В окружении цветов Джордан Беверли чувствовал себя не так, как с людьми. Не нужно было притворяться, говорить красивые слова и учтиво себя вести, нет. Среди них он ощущал себя свободно и легко. Только в саду Джордан мог рассказать о своих проблемах со сверстниками или родителями, о тяжести богатой жизни, полной не только роскоши, но и множества запретов, противных условностей и навязчивых правил, которые не позволяли полностью расправить крылья. Джордан не понимал людей, как и многие из его окружения не понимали его, а цветы — другое дело. Он дарил им своё внимание и любовь, которую только мог подарить, а они безмолвно принимали его щедрые дары и в ответ радовали своим сочным великолепием.
Сегодня, стоило только солнцу засверкать золотом на горизонте, он направился по дороге из плоских камней и отворил дверь в просторную оранжерею. Яркие лучи мягко проникали через прозрачную крышу и стены теплицы, а шёлковые головки цветов с интересом тянулись к ним. Джордан, всё ещё стоя на пороге, с любованием прошёлся взглядом по всей оранжерее: напротив него на закруглённых продолговатых столах стояли коричневые горшки с растениями разных форм и размеров. Некоторые тянулись к живительным солнечным лучам, подняв листы, другие роняли их, отчего зелёные пласты напоминали маленькие горки для капелек после опрыскивания. Вдоль прозрачных стен тянулись клумбы с красными тюльпанами, которые в первую очередь бросались в глаза посетителю, нежные нарциссы с белыми лепестками, розы белых, красных и даже чёрных цветов, маргаритки и другие приковывающие взгляд цветы. В центре оранжереи располагалось маленькое озерцо. На нём плавно качались белоснежные кувшинки с жёлтыми сердцевинами. К потолку были подвешены небольшие горшки с розовыми, фиолетовыми и красными цветами.
Джордан медленно направился по кругу, кончиками пальцев касаясь головок цветов. Те заколыхались под мягкими подушечками, словно приветствуя его. Беверли обогнул маленькое озерцо и опустился в плетёное кресло-качалку. Его окружали тишина, цветы и одиночество. Для удовольствия ему более ничего и не нужно. Джордан медленно стал раскачиваться, положив руки на подлокотники, путешествуя взглядом по каждому растению. Когда юноша находился в оранжерее, он старался не думать о плохом и том, что его волновало, желая сделать это место уютным благодаря заботе о цветах и позитивным чувствам, наполнявшим в этот момент, но в последнее время раздумья о судьбе родителей настойчиво не давали ему покоя. Джордан не мог не представлять их задумчивые лица, отстранённые от привычного семейного быта, долгие разлуки и недомолвки. В их богатом особняке в Лос-Анджелесе многое изменилось, и это неприятно пятнало даже такое место, как любимая оранжерея.
После того как мать встретила своего Единственного человека, она стала отдаляться от семьи. Теперь её нечасто можно было увидеть в своём кабинете или в общей комнате родителей. Она проводила время с совершенно чужим человеком и даже не скрывала этого. Отец видел, как постепенно уходит от него любимая женщина, но предпочитал не видеть этого, ссылаясь на большое количество работы. Но даже под маской равнодушия Джордан мог увидеть капельки боли в уголках глаз, искажённые губы и подрагивающие от страха неизвестности руки.
Семья Беверли рушилась. А всё из-за одного несчастного человека, который к тому же был простым работягой, гнущим спину в маленьком магазинчике продуктов. Закрывая глаза, Джордан непременно видел перед собой отца с грустными, печальными глазами, на ресницах которых уныло поблёскивали слёзы, пытающегося делать вид, что в их семье ничего не произошло. Но случилось многое, то, что уже никак нельзя изменить. Беверли вздохнул и откинул голову на спинку кресла. Туда-сюда. Качалка медленно клонилась то вперёд, то назад, словно желая увлечь Джордана в объятия сна. Но он не умел спать.
Тут у входа в оранжерею раздался неожиданный звук, и в дверях появился толстый загорелый человек с волосатыми руками и грудью. Он молча вошёл в теплицу и, увидев Джордана, сидящего в кресле, приветливо улыбнулся, показав ряд желтоватых зубов.
— Вы уже здесь, мистер Беверли? Я почему-то так и подумал, что встречу вас здесь.
— А где же мне ещё быть? — усмехнулся Джордан. — Оранжерея — единственное место, которое не даёт мне пасть духом. А дома мне не очень хочется находиться в последнее время.
— Понимаю, — понуро опустил голову мужчина. — А, кстати, ваша матушка только что откуда-то вернулась. Не хотите с ней повидаться? Я бы пока занялся цветами, которые нужно полить.
