Иногда Кроули снилось, что он снова может летать.

      Или всё-таки это был не сон? Он мог нагнать на себя нечто вроде сладкого морока, чем-то похожего на наркотическое опьянение, и провести в таком состоянии сотни, а то и тысячи лет. Конечно, это было бы слишком скучно, поэтому Кроули «засыпал» лишь по несколько раз в месяц. Сны были разными — мрачными, весёлыми, безумными, какими им и подобает быть… лишь одно оставалось неизменным.

      В каждом своём подобии сна он мог летать.

      Как раньше. Как шесть тысяч лет назад.

      Не то чтобы его волновали полёты теперь, когда дорога на Небеса была навек закрыта, а теперь, после конца света, которого так и не случилось — и в ад тоже. Мир людей был огромен, приземлён, настолько непривычно обычен, что покидать его теперь не хотелось ни под каким предлогом. Собственно, не потому ли они с Азирафелем заключили соглашение остановить апокалипсис? Не потому ли, что людской мир нравился им обоим больше их собственных миров?

      Кроули не хотел становиться ангелом вновь, нет. Однако ощущение полёта настолько дразнило его разум, что терпеть просто не было сил.

      Ангелы. Они ведь летают. Где-то там, высоко. Демоны летать не могут вообще. Кроули иногда распускал свои смоляные крылья, сидя на кровати в полном одиночестве своей квартиры, смотрел на них и думал с наступающей тоской о тех временах, когда только начинал сомневаться в Боге и её Великом и Непостижимом Плане, которому следовали все, кто только можно. Всё это было до людей, до Адама и Евы, до Азирафеля, до тех тысяч лет, что они провели вместе и порознь, постепенно сближаясь.

      Всё это постепенное сближение в итоге привело к тому, что ангел за его спиной сопел в своей нелепой пижаме (да кто, дьявол всемогущий, спит в чёртовых пижамах в двадцать первом веке?) и вроде как был его парой.

      Любовником? Другом с определёнными привилегиями и полномочиями? Семьёй, которой у Кроули никогда не было?

      Неважно — главное лишь то, что с Кроули они были очень близки. Слишком близки для тех, кто мог назвать себя обычными друзьями.

      Крылья его выгорели, были жёсткими и колючими — о перья запросто можно было порезаться, ели прикоснуться неосторожно. Кроули прикасался — на пальцах выступали капли крови, но раны заживали через считанные секунды, как по волшебству. Ещё одно демоническое чудо, только для самого себя. Он смотрел на бордовые капли, упавшие на безупречно чистый пол и простыню, потом на перо, что оставило ему очередную царапину, от которой потом не останется ни следа. Кровь впитывалась постепенно, крыло будто лакомилось ею. Кроули смотрел на это почти с отвращением; его выжженные крылья постоянно напоминали, кто он такой. Чем на самом деле является.

      Азирафель шевельнулся на постели, и крылья исчезли, являя взору проснувшегося ангела лишь голую спину с ужасными шрамами от ожогов прямо на лопатках. Кроули не шевелился, позволяя ему смотреть — такой жест доверия, адресованный только ангелу, и никому больше кроме него. Ни одно живое существо после падения не видело на Кроули эти шрамы, ни одно живое существо не прикасалось к его крыльям, утратившим способность парить в воздухе. Змий теперь мог только ползти. А тот, кто ползает — летать не может. Так, кажется, люди говорят?

      — Нет, — ответил Азирафель на фразу, сказанную случайно вслух. Иногда Кроули так задумывается, что не контролирует свой язык. Сам заметил такую черту за собой, очень и очень давно. — Люди говорят: «рождённый ползать — летать не может». Ты же был рождён, чтобы летать, Кроули. Чувствуешь разницу?

      На самом деле всё это было так давно, а он так привык быть демоном, что разницы даже не ощутил. Ни малейшей. Он будто всегда таким был — дерзким, сомневающимся, эксцентричным. Ползающей жалкой змеёй.

