Позвонив Дугару и выяснив, что ситуация плачевная, но всё ещё можно спасти, Коля совсем немного успокоился.

Снова пожары и огромный удар по экологии. Эти проблемы преследуют Колю всю жизнь и ещё ни на миг он не приблизился к тому, чтобы принять данность. От того, что в Сибири снова горят леса, ему каждый раз делалось хуже.

Мрачный и раздражённый Коля пошёл на утреннее собрание, где Москва задал пару вопросов о горящих лесах. Здесь, в центральной части России, никто даже не представлял, какого это, когда гектары лесов выгорают, когда в воздухе есть запах гари. И всё это происходит каждый год.

Но тем не менее сочувствие Москвы и Санкт-Петербурга Коля принимал спокойно, хотя и знал, что, например, Руслан грубил бы и хамил. И Коля мог бы его понять, потому что другие просто не знали, что это такое, когда часть тебя выгорает.

— Меры уже приняты, Михаил Юрьевич.

— Ты говорил, что вы готовились к сезону пожаров.

— Мы готовились, но финансирования недостаточно, чтобы предусмотреть все.

— Разве?

Даже Москва относился к пожарам холодно. Скорее всего, это безразличие было обусловлено тем, что сфомировалось привыкание. В Сибири всегда горят леса — и это аксиома. Так же как и то, что пожары всегда тушат. Просто многие даже не подозревают, какой вред эти пожары приносят воплощениям городов. Даже странно, что сейчас Руслан выглядит даже весёлым, чем злым, каким он является каждый раз, как Дугар горит.

«Он не знает?» — пронеслось в голове.

Нет, конечно, знает. Просто Дугар наверняка уверил его, что всё под контролем. Руслан не может не знать о таком. Он же лучший друг Дугара.

Обычно Енисейский подобен Александру Романову, который узнал в 1812 году, что его Москва сгорела. Вот такой же Иркутск оплот стабильности для Руслана.

Но сегодня всё по-другому.

— Максим, надо же! Пользуешься популярностью среди центра! Когда ты успел? Даже Петербург тебя уважает!

— Руслан, прекрати, — закашлялся Максим.

— История непредсказуема, вопреки словам Матвея, правда?

При упоминании Матвея Максим заметно смутился, плечи его сжались, а сам он несколько побледнел. Коля нахмурился, стараясь понять, скажет ли сегодня Руслан что-то плохое или будет также продолжать глупо шутить про историю, Матвея и Максима.

Вова стоял рядом и со страхом следил за каждым словом. Он так боялся, что язвительные слова Руслана будут сказаны в его адрес, поэтому старался стать невидимым.

— А знаешь, почему она непредсказуема?

Максим хмуро на него посмотрел.

— Потому что люди — непонятные существа, которые никогда не станут стабильными.

— Тогда города тоже нестабильны, потому что зависят от людей, — вдруг сказал Коля.

Взгляд, который на него бросил Руслан, был холоднее самой жестокой зимы. В зелёных глазах отражалась ядерная зима, в которой нет надежды на спасение. По спине пронеслись мурашки, в голове началась тревога. Коле не нужно было поддаваться первозданному чувству, которое теплилось в груди. Ему просто нужно сохранять спокойствие.

— От людей зависят только слабаки, милый, — улыбаясь, но совсем не искренне произнёс Руслан.

— Все зависят, Руслан. Ты, — Коля явно выделил это слово, — зависишь.

Жар, который бежал по коже, был сильнее любого огня. То, как Руслан смотрел, пробуждало в Коле неимоверное возбуждение. Объект исследования раскрывался, и это способствовало тому, что в какой-то момент Колины глаза неестественно загорелись.

Вова, не выдержав такого напряжения, быстро попрощался и убежал. В компании Александра Петровича ему было в сотню раз спокойнее, чем в обществе Руслана и Коли, которые отчего-то метают молнии друг в друга.

Коля злился на Руслана. Но злость эта была не от поступков, а от того, что Сибиряков не понимал Енисейского. Цифры просто не сходились и это раздражало. Исходные данные вертелись у него в голове, и он совсем не понимал, как сложить их в решаемое уравнение.

