***

      Какаши подхватывает размякшее тело бывшей ученицы, аккуратно укладывает рядом и старается унять бушующую ярость. Не выходит, чувства Сакуры для него — тонкий хрусталь, и ему горько, противно от осознания, что их только что разбили, растоптали ногами, посмеялись в лицо.

      — Сакура... — Горло саднит, усталость накрывает с головой. Ему бы уже отключиться, упасть рядом, но гнев ещё держит, не отпускает, и мужчина извергает всю свою злость на последнего из Учих. — Сакура ведь на самом деле хочет спасти тебя! Всё это время…

      Саске насмехается, в очередной раз плюет на нежные чувства девушки, и Хатаке сжимает зубы. Сильно, до металлического привкуса во рту. «Этот ублюдок», — проносится в голове, но договорить ему не дают. Наруто говорит об обещании, взваливает на себя непосильную ношу, и его ученики уходят в Долину Завершения. А их сенсею не остаётся ничего другого, как поднять неподвижную Харуно, усадить, прислонив спиной к обломку булыжника, проверить на наличие ран (глупая, так и не залечила ожог на руке, а у него уже совсем не осталось чакры), укрыть жилетом и самому опуститься рядом. Почувствовать себя бесполезным в очередной раз, ухмыльнуться собственным мыслям и посмотреть на девушку.

      «Ты всегда это чувствовала, да? Паршивое, я скажу тебе, ощущение».

      Прикрыть глаза. И довериться Наруто.

***

      Проснулся Хатаке резко, внезапный порыв ветра поднял в воздух несколько камней. Схватил Сакуру, не успев до конца прийти в себя, перепрыгнул повыше, уходя от груды обломков. Выдохнул. Нет нужды искать чакру бывших учеников, вот она — огромная, мощная, и ему приходится с горечью признать — ученики давно превзошли своего учителя. Не то чтобы он не понимал этого раньше.

      В голове невольно возникли образы их первой встречи: он, после стольких лет в Анбу, после стольких потерянных жизней искренне недоумевает, зачем Третьему давать ему подобное задание. Что толку-то от него, потерянного на дороге жизни, для этих детей? Представляется неохотно, вздыхает, жалея себя и ждёт их провала на экзамене.

      А позже эти дети его удивляют, и, толкаемый в спину бывшими товарищами, он решает потихоньку менять свою жизнь.

      Но изменения эти происходят не сразу. Его любимый ученик покидает деревню, и Хатаке зарывается в омуте сожалений. Наруто становится учеником Джирайи и покидает деревню, Сакура идёт к Цунаде, а он… остаётся не у дел. Действительно, ведь зачем кому-то из них обращаться к нему за помощью? Не тогда, когда подвёл их. В очередной раз. Да, это у него хорошо получается.

      Да и разве сможет он смотреть в глаза своей команде? Сможет продолжать давить улыбку, видя слёзы Сакуры? Или отмалчиваться на злость Наруто? Не знает, чего хотел Третий-сама, но явно не этого.

      Стоит подолгу у Мемориала, а после уходит на миссию. И ещё одну, и ещё. Подумывает вернуться в Анбу, но Цунаде останавливает:

      — Я знаю, кем ты был тогда, Какаши. Не думай, что позволю случиться этому снова.

      И ему хочется возразить, уверить, что так будет лучше и что так он искупит свою вину перед бывшей командой номер семь. Что он уже… напоминает прежнего себя, но хокаге непреклонна, и он соглашается, склоняет голову в поклоне, берёт миссию. Подальше, подальше от деревни, от мыслей, воспоминаний. На миссиях хорошо, голова очищается, движения привычны, и он снова может дышать. Или задыхаться. Не хочет видеть разницы.

      — Эй, мой вечный соперник! Только вернулся? — Гай подбегает, хватает его за плечи, смотрит глаза в глаза. — Я, Майто Гай, вызываю тебя на поединок! Как насчёт… — не успевает договорить, как Какаши перебивает.

      — Не интересует. — Обходит, руки в карманах, плечи ссутулены, и Гаю такое поведение что-то напоминает. Казалось, Какаши излечился от своих внутренних проблем или... нет? Стоит, задумчиво чешет подбородок, не замечает, как сгущаются облака, как садятся тени, темнеет.

      — О! — ударяет кулаком о ладонь. — Это же замечательная идея! — кивает самому себе, пугая при этом прохожих.

      — Что это с Гай-сенсеем? — спрашивает Тен-Тен у Неджи.

      — Спроси что попроще. Он увидел Какаши-сенсея, что-то у него спросил и простоял здесь полдня, иногда разговаривая сам с собой. Я бы подошёл, да боюсь, даже репутация Хьюга не спасёт меня от чужих взглядов. — Парень осматривает улицу, замечая прохожих, что удивлённо взирают на их сенсея, перешёптываясь.

