он в два счёта разодрал её когтями и клыками, издавая страшный низкий хрип, который не заглушил визги Брэди, ополоумевшего от ужаса.
Всё это случилось за долю секунды. Прыгнув, пёс сильно рванул поводок и потянул за собой Скримджера; тот оступился, но тут же выпрямился и со свистом стегнул палочкой по воздуху — на спине пса выступил багровый рубец. Пёс взвыл, обернулся, готовый наброситься на человека, и тут же рубец лёг поперёк его широкой морды. В следующий миг Скримджер шагнул на пса и ловким движением обвязал поводок вокруг его шеи и, притянув пса к себе, оттянул поводок так, что пёс захрипел, придушенный. Зверь барахтался в его хватке, пытаясь выбраться, но Скримджер держал его как в тисках. Несколько секунд — и пёс замер, тяжело хрипя, и долгое мгновение между человеком и зверем шёл поединок взглядов; глаза пса точно вылезли из обрит, и по краям показались белки. Глаза же Скримджера пылали лютым огнём, грива стояла дыбом, и казалось, ещё немного, и с губ тоже польётся пена. Но вот он перехватил поводок, положил руку псу на холку и заставил его согнуться до пола, где тот вконец присмирел.
Росаура стояла ни жива ни мертва. Когда она смогла отвести потрясённый взгляд от Руфуса и пса, она посмотрела на останки картины посреди комнаты. Горло сжалось. Почти в забытьи она провела рукой по стене.
— Иди в спальню и закрой дверь, — приказал ей Скримджер.
Росаура подняла на него невидящий взгляд. Медленно она мотнула головой и ступила пару шагов, понимая, что сейчас ей понадобится вся смелость, чтобы совершить дальнейшее. Даже хорошо, что её накрыл шок — она может действовать, не размышляя об издержках.
Не в силах вздохнуть, она почти бегом прошла мимо Скримджера и пса и вышла в прихожую.
— Куда ты?
— Куда подальше, — выдохнула Росаура.
— Росаура…
— Не говори со мной.
— Не делай глупостей!
— И это ты мне говоришь? Ты мне говоришь?! — она сорвала с вешалки пальто и стала обувать сапоги. Глаза застлали слезы — реакция на шок — и она ничего не видела перед собой, только знала, что он стоит там, держит этого проклятого пса и считает себя во всём правым, во всём, чёрт возьми!
Ещё и пытается её увещевать.
— Пойду праздновать день рождения, ясно!
Он, верно, остолбенел.
— Пойдёшь… праздновать?.. Сейчас?! — в его голосе было всё: растерянность, разочарование, осуждение, возмущение.
— Да, — выплюнула Росаура. — Да, пойду душу отведу. Вечеринка! Пир во время чумы! Вот такая я дрянь, ты разве не знал?
— Да, сходи проветрись, — резко сказал Руфус, а Росауре только и нужно было, что одно его неосторожное слово!
— Ой, да иди ты к чёрту, Скримджер! У меня в печёнках сидят твои трагедии, иди ты к чёрту, подонок, вчера ты позволил своим приятелям меня освежевать, откуда мне знать, что ты не скормишь меня своей собачке?! Да пошёл ты к чёрту! Пошёл к чёрту! С днём рожденья, дорогая Росаура!
Она от души постаралась хлопнуть дверью; она запомнила, что он никак не пытался её остановить; смахнув дурацкие слёзы, она увидела выражение глубокого разочарования на его лице, и обида в ней издала жабье кваканье. Как в тумане она сбежала по лестнице, завернула за угол и в остервенении накрасила губы, закрываясь воротом пальто от мокрого снега. Больше всего на свете ей хотелось напиться. Даже странно, что она не сделала этого дома утром. Что же, время наверстать.
* * *
Наверное, самым простым — и самым ужасным — было бы отправиться к Барти. Вот такой, зареванной, простоволосой и полуодетой. Чтобы он ее пожалел. Сделал бы ее королевой новогодней вечеринки.
Но при всей злости на Руфуса, при всём желании заставить его мучиться от последствий своей жестокости, грубости, черствости, Росаура знала: если она пойдет к Барти Краучу, она больше не сможет взглянуть на себя в зеркало. Никогда. Она ощущала на своей шее будто поводок, и ее так и тянуло поддаться искушению, но настолько острым было это переживание, что она могла бы нащупать эту цепь голой рукой. Приглашение Барти было чересчур недвусмысленным. Если не благоразумие, то хотя бы остатки гордости не позволяли Росауре отозваться
Но и вернуться она не могла. Гордость задушила бы её на пороге. Ей нужно, как он там сказал, проветриться. Да, чёрт возьми, проветриться! Какая досада, что башня Трелони с её обитательницей осталась так далеко! Конечно, возвращаться на работу до конца каникул исключительно ради того, чтобы выпить с коллегой, чересчур, её не поймут. Но не идти же в ближайший паб, чтоб наклюкаться как последней пьянчужке?.. Хотя именно этого больше всего и хотелось.