И происшествие в казино только подтвердило то, насколько они далеки друг от друга. Коле просто не понять всей сути Руслана, просто потому, что для этого Енисейский должен будет открыть себя полностью, снять с себя фальшь и напускную язвительность. И от картины, которая предстанет перед Колей, станет тошно. Потому что это настоящий Руслан.

Поэтому сейчас оставалось только сохранять ледяной взгляд и придумывать, как бы огорошить оппонента.

— Но в любом случае я прав. Все беды имеют только один корень, начальник.

Снова эта гадкая улыбка. Снова тонкие губы принимают форму лжи и с радостью произносят то, что Руслан не должен говорить.

— Многие принимают это как данность, Руслан, — вдруг тихо, но достаточно слышно говорит Максим.

Они оба с трудом отлипают друг от друга, чтобы посмотреть на «лишнего» здесь. Максим тут же тушуется от взглядов.

— Что? — одновременно спрашивают они.

— Разве человеческая нестабильность не самая большая стабильность? — с заиканием и кашлем произнёс Максим.

Руслан выгибает бровь — Коля отвлекается на неё, пропуская мимо разума всю информацию для обработки. Енисейский тянет к себе, любопытство и жадность до знаний приносят Коле новое возбуждение.

После полуминутного молчание Руслан вдруг громко смеётся. Он противен в этом смехе, чем вызывает ещё большее любопытство.

Каков Руслан в своём настоящем амплуа? Кто он такой?

— Стабильность? — он ещё громче смеётся. — В прошлом веке ты... был прямо воплощением этого слова!

Максим краснеет и заходится новым приступом кашля. Не может ли быть такого, что помимо Дугара ещё и в Омске какие-то проблемы? Выбросы? Пожары? Ещё что-то?

— Я только читал газеты и думал, какой Максим стабильный! Вот у него все дружат! Ленин на чай заскочил, а Колчак его с пирогами встречает! И главное, товарищи закадычные! В щёки друг друга целуют! Правда, Максим? Хорошо было, не то, что сейчас.

— Прекрати, Руслан, — тихо говорит Коля, но Енисейского не остановить.

Иногда это начинает походить на какой-то нервический припадок, который мало чем может быть остановлен. Но, по крайней мере, Руслан в этот момент выглядит очень плохо, даже похож на сумасшедшего.

— А я ещё думаю, Омск — столица! Ну что за чудо! Какой хороший город выбрали, много всего интересного. Тут и каторга, и заводы. А вы не подумайте, что город бескультурный! На каторге батрачил Достоевский! А на заводах... ну хрен его знает, кто-то точно работал.

— Руслан... — Максим стал выглядеть очень жалко.

Но Руслан выглядел ещё хуже. Его противный смех стал пугать, а брови то и дело скакали по лбу.

— Максим, я хотел уточнить. Дело в том...

— А ещё что знаю про Омск? Напомни-ка, Максим...

— Дугар сегодня весь в проблемах из-за пожаров. Кашель — признак чего-то плохого.

Руслан резко замер. По лбу его скатилась капля пота. Сумасшедшие глаза вцепились в Колю, даже руки Енисейского стали на порядок сильнее. Коля поморщился, когда его плечи сжали.

— Что с Дугаром? — дрожащим голосом спросил Руслан. Весь бледный и надломленный, он готов был бежать хоть из Москвы — это читалось в его глазах.

Коле стало вдруг интересно.

— Разве он тебе не сказал?

Руслан ещё сильнее побледнел. В зелёных глазах был один только ужас и страх. Язвительность и шутки исчезали сразу, как только дело касалось Дугара.

— Что с ним?

— Дугар тебе не звонил?

Коля отчего-то в ответ положил свои руки на плечи Руслана. Такой жест он связывал только с Матвеем, которому нужно было надавить на кого-то. Это было подло и низко, но Коля потерял способность думать — им руководило возбуждение узнать о Руслане больше.

— Ч-что с ним?...

Надлом уже был заметен. Руслан совсем не было похож на самого себя. Бледность настолько затмила привычного Енисейского, что даже глаза уже казались бледнее.

— Максим, ты знаешь, что с Дугаром? — спросил Коля.