      — Это новая весна юности Гай-сенсея! — восклицает Ли, и Неджи с Тен-Тен остаётся лишь вымученно вздохнуть.

***

      — Что случилось с Какаши? — протягивает Генма, и Гай двигается ближе, прислушивается. — Разве сам не понимаешь, Гай? Насколько я знаю, его первая команда в качестве наставника распалась, не прошло и года, а один из них ушел к Орочимару. Так что же произошло, действительно? — в усмешке поднимает бровь.

      — Да, я понимаю. Ситуация не простая, — задумчиво соглашается Гай. — Но, тем не менее, они все живы…

      — Да ты оптимист, Гай, — перебивает его Ширануи и продолжает. — Дело не в этом. Для такого человека, как Какаши, это ещё одно сожаление в копилку его вины. Хоть он и изменился, сомнения из сердца так просто не вырвать. Та команда, хоть и недолго, заполняла его пустоту. А сейчас их нет.

      — Но Генма, раз мы это понимаем, что мы можем сделать для Какаши?

      — Что сделать..? — Джонин поднимает голову к потолку. — Ты же знаешь, Какаши не подпускает никого к своим демонам. Думаю, нужно дать ему разобраться самому.

      — Но разве тогда его боль не станет сильнее? Разве он не превратится в старую версию себя?

      — Не уверен, но… возможно, в этот раз история повернётся по-другому. Мне так кажется. Может быть, и у него… — Ширануи берёт паузу, хмыкает, — появится кто-то, кто сможет заполнить пустоту в его сердце. Только вряд ли это будем мы, Гай.

      Майто опускается на барный стул, удивляясь разговорчивости Ширануи, но, видя, как тому подливают очередную порцию саке, молча удаляется. Хорошо, он даст Хатаке разобраться самому. Но даже так, будет присматривать издалека.

      Так проходят два года. Какаши не помнит, как выглядит постель в его квартире и вкус домашней пищи. Иногда видит Гая, и тот привычно зовёт на поединок, перекидывается парочкой фраз с Генмой и, когда тот начинает рассказывать об успехах в учёбе его бывшей ученицы, спешно прерывает разговор. Иногда видит Асуму и на предложение сыграть в сёги отмахивается, собирает вещи, намереваясь взять миссию на подольше, как в окно стучит знакомый Анбу.

      Испытание с колокольчиками его удивляет. Ему кажется, что те два года для него прошли как по щелчку. Вот он видит глупого мальчишку с дурацкой мечтой и розововолосую девчушку с наивными мыслями, а в следующую — ему еле удаётся уходить от их атак. Несмотря на явный прогресс Наруто, Сакура удивляет его больше. Узумаки и в детстве был смышлёным малым, но девушка… Что ж, по правде говоря, новость о её обучении у Цунаде ошарашила, но: «Карьера медика ей подходит», — подумал про себя и постарался не проводить ассоциаций. То, что девушка может убить одним ударом стало, как минимум, шоком. Нет, он знал о силе Пятой, но не ожидал, что Сакура так быстро освоит не только лечебные техники, но и её ужасающую мощь. Об этом Генма хотел ему сказать? Или есть ещё что-то?

      То, что ребята его побеждают, не является неожиданностью. Но как… что ж, не сказать, чтобы он был расстроен. В отличии от одной маленькой розововолосой куноичи. Проходя мимо раскуроченного кулаками Сакуры поля, его прошибает озноб. «Так она ещё и дралась не в полную силу? Ч-что?» — заикается, представляя, что бы случилось, достань она его хоть раз, выдыхает.

      «На что разозлилась?» — думает. И эта мысль не даёт ему покоя все последующие дни.

      А после шутливый вопрос, небольшая перепалка и вот, «Это не тренировка, сенсей!» — первый бой с Харуно.

      И Какаши потеет. Старается скрыть свою нервозность и напряжение, побеждает, видит надутый взгляд куноичи и предлагает впервые за два года, кажется, вместе пообедать. Вспоминает, как раньше выглядела девушка, идущая перед ним, и впервые, кажется, восхищается.

***

      — Она выросла, да, Какаши? — Генма ухмыляется, подпирая голову рукой, перекатывает сенбон из одного уголка рта в другой. Они сидят в небольшом баре в компании джонинов их старого потока. Хатаке не помнит, когда последний раз их видел.

      — Ты о ком? — не реагирует на насмешливый взгляд джонин, и Ширануи расплывается в заговорщицкой улыбке.

      — О Сакуре-чан, конечно. С другими женщинами ты не общаешься. — Друг выразительно играет бровями, а Какаши кривится от отвращения.

      — Успокой свои фантазии, Ширануи. Ей шестнадцать.

      — Ага.

      — И она моя ученица.

      — Бывшая.

      — Это ничего не меняет.

      — Конечно. Но это не мешает тебе…

      — Ширануи! — рявкает. «Этот ублюдок», — злится, собирается прекратить бессмысленный разговор.