Линди. Ну конечно же, дорогуша Линди. Всегда жаловалась, что Росаура слишком паинька, вдоволь не нагуляешься! Ну, времена меняются. Линди ждёт приятный сюрприз. Росаура вспомнила пустырь на окраине Манчестера, где неподалеку жила Линди, и, резко крутанувшись вокруг своей оси, отправилась прямиком туда. В ней возобладала фаталистическая уверенность, что Линди непременно сидит дома и только и ждёт, чтобы к ней как снег на голову свалилась школьная подружка и вытащила на лютый кутёж.
Так оно и вышло спустя полчаса.
— Ну ты сумасшедшая, — повизгивала Линди, пока они брели по заснеженному Манчестеру, намотав шарфы до носа. — Нельзя было предупредить заранее?
— Экспромт, — огрызнулась Росаура. — Не заготовила план урока, дорогуша.
— А если бы я уехала на праздники? Стояла бы под моим окном, как бедная родственница? Ты совсем с луны свалилась?
— Но ты же никуда не уехала, да? Сами звёзды сошлись, чтобы тряхнуть стариной, Линди. Не пытайся делать вид, что все так и ждут, чтобы пригласить тебя на вечеринку. Кисла бы в одиночестве, если бы я о тебе не вспомнила.
— Ну ты и тварина.
— Выпивка за мой счёт, дорогуша.
Они дотащились до центра города, вконец околев.
— Чего ты удумала? — простонала Линда.
— Пошли в маггловский паб! — воскликнула Росаура.
— Совсем с катушек слетела? Что ты там забыла?
— Вкус молодости! Всё, идём, вон, в ту подворотню.
— Что с тобой сделали в этой школе…
— О, учителя вообще не просыхают, чего ты хотела!
— Мерлин, а ведь была такая примерная девочка, до четырнадцати лет с бантиками ходила…
Они забрались в тот грязный паб как в берлогу, и сколько бы Линда ни жалась в брезгливой опаске к стенам, Росаура решительно пробралась в дальний угол и сразу пошла по крепкому. Такой поворот событий способствовал тому, что во внутренней борьбе Линды над страхом восторжествовало любопытство, и, незаметно почистив волшебством облупившийся кожаный диванчик, она составила Росауре компанию.
— Выглядишь ты отвратительно, — укромно сказала ей Линда спустя полчаса.
Сама Линда была из тех девочек, которые всегда выглядят конфетками, с идеальным глянцевым каре, выразительным макияжем и дизайнерскими шмоточками. Росаура подозревала, что существуют какие-то лекала, в которые такие вот Линды влезают безупречно и всю жизнь уже не вылезают. Ещё и на фотографиях получаются без малейшего изъяна. Синяки под глазами у них наплывают только после шумных вечеринок, да и то удачно маскируются косметикой — никаких бессонных ночей за домашней работой или неразрешимыми вопросами мироздания. Всё у них-то гладенько, шито-крыто, ловко и вовремя. Линда всегда позволяла себе превозноситься над Росаурой, когда речь заходила о чисто женском поприще — то есть об отношениях, моде, популярности, но быстро теряла свою уверенность, когда доходило до учёбы, профессии, кругозора и культурного уровня. Росаура про себя посмеивалась над многочисленными интрижками Линди, ничуть ей не завидуя, и знала, что Линди в свою очередь посмеивается над её «романтическим пуританством». Они были квиты и почти не имели друг к другу претензий — по крайней мере, никогда не высказывали их вслух. Так или иначе, когда семь лет делишь с человеком комнату, учишься думать наперёд, не придушит ли он тебя в ночи подушкой за неосторожно сказанное слово.
— Это в честь дня рождения, — буркнула Росаура, понимая, что Линда абсолютно права.
— Про волосы я молчу, — продолжила Линда, ничуть не смутившись. — Но, Мерлин правый, во что ты одета?
Росаура как раз недавно сняла пальто из-за жары. В низком тёмном зале было дико душно и страшно накурено, а от резкого запаха дешёвого алкоголя давило в висках. Линда, видимо, сполна наглазелась на Росауру и дозрела до того, чтобы вынести ей модный вердикт.
— Это что, мужская рубашка?
— Представь себе.
— Мерли-ин…
Линда чуть не поперхнулась вишенкой из коктейля — та была тухлой.
— Ну, кто он?
— Какая разница.
— Большая! Я думала, ты будешь держать траур по Регулусу до конца своих дней. Для этого и ушла в школу, как в монастырь…
— Ты дура?
— Это ты дура, что бросила тогда парнишку. Он хотел сделать тебя королевой, а ты…
Росаура кинула в неё зубочистку.
— А Вейлочка, значит, времени не теряет. Ну, кто же твой хахаль? Только не говори, что мутишь со старшекурсниками... Лучше уж служебный роман. Закадрила коротышку Флитвика? — Линди зашлась мелким смешком. — Это он тебе подарил? — Линда кивнула на браслет в виде змеи. Глазки её жадно заблестели.
