Однажды его угораздило свалиться в крепостной ров.

Астарион уже и не помнил, как так получилось. Помнил только, что произошло это на первых годах службы хозяину. Особенно врезалось в память первое мгновение. Парализующее ощущение невыносимой легкости, этакого… подвешенного состояние; словно нечто эфирное — недоветер, переволна — подхватило, окутало и держало его в своих невидимых руках, не давая упасть. Это была иллюзия. Сладкая и воздушная, как безе, однако все-таки иллюзия. Так что вместо того, чтобы взлететь или хотя бы мягко опуститься на водную гладь, Астарион со всего размаху шлепнулся в мутные воды залива, напугав до смерти косяк мелких рыб и влюбленную юную парочку.

Домой он возвращался, крупно дрожа и поминутно оглядываясь. О, не из-за мокрой одежды, совсем нет!.. Из-за жуткого страха, что его за эту мокрую и, следует уточнить, дорогую одежду отправят на сворку в цепкие когти проклятущего скелетона. Этот страх сосал под ложечкой, щекотал затылок, жег грудь. Несколько бессонных ночей его терзало ожидание. «Вот скоро, скоро это случиться», — билось в голове. И оттого ему было едва ли не хуже, чем от самой предстоящей экзекуции. Пф, жалкий юнец. Тогда он еще не знал, чего по-настоящему стоит бояться…

И уж тем более не ждал, что когда-нибудь весь этот многоцветный букет вновь распустится в нем буйным цветом. Да из-за чего! Из-за кого…

«Эй, солдат, — Карлах шутливо толкнула его в плечо так, что он едва не слетел с бревна. — Все хорошо? Ты последнее время какой-то тихий».

Они завтракали в зыбком тумане солнечного утра и собирались к обители Розиморн… опять. Минувшей ночью гитьянки покинули обитель, и Ретт решил дотащить в лагерь то, что не успел в прошлую вылазку, а заодно вызнать-таки, что такое эта сакраментальная «Кровь Латандера», ключ к которой был добыт не без помощи изящных пальчиков Астариона. Немудрено, что ему в этом променаде отводилась ведущая роль. Кроме него, атаман взял маму Кей и волшебника, оставив гитьянки приглядывать за остальными… или их приглядывать за ней.

«Миледи сказала, твоя рана плохо зажила».

«Чк. Беспомощная ложь. Я крепка, как сталь. Я должна быть подле тебя».

«Нет».

«Чк! Если дело в…»

«Да. Но не только. Завтра выдвигаемся, надо все убрать. Проследи».

«Будет сделано».

И все это с абсолютно каменными рожами. Угх. Со стороны эти двое всегда выглядели довольно… угрожающе. Конечно, только выглядели. Стоило волшебнику дернуть атамана за локоть, как гитьянки с ровным лицом отошла к лагерному сундуку, а Ретт моментально сменил суровую маску на улыбчивую мину. Воистину прирожденный актер. «Сейчас должен появиться страх. А за ним злость. А потом брезгливость». Однако вместо этого меж ребер была лишь зияющая пустота — и легкий, едва заметный намек на веселье. Быть может… А что если?.. А! Будь что будет.

С этими мыслями Астарион юркнул в свою палатку, с ними же выбрался на свет, отряхивая кожаные поля и расправляя перо. Реакция не заставила себя долго ждать.

«А тебе идет», — заявил Гейл с легкой ухмылкой.

«А-А-А! Я так и знала! — заорала Карлах, всплеснув руками и щерясь во все тридцать два. — Я знала! Я все правильно поняла! Вы, двое!..»

«Тише, ветеран, — мягко осадил ее Ретт. — А не то недобитые гиты сбегутся».

Прозрачно-голубые глаза поблескивали в нежно-персиковом свете раннего утра. Когда они спускались по лианам к главным воротам храма, та, по которой лез Астарион, лопнула, так что он чуть не свалился в пропасть. Ретт, изловчившись, вовремя схватил его за локоть и втащил на край утеса. Когда они пробирались пыльными ледяными ходами к потаенной пещере, на них сверху посыпались обломки сталактитов. Спасаясь от них, мама Кей прижала волшебника к стене секирой. А Ретт к себе, одной рукой. Когда они карабкались по уступам, нога Ретта соскользнула, и он подвернул лодыжку, несильно, но ощутимо — «старая рана, черт бы ее». Уже наверху Астарион протянул ему руку и помог залезть. «Спасибо», — выдохнул Ретт, стирая пот с верхней губы, и жестом отправил помогать книгочею — механизм защиты оказался на редкость мудреным.