      Он почувствовал прикосновение тёплой ладони к коже между раненых лопаток и чуть вздрогнул. «Азирафель не спал, оказывается, — подумалось ему, — он всё это время наблюдал за мной, пока я ранился о собственные перья». Какие странные ощущения вызывали эти мысли. Ангел уселся сзади, подмяв под себя ноги, и трогал одними кончиками пальцев спину Кроули, будто пытался сотворить чудо и отрастить нормальные белые крылья обратно, или исцелить.

      Боли Кроули уже давно не чувствовал — иногда во снах, конечно, посещал его запах гари, палёной плоти. Сгоревших перьев. Иногда спина ныла, напоминая, что он уже не летает. В такие случаи только прикосновения Азирафеля и спасали.

      А может, Кроули просто нравилось, когда ангел его трогает. Здесь тоже не было ничего удивительного. За шесть тысяч лет он так истосковался по прикосновениям, что даже простая щекотка пальцами по плечу или спине казалась чёртовым благословением. С Азирафелем и его «ты слишком быстрый для меня, Кроули» — тем более.

      Ну, он хотя бы позволял себя трогать иногда, сам прикасался, целовал и спал в одной постели с демоном. Прогресс.

      Вообще, человеческие средства выражения чувств им обоим не были особо нужны, но всё-таки…

      Так. Приятная мелочь. В чём-то люди были и впрямь лучше ангелов, демонов и иже с ними. В прикосновениях и выражении чувств, которые зачастую сложно выразить словами.

      Азирафель провёл рукой прямо по шраму, накрыл его ладонью, и Кроули закрыл глаза. Он сидел в одних штанах на широкой кровати у себя дома, а за его спиной ангел забирал его боль — как однажды он исцелил Анафему от переломов, как самого Кроули не раз исцелял, как воскрешал животных и людей у демона на глазах. Конечно, Азирафель был не самым правильным ангелом и подобно человеку был подвержен грехам — чрезмерной любовью к пище, например. Конечно, еда — не намного страшнее, чем многовековая привязанность к демону, переросшая в какое-то странное подобие любви, однако для его небесных собратьев всё это явно стоит в одной строчке хит-парада.

      — Кроули, — позвал Азирафель и наклонился, оставляя на верхней части позвоночника короткий целомудренный поцелуй. Кроули задыхался, думая о том, что ангел его когда-нибудь в могилу сведёт. Точнее, попросту развоплотит. Какая у него может быть могила, боже?

      — Что, ангел мой?

      Азирафель уткнулся лбом в его спину, держа руки на шрамах. Те уже не ныли. Если бы Кроули сейчас показал свои чёрные перья, они бы изрезали тело Азирафеля на мелкие кусочки. Естественно, Кроули этого бы не допустил. Никогда.

      — Я люблю тебя, каким бы ты ни был. Ползающим ли, летающим — мне всё равно. Так что… не будь таким грустным.

      Кроули почему-то начал улыбаться как дурак. Тепло почувствовал — не только на коже от дыхания Азирафеля, но и где-то глубоко внутри, в сердце, там, где оно, по крайней мере, должно быть.

      — Просто хандрю, ангел. Такое случается, — Азирафель обнял его крепко-крепко, и Кроули, нашарив его пальцы на своём торсе, накрыл их своей ладонью. — Пойдём спать. Последняя неделька была трудной.

      Азирафель выдохнул коротко и отпустил его. Кроули повернулся к нему, прикасаясь к лицу почти машинально. Залюбовался.

      Немного.

      — У тебя такие мягкие щёки, — поделился наблюдением и слегка потянул за одну. Ангел фыркнул, глядя на него, как на маленького ребёнка, и мягко отстранил его руку своей.

      — Иногда ты ведёшь себя как придурок, Кроули.

      Демон лишь довольно улыбнулся и наклонился, чтобы поцеловать.

      В груди пульсировало нечто такое, что с лёгкостью можно было назвать счастьем. Пожалуй, ради этого пульсирующего сгустка внутри него можно было и потерпеть некоторые неудобства, даже отсутствие полётов и нормальных крыльев. Оно того стоило, на самом деле. И Кроули до конца осознал это только сейчас.