Казалось, что Руслан вот-вот рухнет.

— Матвей сказал, что не всё так плохо. Но к Дугару сразу приехали его братья. Не думаю, что есть смысл беспокоиться.

Руслан вцепился в Колю, иначе бы просто рухнул.

— Да, мне Дугар то же самое рассказал. Пожары сильные в этом году, хотя меры мы приняли заблаговременно.

Для городов нет ничего страшнее огня. Пламя выжигает каждый метр лесов, которые являются лёгкими городов. Невыносимая боль во всём теле ломает некоторым городам разум. Они теряют связь с реальностью и погибают, потому что не в силах выдержать это.

Больше всего сибирские города боятся пожаров, и то, как сейчас бледен Руслан, вполне объяснимо. Он беспокоится о каждом городе, когда речь заходит об огне, но если дело заходит про Дугара...

— Тебе Дугар не звонил, Руслан?

И то, что делает Коля, неправильно. С точки зрения морали он поступает отвратительно. Но такие методы он наблюдал везде: в Сибири, где Матвей знает больное место каждого, в Москве, где Московский ломает покорность и заставляет буквально перешагнуть барьеры, чтобы добиться невозможного.

Руслан ломается, Коля почти слышит, как его личность трещит по швам. Енисейский хватается за телефон, быстро что-то там ищет.

Ничего.

Дугар не написал ему ни слова.

Коле почти жаль. Он почти хочет утешить Руслана, уже тянется, чтобы положить руку ему на плечо, но Енисейский отпрыгивает. Руслан знает, что Коля неискренен. Что в его действиях есть только отточенность, а единственное чувство, которое он испытывает, — любопытство. Но Сибиряков запоминает каждый миг растерянности Руслана. Он в голове делает эскизы, измеряя угол, чтобы понять, что Руслан совершенен.

Это — помешательство, иначе не назовёшь. И оно странное, будто чужое, непринадлежащее Коле. Хотя до сих пор не ясно, что собой представляет сам Коля.

— Так звонил?

Вместо Коли сейчас здесь находится Матвей. Язвительный, жёсткий и не имеющий ни малейшего сочувствия. Таким мог бы быть Коля, если изначально был воспитан советской Москвой.. Он бы стал учёным, даже можно сказать доктором, которого волнует лишь эксперимент.

Руслан поднимает на него взгляд, и впервые Коля пугается. Во взгляде отчаяние и ужас. Только сейчас вдруг приходит мысль, что больше всего Енисейский боится того, что останется один. И пусть Дугару ничего не угрожает, над его городом больше не висит опасность. Дугар сделал другое, он поступил так, что теперь Руслан чуть ли не трясётся.

Дугар ничего не сказал другу, тем самым обозначив ценность и значимость Руслана в своей жизни.

Сглотнув, Руслан выдохнул, а затем ещё раз. Но как бы не пытался успокоиться, ничего не получалось. Он развернулся и почти бегом покинул зал.

Руслан вызывал... жалость? Наверное это слово было под стать тому, что из себя сейчас представлял Енисейский. Но Коля всё равно не мог совладать с собой. Он просто не понимал, как именно это нужно сделать. В голове было столько мыслей, столько возможных исходом он прогонял в голове. Но свои чувства он проанализировать не мог.

Среди знакомых был только один, кто вносил в жизнь Коли какие-то цифры, то есть ясность. Этот человек научил его хоть как-то структурировать свои чувства, потому что в самой юности Коля был совсем неопределённый ребёнком, который совсем не понимал, что он него ждал Матвей.

Да, был в жизни Сибирякова момент, когда он мало того, что не понимал свои эмоции, ещё и не мог стать таким, какой нужен был Матвею. Ребёнок ведь не может быть покладистым, спокойным и терпеливым. Вот и Коля не мог. А Москва, пусть и в своей манере, объяснил ему, что к чему. Именно поэтому он являлся для Сибирякова неким ориентиром.

Найти Московского было просто. Он всегда предпочитал быть на виду. Поэтому на первых местах с опущенной головой сидела столица их страны.

Михаил Юрьевич спал. Видимо, научно-популярный фильм про проблемы страны, которые нужно решить до 30-ого года, его не очень-то интересовал.