Пока дражайший волшебник разогревал и гнул металл, чтобы Астарион хоть как-то смог расковырять этот проклятущий агрегат, Карлах наложила атаману тугой жгут.

«Не перекрой ток крови», — как бы между прочим бросил Астарион.

«Кто о чем, а Кудряшка…» — хмыкнул Ретт с легкой ухмылкой.

Ему бы огрызнуться. А он ухмыльнулся в ответ.

***

В ту ночь он не смог уйти в транс и, тем более, нормально заснуть. Свет костра просачивался под веки; Астарион открывал их время от времени и каждый раз сталкивался с прозрачно-голубыми глазами, глядящими на него в упор. Ретт отдежурил положенный срок и прилег ненадолго на самом рассвете. А когда солнце взошло, позвал Астариона на разведку к храму. Мол, кровь из носу нужна пара зорких глаз и пара ловких рук. Неплохой предлог, хотя все, думается, догадались, в чем на самом деле дело. Сделав несколько кругов вокруг храма и убедившись, что новоиспеченные хозяева все еще на месте, они примостили на широком краю пологого утеса; с него открывался живописный вид на обитель и заросший лесом каньон. Стрекотали птицы, шуршали бурундуки в кронах, в темных расселинах, ведущих к Проклятым землям, хрипела низшая нежить.

Ретт с ним на пару сбивал соколов над пропастью.

«Один-три», — с улыбкой сказал атаман, возвращая ему лук.

«Ты поддаешься, — сухо заявил Астарион, натянул и выстрелил. — Один-четыре».

«Ты мне льстишь, — фыркнул Ретт и выстрелил снова. Снова промахнулся. — Из меня плохой лучник. Я больше по арбалетам».

«Чтобы наверняка?»

«Люблю надежность. Ценю удобство».

Тогда зачем ты связался со мной? Еще один пернатый труп камнем ухнул вниз. В пронзительно-ярком свете раннего утра каньон под ними напоминал дно глубокого озера, а статуя Латандера, стоявшего на краю одной из самых высоких скал — рыбака, держащего в руках странного вида удочку. Целый лес под узкой полоской прозрачной воды — зрелище воистину достойное божества. Астарион спрятал лук, и Ретт, глубоко вздохнув, потянулся за трубкой.

«Тебе идет эта рубашка», — заметил он как бы невзначай.

«Я тебя не понимаю, — произнес Астарион пустым голосом. — Я уже ничего не понимаю».

Было опасно так говорить. На самом деле, это было настоящим безумием. Лучше извернуться и придумать что-нибудь более… привычное. Какую-нибудь хитрую уловку, вроде внезапного прозрения или приступа горячей благодарности. Ретту нравится быть благодетелем, почему бы не сделать ему приятное… верно ведь? Я не знаю, чего он хочет. «Мне не нужно твое тело». Но у меня больше ничего нет. »Я хочу твою душу». Какая же чушь. Его душой даже дьявол побрезговал бы, а уж простой смертный… Чертов ублюдок! Это невыносимо! Ну почему, почему он вообще явился на тот пляж? Почему он, Астарион, позвал его? Почему?! Все было так просто…

«Не понимай, — Ретт пожал плечами. — У нас, помимо друг друга, масса дел. Принимай меня таким, как есть… Ах, да. Не можешь. Вдруг я нагну тебя прямо посреди лагеря. Или проткну колом. Или оболью святой водой. Очевидно, нельзя быть с человеком и делать ему приятное просто так. Это противно самому закону мироздания».

«Казадор, — произнес Астарион и тяжело сглотнул; он уже давно не произносил этого имени, с того далекого вечера в палатке, — всегда требовал возмещения. За все. За любой, даже мимолетный, миг счастья мы платили месяцами страданий. За каплю крови — десяток жертв. За ночь тихого транса в теплой постели — недели бессонных блужданий по грязным переулкам. Мы так хорошо выучили этот закон, что насадили его в собственном кругу. В семье лорда Зарра никто, никогда и ничего не делает просто так. За все приходится платить».

Ты хотел, чтобы я был искренен. Ты хотел от меня исповеди. Вот она. Бери!

«С превеликим удовольствием».