— А, это от maman, — равнодушно пожала плечами Росаура. Линда всегда завидовала тому, как мать её баловала.
— А l'object, значит, не расщедрился, — нашлась уязвлённая Линда.
Росаура промолчала.
— Он тебе изменил? — спросила Линда ещё спустя полчаса.
Росаура уже плохо различала мир вокруг себя, но старалась думать, что это из-за скверного освещения и ужасного запаха.
— Что ты несёшь?.. — вяло огрызнулась Росаура, когда поняла смысл вопроса.
— Ты посмотри на себя, — кисло протянула Линда. — Напиваешься самым вульгарным образом, потому что сбежала из дома, и я, думаешь, не вижу, что лицо у тебя всё зарёванное?
— Заткнись.
— Ты правда съехала от своего обожаемого папули?
— Если я пригласила тебя на свой день рождения, это не значит, что ты можешь…
— Кто он? Ну кто он? Реально в старшекурсника втюрилась? Он хоть совершеннолетний? Ну скажи-скажи-скажи…
— Иди к чёрту.
— Ясно, значит, постарше и к тому же козёл. Н-да, не ожидала от тебя такой неразборчивости, Вейлочка.
— Да что ты знаешь о моих вкусах!
— Ну что, вон тот хрен, который на нас уже полчаса пялится, тебе по вкусу?
В голосе Линды под насмешкой прорезалась тревога. Росаура лишь лениво откинулась на спинку диванчика и попыталась разглядеть какого-то типа у барной стойки.
— Что ты так на него вытаращилась! — испугалась Линда. — Эй!
Росаура в отупении накрутила пожухлую прядь на кончик пальца, забыв отвести взгляд от незнакомца.
Линда лягнула Росауру под столом.
— Ты совсем спятила?! — выругалась Линда.
Росаура перевела на неё недоуменный взгляд.
— Что такого?
— Ты заигрываешь с этим магглом!
— А раз он маггл, он что, хуже, чем какой-нибудь вышивый колдун из Лютного?
— А другая ценовая категория тебя интересует?
— Да мне как-то наплевать, дорогуша. Все они с гнильцой.
Росаура докатила стакан, и её пробрало на жуткий смех. Линди блекло захихикала ей в тон, но вскоре оборвала, опасливо озираясь.
— Сдурела?! Теперь все на нас пялятся!
Её правда: под вечер в паб набилось уже изрядно посетителей сомнительной наружности, которые искали, как весело встретить Новый год.
— Знаешь, я пойду возьму ещё коктейльчика, — сказала Росаура, пытаясь выползти из-за стола. — Хочешь тоже с ромом попробовать?
— Хочу убраться отсюда живой… Да куда тебя понесло!
Росаура летящей походкой уже пересекла половину зала и оказалась перед барной стойкой. Когда они с барменом наконец пришли к пониманию, чего же её душенька возжелала, Росаура медленно обернулась к тому типу, который уже давно не спускал с неё взгляда — это ей подсказывало странное, почти незнакомое жжение в загривке.
— Привет, — сказала Росаура. Разглядеть собеседника она толком не могла, но предположила, что он довольно молод — и это её вполне устроило. — Мы с тобой за одной партой на химии сидели, помнишь?
Незнакомец несколько опешил, что подтвердило его молодость и неопытность, но быстро освоился, и к тому моменту, как бармен поставил перед Росаурой два свежих стакана, они уже разговорились — если ошалелое перебрасывание пьяными репликами можно считать разговором. Росаура приняла как должное, что незнакомец, чьего имени она не запомнила, пошёл за ней к их с Линдой столику.
Линда сидела как на иголках и выглядела ошарашенной. Росаура махнула рукой:
— Это… Рик.
— Я Дик.
— Тем лучше. (Сокращение имени Ричард созвучно с эвфемизмом, — прим. автора)
Росаура визгливо рассмеялась, Линда опустила лицо в ладони. Чуть позже Линда попыталась Дика отогнать, но он уже воодушевился и подсел к Росауре. Росаура привалилась к столу, отхлебнув из стакана, в шаге от того, чтобы рухнуть под диванчик.
— Ты недалеко живёшь? — спросил её Дик спустя несколько минут жалкого подобия беседы.
Росаура снова рассмеялась.
— Я вообще с другой планеты, дружок!
Дик помрачнел. Он оказался и вправду молодой крепенький паренёк, и если не изучать пристально его прыщавое лицо с ранними залысинами, можно было остаться вполне довольной. Потянув рукава плюшевой клетчатой рубашки, Дик сказал неуверенно:
— У меня мама дома… Она храпит.
Теперь расхохоталась Линда самым презрительным и уничтожающим смехом. Росауре даже стало обидно за мамочкиного Дикки. Недолго думая, она почесала его за ухом.
— А ты милый, — хихикнула Росаура. — Ну, мы не будем будить твою маму, да?
Спустя пару секунд она почувствовала, как на её бедро пока ещё нерешительно легла чужая потная ладонь.