Коля подсел и тихо спросил:

— Михаил Юрьевич.

Сидящий рядом Александр Петрович, что-то печатал в телефоне, но отвлёкся, когда услышал знакомый голос.

— Миша... Михаил Юрьевич, просыпайтесь, — тихо сказал Романов, осторожно касаясь руки столицы. Михаил поморщился, но довольно быстро открыл глаза.

Москва иногда напоминал машину, которая не знает, что такое не идти по пути исполнения задач. Он совершенно не обращал внимания на самочувствие, хотя и физическое состояние городов не зависело от болезней и прочего. Московский работал на износ и при этом оставался собой. Коля когда-то знал его совершенно другим. Но общее у обоих версий Москвы было — Санкт-Петербург. Он всегда был рядом, как бы не менялись века.

— М?... Коля? А, — пробормотал Михаил Юрьевич.

— Сегодня в...

— Подмога уже отправлена. Врачи из Москвы доставлены на вертолёте, — совершенно сонный и ещё не пришедший в нормальное состояние Михаил попытался отвертеться от разговора.

Романов недовольно посмотрел на Москву, а затем цыркнул, когда услышал набор базовых фраз, которые говорили каждый раз в случае, если случалось что-то чрезвычайное.

— Я... Да, — тихо ответил Коля.

Это было совсем не то, что он бы хотел обсудить. Он и так знал, что Москва уже давно всё решил. Ему хотелось... чего? Поддержки? Безопасности? Любви?

Нет, Коле Сибирякову нужно было что-то другое, особенное. Это не может дать ни простой и понятный Москва, ни Томск.

— Мы все привыкли к пожарам.

Москва будто проснулся. Он приподнял светлую бровь и уставился на Колю. Утренняя холодность по отношению к новостям из Иркутска вдруг испарилась. Теперь Михаил выглядел так, будто ему совсем не всё равно.

— Для городов Сибири огонь — обязательная часть жизнедеятельности. Погодные условия таковы, что приходится переживать боль каждый год.

Тема пожаров, похоже, очень беспокоила Московского, даже Романов почему-то удивился. Он краем уха подслушивал их разговор.

— Обязательная боль? — вдруг сказал Александр Петрович.

— Можно и так сказать. — Коля пожал плечами, внутренне поражаясь тому, какие красивые выражения подбирал Романов к любой ситуации. Сколько он себя помнил, Александр всегда был таким. Метафоры, эпитеты рождались в его голове и затмевали высказывания лучших писателей и мыслителей.

— Мы улучшаем меры каждый год, — напряжённо ответил Московский, словно высказывание Петербурга ранило его сильнее чего-либо. — Пожары остановить невозможно, это... часть природы. Но оборудование улучшается.

Коля заметил, как Александр ненароком провёл пальцами по ноге Москвы. Сколько в этом жесте было нежности и поддержки. Хотелось, чтобы к нему тоже кто-то проявил подобное внимание.

— Я читал отчёты, Михаил Юрьевич. Знаю всю информацию по этому делу.

— Тогда к чему этот разговор, Николай? — вмешался Петербург.

Коля не знал. Просто ему хотелось поговорить с Московским. Он помнил его строгим, безаппеляционным, местами даже жестоким. Но он был простым и понятным. Коля знал всё о политике Советского Союза, он знал быт страны и её цели. Поэтому Михаил для него был открытой книгой, которая вдруг осложнилась, когда страна развалилась.

Он был целиком и полностью человеком Советского Союза. Коля простой и понятный, в нём нет сложности капитализма. Он знает все лозунги о дружбе, о мире. И следует им, даже если не знает, зачем именно.

Но и Михаил, и Александр смотрели на него напряжённо. Никто из них не понимал Колю, хотя он понимал их обоих.

— Хотел спросить у вас...

— Что именно? — чуть резко спросил Петербург.

— ...о Руслане Енисейском.

Оба выглядели удивлённо. Никто не понимал, как связаны пожары с Русланом. Конечно, они были связаны. В Красноярском крае часто случались большие пожары, но сейчас речь шла совсем не об этом.

— Я думаю... мы обсудим это позже, — с сомнением произнёс Московский.

