«Временами ты просто ужасный лазутчик, ты знаешь?»

Проклятье. Нет, он помнил, что у Ретта на редкость острый слух — когда ему это было нужно — однако Астарион все же надеялся, что бравый атаман так и болтает со своей дражайшей гитьянки. Или давно спит. Или…

«Что ты здесь делаешь?» — вместо привычного «о, это ты, моя радость!» буркнул Астарион.

«Отбываю, — криво ухмыльнулся Ретт, подкидывая ветки в костер. — Поменялся дозором с Кей. Но ты не увиливай, болезный. В курсе, что подслушивать нехорошо?»

Проклятье! Остатки крови отлили от лица.

«Я не подслушивал! — зло прошипел Астарион — и запнулся, когда атаман бросил на него взгляд исподлобья. — Я-я… Я просто…»

«Проходил мимо, ясен хер, — фыркнул Ретт и, глубоко вздохнув, махнул ему рукой. — Ну ладно. Иди сюда».

Что? Еще чего! У него много дел. Он… он…

«Кудряшка, — произнес Ретт вкрадчиво, — хватит вертеть хвостом. Нам рано или поздно придется поговорить. Так не лучше ли, если это случится «рано», чем «поздно», а?»

Философ, увещеватель, пф. Будь воля Астариона, он бы с ним не то что говорить, видеться бы никогда не стал. Впрочем, в чем-то атаман прав. Они не могут избегать друг друга чисто физически — лагерь для этого недостаточно велик. И они должны прикрывать друг другу спины — просто, чтобы выжить. «Прости ты его уже… Хватит дуться…» Ни за что! Гордо вскинув подбородок, Астарион присел на бревно около атамана. Недостаточно близко, но и не слишком далеко. Кхм, будто был какой-то особый выбор, на чертовом куске дерева тесно даже вдвоем!

Давно перевалило за полночь, и тьма накрыла лагерь густым черным покрывалом, растушевывая контуры вещей и размывая границы тьмы и света. Стояла тишина. Кроме треска костра, храпа Карлах и редких воплей ночных птиц вдалеке, слышно только спокойное дыхание атамана. Ублюдок не спешил начинать разговор, а Астарион… ну…

«Э-это, — хрипловато произнес он, глядя исключительно в огонь. Чем быстрее я с этим покончу, тем лучше. — Это было весьма… неожиданно. Если все это, разумеется, правда».

«Мерка по себе — дурной тон», — резковато заметил Ретт.

Астарион вскинулся — и оторопел. Прозрачно-голубые глаза, темные и холодные, были устремлены прямо на него.

«Как иначе я мог с ней говорить? — негромко, низко произнес Ретт. — Как еще можно говорить с человеком, чье сердце разорвано в клочья? — он немного помолчал, поджав губы, а после продолжил раздраженно, почти зло: — Я безмерно уважаю чужие традиции, но сейчас, попадись мне кто-нибудь из ясельных наставников, придушил бы на месте. Лаэзель хребет сломали пополам, а душу вынули, изгваздали и перемололи! Ей плохо, ей горько, ей больно! И она не может — не смеет! — это показать, потому что это, видите ли, признак «слабосилия и никчемности»! Каньйак!…»

Ретт оборвал себя на полуслове. Протер лицо, перевел дыхание. На его щеках выступил темный румянец, глаза ярко засверкали в свете костра. Скулы обозначились четче, подбородок отвердел. Золотистые густые волосы горели, как… так, какого черта!

Астарион, нахмурившись, мотнул головой и прочистил горло.

«Ты очень серьезен, радость моя, — заметил он с вымученным смешком, поправляя манжеты новенькой рубашки, которую они выменяли у проезжавших по тракту торговцев. — Чрезмерно, я бы сказал».

Благородный дуралей, что с него взять. Ретт такой же герой-клоун, как рогатый лорденыш-колдун. А какой был потенциал, какой…

«Козел, — невесело фыркнул Ретт. — Какой же ты козел, Кудряшка. Разумеется, я серьезен. Потому что ситуация серьезна. Потому что, в отличие от некоторых, я знаю, когда нужно проявить внимание и тепло».