— Уже? — удивился Беверли и поднял брови. — В последнее время она появляется к обеду или поздно ночью, — задумчиво произнёс юноша, устремив глаза куда-то вниз. — Спасибо вам, Дженкинс, спасибо за заботу!
Джордан вскочил с кресла-качалки, заставив её раскачаться сильнее, и быстрым шагом прошёл через коридор растений к выходу. На ходу он дружелюбно похлопал садовника по плечу, отчего тот довольно засмеялся и широко заулыбался. Мистер Дженкинс был исключением из общества юного мистера Беверли. С этим мужчиной он мог говорить открыто, искренне, несмотря на большое различие в социальном положении. Мистеру Дженкинсу нравилось, что этот парень говорит с ним на равных, а Джордану, что он не видит в нём избалованного богатствами родителей мальчика-малолетку. Вдобавок их отношения подкрепляла общая любовь — любовь к цветам. И за несколько лет общего труда, воссоздания оранжереи, несмотря на то, что разница в возрасте довольно большая, они смогли стать хорошими друзьями. Друзьями, помогающими друг другу.
Поэтому минутный разговор немного поднял Джордану настроение. Пусть это была лишь мелочь, но с ней будущая беседа с матерью казалась не такой тяжёлой. Они просто поговорят, возможно, смогут прийти к общему соглашению. Беверли вышел из теплицы и по тропинке из плоских светлых камней направился к большому зданию с треугольной крышей и большим количеством окон. Чёрная машина, блестящая в утреннем свете, подтверждала слова мистера Дженкинса, но решимости не прибавляла. В последнее время мать стала практически другим человеком, и как разговаривать теперь с ней — неизвестно. Да и захочет ли она вообще обсуждать с сыном её Единственного?
Джордан остановился в двух шагах от широкой входной двери и задрал голову. В окне одной из комнат он увидел силуэт матери, обнимающий что-то большое и мягкое. Беверли сглотнул ком в горле, но всё же решился и взялся за ручку. Она с лёгкостью поддалась, и Джордан вошёл в просторный зал. В левом крыле дома возвышалась белая старая лестница в виде закруглённой змеи, которая вела на верхние этажи.
Миновав служанок, которые натирали паркет и протирали пыль, Джордан поднялся по лестнице, держась за чешуйчатые перила, и вошёл на второй этаж. Родительская комната располагалась сразу же впереди, так что Беверли не пришлось проходить по длинному ветвистому коридору, который соединял весь дом. Джордан без стука нажал на ручку двери, толкнул её и в просторной комнате с обилием дорогих предметов сразу увидел на длинном диване женщину с большим букетом цветов в руках.
В окружении массивной мебели, которая блестела дорогими украшениями, на фоне внушительного семейного портрета, в вечернем платье миссис Беверли была похожа на императрицу, которой до завершения образа недоставало короны. Половину лица женщины с кофейными локонами скрывал пышный букет из розовых роз, дав возможность рассмотреть высокий лоб, ровные дуги коричневых бровей и длинные ресницы, чуть касающиеся белой фольги.
— Мама, — одним словом Джордан разрушил всю сказку, в которую опустилась миссис Беверли, прикоснувшись кончиком носа к лепесткам цветов.
Женщина резко подняла голову, распахнула большие глаза и через секунду приподняла уголки губ. Она медленно отвела от груди букет, бережно положила его на стол и расставила руки, как крылья, желая сомкнуть в объятиях единственного сына.
— Джордан, милый! Я так рада, что ты пришёл! — она сказала это всей нежностью и материнской любовью, которая теплилась в её душе, но эти трепетные чувства не нашли отклика в сердце сына.
Джордан не ответил на слова матери и её приветливый жест, говорящий о привязанности к сыну, остался стоять на месте. Его хмурый взгляд, наполненный невидимой для неё боли и обиды, сосредоточился на миссис Беверли. Женщина выглядела такой радостной и счастливой! Однако эти чувства не принадлежали их семье. Мать постепенно отдалялась, находила радости где-то далеко от них, оставив остальных членов Беверли вести одинокую жизнь в стенах большого дома с кучей правил и запретов.
— Нам нужно поговорить, мама, — без энтузиазма, скорее с нажимом проговорил Джордан, уверенно двигаясь к миссис Беверли.
— О чём ты хочешь поговорить, сынок? — улыбчивое лицо женщины исказилось из-за догадки о теме будущей беседы. — У тебя что-то случилось? У тебя проблемы?
— Да, мам. И не только у меня проблемы! У папы тоже есть проблемы, ты знаешь это? После того как ты стала проводить время с этим человеком, он стал несчастным! Может быть, ты поговоришь с ним?