      — …стать её другом, — заканчивает Генма и улыбается ещё шире. У Какаши дёргается бровь. Он не понимает, но Генма спокойно объясняет.

      — Подумай, Хатаке. После ухода её любимого Саске-куна и распада седьмой команды, кто из вас с ней общался всё это время?

      — Ну… — вспоминает Какаши, — у неё есть родители и друзья, — утверждает он. — Не думаю, что она одинока.

      — У тебя они тоже есть. Друзья, Какаши, — обводит помещение взглядом Ширануи. Достаёт сенбон изо рта, указывает им на друга. Продолжает: — Но, когда ты обрёл свою команду, а вскоре её потерял, разве не чувствовал ты себя одиноко среди других? Разве не закрылся в себе?

      — Но это другое… — хочется ему возразить.

      — Другое, согласен. И ваша боль разная. Но, если тебе не хочется опять утонуть в пучине сожалений, разве это не возможность — помочь бывшему товарищу не стать прошлым тобой?

      Хатаке молчит. Анализирует, вспоминает сначала влюблённый взгляд маленькой двенадцатилетней девчонки, а после полный слёз, потухший, отвратительно блеклый, портящий милое личико взрослой куноичи. Как он мог подобное пропустить?

      — Вот-вот, — читает его мысли Генма и сам закрывает вопрос. — И давай уже без моих нравоучений. Я не собираюсь тут вечно нянькой быть. Не для того мы здесь собрались, — вздыхает, ещё раз обводит взглядом зал. Останавливается, делает немое: «О», ухмыляется.

      — Эй, Асума! Хватит там с Куренай обжиматься, пойдём выпьем! — кричит в толпу, и Какаши вздыхает: «Началось».

      А после — пользуется возможностью проводить с девушкой больше времени. Ищет, чем бы её занять, увлекает разговором, пытается шутить. Уговаривает Пятую открыть доступ к его бывшим миссиям, обещает не распространяться о секретной информации. И понемногу сам не замечает изменений. Как дни становятся светлее, как уголки губ всё чаще приподнимаются в улыбке, как чаще встречается с друзьями, как думает, о чём расскажет Сакуре в следующий раз, как неудачно пошутит и она рассмеётся. И он искренне рад, что видит отклик в её глазах. Что не даёт ей уйти в себя, убиваясь в ненависти к самой себе, прям как он раньше.

      Узнав о ранении Асумы и состоянии Сакуры, мчится в больницу вместе с Наруто и Тензо. Пятая объясняет: то, что сделала Харуно, не удалось бы никому из знакомых ей медиков. Хокаге горда ученицей, а Хатаке бесконечно благодарен за спасение друга. Все равно в каком состоянии, главное — живой. Ведь ему так надоело их всех оплакивать.

      В палате сидит долго, смотрит на бледное лицо и отказывается понимать, что привязался сильнее, чем рассчитывал. То-то же в груди больно, и руки сжимает от бессилия. Ведь сильное истощение чакры может привести к смертельному исходу, он-то уж об этом хорошо знает. И Асума… он надеется, что старания Сакуры пройдут не зря.

      Поэтому собирается с десятой командой, догоняет двоих из Акацки и дерётся неистово, жёстко, хочет отомстить, хоть сам говорил себе, что это не выход.

      А после… тёплое ощущение маленькой ладони, и буря утихает. Вместо этого — сильная, стойкая куноичи, и ему хочется рассмеяться в лицо смерти: «Ха! Видишь? Живая, рядом стоит! И Асума будет жить, обязательно!»

      Решение принимает неожиданно для себя самого, а позже не понимает, почему не делал этого раньше. Сакура, несмотря на её постоянные проигрыши, держится хорошо. Даже Какузу замечает, но, когда девушка пропускает атаку, отвлекшись на технику Наруто, тело само несёт к ней. И терпкий страх подступает к горлу. Не успеет, не спасёт.

      Но вот… Сакура цела, отвечает что-то Наруто, а он смотрит на свою руку, что недавно сжимала тонкую ткань чужой юбки, и осознание бьёт ударом под рёбра.

      «Что, если б не успел?»

      Поэтому, когда узнаёт о её просьбе от хокаге, вежливо отмалчивается. Цунаде удивлённо приподнимает бровь, а Какаши лишь пожимает плечами.

      — Думаю, в команде Генмы ей будет неплохо. «И их команда — одна из сильнейших в Листе», — проносится в голове, но вслух говорит:

      — Им как раз не хватает медика.

      Пятая соглашается, и Какаши приходится несколько дней терпеть подколы друга:

      — Что, так просто отдашь? Смотри мне, Какаши, я ведь могу и не вернуть, — подмигивает, и копирующему нужна вся его смелость, чтобы не впечатать друга в стенку ближайшего здания.

      — Она не вещь, Ширануи, — сердито кидает, и Генма разводит руками.

      — Знаю-знаю. Она просто замена Шизуне.