Очередной удар посоха, очередная дрожь, сотрясающая хребет. Однако на этот раз она не прошла, но осела в кончиках пальцев. Да как он… Да что он…

«Внимание? Тепло?! — Астарион подскочил, как ошпаренный, сверкая глазами. — Да как ты смеешь, высокомерный ублюдок! Как ты смеешь говорить такое мне! Ты даже не представляешь, через что мне пришлось пройти! Не представляешь, что я пережил!»

«Не представляю, — напряженно произнес Ретт, глядя на него снизу вверх. — Ты ж мне ничего не рассказываешь».

«Ха! Зачем? — прошипел Астарион. — Зачем тебе это? Что тебе нужно?»

«Ты! — прорычал Ретт и тоже поднялся на ноги. С его стороны это выглядело… намного эффектней, надо признать. — Мне нужен ты, балда!»

Еще удар, мощный, зубодробительный. Бред. Абсолютный, гребаный бред. Он почти сказал это, почти прокричал — но тут Ретт схватил его за плечи. Сильные горячие руки стиснули так, что невозможно было пошевелиться. Хозяйский посох ударился о затылок, и в ушах зазвенело. Что-то встало поперек горла, что-то колючее, плотное, ни сглотнуть, ни выплюнуть. Нож в палатке, промелькнуло в голове. Не могу ударить, а если укушу…

У него дрогнули колени, и хватка на плечах ослабла.

«Черт, — прошептал Ретт, резко побледнев. — Вот сука, нет. Астарион, — он слегка его встряхнул, — эй, парень, не исчезай. Смотри на меня. На меня».

«Что тебе нужно? — выдохнул Астарион не своим голосом. — К чему все это? — К чему все эти подарки, объятия, слова, кровь? — Почему ты просто не…»

«Что? Изобью тебя? Изнасилую? — процедил Ретт, глядя прямо в глаза. — Ты бы этого хотел? Чтобы я вел себя, как этот подонок? Так было бы легче, верно?»

Да, намного. Мощные плечи, литые мускулы, твердый кулак. От одного хорошего удара останется синяк, который может не проходить неделю. От нескольких — рана, которая не заживет месяц. Мгновение агонии из старых добрых времен. Порой Астарион почти жаждал, чтобы Ретт сделал это.

Как в один миг все стало бы просто.

«Привычки, мой дорогой, — враз ослабшим голосом прошептал Астарион и улыбнулся дрожащими губами. — Тяжело избавиться от них после двухсот лет дерьма. Абсолютного, чистейшего дерьма».

«Я понимаю, — произнес Ретт, помолчав. — Однако это не повод сдаваться».

«О, да, — тонко — и надрывно — хохотнул Астарион. — Как легко это сказать, правда? Просто, словно…»

Хлоп! Мир померк и вспыхнул темными искрами. Что?.. Ч-что произошло?.. Щека медленно налилась жаром.

«Хватит, — произнес Ретт хмуро, почти грозно. — Хватит изображать из себя всемудрую жертву, а из меня — жестокосердного мудака. Я не для этого доставал тебя из чистейшего дерьма. Не для этого прикрывал в бою, отдавал кровь и прижимал к себе, чтобы не было слышно, как ты кричишь во сне. Не для того, чтобы уже в который раз получать когтями по морде».

«Никто не просил тебя об этом! — прошипел Астарион, дрожа и пылая, и попытался извернуться. Он ударил меня. Он. Ударил. Меня. — Я не просил тебя об этом! Думаешь, ты теперь герой, и я должен тебе…»

«Нет, — неожиданно спокойно произнес Ретт. — Никакой я не герой — за свою жизнь я натворил много всякой херни. Но и полную сволочь, которая жаждет использовать тебя, как послушный инструмент, я из себя слепить не позволю, — атаман помолчал, покусывая губу. — Скажи, я когда-нибудь делал тебе больно?»

«Еще не вечер!» — вспылил Астарион, рванулся прочь, но его удержали.

«Обманывал? Лгал? Предавал? — настойчиво продолжал Ретт. — Манипулировал?.. По-моему, эта привилегия целиком и полностью твоя».