В комнате возникло тягостное молчание, от которого Джордану стало мучительно смотреть на мать. Женщина ничего не отвечала и только щенячьим взглядом, полным негласной мольбы, оглядывала печальное и одновременно злое лицо единственного сына. Однако же, молчала. Молчала до тех пор, пока Джордан не развернулся и не засобирался уйти прочь от неё, тесно сомкнув губы.
— Я знаю, — тихо ответила миссис Беверли, словно находилась в огромной толпе, но хотела, чтобы эти слова услышал только он. — Я знаю, Джордан.
— Тогда… почему? — губы Беверли предательски задрожали, а глаза заблестели слезами. Джордан нашёл в себе силы обернуться, предварительно смахнув капельки с глаз.
— Он не хочет меня отпускать. Твой отец понимает, что я нашла своего Единственного и больше не буду для него той самой, но не может с этим смириться. Он предпочитает закрыть глаза на это и ничего не делать, — женщина отвела взгляд на цветы и подняла уголки губ. — Но я надеюсь, что ты сможешь меня поддержать, сынок.
— Как ты можешь от меня такого ожидать?! — вскричал Джордан, его глаза округлились. — Ты собираешься уйти к человеку, у которого ничего нет! Ты больше не будешь жить так, как жила раньше! Неужели ты хочешь провести всю оставшуюся вечность в нищете и бедности? А что подумают остальные члены семьи Беверли?! Неужели ты действительно думаешь, что я поддержу тебя? — юноша почти не плакал, слова и громкий голос только сильнее будоражили его не без того взволнованное сердце.
— Сынок, — женщина в два шага оказалась подле сына и нежно обхватила его лицо ладонями. — Сынок, пожалуйста, успокойся. Если бы ты только знал какого человека я повстречала, ты бы сейчас не говорил таких слов! Родной, я действительно хочу стать семьёй для другого человека, но от этого я никогда не перестану быть твоей матерью и хорошим другом для твоего отца. Да, я прекрасно знаю, что у меня больше не будет тех богатств и власти, которые я имею сейчас, но это такие мелочи по сравнению с тем, что я обрела! Джордан, когда ты найдёшь свою Единственную или Единственного, ты обязательно поймёшь меня, но сейчас, прошу тебя, не бро…
— У меня нет никого, — холодно ответил Беверли. Он схватил руку матери, чтобы отстранить от себя, но женщина была куда сильнее Джордана, и её кисть оставалась в прежнем положении — на сыне. — Я не понимаю тебя и не могу понять.
— Я знаю, что есть, — проигнорировав последние слова сына, произнесла миссис Беверли с решимостью в глазах. — У такого прекрасного человека как ты Единственный или Единственная обязательно есть, — женщина стёрла ещё одну слезу с глаза сына и прижалась сильнее. — Прошу тебя, поверь в это так же, как верю в это я.
Беверли сжал пальцы в кулаки. Тело мелко задрожало, как только мать произнесла эти слова, но юноша всё-таки сумел сдержаться и не выплеснуть скопившуюся за эти дни злобу. Джордан кивнул головой и поспешил уйти, чтобы не дать чувствам выйти наружу. Он без лишних слов вышел из комнаты и медленно притворил за собою дверь, стараясь придать движениям напряжённых рук плавность, когда тянул на себя створку. В семье категорически запрещалось хлопать дверями, тем самым демонстрируя свои эмоции, и за столько лет Джордан не осмеливался пойти против этого запрета даже сейчас.
Но оставшись в одиночестве, плечи юноши поникли и затряслись сильнее, чем прежде. Из глаз предательски потекли слёзы с новой силой, которые Джордан пытался вытереть рукой, но для его стараний их поток был слишком сильным. Осознание, что скоро всё в их семье изменится, пришло новым приливом, более горьким и печальным. Но вместе с этим солёным чувством младшего Беверли не могла не трясти злоба, вызванная последними словами матери. У него будет Единственный? Но у него на теле нет ни имени другого человека, ни хоть какого-нибудь другого намёка, который бы рассказал ему о его Истинном человеке. Джордан всю жизнь проведёт в одиночестве, он давно с этим смирился, и это даже к лучшему. Единственные не приносят ничего кроме боли и разрушения. В этом он уже убедился.
«Лучше уж остаться одному», — подумал про себя младший Беверли и шмыгнул носом, и как раз справа по лестнице раздались неторопливые шаги одной из горничных.