***

К вечеру, когда почти все разошлись на традиционную вечернюю встречу, Москва нашёл Колю сидящим на диване в отдалённой комнате офиса. Бумаги лежали везде: на диване, на подлокотнике, на полу. Коля старательно что-то читал, карандашом делая пометки.

— Добрый вечер.

Коля замер, а затем кивнул и отложил бумаги в сторону. Ему стало неловко, что он устроил здесь беспорядок. Но Михаил был совсем не против. В руках у него было два бокала с шампанским, а галстук немного приспущен, как если бы заставлял носящего его задыхаться от нехватки кислорода.

— Что делаешь?

— Дописываю месячный отчёт региона.

— Не рано ещё? — слабо усмехнулся Московский.

— Я опаздываю. По графику я должен был сделать его раньше, но из-за конференции...

Московский перебил его, не желая слушать эти отточенные слова.

— Конференция в этом году вышла спокойной, я рассчитывал, что всё пройдёт хуже.

Он сел рядом, взял в руки бумаги, которые были подписаны в тот вечер, когда они с Русланом оказались в обществе богатых, но не очень умных людей.

— Ого! Столько инвестиций на такие суммы, — хмыкнул Московский. — Если бы я мог, то отправил к тебе все наши убыточные города. Им стоит поучиться.

Коля выдохнул, чувствуя стыд перед Русланом. Он говорил такие обидные вещи ему, пока Енисейский был на грани. Стоило не поддаваться эмоциям и мнимому ощущению того, что у него есть власть над Русланом.

— Это не моя заслуга.

Михаил приподнял брови.

— А чья?

— Руслана Андреевича.

— А он как тут замешан? — Московский ещё раз прошёлся глазами по тексту и сказал: — Его имени здесь нет.

Коля пожал плечами.

— Он знает на какие точки нужно надавить, чтобы получить желаемое.

Москва удивлённо посмотрел на него, а затем на бумаги.

— Он обвёл этих богачей?

— Надавил на эго, на чувство собственной важности. Каждого одарил вниманием, даже пообещал, что назовёт образовательные учреждения в честь имени инвесторов.

Михаил лишь миг выглядел удивлённый, а затем он расхохотался.

— Чёртов Джеймс, только отечественный. Уильям, конечно, тоже подходит. Но этот салага на пенсии, не будем заставлять его чихать.

Коля совсем не понял к чему это всё. Имел ли Михаил в виду, что тем, что они вспоминают столицу Великобритании, заставляют его чихать? Разве это не бессмысленная примета?

Несмотря на недовольство, Московский продолжал смеяться. Коле стало очень приятно находится рядом. Может, Руслан в самом деле прав? Конечно, он не делает то, о чем говорил Енисейский, но по крайней мере, Коле очень нравится находится в обществе Москвы.

— И? — спросил Михаил.

— Что?

— Что ты думаешь по этому поводу?

— Это не совсем то, чему вы меня учили, когда я был у вас.

— Да? — улыбнулся Москва. — Я совсем не помню, чему учил тебя. И ты должен понимать, что время тогда было другое, а значит, и нравы. Я учил тебя в соответствии с требованиям того времени.

— Но разве...

— Сейчас это неактуально, Коля. Тебе бы стоило быть таким, как твой Руслан. Конечно, я не имею ввиду его вредность и некоммуникабельность. Просто методы достижения цели, которые предпочитает Енисейский, достаточно действенны.

— Но вы так не делаете, — с сомнением сказал Коля.

— Делаю, — легко улыбнулся он. — И всегда делал. Думаю, что многие города, захваченные мной, вспомнят былое.

— Но мне ни слова не говорили об этом...

Такая тёплая улыбка растянулась по губам Москвы, что Коля невольно ощутил себя совсем ещё ребёнком. Как приятно было снова окунуться в детство, где всё спокойно и просто.

— Я, конечно, не помню, что думал в то время, но могу догадаться или предположить. И мне кажется, что когда человеку плохо, он старается сохранить в жизни как можно больше хорошего. И я сохранял, пусть делая это неумело и из рук вон плохо.

— Не понимаю, — признался Коля, смущённо пряча глаза от Михаила.