      — И не замена, — рявкает он. Выдыхает. Генма когда-нибудь его доведёт. — Сакура — это Сакура. Не кто-то другой, — отвечает с немым вопросом во взгляде.

      — Понял, — сдаётся капитан, и они молча идут дальше. — Но вот после восемнадцати…

      — Ширануи!

      Но встреч не прекращает. С Сакурой общаться легко, интересно, и ему дивно, что у них столько общего. Интерес ко всему новому, аналитический ум, тонкий юмор — время летит незаметно, и слова Генмы уже не кажутся пьяным бредом. Действительно, стал ли он хоть кому-то из седьмой команды другом? Не на словах, в действиях? Разговаривал ли он с Наруто или Сакурой вот так, не о миссиях или экзамене? Нет, один разговор был, только с Саске, да и тот… лучше уж не вспоминать.

      Его самобичевание прерывает Ино, и Какаши не может скрыть счастливой улыбки. Уже после — заходит в цветочный, осматривает яркие цветы, на вопрос Яманака отвечает кратко: «Хочу отблагодарить». И девушка со слезами на глазах собирает букет.

***

      — Ты стал чаще заходить, Какаши, — нарушает молчание Асума. Они играют вторую партию сёги подряд, сидя на небольшой энгаве. Хатаке отвечать не спешит, обдумывает следующий шаг.

      — Разве? — В голосе ни капли интереса, но Асума видит блеск в глазах. Выпускает облако дыма, смотрит на раскинувшийся сад, на небольшой ручей возле дома. Хатаке непривычно расслаблен, умиротворён даже, и Сарутоби закидывает крючок.

      — Твои ученики вернулись, да? — Копирующий поднимает взгляд, в глазах замешательство.

      — Давно. По крайней мере, Сакура была в деревне…

      — Нет, я не это имел ввиду, — не даёт договорить. — Вернулись к тебе, вот я о чём.

      Смотрит на Хатаке, сдерживает ухмылку, видя шокированный взгляд. Тушит сигарету, всё же ухмыляется. «В яблочко», — думает, но вслух продолжает:

      — Не волнуйся, это нормальная реакция. Вы всё-таки долгое время не виделись. Да ещё и Учиха этот… — замолкает, смотрит на человека напротив, но тот вроде готов к разговору.

      — Это нормально, Какаши. Скучать по кому-то. Может, ты и забыл каково это, но это не значит, что ты не можешь этого чувствовать. Это хорошее ощущение.

      Асума выдыхает, смотрит на джонина, делает ход.

      — Знаешь, перед смертью у меня вся жизнь перед глазами пронеслась, — хмыкает, — но… единственное, о чём я жалел, — время. Мне нужно было больше времени проводить со своими учениками, больше времени уделять Куренай. Жаль только, что для осознания такой простой истины мне понадобилось почти умереть. — Смеётся. — Поэтому, Какаши, чем жалеть о прошлом, постарайся смотреть перед собой. Пока у тебя для этого достаточно времени.

      Они играют молча, слышится только звук передвигаемых фигур. Хатаке не продолжает разговор, думает о чём-то своём, но, уходя, бросает с улыбкой:

      — Я запомню твои слова, Асума.

***

      Какаши видит знакомый потухший взгляд Сакуры и пытается найти нужные слова. Поддержка. Он учится воспринимать новое слово, пробует его на вкус, перекатывает на языке. Какаши никогда не умел красиво говорить, но с Сакурой получается. Будь то мнимый кивок головы или несколько предложений (серьёзно, больше двух!), видя, как зажигаются искры во взгляде его ученицы, понимает: старается не зря.

      Поэтому так тяжело умирать от рук Пейна, понимать, что больше не увидит взгляда цветущей зелени, не услышит звонкий смех, не попробует стать ближе. Вспоминает разговор с Сарутоби, понимает смысл его слов, но увы… слишком поздно навёрстывать упущенное. Он всегда опаздывал. К Обито, Рин, Минато-сенсею, к своим ученикам…

      Поэтому, когда видит её, разбитую его временной смертью, выжимает из себя все эмоции, открывается, снимает замки с сердца. Он закроет их обратно, останется тенью сенсея, что пытался стать другом, но сейчас… нужно успокоить, поддержать. Ведь даже в такой момент она была рядом.

      А позже — ругается на себя, на неё, на чёртов мир, что привёл к подобным последствиям. Сакура смелая, сильная, но в душе… боже, готова отдать свою жизнь ни за что. На блюдечке преподнести Учихе своё сердце. Он наверняка его выкинет, растопчет, как мусор. Вот же ж... надо было не отдаляться от Сакуры, а наоборот. Залезть в душу, объяснить её ценность. Вдолбить в маленькую головку, насколько важна для них всех.