«Э-это… Это не объяснение! — сдавленно возопил Астарион, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Надо бежать. Быстрее, быстрее! — Никто и никогда не станет спасать незнакомца просто так! Никто, кроме наивных дураков и пустоголовых героев!..»

«Даже если человек тебе нравится?» — мягко перебил Ретт.

Слегка склонив голову на бок, атаман внимательно разглядывал его лицо. Как мы близко, внезапно осознал Астарион. Давно мы стоим так близко? Взгляд Ретта, его пульс, его запах… мокрая шерсть, запекшаяся кровь, оружейная смазка… только сейчас он осознал, что вцепился атаману в грудь, прорвав рубаху насквозь, и… стоп. Неужели?..

Ты же сказал, что… Ты заявил, что…

«Ты сказал «нет», — ровно напомнил Астарион, совсем уже ничего не понимая. — Никакого секса, никакой…»

«Нахуй секс, — рыкнул Ретт. — Нахуй лесть, флирт и прочую чушь. Ты, — его губы тронула улыбка, — просто чудо, не спорю. Лицо — бледный ореол в оправе из шелковистых кудрей, глаза — два рубина с сердцевиной из танцующего пламени; фигура точеная, гибкая и грациозная, как у дикого кота. Воплощение эльфа, Коррелон, сошедший со звезд… но ведь это только тело. Оболочка, которой грош цена, уж ты-то знаешь».

Ретт отступил, отпустил его плечи, сжал предплечья, слабо, ненавязчиво. Отличный момент, чтобы вырваться. Толкнуть, пнуть — и бежать. Спрятаться в руинах, за скалами, сидеть там, не высовывая носа, пока не займется рассвет…

Астарион не сдвинулся с места.

«Мне не нужно твое тело, — объяснил Ретт, мягко поглаживая его большими пальцами. — Я хочу твою душу. А душа у тебя такая, что, ну…»

«Ее нет, — хмыкнул Астарион, ощутив на языке привкус горечи. Так это не игра. Это просто… — У вампиров нет души».

«То же самое говорят про рыжих, женщин и ростовщиков, — усмехнулся Ретт, и в глубине его прозрачно-голубых глаз мелькнул странный огонек. — Чушь, как и большая часть народных баек. Все у вас есть, уж я-то знаю».

Святые небеса. До чего наивный дурак. Я был о нем много лучшего мнения. Впрочем, даже лучшие порой совершают досадные промахи. Астарион с трудом удержался от тяжелого вздоха.

«Радость моя, — вкрадчиво произнес он, — откуда тебе знать? Думаешь, ты можешь делать вывод о сущности вампиров на основе двух неполных месяцев общения с одним вампирским отродьем? Милый, это же ерунда».

«Конечно, ерунда, — кивнул Ретт. И по его лицу поползла широкая ухмылка. — Именно поэтому я буду делать вывод на основе двух неполных месяцев общения с одним вампирским отродьем — и тридцати двух неполных лет с дюжиной вампирских отродий и одним вампиром-лордом».

Ч-что?.. Нет, погодите. Что?! Видно, все его… внутреннее состояние красочно отразилось на лице. Так как проклятый атаман, бросив на него один-единственный взгляд, от души расхохотался.

«Давай-ка присядем, болезный, — улыбаясь, предложил он. — Чувствую, у тебя будет много вопросов».

***

«Откуда? Как? Где?.. Что ты несешь, ублюдок?!»

«Ну вот. Я же говорил».

С легкой ухмылкой, Ретт подбросил веток в костер и потянулся за трубкой в кармане рубахи. Чудом они не разбудили своими разборками весь лагерь. Атаман даже умудрился сходить за водой и сушеными травами. Отвар был горьковатым на первый вкус, а на второй — отдавал пеплом. Ретт, заметив, как Астарион морщится, принес баночку меда.

«М-м-м, — втянув воздух носом около его уха, протянул он. — Чудесные духи. Откуда ты их берешь?»

