Ты засыпаешь, чтобы пробудиться;

ты умираешь, чтобы возродиться.

©Тексты пирамид, изречение 1975В

***

Как появились шезму?

Этот вопрос мучал не одного охотника. Да что там охотники, многие обычные люди мечтали узнать об этом вопросе. Помогающие раньше наслали на них погибель. Вот если бы их не было, то…

То что? Для стариков-старожил этот вопрос становился спусковым крючком.

«Если бы не было шезму, наш урожай не зависел бы от Нила. Так-то,» — подмигивал старик своим невидящим глазом сидящим рядом внукам. — «Мы ждем, пока Нил выйдет из берегов, пока насытит поля влагой, да уйдет, оставит воду и водоросли на месте своего прежнего жития. Это шезму проказы. Раньше иначе было. Раньше можно было вырастить на нашей земле все, что твоей душе угодно. Аш правил на нашей земле, людям помогал. Путников приводил в наши края, да уберегал их от бурь песчаных. Все росло, что ни посади. А вот шезму».

Шезму появились в момент исчезновения Аша. Бог плодородия и путников, бог оазисов и спокойной жизни народа, исчез. Сначала никто и не понял, что же случилось. Но караваны исчезали в песчаных бурях, земли перестали давать даже всходы. Помогал только выход Нила из берегов ровно дважды за год. Река-спаситель, когда не осталось надежды на богов.

Шезму стали проявлять себя незаметно. Дочка попала в сон своего брата, где они продолжали играть в игры на солнце. Страждущая за мертвыми начинала видеть очертания, слышать голоса, не принадлежащие миру этому. Это начало распространяться, словно зараза, раз в сто человек рождался шезму. Не все понимали своей участи, кто-то до конца дней считал свои способности обыденностью, а голоса лишь играми разума.

Но все чаще встречающиеся люди, что умели говорить с мертвыми, или те, что видели те же сны, что и их близкие, но оставаясь в сознании, побудили общественности начать изучать их. Фараоном был издан указ. Каждый человек, владеющий иными от обычного человека способностями, должен быть зарегистрирован. Не прошедший регистрацию будет казнен. Каждый человек, что был зарегистрирован, отныне называется шезму. Инакомыслящий будет казнен. Каждый шезму должен пройти обучение. Не проходящий будет казнен. По окончании обучения требуется быть полезным обществу. При оказании сопротивления, шезму будет казнен.

Их разделили на две касты. Онейроманты и Некроманты. Те, что проникают в сны живых и те, что говорят с мертвыми. Каждой из каст было непросто. Онейроманты становились заложниками ибоги, брались даже за самые дешевые заказы, лишь бы вновь вкусить этот отвратительный отвар, а потом списать все на исполнения просьбы заказчика.

Некроманты переставали верить в людей. Когда видишь изуродованное тело, что едва может простонать, бывшую недавно, но теперь уже навсегда, маленькую девочку, что стоит посреди комнаты в окровавленной накидке, и не понимающую, а почему последнее, что она видела — колеса телеги, — или старца, что дышит больше от воспоминаний, чем от надобности, начинает мутить от людей. Как много пафоса в этом слове. Люди.

«Мерзкие существа, что жаждут власти, но сами ничего из себя не представляют. Кичатся тем, что могут лишить жизни невинное существо».

Некроманты, в большинстве своем, становились затворниками, но с некоторым исключением. Только те, кто был холоден сердцем мог продолжить жить среди обычного народа.

***

Ночь опускается на Фивы, но не дарит покой, лишь приносит больше сомнений и холод, что пробирает до костей. Эва обхватывает себя руками пытаясь согреться, а в голове все стоит образ Амена: напуганного, с ужасом смотрящего на убийство его семьи. Совсем юный, не запачканный кровью и болью убитых их шезму. Как вышло так, что он решил пойти по пути убийц своей семьи, стал таким же, как они.

Тошнота подкатывает к горлу, когда она вспоминает взгляд уже взрослого Амена, горящего наслаждением от проведённой казни. Она хватается за горло, ощущая холод его кинжала. Влюблённое сердце отказывается верить, что он обидит ее, опыт прожитой жизни кричит и требует бежать от него, как можно дальше. Отчаяние накатывает мерзкими волнами.