Росауре вдруг стало до чёртиков смешно. Она взяла руку Дика, подняла над столом и потрясла в воздухе на глазах у оторопевшей Линды.
— Ну ты посмотри, куда лапищи суёт! А я вообще-то от жениха сбежала!
Кажется, она выкрикнула это слишком громко, кто-то обернулся, кто-то хохотнул. Дик одёрнул руку и заозирался, будто испугавшись, что упомянутый жених сейчас выскочит из-за дивана и придушит его. Но Росаура мягко толкнула Дика в грудь.
— Я невеста в бегах. Это, — она кивнула на Линду, — моя субретка. Нет, не табуретка, двоечник! Не проверишь, меня ещё не объявили в розыск?
С её лицом что-то делалось: щёки горели, губы складывались в жеманную улыбку, глаза щурились и подмигивали… Дик осмелел и притянул её к себе за талию. Росаура ахнула, не решив ещё, испугалась ли она или просто кокетничает.
— Её парень — полицейский, — вдруг сказала Линда. Росаура чуть не рассмеялась — никогда ещё Линда не выглядела так угрожающе, сурово сдвинув свои тонкие брови над маленьким носиком. — Если хочешь домой вернуться не по частям, лучше проваливай прямо сейчас.
Спустя пару секунд девушки вновь остались в сладкой компании друг друга. Росаура захлопала глазами.
— Ты… ты как догадалась?..
— Ты совсем мозги пропила? Пошли отсюда быстрее!
— Когда мы с папой знакомились, я так и сказала, что он, мол, полицейский… Ха-ха-ха!
— Заткнись, дура! Теперь на нас вон те трое смотрят!
— А что, не у дел не останешься…
Росаура почувствовала, как её схватили за волосы и дёрнули вперёд до темноты в глазах. Может, темнота была вызвана последним судорожным глотком, который она успела сделать за секунду до того, как Линда потеряла терпение и буквально поволокла её за собой к выходу. Росаура пробовала брыкаться, но её разбила такая вялость, что она могла только ругаться — и делала это смачно и с удовольствием, пока её не сдавила кругом темнота.
Следующий вздох сложил Росауру пополам, и её наконец вывернуло. Линда была где-то рядом и с силой толкнула её в спину. Росаура упала в сугроб. Это немного освежило. Её забила крупная дрожь, и она стала хватать снег зубами.
— Куда ты нас дела... Линда, как тебе не стыдно…
— Тебе как не стыдно! Позорище, Вэйл! Совсем берега потеряла! Нас бы там разделали подчистую, тебе жить надоело?!
— А если и надоело? Ну? Вообще не понимаю, зачем я живу!
Голос Росауры на морозе сразу же сорвался на хрип. Она до сих пор сидела в сугробе и вся тряслась, а Линда стояла над ней и не спешила помочь встать на ноги.
— Да что с тобой такое? Как ещё таких, как ты, к детям пускают!
— А ты мне про детей не говори! Расистка хренова!
Линда отшатнулась.
— Как ты смеешь…
— С кем ты там Хэллоуин праздновала? За кого вы тосты поднимали? Все эти годы ты только и знала, что примазывалась ко всем этим подонкам…
— А ты-то, глядите, какая чистенькая выискалась! — заорала Линда. — Тебя сам Блэк пригрел, предложение сделал, никто тебя и пальцем тронуть не смел, а мы, люди попроще, нам приспосабливаться надо! У тебя отец — маггл, а тебе хоть бы хны, потому что мамаша твоя вся в шелках, а меня за моего деда грязь жрать заставляли! Ханжа ты последняя, да сегодня увидели, как такие белоручки скатываются, на раз-два!
— Линди…
— Сидела там, как последняя шлюха…
— А, может, я и правда — последняя шлюха, Линди! — Росаура резко встала и больше от закружившейся головы, чем из порыва, бросилась к Линде и схватила её за меховой ворот мантии. — Я… чего только я…
— Ой, отстань, отстань!
— Нет, ты пойми, я думала, это всё ради любви, что это любовь, любовь! Какая же я была дура…
— Да, дура! Иди домой!
— Куда — домой? А папа меня предупреждал, папа меня из дома выгнал, а мама говорит, только вы с детьми не торопитесь… Она думает, я хорошо зацепилась, ты подумай, она думает, нос по ветру, хвост трубой, ой, мамочка, ты никогда ещё так не ошибалась!..
— Росаура, отпусти меня, бешеная!
— Я всё ради него бросила, всё стерпела…
— Ну иди, иди, скажи ему, какой он козёл! Отстань только!
— А пойду! Пойду!
— Да нет, Мерлин, стой, не ходи! Ты чего!
— Я ему всё скажу, всё! Давай, Линди, с Новым годом!
— Росаура, сумасшедшая, стой!