Не зная для себя почему, Джордан бросился на следующий этаж, молясь не встретить никого по пути. Никто не должен видеть его зарёванным, уж тем более это касалось простых слуг. Но к счастью, на ступеньках на третий этаж никого из прислуг не оказалось, и Беверли спокойно выдохнул, примкнув к стене, а затем сполз вниз.
Его красные на бледном лице глаза устремились вверх и зацепились за выгравированные золотые строки:
«Любовь — это когда двое едины. Когда мужчина и женщина превращаются в
ангела. Это — небо!»
Они принадлежали Виктору Гюго и являлись любимой цитатой одного из предков семьи Беверли. Сколько помнил себя Джордан, цитата этого писателя всегда отзывалась в его душе теплом и удовлетворением. Да, его родители были тем самым ангелом, про которого говорил Гюго, но теперь этого неземного, но прекрасного существа больше не существовало для него. Одно осталось без другого, и это «одно» теперь торчало в кабинете и пыталось справиться со своими мыслями, зарывшись в важных бумагах и делах. А «другое» по-прежнему составляло ангела, но теперь с другим человеком.
Джордан резко вспомнил об отце, которого не видел со вчерашнего утра, и быстрым движением руки стёр слёзы. Сейчас он должен поддерживать его, а не плакать как маленький мальчик. Беверли сделал глубокий вдох, настраиваясь на ещё один напряжённый разговор, а затем встал и уверенной походкой, чуть сжав кулаки, прошёл к отцовскому кабинету. С минуту он постоял перед дверьми, прислушиваясь к звукам изнутри кабинета, но ничего не расслышал. Тогда Беверли постучался и, услышав удовлетворительный ответ, нажал на ручку и зашёл внутрь.
Рабочая комната отца была небольшой, но хорошо обставленной. В больших шкафах стояла литература, состоящая из трудов политиков США. Напротив них стоял массивный стол, выкрашенный в насыщенный коричневый цвет, с виду напоминающий букву «Т». За ним стояли два американских флага с левой и правой стороны, и на стене висел портрет Джеральда Р. Форда. За столом сидел сгорбленный бледный человек с впавшим лицом, который быстро что-то писал в небольшом коричневом блокноте, прикрывая голову рукой, словно его поразила мигрень. Он был окружен бумагами, книгами и пустыми бокалами, в которых темнели недопитые остатки крови.
Когда Джордан переступил порог комнаты, отец опустил руку, сверкнул глазами, словно почуяв опасность, а потом, увидев лицо сына, опустил плечи, выпрямил спину и произнёс:
— Тебе что-то нужно, Джордан? — отец старался говорить бесстрастно, ровно и чётко, но нотки волнения проскальзывали в той дрожи, что не могли удержать его губы, отчего глаза поблёскивали печальным блеском.
— Я хотел поговорить с тобой, — младший Беверли прошёл вглубь комнаты и выдвинул из-за стола один из стульев, который стоял ближе всего к отцу.
Господин Беверли вздохнул. Видимо он уже предполагал тему разговора, которую предпочёл бы не обсуждать с сыном, считая его наивным и бестолковым в подобных делах. Мужчина скривил губу, бросил ручку на стол и сложил руки в замок. Джордан быстро уловил заметную перемену, произошедшую в отце, но всё равно расположился подле него и сложил руки в напряжённый замок.
— Я хотел бы поговорить с тобой о матери.
— В таком случае, — начал отец, повернув к сыну голову, — мне не о чем с тобой разговаривать. Это только наши дела, и тебе незачем в них лезть.
— Но я ваш сын! Меня это тоже касается, — настаивал Джордан, теряя терпение по мелким драгоценным крупицам. — Она хочет уйти к тому мужчине, а ты только и делаешь вид, что работаешь, и ничего не хочешь обсуждать. Так нельзя, отец, ты должен поговорить с ней! Ты должен уговорить её остаться! — юноша повысил голос на отца, хоть никогда этого не делал, но сожалеть о совершённом поступке было уже поздно.
Мистер Беверли медленно повернул голову, сильнее сжал пальцы и гневно сверкнул глазами. Он весь напрягся, развернул плечи и властно произнёс:
— Какое ты имеешь право вмешиваться в наши с матерью дела?! И с чего ты вообще взял, что она куда-то уйдёт? Она останется здесь, где ей и место, и ничего не произойдёт!
— Ты ошибаешься! — крикнул на весь кабинет Джордан, поражаясь наивности отца и его нежеланию признавать реальность. — Она уйдёт от тебя и будет с тем человеком!