Он поступит с тобой так же, - шепчет голос внутри нее. — Ты нужна ему для его целей, а потом он выкинет тебя. Ты будешь со связанными руками, закинутым за голову в прощальной молитве, ждать своего конца.

Как Дия

Мысли о подруге заставили девушку остановиться. Все как обычно. Переждать тошноту, набрать полные легкие воздуха, со свистом выпустить сквозь зубы. Повторить.

Вдох — задержать дыхание - выдох. Повторить.

Яркая луна и звезды освещают путь к усыпальнице Исмана. Ливий лишь раз оглядывается на нее, а потом молча снимает с себя шерстяной плащ и накидывает на плечи Эвы, качая головой, когда она пытается протестовать. По телу расползается тепло, она чувствует себя еще более виноватой, чем раньше.

— Мне жаль, что так сложилось.

— Перестань, это мое решения, — Ливий останавливается у разрушенного дома, заставляет Эву отойти ему за спину и выглянув за угол стены и осторожно осматривается. — Пусть охотники сожалеют, что потеряли такого писца.

Эва не может сдержаться и тихо смеется, Ливий тут же расплывается в довольной улыбке и подмигивает ей. Вокруг нет ни души, кажется странным, что тело Исмана положили в какие-то руины, в заброшенную гробницу, куда кладут людей низшего сословия. Пальцы Эвы впиваются в ткань при мысли о брате, желание снова его увидеть, хотя бы душу, смешиваются со страхам, что она не выдержит вид его тела. Гробницу открыли не так давно, буквально на прошлой неделе. В воздухе еще витает запах пыли и затхлости, что хочется чихать при каждом шаге.

«Он всегда был наполнен жизнь, он страстно желал жить, но живу почему то я. Это несправедливо», — Эва тщетно пытается прервать поток собственных мыслей. — «Лучше бы Амен убил меня в нашу первую встречу и мне не пришлось видеть твое тело»

В гробнице еще холоднее и пахнет бальзамическими мазями и чем-то еще, что Эва не может распознать. Факелы, которые могли бы их хоть немного согреть, они не зажигают — слишком свеж в голове инцидент со свечой. В потолка иногда сыпется песок, и возникающее от этого давящее чувство заставляет прислушаться к тишине — мало ли гробница решит обрушиться только от одного их нахождения здесь.

Ливий крепко держит ее руку в своей, когда они на ощупь спускаются вниз. Его рука теплая и надежная, как и он сам, ее — Эвтиду — переполняет благодарность. Когда они спускаются с последней ступени они крепко обнимает его, прижимаясь всем телом. Легкая дрожь никак не успокаивается даже когда Ливий обнимает девушку в ответ. Страшно находиться здесь. Страшно знать, что скоро она получит ответ на свой вопрос. Страшно будущее, которое еще сокрыто от нее, но отдает в и так слабом разуме неприятной пульсацией.

А что, если он перешел дорогу тому, кому не следует? Или сам пошел на свою смерть в свой последний день? А может это все просто страшный сон, и вот-вот она проснется там, в Фивах, где стало даже немного уютно за последние дни. Нет, этот страшный кошмар еще ужаснее. Он — явь.

— Спасибо, Ливий.

Парень смущенно улыбается, но тут же себя одергивает — не то место для такого.

— Брось, я знаю, насколько дорог он тебе был, — голос Ливия слегка дрогнул из-за долгого молчания. — Самый близкий человек, который у тебя был.

— И ты тоже.

— Что я тоже?

— Ты — моя семья, Ливий. Ты стал частью моей семьи. И дорогим мне человеком.

Она поднимает голову, когда не может разобрать его шепот. Вместо того, чтобы повторить, он вновь обнимает ее и шепчет в волосы тихое «спасибо». Они оба знают, что сейчас не время и не место, но такие нужные сейчас объятия. Чтобы сказать друг другу безмолвное — я рядом, я тебе помогу — и не краснеть потом при свете дня, вспоминая эту, нужную сейчас, но смущающую утром, вещь.