— Да, знаю. Намёки не для тебя, признаюсь, я тоже особо их не люблю.

Коля согласно кивнул.

— Я имею в виду, что пытался вырастить тебя простым советским ребёнком. И ты, к моему удивлению, вырос. Даже многие города, основанные в то время, не стали такими, как ты.

— Но...

— Не перебивай меня, — гаркнул Московский, но не со злостью, а скорее со смехом. — Изучая историю и все засекреченные аспекты Советского Союза, я многое узнаю. И с помощью логики пытаюсь догадаться, как именно я ощущал себя в той или иной ситуации.

Михаил выдохнул, а затем снова продолжил говорить. Коля слушал его с огромным любопытством, потому что Москва являлся для него авторитетом.

— Мне хотелось или я невольно создавал вокруг себя спокойную обстановку. Саша говорит, что я был очень нервным, особенно после войны. А во время Карибского кризиса вообще чуть не сошёл с ума.

— Было много моментов, когда можно было сойти с ума.

Михаил рассмеялся, будто теперь это не имело никакого значения.

— Благо, что теперь всё по-другому. Я рад быть собой.

Они замолчали, каждый думал о своём. Москва — о том, что очень рад сейчас быть здесь, а Новосибирск — о том, что всё совсем не так, как он думал.

— Но ведь ты не об этом хотел узнать, — вдруг произнёс Московский. — Твоё стремления вытащить свой округ из того положения, в которое мы его загнали, похвально. Честно говоря, я даже не думал о том, насколько сложной будет эта территория, когда завоёвывал. Тогда мной руководило немного другое...

— Что... Что вами руководило?

— Желание отомстить, конечно. Когда тебя долгое время подавляют, ты копишь внутреннюю обиду на внешний мир. Вот и моя обида превратилась в агрессию. Хотя я ни чуть не сожалею и не раскаиваюсь. Наверное, это делает меня плохим, но, честно говоря, мне всё равно.

Москва — это слово, которое несёт в себе сакральный смысл для русского народа. И только сейчас Коля это почувствовал. Всю суть звания столицы, весь смысл этой работы он понял только сейчас.

Московский был хорошей столицей. Пусть не без изъянов, которые с лёгкостью мог назвать Руслан или друг Вовы Леонид. Но идеального решения всех проблем просто не существует.

— Все эти процессы, как и пожары, являются для государств естественными. Это жизнедеятельность, как ты назвал. Круговорот воды в природе, — хохотнул он.

— При чём здесь?...

— Брось ты, Коля! Смешно же, — расхохотался Михаил.

Коля пожал плечами. Он совсем не оценил шутку, хотя другим она бы показалась глупой, но смешной.

— Войны, конфликты, временные перемирия — всё это для страны обыденность. Кто-то, конечно, захочет захватить власть в другой стране. Но этого мы расплющим, — Московский самодовольно ухмыльнулся. — Дальше Москвы никто не доходил!

Коля скосил глаза, поправляя очки.

В Михаил Юрьевиче был явный минус. Отчего-то он всегда уходил от темы, желая объяснить какое-то простенькое явление целой подоплёкой фактов.

— Не надо так на меня смотреть! Я не знаю, чего ты ждал, когда просился поболтать!

— Мне всего лишь нужно...

— Знаю я чего ты хочешь, — резко ответил Михаил, улыбаясь. — Тебе нужно узнать его, чтобы приструнить. Я читал отчёты и знаю, что показатели у него очень даже хорошие. А вот характер дерьмовый.

— И как его... приструнить?

— Ну, я бы сделал это как Джеймс. Это слишком радикально, но если тебе срочно это нужно, то можно попробовать. Слабые стороны у всех городов Сибири одинаковые.

А вот тут Коля напрягся. С этого момента ему нужно быть предельно внимательным. Он пожалел, что нельзя взять тетрадь и записать слова Московского, словно лекцию в университете.

— Вот, например, у Матвея Тумова определённая боязнь изменений. Он же самый старый город Сибири. И значит, был долго один и заставил себя смириться с обстоятельствами. Сколько раз ему приходилось смиряться? Много. Потому что история вечно творит какую-то... — вероятно Москва хотел сказать что-то плохое, но вовремя успел закрыть рот.