      И, когда видит всплеск Чидори, ему кажется, что он уже умер. И его призраки решили напоследок поиграть с ним. Но пока пытается очнуться от ужаса, тело несёт. Не привычка, рефлекс даже. Хватает девчонку, прижимает к себе и тихо радуется, что хоть в этот раз не опоздал. Не хочет думать, что она чувствовала, видя, как любимый человек направляет на неё оружие. Они об этом поговорят. Как-нибудь потом. Сейчас — увести подальше, взглянуть ещё раз в глаза любимого ученика, пытаясь найти там проблески света, ухмыльнуться иронии судьбы и ринуться в бой.

      Поговорить с Сакурой не получается. Они проводят вместе время в Ичираку, и он радуется громкой ругани Наруто и язвительным ответам Сая. Старается не вспоминать произошедшее ранее, свою неудачу как сенсея, и сосредотачивается на нынешнем. Обещает уж в этот раз не подвести свою команду. Но, несмотря на это, Сакура будто не здесь. Улыбается, участвует в их перебранках, смеётся, но он видит за этой улыбкой невероятную боль, и ему самому неприятно, мерзко, выворачивает от осознания её чувств. «Каково это, Сакура? Когда решаешься умереть от руки любимого? Ты держишься? Ты можешь это перешагнуть?»

      Но вопросы так и остаются в голове. Девушка отмалчивается, и Какаши злится, но спрашивает себя: «Сам разве не такой же?»

      И он делает то привычное, что умеет. Зовёт девушку на спарринги, думая, не вселился ли в него часом Гай, и через пару таких дней Сакура сдаётся. О Саске они не говорят, но… Ему кажется, это шаг ближе. Она расслабляется, засыпает на его плече, и Какаши выдыхает. Сложно.

      — Волнуешься о розововолосой девчонке, да, босс? — Иногда за проницательность Паккуна он жалеет, что взял его в стаю.

      — Нет, она способна о себе позаботиться. И она не девчонка.

      Паккун сидит на разложенных свитках, глаза-пуговки блестят, внимательно осматривая хозяина, приходит к своим выводам.

      Какаши после назначения командиром кидают, кажется, по всем странам мира: там переговоры личного состава, там надо утвердить список бойцов, и он сжимает переносицу рукой, пытаясь унять головную боль от количества потребляемой информации. Вздыхает:

      — Что? — голос уставший, смотрит на нинкена, ожидает.

      — А вот Булл говорит, что Леди совсем себя загнала. Сидит в своей больнице, ни с кем не общается. Ну, кроме крыс лабораторных, хотя вряд ли их можно…

      — Я понял, Паккун. Можешь не продолжать, — прерывает собачью тираду, поднимая руку, вздыхает. — Спрашивать, что Булл делает в Конохе бессмысленно, да?

      — Босс, ты же понимаешь, мужские секреты всегда остаются секретами. Но… — Пёс продвигается ближе, говорит шёпотом. — Если хочешь, мы можем присмотреть за твоей маленькой куноичи. По секрету.

      Какаши смотрит на своего нинкена, поражаясь, когда те успели вырасти до шантажа. Ещё раз вздыхает, спрашивает:

      — Что с меня?

      А после по полчаса в день чешет каждому нинкену спинку новой расческой и молится, чтобы в штаб не явились другие командиры. Вот смеху-то будет.

      Когда узнаёт о назначении Сакуры в свой отряд, сначала удивляется. А после — гордится. Верно, их специализация — ближний и дальний бой, нужны сильные бойцы, а он и сам считает Сакуру таковой. Но что-то его всё равно смущает, и Хатаке отмахивается, списывает на предвоенную паранойю и встречает бывшую ученицу. Первый бой даётся тяжело, погибших много, и Какаши боится. Животный страх связывает нутро, он про себя матерится, что не отправил девчонку подальше, в тыл, но нет, на войне никакого панибратства. Обещал же себе верить. Концентрируется на знакомой чакре интуитивно, успокаивается и снова идёт в бой.

      А после — смотрит на протянутую ладонь, на девушку, что стала его слабостью и одновременно силой, и делает ей шаг навстречу. Прощается, скрывая внутреннее ощущение пустоты — браслет греет запястье, и он обещает себе больше не отступать.

***

      Позже он не раз вспомнит свои слова и сколько раз предавал их. Предавал память Обито, друзей, команду. Предавал Сакуру. Как он сможет после этого смотреть в её глаза? К чему его поддержка, если сам… Но вот она — стоит твёрдо, сшивает его раны, залечивает душу, и ему горько, что не может ответить тем же. Смотрит, понимает все его мысли, читает его, как открытую книгу, и ему странно ощущать что-то подобное. Как? Когда успела? Что сделала, чтобы залезть ему под кожу? Или она всегда была там?