Росаура повернулась на каблуках раз, другой — упала в снег. Всё вертелось перед глазами, потом кто-то наклонился к ней, и она почувствовала, как чужая волшебная палочка коснулась её макушки. Ощущение было, будто в мозг вонзилась ледяная спица. Росаура вскрикнула, но мельтешение перед глазами утихло. Она различила безлюдный двор, перепуганную Линду с огромными глазами, на которых потекла тушь, и замерла от осознания, как тихо вокруг. Где-то вдалеке гремели фейерверки.
Благодаря волшебству Линды Росауре удалось чуточку протрезветь — ровно настолько, чтобы, опершись на руку подружки, подняться и удержаться на ногах. В глазах Линды мерцало боязливое сочувствие.
— Росаура, он тебя бьет?.. — тихонько спросила Линда, чуть всхлипнув.
Росаура зажмурилась.
— Или… — голос Линди сел до возбужденного шёпота, — принуждает?..
Росаура мотнула головой и схватилась за гудящие виски.
— Росаура, — в глазах Линды зажглось дьявольское любопытство, и она сладко пропела: — А давай ты у меня переночуешь?
— Нет-нет, я пойду. Спасибо за компанию, отлично посидели.
— Росаура, ну…
— Я честно скажу ему всё, — Росаура подняла на Линду ясный взгляд и заговорила пылко; она была в той степени опьянения, когда самые сокровенные мысли и желания становятся очевидными и кажется, будто наконец-то узнаешь себя, какой ты есть. — Я не могу просто сбежать. Я должна сказать, что так дальше нельзя, вот и всё.
— Так, — Линда осторожно кивнула. — Но ты же не пойдёшь никуда в таком состоянии?..
Её голос, её взгляд выдали Росауре обратный смысл: Линде было противно с ней и боязно, как бывает, когда на улице к тебе пристаёт бездомный. Линда мечтала отделаться от неё, но приличия не позволяли ей бросить Росауру замерзать в этом треклятом сугробе. Чтобы избавить Линду от терзаний, Росаура оттолкнула её от себя, выпрямила спину, откинула голову, ну просто картинка, и, притопнув каблучком сапожка, вновь попыталась переместиться. Тщетно, только от головокружения ей стало так плохо, как не бывало и при температуре под сорок. Она попробовала вновь, краем глаза заметив, как Линда наблюдает за ней с кислой усмешкой. Презрение школьной подружки разозлило Росауру; всё же, она почитала перипетии своей судьбы сущей драмой, и такое пренебрежение её оскорбляло.
Мысль вспыхнула и переродилась в решимость за сущие секунды. Росаура вынула палочку и повернулась к Линде. Та будто ожидала какого-то подвоха, и Росаура не без удовольствия увидела, как презрительная усмешка слиняла с лица подружки.
— Росаура, ты...
— Забудь!
Линда закрылась от яркой вспышки, пошатнулась... Заклятие Забвения могли использовать колдуны, обладающие специальной лицензией; в Министерстве существовал целый Отдел стирателей памяти, которые устраняли из памяти магглов, случайных свидетелей волшебства, нежелательные воспоминания. Применение же заклятия против волшебника без письменного согласия последнего преследовалось законом. Росаура отдалённо понимала, что сильно рискует. Но ещё больше ей казался риск, что Линда распустит свой язык и разболтает всему свету, как профессор Вэйл развлекается на каникулах, аккурат под начало нового триместра.
— Забудь все, что случилось сегодня вечером! — повелела Росаура, не сводя палочки с Линды.
Линда вяло помотала головой. Росаура оглянулась. Интересно, они далеко от дома Линды? Сможет ли она добраться до туда сама? Росауре показалось, что фонарный столб на углу выглядит знакомо... Вновь взмахнула палочкой:
— Конфундус!
Эти чары сбивали человека с толку, погружали в состояние, как после несвоевременного дневного сна. Линда согнулась пополам. Росаура подхватила подружку под руку и что-то успокаивающе зашептала.
— Надеюсь, у тебя тоже дома мамочка, которая уже храпит.
— Мерлин... — слабо проговорила Линда, — что... Что происходит? Где мы?.. Вы... Вы кто?..
— Нельзя же так надираться, девушка, — посетовала Росаура и толкнула Линду под бок, завидев её крыльцо. — Идите, идите, в таком виде вы представляете особый интерес для всяких бродяг!
Линда послушно побрела к низенькому заборчику. Росаура отступила на шаг. Ей нужно исчезнуть, прежде чем в размягченный мозг Линды придёт мысль разобраться, что к чему.
Обернулась вокруг себя... Раз, два! Снова искры в глазах... Сейчас она свалится тут замертво!
— Да чёрта с два! — в гневе крикнула Росаура, и тут всё сжалось в удушливую темноту. Переместиться ей удалось. Страшно подумать, кто ей в том посодействовал.
