Ты готов? Я, да.

Оставалось еще немного до двери. Спотыкаясь Прошутто шел не видя перед собой ничего. Рука сама нащупала нужную ручку и он отворил дверь.

Готов умереть, значит, готов и убить.

Перед глазами всё ещё стоит этот окровавленный нож. Все еще темно и мерзко, запах железа, от которого теряешь память, словно ему самому перерезали горло. Руки дрожат, и пусть он лишь убил убийцу, он все же отнял жизнь. Отнял жизнь у человека. Теперь он— убийца. Голова раскалывалась. Капилляры лопались и давило висках. Хотелось сдавить голову, как если бы она была большим арбузом.

За ним зашёл в комнату Ризотто. И в отличии от него, выглядел хладнокровно и спокойно. Как всегда невозмутимо.

Прошутто нужно было выпить. Он не мог выносить кровь на своих руках. Он не был неженкой, но вершить судьбы он не был готов. В голове не укладывалось, как ему удалось поднять руку и порезать человека. Убить. Он сделал большой глоток и закинул назад голову, собранные волосы растрепались за время борьбы и он не успел их убрать. В доме было как всегда спокойно.

Дома у Прошутто было уютно и очень чисто. Стены, пол и потолки были в светло-бежевых тонах. Зеркала, полы и двери— все светилось чистотой. На кухне, где остановился хозяин дома, был деревянный гарнитур, такой же стол и бар в углу комнаты. Кресло и книжный шкаф стояли за пределами кухни в маленькой комнате.

Прошутто налил виски в стакан, бросил туда лед и протянул один из стаканов Ризотто.

Тот взял и сел за стол. Сделав глоток, он понял насколько тут приятно находиться.

-Ты тут один живешь?

-А ты ещё кого то видишь?

-Нет, ну может у тебя есть семья…

-Нет у меня никого. Давно уже нет.

-Вот как. Значит ты продаешь обувь, а после работы возвращаешься в этот дом и пьешь в одиночестве?

Прошутто показалось что его пожалели, но сил препираться у него не было. Ему хотелось отмыть руки, хотя они были уже чистые и скрипели до блеска. Он снял перчатки и бросил их на столешницу. Включил воду и начал натирать их, как если бы они были в мазуте или в масле.

Прошутто довольно долго отмывал свои руки, но успокоиться все не мог. Раз за разом он смазывал их мылом и не чувствовал что они чистые. Под ногтями, под кожей, в его крови, навсегда останется кровь того парня.

Он не заметил как к нему со спины подошел Ризотто. Он полностью захватил его своим телом, и беря за руки, он их сам намылил и выключил воду. Он делал все медленно, за все время мужчина успел почувствовать тепло груди Ризотто своей спиной, и как ритмично стучит его сердце. Ему стало спокойней. От его молчаливого, монотонного спокойствия стало казаться, что его защищают от себя же самого.

Вытирая руки Прошутто Ризотто заметил ссадины на его пальцах. Он притянул его руки к себе и внимательно осмотрел. Это были редкие, но очень глубокие порезы. Неро ничего не сказал, продолжил вытирать и когда он закончил положил полотенце и отошел от мужчины.

-Думаешь у тебя получается мыть руки лучше чем у меня?

-Мне хватает одного раза.

-Да иди ты.

Ризотто промолчал, он внимательно смотрел за голубыми глазами и дерзость в них достигла предела. Было ощущение, что сейчас этот проходимец не боялся ничего. Перед ним стоял высоченный амбал, силе которой очевидно он уступал, но в глазах его Ризотто не видел страха. Однако, ему это нравилось, ему не хотелось как прежде давить его. Видя то как он живёт, он мог сказать, что он не обычный алкоголик, что не находит себе места в жизни, а скорее он бежит от нее, так как, это место его не устраивает. В его доме было уйма полотен с воздушными, почти невесомыми изображениями Мадонны, ангелов, и небесных бастионов. Это были светлые, легкие и невинные дамы, что светились изнутри. На кухне, в гостиной, в прихожей и спальне— везде были эти картины. Они были выполнены очень утонченной и изысканной кистью, чувствующей хаотичные дуновения жизни, создающие мир в котором мы живём.

-Ты сам пишешь эти картины?

-Да. От скуки.

Прошутто взял в руки перчатки, но потом передумал и положил их обратно на стол. Он взял виски и залпом осушил две трети стакана. Ему сразу же дало в голову. Он ненавидел долго находится в состоянии трезвости, когда он чувствовал что его мысли и душа, как жук -навозник, замешивает в один шар из мыслей, который очевидно даже больше чем он сам, и катит его неизвестно куда, но сам процесс, в его случае, является бесполезно мучительным. Ненавистный ему. Лучше бы, он никогда не думал. Лучше бы он никогда не думал.

Ризотто не мог оторваться от картин, они были аккуратно помещены в рамы, выбранные со вкусом, и повешены по какому умыслу, чтобы составить определенное впечатление. Ризотто был далек от искусства, но чувствовал сейчас что-то поразительно живое и спокойное. Как если в целом мире осталось лишь одно бьющееся сердце, и он на него смотрел с придыханием, и чувством что оно прекрасно, оно спокойно и размеренно, не зависит ни от кого, и является самой жизнью.

-Долго будешь пялиться?

Прошутто раздражало что на его работу смотрят так пристально. Вопреки впечатлению, которое быть может производили его работы, он отнюдь не был помешан на своем творчестве, а лишь ненавидел беспорядки и ему хотелось придать смысл картинам, что он не хотел выбрасывать, но и оставлять пылится, так же, казалось для него, мучительно. В итоге, было решено приватизировать. Но не приносило и сейчас для мужчины это успокоение, так как они все равно собирали пыль своей бесполезностью.

-Я бы даже заплатил бы тому, кто их бы все вынес из дома. Но, увы, у меня нет лишних денег.