Вопрос не в том, чтобы обрести смысл, а в том, чтобы найти силы идти вперёд.

Одно и тоже. В рутине жизнь тянет на дно. Спокойная жизнь никогда не бывает спокойной до конца. За спокойствие вокруг себя приходится бороться, потому что все стремится нарушить его.

***

Прошутто сидел на коленях перед Бруно который уже спал. И спал сладко.

Сидя в комнате, перед ним мужчина думал о том, что жизнь в его семье не прошла для Бруно бесследно. Он действительно привязаться к приемным родителям. Ему было страшно. Он держится за людей сильнее чем Прошутто. Тому напротив это было не нужно, — он находит возможности обходиться без общества, которое его калечит каждый день.

Голова болела. Мужчина видел в темноте, что окружала его, пугающую потусторонность. Но дыхание Бруно, в этот момент, казалось, сокращает весь страх до незначительной глупости.

 Он опустил голову на его грудь и закрыл глаза.

Ему вспоминались дни детства, когда они были свободны. Он был любопытен. Бруно появился в его жизни в достаточно раннем возрасте, и тот не находил различия между ними. Братья, значит братья, — остальное не важно.

Слеза прокатилась по щеке, и осталась на одеяле Бруно. Через закрытые глаза прозрачные капли было не сдержать. Он чувствовал как его нос начинает хлюпать. Он корил себя за слабость. Прошутто вспоминал отца и мать. То, как они его, словно прокаженного, наказывали. Мужчина понимал, что из-за этого он вырос таким болезненно гордым. Гордости за себя у него было хоть отбавляй.

Бруно мерно поднимал и опускал грудь, а голова Прошутто двигалась вместе с ней. Сил у мужчины не находилось, — он не мог позволить себе убить все то последнее, что связывало его с прошлым. Если он умрет, умрет и Прошутто. Тут выбор небольшой.

Все что ему было надо — это лежать на его груди и держаться за эту легкую, почти несуществующую связь между ними. Те немногочисленные слезы, что он проливал за всю свою жизнь были сами скрытыми, ведь мужчины не плачут. Отец его воспитывал так. Никогда Прошутто не прощал себя за проявление слабости, он был в этом плане настоящий эмоциональный инвалид. Он не мог терпеть слабость в других, но в первую очередь никогда не давал поблажек себе. Бруно абсолютно другой. Он дает шанс. Один, второй — сколько надо. За провалом победа, а через тернии к звездам, — идёт к своей цели. Но знает ли он куда может привести его жизнь? Содрогается ли он ночью, от того что боится за любимых? Скорее всего да. Прошутто никогда ни за кого не переживает, но спать все равно не может.

Мужчина поднял голову и посмотрел снова на лицо Бруно. Оно было таким спокойным. Снова. Он не мог любить Бруно, так как любят братья, как любит семья, — ему всегда хотелось его задушить, он всегда танцевал на грани. Поднося руку к его щеке и нежно поднимаясь по ней, ему хотелось его поцеловать. Он сдержался. Узы и желание стабильности этих уз было сильнее устойчивых желаний. Так или иначе, если у Прошутто не останется к нему желания, то зачем он нужен?

Вдруг он ощутил запах, сладких, но свежий, — запах дома. Запах который остался в детстве. Он там, в прошлом, однако, сейчас он тут, и он настолько пагубно разрывающий душу на части, что буквально становится больно дышать. Так пахнет дом Бруно. Так пахнет Бруно.

Мужчина ощутил неожиданно все странность ситуации, что он тут делает, посреди ночи? На коленях стоя у кровати Бруно и ревя. Он совсем ничего не боится? Где сейчас его любовник? Что случилось с ним? Почему Бруно сейчас тут один? Сможет ли он спастись если что-то случится, он же совсем один. Как и Прошутто.

-Мелкий ублюдок — Прошептал Прошутто, лег снова около своего брата и закрыл глаза.

Сердце стучит — значит все не важно. Что важнее может быть для человека собственной жизни? Узы, состояние, место? Все это судьба тасует без остановки, самое главное для человека является день рождения и день смерти. Все что между этими днями находится, не может являться до конца важным.

Но сейчас, сейчас Прошутто был смущен, ему действительно хотелось поверить в важность этих рук, в то, что они всегда будут тёплыми. В противовес горячих рук Ризотто, руки Бруно всегда оставались холодными, такими же, как и у Прошутто. Что бы он ни делал, ему всегда было холодно.

Он очень хотел не будить этого человека, не нарушать его ритм сердца, сейчас — этой ночью, он действительно любил. Каждую секунду, каждую секунду в этой комнате происходило магическое единение. Он чувствовал как он нежен, как душа его перешла на первый план, как мужчина трепещет перед ним, спящим, близким к смерти состоянии, но все равно остается нежным и благородным.

Тут Прошутто почувствовал как его руку сжали, через сон Бруно почувствовал теплое дыхание мужчины на нем. Он открыл один глаз и во тьме не сразу понял кто его держит, но он не испугался, но напугал человека что склонился над ним как над умирающим.

-Прошутто?

Тот смутился ещё сильнее. В этот момент магия достигла своего апогея и связь с реальностью была нарушена. Ничего не важно. Сейчас важны только эти глубоко голубые глаза. Лунный свет освещал комнату, что даже через зашторенные окна легко боролся с тьмой, чтобы освещать, даровать возможность двум людям в этой комнате смотреть друг на друга и думать каждый о своем, но о схожем. Прошутто думал о том, как сильно он хочет прижать к себе это тонкое, спящее тело, поцеловать эти глаза — нежные чувства заполняли его. Бруно думал напротив о том, чтобы подняться и смотреть глубоко в глаза. Почему они так напуганы? Никто не решался разрушить эту тишину.

Множество мгновений прошло, к моменту когда они, наконец, смогли разорвать немое затишье. Первый начал Бруно. Он был менее очарован ситуацией, и не до конца понимал что это ему не снится. Бруно улыбнулся и перехватил руку что держала его. Он потянул его к себе. Они легли на одну кровать, и Бруно обнял брата за голову, грудь и скрестил свои ноги с его. Он зарылся носом в его волосы и глубоко вздохнул. Прошутто боялся даже двинуться, он был растерян до такого состояния что даже забывал дышать. В руках Бруно было спокойно. Неожиданно он понял как сильно хотел этого все время. Спать в обнимку с этим человеком. Это само произошло, и все так внезапно.

До утра еще далеко. Есть время насладиться этой ночью, и, кто знает, может быть, наконец, выспаться.