Мистер Беверли изо всех сил, оскалив зубы, грохнул кулаком так, что ручки и карандаши, лежащие возле него, подпрыгнули и покатились вниз. Раздался звонкий звук, знаменующий, что часть предметов упала на пол и осталась лежать где-то под столом. Отец побагровел, навис над сыном и схватил его толстыми волосатыми пальцами за воротник свободной белой рубашки. Джордан задрожал, но упорно не отводил испуганного взгляда от сверкающих молниями глаз мистера Беверли.
— Замолчи! — крикнул отец, и его крик наверняка разнёсся по коридору. — Пошёл вон, паршивый мальчишка! Катись к чёрту!
Он швырнул сына назад, но, Джордан вовремя успел ухватиться за край столешницы и сохранить равновесие на пошатнувшемся стуле. Его сердце стучало громко, казалось, бешеный ритм вот-вот услышит отец, но гневный взгляд отца и испуганный Джордана были прикованы намертво, из-за чего внимание старшего Беверли занимало создавшееся особенное соприкосновение. А сын только и видел в таких усталых серых глазах выцветшую боль и печаль, которая не давала окрасить душу в более яркий цвет. И сердце юного Беверли преисполнилось новой лавиной боли, отчего тот больше не мог говорить с отцом резко и сердито.
— Отпусти меня, — прошептал он, и мистер Беверли отпустил сына, не дав ему упасть.
Больше они не произнесли друг другу ни слова. Джордан безмолвно вышел из комнаты, обернувшись лишь на пару мгновений и застав отца в прежней страдальческой позе, притворил за собой дверь и застыл на месте. Его взгляд был устремлён в натёртый прислугами пол, но видел он перед собой воспоминания семьи. Такой, какой она была раньше, больше не будет. Что теперь станет с домом, когда мать уйдёт к своему Истинному? Что станет с отцом и им? Как воспримут остальные члены семьи Беверли уход матери?
Джордан вздохнул и медленно направился по лестнице вниз, не переставая думать об унылом будущем. Старшим членам семейства точно не понравится решение миссис Беверли уйти из семьи к простому работяге. Они обязательно будут её уговаривать остаться, говорить о репутации, напоминать о могуществе их семьи и статусе, значимости в политических кругах, трясти деньгами. Столько людей соберётся в одном доме и все они… Джордан ахнул, замерев на месте, представив то количество членов семьи, против которых должна будет выступить миссис Беверли. Совсем одна! И никто её не поддержит, это так ужасно! Юноша вернулся к словам матери, которая надеялась на помощь сына, но Джордан только скривился. Если бы он только сам был за неё! Но это просто невозможно.
С другой стороны Джордан даже представить боялся, что матери придётся сдерживаться перед столькими людьми. Соберётся человек двести, не меньше. И все они будут против.
«Что мне делать?» — в отчаянии подумал он, но провидение не подсказало ему нужный ответ.
Джордан зажмурил глаза и закрутил головой, стараясь прогнать все подобные мысли и вообще не думать об этом, но те только сильнее распаляли воображение. Пока он не примет решение, он не найдёт себе покоя. «Смогу ли я когда-нибудь сделать это? Поддержать маму?» — он понимал, что так для неё будет лучше, но всё его существо восставало против этого. Не мог он просто. Не мог.
Беверли вдохнул беспомощность, сковывающую тело, подошёл к маленькой полочке с обувью и переобулся в свободные сандалии. Мысли плавно притекли к идее немного прогуляться по душному Лос-Анджелесу, побродить среди высоких домов и вдохнуть повседневную жизнь обычного человека, которая была источником вдохновения для многих известных людей. Он взял шляпу с широкими полями, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, оглянулся напоследок и поник плечами.
Джордан толкнул входную дверь и вышел из тёмного дома в солнечную улицу. Встретившись взглядом с мистером Дженкинсом, который стоял с лейкой неподалёку от оранжереи и печально смотрел на юного Беверли, Джордан кивнул ему и вышел за ворота, любезно открытые только что приехавшим шофёром. Юноша направился вниз по тропинке и оказался возле дороги.
За границей дома Беверли жизнь гудела, шла, разговаривала, звучала, тогда как в особняке она тянулась подобно резине. Джордан приподнял полы шляпы и закрутил головой то в одну сторону, то в другую. Перед ним неспешно шли люди, увлечённые своими делами, громко смеясь и разговаривая. Сначала Беверли проследил взглядом за матерью и дочерью, сцепившихся за руки, затем за мальчиками лет одиннадцати-двенадцати, за девушками и влюблёнными парами. Джордан вмиг ощутил себя в обществе этих людей лишним, так как он никогда не мог свободно гулять вместе с матерью, а настоящих друзей и любимой девушки у него не было. В его распоряжении была только оранжерея, которой Беверли уделял все свободное время, куча особняков, раскиданных по всей стране, деньги, светские мероприятия и одиночество.