* * *
Росауре казалось, что она в дурном сне. Всё повторялось: вот она, оступаясь на каблуках, волочится от одного угла дома к другому, чтобы достигнуть нужного подъезда. Вот она, проклиная закладчика на чем свет стоит, тащится по дьявольски крутой лестнице на второй этаж. Вот только дверь навстречу ей не распахнулась и никто не вышел её встречать, под руки брать. Да что он из себя строит! Или, может, снова ушёл по своим страшно важным делам? Нет, увольте, он места должен себе не находить, пока это она шляется невесть где! Он должен на стенку лезть, локти себе кусать… И это — малое, как он мог бы попытаться искупить ту непомерную вину, которую имел перед нею!
— Да открывай, чёрт возьми!
Росаура ударила по двери что есть мочи, больше от обиды, чем в реальной попытке на что-то повлиять, и та покорно распахнулась — так Росаура чуть через голову не перекувырнулась, неожиданно потеряв опору. Она ввалилась в квартиру (дверь тут же захлопнулась, щёлкнул замок), и выругалась.
Руфус вышел к ней, явно борясь с желанием схватить её в охапку и убедиться, цела ли она, но остановился, прислонившись к стене, и встревоженным, выжидательным взглядом посмотрел на Росауру.
— Чего? — огрызнулась Росаура. — Где фанфары?
— С тобой всё в порядке? — кратко спросил Руфус.
— Лучше не бывает! Только не притворяйся, будто тебя это заботит — у тебя не получается.
Руфус смотрел, как она пытается распутать завязки пальто.
— Я запер пса, — быстро сказал он и опустил взгляд.
И он рассчитывал, что это растрогает её?..
— Ой, да хоть поимейте друг друга, мне-то что, — сухо рассмеялась Росаура и, просто порвав шнурок, скинула с себя верхнюю одежду. На сапоги её не хватило, и она прошла в гостиную. Точнее, попыталась пройти — на её пути непредвиденно оказался комод, и она врезалась в него со всей дури, боль и гнев брызнули горячими слезами, и Росаура вновь не сдержалась в выражениях. Она чувствовала себя особенно униженной, потому что из-за этого столкновения упала на колени и никак не могла подняться. Вокруг всё вращалось и подкатывало к горлу комом грязи.
Чужая твёрдая рука довольно болезненно схватила её за плечо и рванула вверх.
— Пьянь…
Кровь ударила Росауре в голову. Она вскинулась и вцепилась Руфусу в ворот рубашки.
— И это ты-то мне говоришь?.. — она с небывалой ненавистью сверлила его взглядом, дожидаясь, пока в его львиных глазах что-то дрогнет, хоть немного помутится от раскаяния, но, увидев там только горечь и гнев, выплюнула ему в лицо: — Какая же ты лицемерная дрянь, Скримджер!
Она рванулась, он встряхнул её, она вырвалась, и он отступил на шаг.
— Тебе лучше лечь.
— Иди к чёрту, — Росаура дотащилась до дивана, и в глаза бросилось светлое пятно на обоях — место, где раньше висел шотландский пейзаж. Желудок скрутило от воспоминания… — Говоришь, запер? — пробормотала она.
И зачем она вернулась? Что ей тут делать? Кто ей этот измождённый, но непреклонный человек в дверях, зачем он неспешно хромающей походкой идёт к столу, что завален бумагами, глядит на неё искоса, и узкие губы его складываются в суровую черту, которая разом отсекает всё лишнее?..
— Запер. Мне нужно что-то тебе сказать — если ты в состоянии выслушать.
— Мне тоже, — и прежде, чем сама бы опомнилась, Росаура проговорила: — Я так больше не могу.
Она покачала головой, пряча взгляд, хотя желала бы смотреть на этого человека неумолимо и надменно.
— Не могу.
— Я вижу, — после краткого молчания сказал он. Ни голосом, ни жестом, он не выдал никаких своих чувств, если те и были. — Тебе нужно вернуться к родителям. Я тебя провожу.
— О, не строй из себя благородство! — разъярилась Росаура.
— Для тебя это чересчур. Ты не справляешься…
Одна фраза сыграла роль спускового крючка. Шум в голове, ярость в крови, всё взбушевало, нахлынуло, и Росаура уже слышала себя будто со стороны, все жестокие, страшные слова, которые оставляли рубцы на её совести:
— Это ты не справляешься! Ты! Думаешь отделаться от меня и утвердиться во мнении, какой ты самый честный, самоотверженный и великодушный? Да ты посмотри на себя! Что ты можешь? Ты загибаешься. Ты идёшь в тупик в своей бешеной погоне за собственным хвостом! Ты сам выдумал себе игру и её правила. Все смеются над тобой, а ты настолько одержим своей великой миссией, что даже не видишь, насколько ты безнадёжен! Чего ты добиваешься? Тебе никогда их не поймать. Ты один, ты потерял форму, ты еле к себе домой добираешься, а хочешь захватить пятерых мясников за раз! Сколько же в тебе слепой гордости! И ради чего? Фрэнку и Алисе уже всё равно, а ты своим копошением только подставляешь их под удар! Вдруг их захотят прикончить, глядя на твои потуги? Для тебя это не дело, это уже одержимость! Почему ты готов пожертвовать всем, чем тебя, горемычного, судьба одарила, ради этой мести? Что, твои друзья-товарищи не настолько верны долгу и не так сильно ненавидят преступников? Не вижу, чтобы они сходили с ума и разрушали собственные семьи. Что-то тут не то, знаешь. Все говорят, это для тебя слишком личное, так скажи мне, в чем же причина? В том, что ты на голову больной?