Удар посоха, и Астарион заморгал. Е-ему… Ему послышалось или?..

«Проверка, раз-два, — фыркнул Ретт, раскуривая трубку, но, заметив, каким стало его лицо, устыдился. — Прости. Привык с Гейлом. Он не против…»

«Я против», — резко произнес Астарион.

«Понял, — ровно сказал Ретт и добавил: — Ты — Анкунин».

«Что?»

«Ты — Анкунин, — повторил Ретт спокойно, почти вкрадчиво. — Не Зарр. А Казадор — лорд-вампир, не темное божество. Его законы должны пройти проверку на вшивость и период утверждения, как у любого простого смертного. Смерть не освобождает от ответственности».

«Ты не понимаешь…» — начал было Астарион, чувствуя невыносимую тяжесть в груди.

«Замечу, что я тоже, — продолжил Ретт настойчиво, — не из рода Зарров. Я вообще не аристократ. Я — плебей с большой дороги. Мне чхать на ваши законы, у меня есть свои. И я собираюсь следовать им так долго, как только смогу. Так что, прости сердечно, тебе придется привыкнуть к вот этому…»

И он обнял его за плечи, притянув к себе. Его рука была сильной и твердой, от него пахло табаком, потом и сухим мехом. От густых золотистых волос тянуло щелочным мылом, а под тонкой загорелой кожей билась тонкая жилка, перекачивая кровь. Ретт был теплым. Почти горячим.

«…и желательно поскорее, — добавил атаман с ухмылкой. — Потому что я собираюсь делать это как можно чаще. А то ты у нас совсем дикий».

Надо бежать. Тихо. Надо оттолкнуть! Успокойся. Он лжет! Это все блеф!.. Астарион глубоко вздохнул, чтобы избавиться от тяжести в груди. Даже мертвое тело надо иногда… прочищать. Иначе задохнешься собственным прахом.

«Как тот мышонок? — спокойно спросил Астарион и нахмурился. — Кстати, что ты с ним сделал?»

«Отпустил, — ответил Ретт столь же спокойно. — Пускай веселится на воле».

«Само великодушие».

«Не выношу, когда кто-то мучается из-за меня».

Идиот. Астарион отвернулся и закрыл лицо руками. На миг, но эффект был достигнут: Ретт его отпустил.

«Ты мне дорог», — обронил он.

«Замолчи», — прошипел Астарион.

«Я не жду взаимности».

«Замолчи!»

«Мы уже два месяца молчим, — резко произнес Ретт и снова затянулся из трубки. Астарион еще не видел, чтобы он делал это так раздраженно. — Хватит. У нас нет на это времени, особенно теперь, когда еще один путь к спасению отрезан. Я должен тебе это сказать. И я очень хочу, чтобы ты это услышал».

«Я услышал, — прошипел Астарион, чувствуя, как мелко дрожат руки. — Но я… Я не могу. Это слишком, чтобы… Т-ты хоть понимаешь, кому это говоришь?»

«Чисто в теории, да», — почесав подбородок, произнес Ретт.

Что?

«Что?»

«Крестный был отродьем около семидесяти лет. После того, как стал лордом, помогал многим из них с… поиском своего места в мире, — пауза, короткая, но очень, очень громкая. — Как-то мне посчастливилось пойти с ним на вылазку в одно… вампирское гнездовье. Так что… да. Я понимаю, с кем говорю, Кудряш».

Святые небеса. Это… Этот… Да в своем ли он был уме?! Брать родного крестника в такое место?! Ненормальный! Видно, идеологического пыла в нем было больше, чем здравого смысла.

«И много ты, кхм, увидел?» — выдал Астарион с сухим горлом.

«Достаточно, — сухо произнес Ретт, и взгляд прозрачно-голубых глаз потемнел. — Вкусы того упыря были весьма… разносторонними. Миловидные молодки, крошки-карапузы, собачьи игрища, многоместные рандеву, игры с огнем, с железом и прочим… Милорд обладал богатым воображением».

Боги, заткнись, подумал Астарион. Нарочито громко. Его замутило. Ретт попробовал снова обнять его, но он не дался. Его мелко трясло.

«То есть, — прошептал Астарион не своим голосом, — ты все понял с самого начала».

«Кудряшка, — пробормотал Ретт тихо. Ласково, черт бы его, — не надо».