Грусть, которая теплилась в душе Беверли, новыми унылыми мыслями только приумножилась. Источник очевидных фактов — жизнь, стоит только посмотреть на неё под другим углом. И тем не менее Джордан решил двинуться дальше, не желая возвращаться домой под напором эмоций. Он зашагал по улице с лицом довольно напряжённого человека, глядящего на мир без улыбки, размахивая руками и смотря только вперёд.
***
Беверли-Хиллз, город, окружённый Лос-Анджелесом, славился не только известными личностями, такими как Чарли Чаплином, Томом Миксом и другими популярными людьми, которые проживали в этом городе, но и богатством, назойливо бьющимся в глаза, куда не повернёшь голову. Джордан, приезжающий сюда вместе с родителями каждый год, знал этот город вдоль и поперёк, но в последнее время его общение с высшим обществом свелось к минимуму, а поездки в интересные места со сверстниками давно прекратились, из-за чего многие изменения за прошедшие годы прошли мимо его взгляда. Поэтому вовлечённый в идею погулять по Беверли-Хиллз, тем самым отвлечься, он в первую очередь решил пройтись по Родео-драйв, а потом отдохнуть в парке Грейстон-Мэншен.
Новые мысли, пришедшие в голову, способствовали ускорению шага Джордана, и Беверли довольно быстро вошёл в Родео-драйв. За последние годы в нём мало что изменилось, но одно, что прочно укоренилось в его памяти — это обилие дорогих машин. Богачи не утруждали себя походом пешком, предпочитая великолепным дорогим автомобилем кричать о своей состоятельности и наличии в карманах огромных денег, которые сами собой приковывали к себе уважение со стороны таких же напыщенных богачей, как и они сами. Проходя по тротуару, Джордан с неожиданностью для себя увидел на дороге Беверли-Хиллз блестящий «Chevette от Chevrolet», выпущенный в этом году. Если верить газетам, этот автомобиль мог разгоняться до тридцати пяти миль на галлон по шоссе. Толстяк, сидящий за рулём этой диковинки, просигналил Джордану и покатил дальше, посмеиваясь вместе с каким-то пассажиром на соседнем сидении. Беверли махнул рукой в знак приветствия и пошёл дальше. Ещё несколько шагов, и он увидел новую «Rivera», которая от своей предшественницы шестьдесят третьего года была гораздо наглее и больше размером.
Далее, вышагивая по тротуару, Джордан перестал засматриваться на типичный показатель роскоши и приподнял шляпу, чтобы внимательно рассмотреть ближайшие здания. Он широко улыбнулся, как только глаза увидели внушительный легендарный отель Беверли-Хиллз «A Four Seasons Hotel». Задрав голову, Джордан с поднятой головой и прищуренными от солнца глазами смотрел на гигантское здание с большим количеством окон. Главный вход отеля красиво обрамляли колонны, а далее в две стороны тянулись белые арки с резными узорами. В этом отеле частенько останавливались родственники семьи Беверли, но в этот раз при виде гостиницы Джордан сразу вспомнил про Викторию Грант. Для неё этот отель был привлекательным тем, что в нём когдато остановился сам Элвис Пресли, обожаемый девушкой певец. Джордан вновь улыбнулся и направился дальше, положив руки в карманы брюк, думая о подруге. Вроде как в Лос-Анджелес должен был прилететь её отец.
С этими мыслями, которые заняли голову на недолгое время, юноша направился по улице Via Rodeo. Эта часть Родео-драйв, аккуратно вымощенная брусчаткой, привлекала оригинальными зданиями причудливых красот, двуглавыми уличными фонарями в итальянском стиле, украшенными петуньями, большим количеством магазинов и главными достопримечательностями — знаком Via Rodeo и фонтаном в южной части улицы. Via Rodeo могла напомнить живописные декорации в фильмах, и Джордана никогда не покидало ощущение, что где-то здесь скрывается режиссёр со съёмочной аппаратурой. Здесь было множество магазинов с завлекающими витринами. Например, за прозрачными стёклами скрывались манекены в дорогих одеждах, а в других — ювелирные украшения для жён преуспевающих бизнесменов и политиков.
Не доходя до витрины одного из таких ювелирных магазинов, Джордан неожиданно наткнулся взглядом на две фигуры. Они негромко между собой переговаривались и улыбались. Беверли узнал в них Викторию Грант, которую недавно вспоминал возле отеля, и её широкоплечего отца мистера Гранта. На девушке было надето строгое коричневое платье с белым воротничком и короткими рукавами, подхваченное тканевым поясом того же цвета. Ноги были облачены в лёгкие чёрные сандалии на маленьком каблучке. Причёска, привлекающая внимание, поразила Джордана сильнее всего: вместо распущенных волос или низкого хвостика на голове подруги были заплетены косы, похожие на две шевелящиеся капли. Её глаза лишь чуть-чуть прикрывала чёлка.