      Настолько добрая, отзывчивая, но вместе с этим жутко храбрая. И всё, что ему остаётся, — быть рядом, направлять, спасать. Ведь он не может потерять ещё кого-то. Кого-то, кто стал так ему дорог. Поэтому злят легко брошенные слова Саске. Поэтому взрывается, видя её слезы. Поэтому пытается вразумить глупого Учиху. Разве не видит? Не понимает, как ценна её любовь? Как может просто так отбросить все эти чувства? Бери, выпивай, высушивай их досуха. Её любовь большая — хватит на двоих. И ему горько, он не желает девушке такой судьбы, но если ей так будет легче… стоп.

      Открывает глаза, смотрит внимательно, анализируя. Её глаза прикрыты, веки дрожат, на щеках остатки слёз, и Хатаке думает. Он должен её понимать, учился последний год. Что для Сакуры её любовь? Что вкладывает в это чувство? Что готова..?

      Жертвенность.

      Вот синоним её личности. Без сожалений отдаст жизнь за Наруто, не внимая на собственную боль пойдёт спасать других, не моргнёт и глазом, умирая от руки… Вот оно. Сакура всегда готова пожертвовать собой. И даже сейчас, предлагая свою «любовь» последнему из Учих, она не думает о себе. Не выбирает свою жизнь, выбирает его. Бросает свои мечты ради того, кому они не нужны. И Какаши усмехается. Переводит взгляд на серое небо, вдалеке слышит гул боя, поднимает окровавленную руку, проводит по лицу. Если он хотел стать ей другом, то и это задание успешно провалил.

      «Боже, глупая девчонка, когда же ты поймешь?» — вздыхает Какаши и уж точно обещает себе вытащить Харуно на разговор. Плевать, пусть ненавидит, презирает, пусть думает, что хочет помешать её счастью (что смешно), но он объяснит, что значит уважение к себе. Что жертвовать своим будущем ради других — это иллюзия счастья. Даже он это понимает. Но это всё потом. После войны. После того, как ещё один друг приведёт в чувства другого.

      Подтягивает свой жилет повыше, укрывая девушку и, встречаясь с её распахнутым взглядом, замирает. Сакура смотрит на него несколько секунд, переводит взгляд на руку, что так и держит зелёную ткань, осматривает окружающее их поле, тратит ещё две минуты на осознание, а после дёргается, пытается встать.

      — Сакура, успокойся, — говорит Какаши и пытается придержать пылкую куноичи. Сама на ногах не стоит, откуда же столько сил?

      — Какаши-сенсей, что произошло? Что с Наруто и Саске? — нервничает, смотрит в сторону долины.

      — Они сражаются в своей последней битве… — не успевает договорить он, как девушка срывается, и Какаши приходится силой усадить её обратно. Удаётся это ему с трудом, даже сейчас она сильнее него. Сжимает руки на её руках, шипит: напоминают о себе старые раны и разбитые костяшки на руке.

      — Подождите, надо их остановить… — начинает было Сакура, пытается встать, но сенсей непреклонен.

      — Ты ведь понимаешь это, Сакура. Сейчас убедить Саске может только Наруто. Пора признать это. — Он не хочет видеть её взгляда, поэтому отворачивается, смотрит вдаль. — Я понимаю, насколько дорог тебе Саске, но ты должна поверить в Наруто. Сама говорила, что мы — твоя семья, помнишь? Только самый близкий человек сможет понять боль другого.

      Сакура тушуется, прекращает вырваться, глотая свои обиды, смотрит перед собой, на разбитую землю, на руки сенсея, что держат её.

      — Какаши-сенсей! — сосредотачивается на его левой руке. Из-под митенок течет струйка крови, и в другое время они оба бы не обратили внимание на подобное ранение, но сейчас ей надо чем-нибудь себя занять. — Ваша рука, вы ранены!

      Хатаке смущается, прячет руку, но девушка быстрее. Перехватывает, осматривает повреждение, и Какаши стыдится. Ему кажется, что вот, сейчас она поймёт суть повреждений, но Харуно смотрит в глаза и требовательно:

      — Снимайте.

      — Что?

      — Перчатку, говорю, снимайте. Почему сами не залечили? Я же показывала, как это сделать, — ругается, и Какаши теряется. Послушно снимает окровавленную ткань, протягивает девушке руку, в очередной раз удивляется её мастерству и видит проблески старой Сакуры. Та ворчит, аккуратно держит его ладонь, вот только спина — натянутая струна, видит: она опять надевает маску, и он не понимает, что ему сделать, чтоб помочь ей сейчас.

      Рана быстро затягивается, но руку она не отпускает. Кладёт на свои колени, почти не касается, смотрит куда-то перед собой — туда, где её самые близкие люди сражаются насмерть, и ждёт. «Как обычно. Это всё, что ты можешь…» — кидает притихшее подсознание, и Сакура кусает губы, сдерживает рвущиеся наружу слёзы. Слышит тихое:

      — Поплачь, Сакура. Ты можешь поплакать.

      Она вскидывает голову, смотрит на сенсея: его взгляд горький, отдаёт чувством жалости, боли, но это чувство не слабость. Это их внутренняя сила, и девушка подбирается, цепляется за рукав формы сенсея, прячется в нём, закрывает глаза. Рыдает.