«Делаю сам, — проворчал Астарион, отпивая горячего. С медом стало намного терпимее; даже по-своему вкусно. — Из меня вышел бы неплохой парфюмер, если бы не… некоторые небезызвестные обстоятельства… Но ты! Не смей, не смей уходить от темы!»

«В мыслях не было, — улыбнулся Ретт, поджигая табак и закуривая. — Я как раз хотел заметить, что духи хоть и чудесные, но с твоим запахом не сравнятся. Большая просьба — когда придешь попить в следующий раз, не душись так сильно. Не покидает ощущение, что меня кусает розовый куст».

«Прошу прощения? — взвился Астарион. — Хочешь, чтобы не покидало ощущение, что тебя кусает гниющий мертвец? Хорошо! Только для вас, насыщенная трупная вонища — причем, абсолютно бесплатно!»

Не считая раны от укуса и нескольких глотков драгоценной красной жижи. Ретт с ухмылкой покусывал край мундштука; клубы дыма отбрасывали живописные тени на его лицо.

«Эта, как ты говоришь, «вонища» со мной чуть ли не с самого рождения, — заявил он и потянулся подкинуть сухие ветки в огонь, — с того самого момента, как прохладные пальцы коснулись моего лица, а тонкие руки прижали к худой груди. Я привык к этому… своеобразному душку, так что меня он абсолютно не смущает. Даже нравится: напоминает о доме. А ты… — он поколебался мгновение, но все же добавил: — Когда ты у меня под боком, я чувствую что-то вроде… умиротворения, что ли».

Тени так и плясали — вокруг костра, на скатах палаток, на лице Ретта. Это выглядело так же потусторонне странно, как все, что только что произнес этот сумасшедший. «…с самого рождения… прижали к худой груди… душок…»

«Дом? Умиротворение? — Астарион от шока едва не захлебнулся воздухом. — У твоей шеи — прямо у яремной вены! — из ночи в ночи оказывается рот, полный бритвенно острых клыков! Любой другой был бы…!»

«Кудряшка, — мягко перебил Ретт, глянув на него равно раздраженно и насмешливо, — как, по-твоему, вышло, что высший кровосос оказался рядом в довольно трудный и уязвимый момент моего появления на свет?»

Трагическое стечение обстоятельств. Эти монстры слетаются на боль и кровь, как стервятники на падаль. Впрочем, он догадывался, что это неправильный ответ — и предчувствие его не обмануло.

«Дядя Айзек принимал роды у моей мамы, — слегка улыбнулся Ретт. — Он был тем, кто вытащил меня на этот проклятый свет и передал в родительские объятия. «Любой другой», говоришь? Я — крикун, которого укачивали руки мертвеца. Я — хулиган, который путался в подоле одеяний, скрывающих проклятое создание от солнца. Я — стервец, который дергал голодного хищника за волосы, выклянчивая историю далеких-далеких времен. В десять лет я предложил ему меня укусить, в пятнадцать — заставил его это сделать, — его улыбка стала шире. Нежнее. — Я вырос бок о бок с кровопийцей. Для меня компания вашего брата так же естественна, как компания чародея, тифлинга или дварфа. Даже Лази для меня большая экзотика, чем ты!»

Бред. Абсолютный гребаный бред.

«И тебя, — хрипло начал Астарион и спешно прочистил горло, — ничего не смущало? У тебя не было никаких… ну, не знаю, кхм… вопросов?»

«Да не особо, — хмыкнул Ретт, пожав плечами. — Я был дитем, для меня все это было естественно. Большая часть вопросов была типичными «почемучками». Ну, знаешь, что-то вроде «а почему дядя не любит солнце?» У дяди очень тонкая кожа, милый. «А почему дядя ест так много острого?» Острое полезно для здоровья. «А почему у дяди такие длинные зубы?» Какой некультурный мальчик! Нельзя задавать такие вопросы!.. Только лет в пять мне приоткрыли тайну, и только в семь до меня дошло: вампиры — смертельно опасные чудовища… за редким исключением, — он игриво подмигнул. — До этого я искренне не понимал, что в них такого страшного!..»