— Несносная шезму, я рад назвать тебя своим другом, — он замолкает на мгновение, все еще уткнувшись в ее макушку и добавляет словно боясь собственных слов. — Это странно, но ты тоже стала мне семьей за это время. Поэтому поклянись мне — не смей умирать или сожалеть о своей жизни, ты достойна жить без страха. Я все для этого сделаю.

Они стоят так некоторое время, пытаясь хотя бы на миг почувствовать себя в безопасности. Эве хочется, нет, требуется узнать о его жизни до встречи с ней, хочется увидеть мир рядом с ним, быть его частью.

«У шезму нет друзей, есть лишь клиенты,» — твердил Реммао, теперь Эва знает, что он ошибался и в этом.

Ливий все же зажигает факел, когда они оказываются внизу, в помещении откуда свет не просочится наружу. Эвтида все еще боится, но находящийся рядом Ливий отгоняет страх, действуя собрано и спокойно. Эва даже завидует ему — сколько она себя помнила, страх был вечным ее спутником, всегда казалось, что люди ищут повод, чтобы в чем-то заподозрить ее или обвинить.

— Ну что, шезмочка, какие планы ты выстроила? — Ливий оглядывается и неодобрительно хмыкает. Помещение его мало привлекает — разбитые кувшины, в которых ранее хранились подношения, неопрятной кучей свалены вперемешку с тряпьем в углах, посреди комнаты стоит запыленный стол и оно. Тело. Малоприятное зрелище, даже если учесть всю практику Ливия. Мало когда он сталкивался со смертью человека, который был ему близок через друга. Враг моего врага — мой друг. А друг моего друга — враг? Или тоже друг. Странная тогда получается история, если так и есть. Названный брат Эвтиды лежит тут, мертвый, с Ливием его роднил только род деятельности. А Эва рядом. Бледная и едва держащаяся в себе. Как она еще не сошла с ума.

Ливий не глупый. Он понимает, что сердцу не прикажешь, но как порой хочется это сделать, найти противоядие. Для себя? О, нет, он прекрасно обойдется и без него. Но для нее. Она стала ближе, чем все его неназванные пассии. Остра на язык, умеющая найти подход к любому в сердце и разум. Ко всем, кроме одного. Амен. Если бы существовало лекарство от болезни под названием «любовь» он бы нашел его. Но, увы, любовь можно вылечить только смертью. «А порой и ее не хватит», — Ливий переводит взгляд на тело Исмана. — «Хотел бы ты знать, что сестра твоя влюблена в того, кто ее и погубит? Чтобы ты сделал?» Амен убивал Эву, он давал ей силы жить дальше. Он догадывается об Эве, скорее всего даже знает. Но молчит, выслеживает. Из тех ли он охотников, что упивается чужим страхом? Или тоже влюблен?

Никто в лагере не был слепым. Как Амен относился к Эве, так он не относился ни к кому из его даже самых близких приближенных. Верит ее нелепым отмазкам, покрывает перед другими. Заботится о ней так, как умеет. И все так же ее губит. Реймсс видел все это, пытался предостеречь. Разум говорит одно, а сердце Эвтиды каждый раз заходилось об одной мысли о встрече с ним.

Пламя факела яркое и освещает все помещение, смотря на него Эва так некстати вспоминает горящий дом и крики ее обезумевшей матери. Тогда Исман прибежал к ней, не смотря на возраст, камнями отгонял от нее людей, которые обвинили ее в поджоге и едва ли не в колдовстве. Тогда он прятал ее за спину и яростно кричал на толпу, не подпуская никого к ней.