«Нет уж, дай мне это осознать, — невесело рассмеялся Астарион. — Ты еще в самом начале понял, кто перед тобой. И ты с самого начала знал, как себя нужно вести. Верно?»

Спасибо дражайшему крестному. Проклятье… Он хуже ловца на чудовищ, хуже охотника на вампиров, хуже гурцев — всех их можно хотя бы убить. Все они, если и пытаются лезть к тебе под кожу, то только для того, чтобы ее содрать. А не…

«Нет, не знал», — ровно произнес Ретт.

«Не ври», — устало прошипел Астарион.

«Не вру, — раздраженно отрезал Ретт. — Вампир — не голем, у него нет протокола использования, нет особых команд для активации и послушания. Каждый из вас уникален. Я… искал к тебе подход, это правда… как и ко всем в нашей досточтимой ганзе, Кудряш! Невозможно договариваться с людьми, не думая о том, что ты им скажешь. Ты же сам так делаешь, разве нет?»

Да, и надеялся, что он это делает один. Ну, быть может, на пару с Книгочеем или Шэдоухарт. Но никак не с дражайшим атаманом. Лидер должен быть красивым лицом, а они — мозгом и шеей. А не наоборот.

«Откуда мне знать, что это не ложь? — выдохнул Астарион наконец то, что кипело в нем все эти недели. — Откуда мне знать, что я не совершаю одну из самых больших ошибок в своей жизни?»

На мне нет ничего. Я гол, я скальпирован, я вывернут наизнанку. Я снова в чужих руках. Я снова падаю и не за что зацепиться. Я в ловушке… Ретт молчал, забытая трубка лежала у него в ладонях. Паршивая дрянь, почему он не купит у Зентарим что-нибудь получше?.. Глубоко вздохнув, атаман вытряхнул из нее табак — и вдруг одним резким движением кинул прямо в пропасть. Загорелое лицо исказилось, и холодное сердце ухнуло в желудок. Астарион невольно отпрянул — и Ретт это заметил.

Прозрачно-голубые глаза заволокла пелена.

«Ниоткуда, — произнес Ретт бесконечно устало. — Ты никому не веришь, а я делаю вид, что верю всем подряд. Вроде похожи, но нет. Совсем разные».

Мы в тупике, говорил его взгляд. Ретт провел по лицу сверху вниз и отвернулся; так он казался нежданно… моложе. Более хрупким, более ломким. Сколько ему там? Тридцать лет? Мы уперлись в одну и ту же стену. Мы… смотрим на одну и ту же стену.

Астарион сцепил пальцы в замок и поставил локти на колени. Бросил косой взгляд на атамана из-под ресниц.

«Скажи, — попросил негромко, — что тебе во мне нравится?»

Косой взгляд на косой взгляд. Туман в синих глазах поредел.

«Как же ты любишь, когда тебя хвалят», — покачал головой Ретт.

«Я не прошу тебя хвалить, — хотя это было бы прекрасно. — Я прошу сказать, что тебе во мне нравится. По-настоящему нравится».

Острый взгляд красных глаз. Широкая хищная улыбка… Нет, Ретт не опуститься до этих замусоленных истин. Верно ведь?..

Верно.

«Меня поражает твоя наглость. Чисто кошачья, я бы сказал. Ей невозможно сопротивляться. Во многом потому, что понимаешь — это всего лишь каприз. Ты несерьезен. Ты подначиваешь, дразнишь, просишь разделить с тобой игру. Я люблю играть. Люблю выигрывать. А с тобой полюбил и проигрывать. С тобой это интересно. Это тренирует не только ум, но и терпение. Мне нравится твоя наглость».

«М-м-м, — неожиданно. Очень неожиданно. — Хорошо, а еще?»

«Я уважаю твою смекалку. Иногда ее очень не хватает. Гейл эрудирован, а Уилл самоотвержен, но оба плохо соображают. Вы с Кей в этом похожи. Вы схватываете на лету. Только она не ждет подвоха, и ее решения просты и бесхитростны. Ты вечно вьешь вокруг своих кружевные виньетки. В момент опасности я стараюсь думать, как ты. Мне нравится твоя смекалка».

«О, — кажется, в его тело вместо крови влили чистейший воздух. До чего легко, почти невесомо… — Это льстит. Что еще?»