Так, стоп! Стоп! Стоп. Астарион резко вскинул ладонь, и Ретт примолк. Открыл рот, закрыл — и с бодрой улыбкой принялся подкидывать сухой трут в догорающий костер. Кажется… кажется, признание дало ему второе дыхание. А вот Астариона наоборот — лишило последних сил. Он уставился в огонь, облокотившись на колени и сцепив руки в замок. Кто из нас сумасшедший — он или я?

Закончив с ветками, Ретт подсел к нему ближе. Заглянул в лицо с кривой ухмылкой.

«Не веришь?» — лукаво спросил.

«Не верю», — честно ответил Астарион.

«То ли еще будет, — хохотнул Ретт, вытряхивая пепел из трубки. — Я уже говорил, что он мой крестный отецАнглийское godfather в контексте вселенной "Королевств" выглядит более уместно. От "крестного" сразу веет христианством, а от god-а... ничем, как по мне. Богов в мире полно, черт его знает, кому его дядька поклоняется ?»

Наверное, все-таки он.

«Нет, — проговорил Астарион абсолютно ровным тоном. — Не говорил».

«Жаль, — хмыкнул Ретт, пряча трубку за пазуху. — Впрочем, неудивительно. Ты же мне ничего не рассказываешь. Почему я должен?»

Их взгляды пересеклись, горящие, темные, внимательные. Прозрачно-голубые глаза казались почти черными и затягивали, как глубокий омут. Неужели ему правда интересно?

«Мне нечего тебе рассказать, — тихо произнес Астарион. — Я… Я ничего не помню».

«Совсем?» — выдержав паузу, осторожно спросил Ретт.

Горло внезапно сдавило тугой удавкой. Астарион молча кивнул, стиснув челюсти. Бедро атамана согревало его бедро.

«Подонок, — сухо бросил Ретт, сплевывая в костер. — А имена? Имена-то хоть помнишь?»

Должен был. Это же так просто… Горло сдавило еще сильнее, так, что невозможно сглотнуть. Астарион отвернулся к костру. И слегка покачал головой. Снова наступила тишина. Еще более глубокая, еще более глухая. Ни птиц, ни ветра, ни храпа, ни дыхания. Словно они одни в небольшом клочке тусклого света посреди безбрежного мрака.

Теплая рука забрала у него кружку с отваром, а потом вернула, горячую и полную до краев.

«Я знаю, что ты не поверишь, — произнес Ретт наконец, хрипло, низко. Уверенно. — Но я все равно это скажу. Сейчас; чтобы ты мог, если что, схватить меня за язык потом. Так сказать, вклад в будущее ганзы. В наше будущее».

С этими словами атаман обхватил его за плечи и прижал к себе. Астарион чувствовал его пульс, чувствовал, как его сердце часто колотится в груди. Припасть бы к его горлу, выпить столько, сколько разрешит, и уснуть в его руках, не видя ничего, кроме тьмы. Я кричу во сне… Кричу, потому что…

«Астарион, — зашептал Ретт, прижавшись щекой к щеке, — я хочу, чтобы ты запомнил одну вещь — я всегда на твоей стороне. Что бы я ни говорил и как бы себя ни вел. Я за твоей спиной, я прикрою. Я рядом. Сколько позволишь».

Он немного помолчал, как будто подбирая слова. А потом шумно выдохнул и оставил долгий поцелуй на его виске. Дрожь пробежала по позвоночнику, и глаза закрылись сами собой.

«Ты важен для меня, солнце, — шепнул Ретт совсем тихо. Хмыкнул невесело: — Считай, твой план удался. Привязал меня к себе, зараза кудрявая».

Нет, не удался. Совсем не удался. Если бы он удался, то Астарион уже стоял бы у Ретта меж разведенных колен или лежал на скатке с раздвинутыми ногами. Если бы он удался, то ледяная дрожь не сотрясала бы ему спину, а горло не стягивала тугая невидимая удавка. Если бы он удался, то Астарион ответил бы (мысленно, само собой) на все эту душещипательную тираду простым и презрительно легким: «Я не верю тебе».

А вместо этого в его голове билось тяжелое и безнадежно отчаянное: «Я не верю тебе… но очень хочу поверить».