Именно сейчас, смотря на забальзамированное тело брата она видит тот день так ясно, будто не забывала никогда: они одни против взрослых людей, которые нашли легкий способ сбросить злость за свою жизнь на испуганную девочку. Помнит Пармениона, высокого и плечистого, с живыми глазами, которые передались Исману. Хромая, бывший воин растолкал толпу и рявкнул на них, приказав тушить пожар. Никто из бедняков не решился спорить с ним. Мать Эвтиды так и не смогли спасти. Она была погребена под обломками рухнувшего дома. Но даже в таком состоянии она не была похожа на мать — на обгоревшем лице виднелась тень брезгливого отвращения. Без лишних рассуждений Парменион забрал девочку домой, не смотря на собственных детей, которых не всегда было чем кормить. Мужчина умер через полтора года, денег на лекаря не было.

Та же участь постигла четырех братьев Исмана, каждые полгода один из них умирал: старшего, Косея, нашли в овраге с перерезанным горлом, а убийцу так и не нашли, Мосвену отрезали руки за воровство и, пока Захра бежала к сыну, он истек кровью на торговой площади, Отта кнутом забил казначей из храма Осириса за то, что тот погладил его верблюда, а последний, самый младший из детей Эскер, который обожал ходить за Эвой хвостом, погиб от обычной простуды. Без нормального питания и лекарств его маленькое тело не выдержало.

Сам Исман дважды серьезно болел, Захра бралась за любую работу лишь бы сохранить жизнь последнему ребенку. Эва знала, как женщина добывала им еду — несколько раз развязные, малоприятные мужчины пытались ухватить подростка за то, что им трогать запрещено. Считали, что раз мать занимается таким, то и дочь, а особенно приемная, точно пойдет по той же дороге. Но Захра чутко оберегала покой своих оставшихся детей, не брезговав и надавать затрещин слишком зазнавшихся мужчин. Все-таки хоть какое-то уважение осталось к их семье. Поначалу боявшаяся, что ее заставят пойти на такие же заработки, Эва, вскоре поняла, что Захра желала лишь одного. Чтобы они были живы. Чтобы они, ее два оставшихся в живых ребенка, держались друг за друга и не давали упасть на дно. Но теперь Исман, родной сын, мертв. А Эва, приемное дитя, жива. И эта мысль еще больше отдавала горечью от осознания, что Захра может не справиться со смертью своей крови.

Ливий зажег благовония, не решаясь торопить девушку. Казалось, она погрузилась в свои мысли очень глубоко. Она прикоснулась к льняной ткани, в которую завернули Исмана. Для ритуала некромантии было необходимо сосредоточиться.

«Ты должна очистить свой разум,» — голос наставника проникает в ум Эвтиды. — «Ты больше онейромант, но ты обязана знать и некромантию за время обучения. Если тебе требуется, придется постараться выполнять ритуалы каждый раз, как начинаешь сеансы. Иначе у тебя не получится оживить мертвеца».

Эва напрягла память. Ритуал не сложен в воздействии, лишь в воспроизведении. Для опытных некромантов поиск и проявление душ убиенных не так сложен, они скорее делаю это по своему внутреннему пути. Кто-то, как рассказывал, посмеиваясь, Реймсс, предпочитает напиться вина, кто-то просто открывает глаза покойнику. А кто-то, лишь единицы, видят мертвых всегда. Им не требуется вход в астрал. Таких было всего несколько во времена свободной жизни для шезму, они пользовались огромной популярностью, однако жизнь их была похожа на владения Анубиса. Кто живой? Кто мертвый? Иногда такие высшие чины не выходили из своих усыпален, потому что не хотели снова видеть изуродованных людей, их вскрытые грудные клетки или следы веревок и ножей на их телах.

  И все равно Эва из-за всех сил пыталась отогнать образ улыбающегося Исмана, который с горящими глазами говорил ей, как станет лекарем и будет помогать таким же семьям, какой была их собственная.

— Не получается, — Эва с отчаяньем посмотрела на Ливия, боясь, что он начнет ругать ее за то, что она тратит их время и подвергает опасности.

— Лови, — Ливий протянул ей небольшую склянку. — Смажь маслом верхнюю губу. Оно имеет успокаивающий эффект.

Эвтида сделала то, что ей говорил Ливий. Ей сейчас только надо успокоиться.

Вдох — задержать дыхание — выдох — повторить

«Представьте, что вы этому бывшему человеку», — голос наставника прозвучал в голове вновь. — «Близкий друг. Может даже родственник. Они так лучше вас находят».