«Я без ума от твоей страсти. Неважно, темная она или светлая, чистая или кровавая, порожденная счастьем или гневом. Ты — воплощение манерной театральности, и мне кажется, ты таким был от рождения. В тебе больше жизни, чем в некоторых живых, она бьет через край, бурлит вокруг стального стержня воли. Ты — оксюморон. Мне нравится это… и я ненавижу это».

«Почему?» — выдохнул Астарион.

По идее, это должно было вырвать его из этого странного… потока. Вернуть на грешную землю, но нет. Ретт смотрел на него так спокойно, держался так отстраненно и говорил так легко, что было очевидно — их мысли носятся примерно на одной высоте. Они равно открыты друг перед другом.

«Потому что из-за всего этого у тебя богатое воображение, — объяснил Ретт. — С ним ты выдумываешь сам себе черти что. Манипуляции, обман, ложь, предательство… вместо искренности, осторожности, терпения, восхищения. В такие моменты я ненавижу тебя. Во все остальные — люблю».

Прозрачно-голубые глаза ярко мерцали в отсветах встающего солнца. Поколебавшись всего мгновение, Ретт убрал ему локон за ухо.

«Я люблю тебя, — абсолютно спокойно, даже обыденно заявил атаман. — Как люблю небо, суп с картошкой, Шкряба и высокие сапоги. Я много чего в этой жизни люблю. Если хочешь, могу показать, как это делается».

***

«О чем ты, во имя всех святых небес, вообще думал?! Я стоял на той платформе! Я мог там УМЕРЕТЬ!»

Проклятущий ублюдок! Слепой идиот! Он что, не видел, что ли?! Не видел, как над ним нависло эта громадная светящаяся дрянь?! Куда он смотрел?! Куда?!.. Хорошо, что его заметил Книгочей. Хорошо, что они успели переместиться в безопасное место. Хорошо, что этот чертов храм развалился на куски — и плевать, что чертовы летающие курицы, а вместе с ними гиты, какие могли остаться, погребены под тонной строительного дерьма. Хорошо, очень хорошо. Потому что в противном случае, Астариону было бы еще хуже!..

Атаман меланхолично вытирал с шеи воду махровым полотенцем. Во время обрушения их всех накрыло пыльной волной.

«Да ну, ерунда. С чего бы? — устало хмыкнул Ретт. — Забыл, что ли? Личинка иллитида — лучшее средство от загара».

«Даже у него, радость моя, — прошипел Астарион, — есть свой лимит! Существует, знаешь ли, небольшая разница между солнышком в прекрасный летний денек — И ПРЯМЫМ ЛУЧОМ СВЕРХМОЩНОЙ СОЛНЕЧНОЙ ЭНЕРГИИ!»

Дыхание встало поперек горла, и он, поперхнувшись, глубоко задышал. «Кровь Латандера» оказалась магической булавой, напитанной энергией солнца, а печать, которую они подобрали в самом храме… она… в общем, так получилось, что… «Молодец, — произнес Ретт, когда Астарион случайно — правда случайно! — обронил ее в непроглядную пропасть около платформы с булавой. — Мо-ло-дец. Эх, жалко. С этой штукой было бы сподручней». Рядом с постаментом, на котором леветировала булава, отыскался портал на крышу обители. Гейл довольно быстро разобрался, как его активировать так, чтобы не сработал защитный механизм, и они уже собирались уходить, но… нет. Не-е-ет. Они что, зря сюда лезли, что ли? Бедный атаман вон, даже ногу себе подвернул. Неужели так необходима эта чертова печать, которую они с такими муками доставали. Великие небеса, какая же эта была муть, боги…

«Кудряшка, — заметив, куда косит его взгляд — и тянется рука — произнес Ретт. — Не надо… Кудряшка! Я кому говорю? Пошли… Кудря… Бля».

Астарион забрал булаву без печати. Сработал защитный механизм. Нет, но кто же мог знать?.. В любом случае портал был открыт, и выбраться наружу казалось пустяковым делом… правда попутно возникла одна небольшая проблема. Вокруг постамента почти сразу поднялся желтоватый полупрозрачный экран. Твердый, как стена, и судя по всему глухой, как колодец. Иначе непонятно, почему дражайшие друзья сразу не прибежали на его оглашенные вопли! Тоже мне товарищи по ганзе! Еще бы немного и!..

«Ну как? Выговорился?» — спросил Ретт, спокойный, как глубинный роттэ.