Она перевела дыхание — буквально на миг, чтобы пелена перед глазами чуть спала, и она уверилась, что ни одно её слово не раздробило в щебень, до трещины, каменного бесстрастия, в которое он облачился перед её обвинениями. В своей строгости лицо его, пусть серое и утомлённое, было отмечено особой, цельной красотой, и Росауру взяла злоба: она знала, что подлинная красота всегда сопряжена с правдой, а значит, она перед ним — вошь, её гнусные слова не могут его задеть, её низкие выходки его не поколеблют. Он стоял у стола, скрестив руки, глядел на неё прямо, как на суде, и в своём спокойствии он всё равно был сильнее её, он был прав, а она виновата, и это доводило её до исступления. У неё осталось последнее оружие, выкованное в недрах её души — там, где до сих пор ядом разливалась обида, выдержанная в подозрениях, настоянная на неудовлетворённости, вскормленная беспричинной ревностью, которая унизительна до тех пор, пока не находит малейшего повода, чтобы вырваться наружу со всей разрушительной силой.
— Или, может, всё куда прозаичнее? — медленно, с расстановкой произнесла Росаура. — Скажи, может, ты по ней сох? За спиной Фрэнка?
Она достигла цели. Его лицо подёрнулось судорогой. Она вздрогнула от страха, но было в том и чёрное ликование, когда он ударил кулаком по столу.
— Закрой рот.
От жеста и пугающего звука, от резких слов и страшного голоса Росаура вся будто оцепенела. В груди, выжженной гневом, разливался мертвящий холод. Она получила подтверждение: он сорвался, и значит, теперь они оба неправы, теперь они играют по её правилам, и он должен потерпеть поражение.
— Знаешь, — негромко сказала Росаура, — я тоже так могу.
Она схлопнула руки, будто захотела лопнуть воздушный шарик. Раздался звон стекла — и все зеркальные шкафы с викторианским фарфором разлетелись вдребезги, осколки брызнули, как искры костра.
Она резко отвернулась — не хотела смотреть, порезался ли он о стёкло? — сквозь шум и грохот сердца на неё накатил панический страх. Что происходит, что она делает, что будет дальше?! Теперь он нападёт на неё, непременно нападёт, он увидел в ней угрозу, а она прекрасно знает, как он расправляется с угрозами… Она металась по комнате, боясь обернуться, шарила впереди себя руками, будто слепая, ведь свеча опрокинулась со стола и погасла, и в ночи только осколки сверкали на полу.
— Помогите… Помогите!
Страх завладел ею всецело. Она ещё не осознала, что же натворила, но понимание, что произошло что-то за гранью дозволенного, лишало её остатков рассудка. Ей казалось, что он за её спиной, что он пытается схватить её за руку, настигнуть — и что-то в глубине души было согласно с тем, что он теперь вправе сделать с ней всё, что ему вздумается. Одна её часть исходила пеной от ярости, наугад царапалась и верещала, будто дикая кошка, а другая склонила голову под гнётом вины и стыда, в ужасе перед самой собою… Так или иначе, ей нужно было исчезнуть, ей нужно было бежать, бежать прочь, потому что больше это продолжаться не могло, она не вынесет, не вынесет…
Она всё что-то выкрикивала, то жалобное, то грозное, молотила руками по воздуху, оступалась и чуть не падала, и ей то казалось, что он совсем близко, настигает её, чтобы придушить, растерзать, то чудилось, что он пока ещё позади и она должна использовать каждую секунду, чтобы выбраться, выбраться!
Дверь распахнулась перед ней; почти кубарем она сбежала по лестнице, даром что в лёгкой одежде — холод подъезда чуть привёл её в чувство. Один пролёт, второй… Дом, хоть и двухэтажный, был высокий, и лестница изгибалась четыре раза, прежде чем вывести к парадной двери. Ещё один пролёт… Росаура явственно слышала позади окрик и гулкие шаги по лестнице, а потом…
Росаура оступилась, сердце ухнуло вниз — и, ухватившись за перила, она замерла, крепко зажмурившись.
Ни звука.
Росаура вдруг ощутила себя человеком, которого ссадили с чёртовой карусели. Всё замедлилось, ничто больше не тащило её прочь. В её ногах ещё были силы, чтобы продолжить бегство. Вон дверь, уже в паре шагов, там — пробежать квартал, и она сможет переместиться к родителям, к подруге, хоть в школу, лишь бы раз и навсегда признать: с неё хватит, это невыносимо, нужно покончить с этим раз и навсегда. Но простая истина стала кристально ясна: она готова была убегать, только покуда он её догонял. Иначе бессмысленно.