Такое необычное перевоплощение, несвойственное зажатой Виктории, ясно говорило о перемене настроения. И, как догадывался Джордан, оно было вызвано приездом дорогого для девушки человека или, если точнее, вампира — отца или же известного США конгрессмена — Питера Джонса Гранта. Этот вампир нисколько не напоминал с виду важного деятеля или какое-нибудь значимое лицо. Совсем наоборот: лицо мистера Гранта всегда искрилось дружелюбием и улыбкой, несвойственными серьёзному дипломатическому лицу. Он скорее напоминал обычного американца: уложенные на бок волосы, спрятанные под небольшой шляпой, клетчатый костюм, безупречно сидящий по фигуре, портфель и улыбка. Увидев его впервые, никто бы не подумал, что в руках он держит миллионы, живёт в большом родовом доме семьи Грант в Вашингтоне и решает политические вопросы. Джордану мистер Грант нравился куда больше, чем его жена — миссис Грант. Она держалась строго и серьёзно, он — искренно, с хорошим настроением в любое время суток, показывая свою любовь единственной дочери.
И действительно, рядом с ним Виктория вела себя абсолютно иначе, нежели с матерью. Она смеялась глазами, изредка позволяла себе вставить в разговор шутку, бесконечно льнула к отцу и менялась до неузнаваемости. Смена причёски, привычной юбки и жакета, улыбка на лице — это уже возможность увидеть её под другим углом. Но все эти изменения показывались только тогда, когда мистер Грант находился рядом.
Сейчас они вместе стояли возле витрины ювелирного магазина, и мистер Грант, деловито уперев руки в бока, придирчиво рассматривал предмет на витрине и кивал головой. В конце концов, вампир потянул за ручку двери, и вместе с дочерью скрылся в магазине. Лишь только они исчезли из виду, Джордан позволил себе неспешно двинуться дальше. Вид двух членов семьи Грант взволновал мысли о своей семье.
Он размышлял о матери, об отце, о семье Беверли в целом и какие трудности им придётся пережить. Старшие члены семьи будут недовольны поступком урождённой Беверли, станут упрашивать остаться и не рушить построенную семью, но мать… да, нечего и думать, она уйдёт. Что бы она не оставила за собой, боль или принятие, она уйдёт. Вот только после этого путь в дом Беверли ей точно будет заказан. И когда они вновь увидятся?
Джордан закрутил головой, не желая думать об этом, поспешил уйти из этого места. Как никогда раньше ему хотелось утонуть в спокойном буйстве цветов и растительности, опуститься в шелест листов и слушать только тишину. Джордан быстрым шагом, почти бегом направился по направлению к парку Грейстоун, чтобы разорвать ужасный круг этих мыслей.
Он более не смотрел на красивые дома, не отвечал улыбкой и взмахом руки на проезжающие мимо машины, не любовался этим чудесным богатым местом. В голове только пустота, которую Джордан так упорно старался удержать, а мысли о матери, семье и будущем, которая грозит всем им, оккупировала эту тишину плотным кольцом. И поскорее, поскорее бы парк Грейстоун, поскорее бы оказаться в пленительных ароматах!
Джордан шёл вперёд, сворачивая то тут, то там, с плотно сжатыми губами и маленькими бисеринками на кончиках ресниц, засунув руки в карманы, спрятавшись от всего мира. Казалось, он готов отвернуться от всего мира, но дать волю пылким чувствам только для цветов. Некоторые из знакомых Джордана или друзей семьи останавливали его, желая поздороваться и поговорить, пригласить к себе в гости, но юноша старался быстро от них отделаться, притворно улыбаясь и уклончиво отвечая на вопросы, и шёл дальше. При этом после каждой такой встречи он всё время думал о том, что поэтому кроме Виктории у него и нет друзей. Он одинок, но по-своему. У него есть цветы.
Но вот долгожданный парк Грейстоун. Видны зелёные лужайки, клумбы с яркими цветами и апогей, стоящий в этом великолепии — особняк Грейстоун, на который стремились посмотреть туристы по приходе в это место. Джордан видел его не один раз в жизни, из-за чего спустя время он совсем перестал его интересовать, и первым делом направился к одной из клумб с фиолетовыми и розовыми петуниями. Впервые за это непродолжительное время, которое показалось ему вечностью, он улыбнулся поистине искренне. Мрачные глаза от тяжёлых раздумий заискрились, прояснились, руки сами собой потянулись к шёлковым головкам цветов.