«Ух. Кхм, — тяжело сглотнув и смочив губы, Астарион медленно кивнул. — Да».

«Рад слышать, — Ретт отложил полотенце и упер руки в бока. На нем не были только штаны; рубашку пришлось отправить в стирку. Он глубоко вздохнул. — Прости, Кудряш. Я не ожидал, что ты от нас отстанешь. Ты ж малец прыткий — раз, два и уже рядом. Это была моя ошибка. Обещаю, в следующий раз буду внимательней».

В следующий раз?! В следующий ра…?!

«О, нет-нет-нет! — замотал головой Астарион. — В «следующий раз» я брошу тебя на произвол судьбы под дулом разогревающейся магической пушки, так и знай!»

«Прости», — повторил Ретт.

На его губах играла улыбка, прозрачно-голубые глаза светились теплым, мягким светом. Астарион прочистил горло.

«Что ж, — выдал он, поправляя манжеты рубашки. — Так и быть прощаю. Но просто… больше не делай так! Мы скоро выходим? Или ты еще не закончил разрушать тут все и вся…»

«Завтра на рассвете, — сообщил Ретт, зачесывая влажные волосы назад. — Так что отложи охоту до лучших времен. Выспись».

Ужин выдался весьма хлопотным. Ели на ходу, попутно раскладывая вещи по мешкам и сундукам и проверяя все ли на месте и хорошо упаковано. Лаэзель носилась с гитьянским яйцом, как мама-квочка, Гейл на пару с Шэдоухарт разбирал свитки, книги и алхимические ингредиенты, добытые в обители и близлежащих окрестностях, Уилл и Карлах занялись мечами, булавами, доспехами и прочим оружием. Астарион взялся за съестные припасы и мелкий скарб, Ретт следил за всем сразу. Шкряб и Медвесычик путались под ногами.

Перед самым отбоем он вместе с Карлах почистили им шерсть (перья) и подпилили когти. Пес в благодарность излизал маме Кей все лицо. Медвесычик встал ему лапами на грудь… и хорошенько прихватил клювом ухо. Естественно, он заверещал. «Чертов комок перьев, я из тебя подушку сделаю!» Карлах расхохоталась до слез, а Шедди с тонкой улыбкой предложила помазать и «поцеловать, где болит». «Мне кажется, это не твоя забота, милая», — заявил Гейл, натужно — странно — хохотнул и утянул ее к себе в палатку. Что это на парня нашло?..

Как бы там ни было медвесыч, уже в который раз, пришел спать к нему. Мелкому, видно, снились неприятные сны. Не ему одному, надо сказать.

«А кто это у нас тут, — с сонной улыбкой пробормотал Ретт, когда они вдвоем сунулись в его палатку. — Плохо спиться, дорогие гости?»

Астарион смог только кивнуть и скользнуть к теплому атаманскому боку. Медвесыч со стрекотанием прижался к другому. Ретт обнял их обоих. «Вот так, — шепнул он пернатой мелочи. — Закрой глазки и спи. Не ухай, ладно? Завтра рано вставать». Мелкий сделал, как его просили, и вскорости засопел Ретту в подмышку. Эх, было бы ему так же просто…

«Что, хозяин пожаловал? — тихо спросил атаман, когда Астарион напился. — Давно его не было видно».

«Я пытался, — прошептал Астарион, накладывая повязку ему на шею. — Я-я… пил снотворное. Я просыпался и пытался снова заснуть. Не помогает. Он придет. Я чувствую».

«Пускай приходит, — зевнул Ретт, прижимая его к себе. — Давно хотел сказать ему пару ласковых… Я тебя разбужу, хочешь?»

«Хочу».

Но он не разбудил. Прямо посреди сна, очередного кошмара, в котором к нему тянулись бледные скрюченные пальцы, а надменный визгливый голос повторял сакраментальное «мой, мой, навеки», ему на плечи легли теплые сильные руки. «Убирайся, — произнес другой до боли знакомый голос. Твердый, уверенный, злой. — Убирайся, тебе говорят. Проваливай! Оставь его! Вон!» Пальцы дрогнули и рассыпались в прах, бьющие по ушам визги умолкли, а теплые сильные руки сомкнулись вокруг него, точно магический доспех. Никакой невесомости, никакого падения. Долгий поцелуй в висок и шелестящее «спи, Кудряш, спи».

Он мягко погрузился в глубокий транс, не чувствуя никакого страха.