Но где же он?..
Вжав голову в плечи, Росаура оглянулась, но никого не увидела за собой. Прислушалась. В подъезде царила необычайная тишина, которую пронзало только её громкое дыхание. Росаура зажала рот рукой. Совсем ничего.
Как вдруг раздался звук, от которого обмерло сердце.
Долгий, мучительный стон.
Росаура крепче схватилась за перила. Мёрзлая пустота в груди начала медленно заполняться страхом. Настоящим страхом, который приходит, когда случается что-то непоправимое.
— Руфус?..
Медленно, как во сне, Росаура стала подниматься выше. Ей показалось, что стон повторился, и она до крови закусила губу, лишь бы почувствовать, что она не в кошмаре.
— Руфус!
Её будто стегнули кнутом; она рванулась вверх, но, как всё в том же сне, ноги не слушались её, она будто месила цемент, стоя на месте, проваливаясь в одну и ту же ступеньку, как в школе, там были эти дрянные лестницы с ложными ступеньками-ловушками для слишком резвых студентов… Можно было провалиться по колено, а то и по бедро, и без посторонней помощи никак не выбраться.
Росауру шатало, она карабкалась по ступенькам, цепляясь за них руками, и ей стало так одиноко и страшно, что на глазах защипали слёзы, отчего она совсем перестала видеть хоть что-то перед собой и двигалась теперь на ощупь. Внутри разгоралось дурное предчувствие, и холод напал внешний, зимний, лютый…
Ладони коснулись чего-то липкого и горячего. Росаура подняла голову, откинула спутанные волосы с лица и увидела Руфуса. Он полусидел на лестнице, вцепившись в стальные прутья перил белой, словно обмороженной рукой. Другой рукой он держался за свою ногу, и та вся тряслась. Рука была испачкана так, что в темноте казалось, будто кисть отрезали и остался только запятнанный рукав белой рубашки. Кровь стекала по ступеням вниз, и это её Росаура коснулась ладонями.
— Руфус…
Она поднялась к нему, оступаясь, и он… в странном, затравленном движении вжался боком в прутья перил, будто пытаясь отсрочить момент, когда она до него дотронется… Его взгляд тонул в растерянности, когда он смотрел на неё, а на дне билась мольба: хватит. Бога ради, хватит.
Свет его глаз померк; в них вообще почти не осталось осознанности — всё застлала боль. На пугающе белом лице его глаза были как две старые блеклые луны на выцветшем небе.
— Боже, Боже! — прошептала Росаура, опускаясь рядом с ним на колени; она протянула руку к нему — и он дёрнулся, пытаясь уклониться… — Господи, прости меня… Пожалуйста, пожалуйста, давай пойдём домой. Руфус, пожалуйста, пойдём домой!..
Он смотрел на неё, как пойманный в силки зверь смотрит на охотника. Этот взгляд обрушил что-то в ней. Если бы небо упало, это не потрясло бы её настолько.
— Прости, прости, прости… Пожалуйста, вставай. Я помогу тебе… Пойдём домой, пожалуйста…
Когда он попытался сдвинуться с места, то снова не смог подавить болезненного стона. У Росауры внутри всё разрывалось. Голова кружилась, от запаха крови мутило, ноги соскальзывали со ступеней, но надо было добраться доверху. Наконец, они смогли подняться, и Росаура поднималась, думая о том, как тяжело Руфус привалился к ней, и что с каждым шагом раздаётся какой-то омерзительный, чавкающий звук, и она чувствовала, как Руфуса бьёт крупная дрожь. Чуть-чуть… Чуть-чуть… До того, как упасть, он пробежал всего лишь полпролёта, но какими невыносимо долгими оказались эти несколько шагов наверх... Ещё чуть-чуть!.. Она уговаривала и себя, и его, и ужас был настолько всепоглощающим, что ни она, ни он, конечно, не могли в эти минуты призвать на помощь волшебство.
В квартире под ногами хрустели осколки стекла, и Росаура поранила колени, когда опустилась подле дивана, на который рухнул Руфус, тяжело охнув от боли, откинулся на спинку, но тут же медленно сполз на бок и глухо застонал в подушку. Росаура металась — зажгла свечу, принесла воды… Всё это время он стонал, как она ни умоляла его сказать ей хоть что-нибудь, и этот стон наполнил её сердце болью, от которой немели руки.
— Пожалуйста, выпрями ногу… вот так… Надо посмотреть, что там… Сейчас, сейчас мы всё вылечим… Господи, пожалуйста, мы же всё вылечим!..
Она отложила палочку и взяла нож. Волшебством она боялась порезать ему ногу, а ножом сумела вспороть набрякшую кровью брючину. Что-то упало на пол. Росаура нагнулась — в глазах потемнело — и подобрала что-то мягкое, тёплое и влажное. Росаура выпрямилась — голова закружилась — и присмотрелась к тому, что держала в руках. Это был кусок мяса.
Не сумев даже выронить его, Росаура лишилась чувств.