      Битва заканчивается.

      — Сакура-чан, — приветствует её Наруто. Сакура прыгает к друзьям, садится, осматривает жуткие повреждения и принимается за лечение. — Сакура-чан, спасибо, — улыбается Наруто, и внезапно с ней заговаривает Саске.

      — Сакура, не надо меня…

      — Помолчи. Мне надо сосредоточиться, — перебивает его. Не смотрит, но все равно слышит:

      — Прости меня, Сакура.

      — Простить..? За что?

      — За всё, — выдыхает Учиха, и девушка позволяет себе опять зарыдать.

      — Какой же… — давит сквозь слёзы, — ты всё-таки придурок, — заканчивает с улыбкой и вытирает слёзы.

      Какаши наверху прикрывает лицо рукой, скрывая слезящиеся глаза и выдыхает:

      — Наконец-то они вернулись. Теперь всё будет хорошо.

***

      — Ну, буду честен с тобой, при других обстоятельствах ты бы уже сидел в тюрьме. Единственная причина твоего прощения — помощь в отмене Бесконечного Цукуеми и личное вмешательство Пятой. Надеюсь, ты понимаешь, что это значит.

      — Да, я понимаю. Ещё раз прошу прощения. — Голос Саске тише, чем обычно, и Хатаке довольно хмыкает. Уйти из Конохи Саске решил сам, но… не то чтобы его кто-то сильно останавливал. Не он уж точно. Но вот… Сакура стоит рядом, смотрит себе под ноги, и Какаши хочет побыстрее уйти от неловкой ситуации. Если Саске хоть слово кривое ей скажет… что ж, клан Учиха всё-таки прекратит своё существование сегодня. Но вместо Саске первой заговаривает Сакура, и… ему на секунду кажется, что он ослышался. Поворачивается к ней, осматривает, пытаясь найти изъян в идеально сделанной подделке, ведь настоящая не может же… настоящая никогда этого не скажет:

      — Ничего не выйдет, Саске-кун, — выдыхает она. Поднимает взгляд, улыбается грустно. Прощается. И Саске понимает. Не переспрашивает, читает её без слов. Видит во взгляде сожаление, угасшие чувства, и на секунду, всего на мгновение ему кажется, что все могло быть по-другому. Что он мог бы сделать ей шаг навстречу, не отталкивать, позволить себя любить. Но мог бы он столько же дать ей в ответ? Мог бы он после всего, что между ними было, остаться с ней? Он смотрит на знакомую девушку, но не видит её. Видит другую, пережившую первую болезненную любовь, и уверяет себя: так лучше. Так правильно. У него всегда был свой путь, ей нет смысла делить с ним его грехи. Её место здесь, в наполненной солнцем деревне, в шумной толпе друзей и знакомых. Ей не нужно идти с ним во тьму, и он рад, что она это понимает. Улыбается, смотрит глаза в глаза и впервые, кажется, тянет к ней руку:

      — Прости, Сакура, и… — пальцами касается лба, — спасибо. Береги себя.

      — Да... и ты тоже, — кивает, отвечает улыбкой. Склоняет голову набок, волосы развиваются по ветру, скрывая остатки вчерашних слёз, прощается со своей первой любовью. — Увидимся, Саске.

      Учиха уходит неспеша, вдалеке видит Наруто, принимает забытый давно хитай-ате и уверенно шагает вперёд.

***

      — Итак… ты… уверена? — Какаши переспрашивает, не может не спросить. Смотрит краем глаза на девушку, пытается уловить её мысли во взгляде.

      Кажется, его старое сердце не выдержит столько потрясений за раз. Ему хватило того неловкого разговора в больнице, где на его длинную речь о правильности выбора в будущем и ценности жизни розововолосая куноичи улыбнулась, посмотрела на него, скрывая смешок и ответила:

      «А вы сегодня многословны, сен-сей. Не ожидала от вас».

      И Какаши подавился воздухом, заткнулся, посмотрел ей вслед, вздохнул от тяжести мира и поплёлся рядом.

      Все это время он прекрасно делал вид, что не замечает косых взглядов на бывшего отступника и нынешнего героя Конохи. Что не загораживает собой Харуно, когда та заходит в палату к Учихе. Что не видит, как она вздрагивает, подходя слишком близко. Что не смотрит, как девушка, видя рядом его или Наруто, подсознательно стоит ближе к ним, чем к её любимому Саске. Что, на вопросы друзей об их бурном романе (ей всего семнадцать!) тактично отмалчивается.

      Но теперь… осознание её выбора накрывает его с головой, и ему до сих пор трудно в это поверить.

      — Думаю, да. — Сакура смотрит прямо перед собой, на далёкую спину Учихи и улыбается про себя.