Но Эве представлять и не надо было. Это был ее брат.

Вдох — задержать дыхание — выдох — повторить

Масло пахло немного резко, но приятно, что это она понять не смогла, но запах ей определенно понравился. Закрыв глаза, она попыталась последовать его совету и начать размеренно и глубоко дышать. Она слышала, как Ливий тихо передвигается по комнате, касается разных инструментов. Страх перед Аменом и охотниками не ушел, но она смогла отодвинуть его, как и мысли о своей связи с Сетом.

Вдох — задержать дыхание — выдох — повторить

Туманном заволокло помещение. Когда она открыла глаза, все казалось таким эфемерным, неоднозначным. Ливий, казалось, совсем не замечает происходящего вокруг него. Он касается заржавевшего скребка и морщится, вытирает руку о штанину, но продолжает исследовать. Его не допускали сюда, запрещали вход, однако теперь он здесь. Голубовато-серая дымка прошла по телу Исмана, потянулась к Эве, когда она попыталась дотянуться до души брата. Запах масла сменился металлическим запахом крови. Эвтида испуганно прижала руку к носу.

— Что-то случилось? — Ливий в несколько шагов подошёл к ней, рассматривая ее лицо.

— Все хорошо, я просто почувствовала сильный запах крови.

Вдох — задержать дыхание — выдох — повторить

Поколебавшись, Ливий кивнул и отошел на несколько шагов, давая ей возможность вернуться к ритуалу, но взгляд с нее больше не спускал. Как бы девушка ни пыталась показать себя сильной, он, как врач, мог увидеть первые признаки паники. Нужен был воздух. Он готов был в любой момент подхватить ее под руки и вытащить на улицу, чтобы девушка пришла в себя.

 Такое иногда случалось, она ему и рассказала. Некромантом Эвтида не была, больше склоняясь к путешествию по снам. Ей нравилось бороться с чужими кошмарами, словно так она могла побороть собственных ночных монстров. «Ты становишься зависимым от ибоги», — сказала как-то Эва. — «Но тебя не мучают фантомы последних минут людей, что умерли насильственной смертью».

«А еще к таким шезму люди относятся лучше и тебе это нравится,» — Эва до крови закусила губу, не желая признавать правоту собственного внутреннего голоса.

Вдох — задержать дыхание — выдох — повторить

Собравшись с силами и отбросив все, она продолжила ритуал. Она чувствовала присутствие души, запах крови становился все сильнее и, казалось, заполнил все помещение. Ливий хмурился, но вмешаться не смел. Даже когда у нее из носа потекла кровь, Эва лишь бросила на него мимолетный взгляд, умоляющий взгляд, что заставил его остаться на месте.

В этот раз все проходило странно, душу словно кто-то держал, цеплялся руками и зубами. Эвтида боялась даже на секунду подумать, что это Исман злится на нее и не желает приходить. Или она была слишком слабым некромантом? Рискнув, она положила ладонь на его грудь, все органы из него уже изъяли, а тело было словно камень, обмотанный в ткань. Трупное окоченение давно должно было пройти, но все было не так, как надо, неправильно, искаженно. Хотелось убрать ткань, убедится, что там вообще тело ее брата.

Вдох — задержать дыхание — выдох — повторить

Эвтида напряглась сильнее, зашептала слова древней молитвы на латыни, перевод она так и не сделала, но слова помнила наизусть и вкладывала в них всю себя. Ничего не менялось, лишь туман стал приобретать кровавый оттенок.

— Исман, прости меня, прости, я не была к тебе так же внимательна, — слезы все же пошли из глаз.- Пожалуйста, приди ко мне, даже если злишься и ненавидишь. Прошу тебя, хоть покажись.

— Он любил тебя, вечно только и говорил о тебе, — она вздрогнула, на миг забыв о том, что была не одна. — Ругался и ворчал, как старик, но любил так, что мне завидно становилось, что у тебя есть кто-то кто настолько сильно тобой дорожит.

