Мой сладкий и такой долгожданный после нелегкой неделе учебы в школе сон был нарушен шумом и плесканьем воды. И я уже знал, кто удосужился, не думая мозгами, пойти умываться в такую рань, и кто обязательно получит за такую наглость пару раз подушкой по животу. Думаю, виновник моего пробуждения и сам уже догадался, какая участь ему уготована, ибо мои утренние маты дошли не только до его ушей, но и до ушей ни в чем неповинных, мирно некогда спящих соседей.

Мало того что разбудил меня ни свет ни заря: часы показывали только половину девятого, так еще и оставил меня одного досматривать свои сновидения, без своих приставучих объятий, от которых у меня кости хрустели и по телу разливался приятный жар, застилающей сознание. Разумеется, я никогда не признаюсь ему в этом, а буду, как всегда, в своей манере недовольным тоном возмущаться, чтобы убрал руки и больше не смел ко мне прикасаться. А он сделает все по-своему: замотает меня в одеяло и прижмет к себе, тяжело дыша в шею, отчего здравый смысл скажет мне «все, я пошел», и я засну, позволяя Морфею взять себя в плен на некоторое время, улыбаясь счастливой улыбкой, благодаря этому идиоту.

Некоторое время еще повалявшись в форме звездочки и покрутившись по всему периметру кровати в различных позах, я нехотя открыл глаза, которые тут же поспешили закрыться обратно, и их желание я полностью поддерживал, если бы не шум из ванной, благодаря которому мой желанный сон отложен на неопределенный промежуток времени. Шум падающей воды неприятно действовал на уши, так и хотелось снова упасть в объятия теплой и мягкой кроватки, положив себе на голову подушку и послать Ямамото вместе с его шумом с утра пораньше к черту в гости.

Лучи надоедливого солнца ярко светили в окно, нагло вторгаясь в комнату и оставляя полосы света на всем, чем можно. В частности, и на моем заспанном лице, на котором можно было заметить алого цвета пятна — следы от пальцев. Отлежал, блин. Растрепанные волосы торчали во все стороны и передние пряди падали мне на глаза, щекоча кожу. Я провел рукой ото лба и до макушки, убирая мешающие пряди назад. Так-то лучше. Ага, не тут-то было, рано обрадовался: одна прядь все никак не хотела убираться назад и каждый раз, когда я ее поправлял, падала обратно. Сука.

Пришлось вставать, чтобы заколоть непослушные мешающие мне волосы. А так хотелось поваляться еще в кровати. Оглядев беглым взглядом комнату, в которой творился творческий беспорядок – результат вчерашней ночи – я попытался найти хоть что-то, чем можно прикрыть себя. На полу валялись мои вытертые джинсы, поверх них – шорты Ямамото. Там же валялись разноцветные носки и очки, которые слетели с меня. Радует, что целы остались. На столе лежала белая футболка – она то и скроет все мои прелести. На нее и пал мой выбор. Взяв ее в руки, расправив, я сделал вывод, что она мне на размера два больше: значит, Ямамото. Ничего, он не обеднеет. Натянув на себя футболку, которая больше напоминала на мне короткое платье, я подошел к зеркалу. Порывшись уже в знакомых мне ящиках, ведь что Такеши, то и мое, я нашел расческу в плачевном состоянии. Но радует и такая, в следующий раз принесу свою. А в другом, выше на уровень, я нашел в углу черные тонкие заколки, оставшиеся здесь с прошлого раза или, может, с позапрошлого.

Когда война «Хаято vs волосы», в которой главными оружиями были расческа и заколки, была закончена победой первого, можно было и расслабиться. Обошлось без потерь: все волосы остались на месте.

Вода в другой комнате больше не текла, значит, в спальне скоро должен был появиться Такеши, «счастливый обладатель царапин на спине», которые были оставлены мной прошлой ночью. Будет знать, каково это оставлять засосы.

— О, Хаято, ты уже проснулся? — Спросил Такеши, вытирая мокрые волосы бледно-синим полотенцем.

— Да, благодаря кое-кому, — сказал я, сверля его взглядом.

— Ты опять нацепил мою футболку. А тебе идет: выглядишь очень... сексуально. — Видимо, мои слова он решил пропустить мимо ушей. — Кстати, Хаято, солнце ты мое, не знаешь, кто вчера ночью так постарался, что на моей спине живого места нет? — Такеши повернулся, показывая мне свою загорелую, теперь еще и исцарапанную спину. Действительно, вся в царапинах, видимо, я немного перестарался. Ха, так ему и надо.

— Понятия не имею. — Сказал я как можно дружелюбнее, откровенно нагло улыбаясь. — Может, Ури? — Я невинно захлопал глазками.

— Не помню, чтобы Ури вчера принимала участие в процессе и тем более умела так целоваться, — он показал багровый засос на шее.

А я про него уже и забыл.

— Может, сам расчесал? — Я начинал откровенно издеваться.

— Тогда, по твоей логике, у меня чесотка должна быть.

— Хм, — я сделал умный вид, словно думаю, хотя с трудом сдерживал смех, — а, может, ты вчера на грабли упал?

— А шеей на губы? — Ямамото наклонил голову вправо, и я в полной мере мог насладиться своим детищем.

— Ах, — я театрально положил руку на глаза, — на чьи это губы ты падаешь?

— На твои, Хаято, на твои. И на твои руки-грабли ночью, из-за которых моя спина теперь напоминает больше доску для готовки.

Я больше не мог себя сдерживать: мой смех заполнил комнату. Я и так достаточно поиздевался.

— Хаято, вот за что ты так со мной? — Он потрепал меня по волосам, и пряди снова выбились.

— Тебе напомнить? — Я приподнял футболку. — Твоя работа. Неделя прошла, а твои засосы до сих пор не сошли, продолжая по-хозяйски украшать мое тело.

— Они хотя бы не болят, а у меня вся спина горит из-за чьих-то ногтей. — Такеши взял мою ладонь, намекая, что ногти у меня для юноши уж больно сильно царапаются.

— Считай, что это моя месть, — я улыбнулся.

— Эх, мститель ты мой, пойдем завтракать, — он потащил меня на кухню, — а потом поможешь мне спину обработать.

Я согласно кивнул, держа теплую руку Такеши и продолжая незаметно улыбаться.