      «Интересно, реши она по-другому, так было бы всегда?» Но мысль теряется, и она продолжает:

      — Я не могу быть уверена в правильности своего выбора, но прямо сейчас… мне кажется, что так и должно быть. Не могу объяснить, — кладёт руку на грудь, там, где сердце, смотрит на сенсея, и он восхищается снова.

      — Теперь болит меньше.

      Сакура сейчас — воплощение всего, весь мир в её маленьком, хрупком сердце, и ему хочется держать, охранять его для неё. Быть её личным хранителем, стать её другом.

      — Хм-м… И что планируешь делать дальше? — говорит через время он.

      — Не знаю, — отвечает. — Попробую пожить для себя. Не знаете, как это? — улыбается она. Глаза Какаши расширяются, он вспоминает собственные слова, что таки достигли ушей юной куноичи, ухмыляется, смотрит вдаль.

      — Без понятия. Расскажешь?

      В Коноху приходит весна.

***

      — В смысле, отказываешься от должности хокаге? Ты хоть понимаешь, о чём говоришь, Хатаке? — Цунаде на пределе. Стол завален бумагами, под глазами у Пятой тёмные мешки, руки дрожат от ярости. Шизуне боязно прячется в углу, сжимая посильнее Тон-Тон. Какаши пока держится. Продумывает пути отступления.

      — Не отказываюсь, Цунаде-сама. Просто прошу дать мне отсрочку. Небольшую. — Джонин выдавливает лучшую улыбку, на которую способен. Сай бы обзавидовался.

      — Два года? — ревёт хокаге. — Небольшую? Ты понимаешь, в каком мы сейчас состоянии? Понимаешь, что не просто так прошу тебя сменить меня на посту?

      — Конечно, Цунаде-сама. Мне очень жаль вас огорчать, но прямо сейчас я не являюсь достойным…

      — Врёшь! — перебивает она.

      — …приемником, мне не хватает опыта, — продолжает Какаши.

      — Попробуй ещё раз, Хатаке. — угрожающе тянет хокаге. — Я жду. — И Какаши вздыхает.

      — По правде говоря, Цунаде-сама, меня никогда не привлекал данный пост. Я могу его принять, как дань памяти Обито, но…

      «Попробую пожить для себя», — всплывает в голове, и он продолжает. Поднимает голову, смотрит в глаза хокаге.

       — Я хочу сделать собственный выбор.

      — Собственный выбор, значит… — вздыхает она. Опускает глаза, отворачивается от стола, смотрит с окна на деревню. — Мне что прикажешь делать, если твой выбор будет не в пользу Конохи?

      — Я всегда буду выбирать деревню, и вы это знаете, но… Я прошу дать мне время. Не как хокаге, а как друга, — берёт паузу, делает глубокий вдох. — Пожалуйста.

      Какаши склоняется в поклоне, и Цунаде поворачивается к нему. Вздыхает.

      — Ладно уж. Не тащить же тебя на привязи на пост, действительно, — закатывает глаза. — Да и Наруто быстро учится, правда, придётся ему забыть о всяких глупостях и… боги. — Что-то вспоминает и снова начинает злится. — Скажи-ка мне, Хатаке, ты своими речами случайно не подговорил Сакуру?

      — А? — Он удивлённо поднимает взгляд. — Ну, раз уж вы спросили…

***

      — Напарники? С вами? — Сакура смотрит на протянутый документ и ошарашенно хлопает глазами. Переводит взгляд с бумаги о переводе на сенсея и обратно. Читает ещё раз.

      — Что тебя удивляет? Ты же сама отказалась от должности главы больницы.

      — Да. Я утром ходила к шишоу, еле живой осталась, но это… — Она ещё раз осматривает назначение, переворачивает, проверяет на подлинность.

      — Ара-ара, ты так не хочешь работать со мной в команде? — притворно грустит он. — А ведь я даже составил расписание, в какие месяцы сколько миссий мы можем взять. И даже разделил по группам, видишь? Вот здесь те, где твои способности будут ценнее, здесь…

      — Да нет, я не об этом, — перебивает она. — Но почему? Вы должны были стать Шестым хокаге! Я ведь видела, хокаге уже все документы подписала! — Какаши идёт по улице, Сакура семенит за ним, размахивая несчастной бумагой.

      — Ну, — останавливается, протягивает, — возможно, в коим-то веке я решил следовать своим советам, — улыбается ей, и Харуно замирает. Но ответить не успевает, сенсей выхватывает документ из её рук, идёт дальше, дразнит. — Но… если ты так не хочешь, я могу попросить кого-нибудь ещё. — И Сакура срывается, бежит за ним, вырывает несчастный свиток, бурчит, делая вид, что ситуация её не радует.

      — Скажите ещё. Как будто вас кто-то сможет вытерпеть. Так уж и быть, поработаем вместе. Напарник.

      Какаши давит смешок, шагает уверенно. Солнце светит ярко, пронизывает тёмные облака, и он прикрывает глаза рукой. Может, ему тоже пора идти вперёд?