— У меня не получается, Ливий, — от его слов и чувства собственной беспомощности из глаз бежали слезы, которые она не могла остановить.

Звуки стали становиться глуше. Вокруг Эвы будто сгустился сам воздух. Дышать можно было через раз, но она продолжала.

Вдох — задержать дыхание — выдох — повторить

— Ты чувствуешь его? — Ливий встревоженно подошел ближе. И с неприятным осознанием понял, что Эва ему не отвечает. Значит придется брать дело в свои руки, все становится плохо.

— Эва? Ты меня слышишь?

Но девушка пребывала в трансе. Оливкового цвета кожа поблескивала в свете факела, пот стекал по пояснице вниз. Эва была на грани истощения.

— Давай, вставай, ты подышишь воздухом и мы вернемся, — Ливий не на шутку забеспокоился. Он не был шезму, однако несколько раз видел, как девушка входит в сны. И такое, он был уверен, не должно было случаться при некромантии.

Но стоило только ему дотронуться к плечу девушки, как она резко распахнула глаза. Ливий увидел. Зрачок поглотил глаза полностью, заставив свет факела поблескивать в бескрайней черноте. В этой глубине пустоты вспыхивали и умирали звезды. И это было последнее, что помнил Ливий, пока его не накрыла темнота.

***

— Ливий, Ливий?! — Эва трепала парня за плечо. Она вышла из транса совсем недавно и первое, что она увидела — Ливия, что лежал рядом с ней. Даже в бессознательном состоянии он держал девушку за руку. — Ливий, очнись!

Не помогало ничего — девушка даже несколько раз ударила друга по щекам, но все было тщетно. Бежать просить помощи? Она подставит и себя, и его. Но что, если это что-то серьезное? Может, его кто-то укусил и это проявилось только сейчас? Или Реммао увидел, как она общается с Ливием и решил его отравить? Как пытался сделать это с ней несколькими днями ранее.

Оттащив друга в угол и кое-как придав тому сидячее положение — не без помощи сваленного в кучу хламья — девушка стала рыскать по карманам Ливия. Он врач, у него может быть что-то резкое на запах, от чего даже мертвый проснется. Эва вздрогнула и перевела взгляд на Исмана. Тело все так же было неподвижно, даже намека на прибытие души Исмана не было замечено. Неужели все это было зазря?

Пытаясь не думать о плохом, Эвтида стала откупоривать бутыльки один за другим. Слишком приятно, слишком сладко, слишком приторно, а это вообще без запаха. Наконец найдя подходящее, девушка нанесла мазь на ткань и положила другу на плечи. Если это что-то ядовитое, то оно оставит след на плече, где его можно будет скрыть. А резкий запах все равно будет проникать в нос, так что проблем не должно возникнуть.

Не прошло и нескольких минут, как Ливий зашевелился.

— Ливий! — Девушка наклонилась ближе. — Ты в порядке? Я только глаза открыла, а ты рядом лежишь. Что ты сразу не сказал, что тебе плохо? Не болит ничего? Ты так вцепился в меня, я еле тебя перетащить смогла. Ливий, ты молчишь-то чего.

Девушка осеклась. Вместо знакомых ей темно-карих глаз, на нее смотрели голубые. Не может же быть так, что она забыла увет глаз своего друга? Только-только клялась в том, что он ей как семья, а теперь вдруг сомневается в такой, казалось, ерунде.

Вдох — задержать дыхание — выдох — повторить

— Ливий?

Взгляд парня стал осознанным. Сфокусировавшись на Эвтиде, взор прошелся по окружающей обстановке, зацепился за стол с Исманом и вновь вернулся к девушке. Ливий — ты ведь точно он, да? — слегка шатаясь, поднялся на ноги. Опираясь на стену, с слегка трясущимися руками и ногами, он все равно выглядел иначе. Опаснее, и Эва не могла понять, почему.

— Не знаю, про какого Ливия ты говоришь, дева, — голос «Ливия был хриплым» и жестким. — Бог Аш стоит перед тобою. Изволь сказать ты, что здесь происходит и кто вернул меня к жизни.