В эту минуту он выглядел как человек, долго не пивший воды. Цветы казались ему живительным источником, благодаря которому плохие мысли отходили на неприметный задний план, а душа наливалась заразительным блеском, видным чувствительному человеческому глазу. Джордан упал на колени и наклонился к цветам, чтобы вдохнуть их аромат. Лепестки цветов нежно прикоснулись к его носу, защекотали, и юноша только сильнее заулыбался.
— Как же хорошо! — прошептал он, отстранившись от лепестков и теперь просто наблюдая за их мерным колыханием. В этот момент Джордан подумал, что, если бы эти цветы в парке Грейстоун были музыкальными инструментами, то какую бы музыку сыграли? Эта мысль окончательно расслабила его напряжённую душу — Беверли вздохнул спокойно. — Как здесь здорово! — воскликнул он в последний раз и поднялся.
Джордан решил немного погулять по парку и полюбоваться другими цветами. Их широкое многообразие восхищало его внимательный к цветам глаз и само собой отталкивало нежелательные мысли. Беверли снял шляпу, и, сунув руку в карман, не спеша зашагал по ровной дорожке.
Парк Грейстоун отличался от других парков не только красивыми цветами, но и большой территорией с интересными и живописными местами. Здесь можно было полюбоваться огромной усадьбой, фонтанчиками, водоёмами, архитектурой, прудами с мелкой рыбёшкой, черепахами и уточками. А если пройтись до смотровой площадки, то можно было снять на камеру открывающийся как на ладони Беверли-Хиллз.
Дойдя до небольшого резервуара с водой, к которому склонилось раскидистое дерево, Джордан стряхнул пыль с бортика и расположился на краю. Беверли чуть наклонился, словно желая рассмотреть дно резервуара, и с мутной глади зелёной воды на него посмотрело расплывчатое лицо с широкой улыбкой. Оно не было омрачено никакими мыслями, в нём читалось выражение вдохновлённого прогулкой и местными красотами человека. К нему пришла мысль: «Что было бы, оставшись я здесь навсегда? Минули бы меня проблемы?» И ему с тоской приходил один-единственный ответ: нет. Жизнь — череда испытаний, и проблемы в семье — лишь одно из многих, что ждёт его на пути. А жизнь у него будет долгая, вечная, которая не позволит Джордану спрятать голову в песок. Надо решить здесь и сейчас какую сторону он выберет. Останется ли он при мнении всего семейства Беверли, что мать просто обязана остаться, или вместе с ней ступит на скользкую дорожку? Что говорят ему чувства? А что говорит ему сердце? Джордан закрыл глаза, пытаясь лучше прислушаться к ощущениям.
Но неподалёку от него послышался девичий смех. Он раздался за деревом и за каменным забором, отгораживающим одну часть парка от другой. Смех показался Джордану знакомым, поэтому он тихо прошёл к забору, положил на него руки и вытянул шею, встав на цыпочки. Оказывается Виктория с мистером Грантом тоже пришла в парк Грейстоун, чтобы отдохнуть и отвлечься от тяжёлых мыслей. Девушка ела мороженое в вафельном стаканчике, а мистер Грант, склонившись к ней, с весёлой улыбкой рассказывал какую-то историю. Виктория беззаботно смеялась, не обращая внимания на остатки мороженого на уголках рта, а её отец вторил ей таким же звонким смехом и обнимал двумя руками.
Джордан понял, что страстно хотел бы, чтобы и его мать также проводила с ним время и обнимала, улыбаясь во все тридцать два зуба. Может быть сейчас, именно в эту минуту, когда семья Беверли претерпевала не лучшие моменты в жизни, она хотела бы, не заботясь о будущем, также находиться рядом и смеяться во весь голос. Джордан рассказал бы ей о недавней встрече с
Викторией в центральной библиотеке в Лос-Анджелесе, и она бы удивилась, что её сын вообще соизволил посетить такое место, об отце подруги, который недавно приехал навестить дочь, и миссис Грант захотела бы тоже навестить старого друга.
Джордан понял, что слишком долго не видел светлой улыбки матери и принял решение непременно поддержать её в решении, которое она приняла. Пусть ему больно, зато ей будет хорошо. Сейчас её нужно отпустить. Юноша перестал наблюдать за счастливым отцом и её дочерью и вновь сел на бортик резервуара. Взяв телефон, он набрал номер матери и пригласил вместе прогуляться по парку Грейстоун и поговорить.