Но Коле было всё равно. Его голова работала как паровой двигатель — из ушей едва не шёл дым.

— С чего вы сделали такой вывод? — резко спросил Сибиряков.

— Я же вижу, в кого ты вырос, и могу сделать свои выводы. Расписание, чёткий график — не это ли определённые признаки того, что тот, кто в тебя это вкладывал, ценит это больше всего?

Коля жадно поглащал информацию, немедленно её фильтруя. Вот чего он хотел от Московского. Насколько можно быть мудрым и понимающим человеком, чтобы решать сложнейшие уравнения, которые Коля столько времени только составлял.

А вот Москва мог. Поэтому Сибиряков к нему и пришёл.

— Но чего он от меня хочет?

От этого вопроса Московский немного опешил.

— Всмысле?

— Что он хочет из меня сделать?

— А... Думаю, у него благие цели.

— Какие? — жадно спросил Коля.

— Держать Сибирь на плаву, чтобы никакие кризисы и бедность её не коснулись. Дело в том, что мы... столицы, склонны не принимать всерьёз такие неблагоприятные территории.

— Почему?

— Потому что только бедные люди согласны жить в неприятных местах. Был бы у меня выбор, я бы вообще хотел быть Краснодаром. Отличный климат, море у дома и клубника вкуснейшая! — Михаил довольно улыбнулся, представляя, как ест клубнику.

Благо, Москва быстро прекратил шутить и заговорил серьёзно.

— Никто в здравом уме не захочет жить в месте, где есть режим «чёрного неба». Да одно название уже пугает! И погода у вас холодненькая.

— Но в Сибири много кто живёт.

— Так было не всегда. Дело в том, что условия в сибирских городах стали улучшаться, когда пошло развитие промышленности и науки. Стране потребовались ценные ископаемые, которые есть там.

— Но почему сразу нельзя было, почему для этого потребовалось столько лет?

Московский устало выдохнул.

— Слишком много факторов: географическое расположение мировых центров торговли — Лондон, Париж, Санкт-Петербург и так далее, все они в Европе. Из сибирских земель достаточно было привозить сырьё в крупные города. Но потом оказалось, что это невыгодно.

— Невыгодно?

— Расстояния огромные, Коля.

Сибиряков замолчал, делая мысленную пометку в голове. Как много всего он узнал сегодня!

— Хорошо. Но почему Матвей Тумов боится нестабильности?

— Это опять же обусловлено историей. Я знаю, что он опытный игрок, а значит, может вести за собой других. Например, Омск. Чёрт их знает, кто они там друг другу, но это не меняет того факта, что Максим очень подвержен его мнению.

На краткий миг Московский замолчал, словно обдумывая, а затем сказал:

— Думаю, Революция потрясла его не меньше Омска. Из стабильности, где Сибирь — это каторга и промышленная территория, он оказался в месте, которое может стать центром страны. Понимаешь, что это значит? Какая это надежда на то, что ты вдруг станешь важным. Потом она, конечно, разрушится.

Вдруг Михаил помрачнел и тихо сказал:

— Вдруг пришло время, когда географическое положение больше не имеет значения. Теперь важно другое — сила.

— Москва по меркам географии тоже находится в плохом положении.

Московский мрачно кивнул.

— Москва — центр, соединяющий все города России. Но раньше такого значения я не имел. Раньше ценились реки, проходящие посреди города и слабые княжества на границе.

— Если у вас получилось, то и у нас получится, — вдруг сказал Коля. Ему стало в сотню раз легче.

Московский почти ласково улыбнулся, глаза у него были спокойные, будто он не сомневался.

— Весь труд окупается, Коля.

Сибиряков активно закивал, забыв, что он уже давно не ребёнок. Сейчас это было не важно, ведь он понял, что всё не зря. Ему лишь нужно работать больше, усерднее.

Вскочив, Коля собрал все документы и хотел было уже попрощаться, как услышал Москву.

— Руслан Енисейский когда-то был крепостью. На него часто нападали, а это ранит юный разум. Обида куда-то должна уходить, Коля. Вот только куда?

Этого было достаточно. Коля кивнул и быстро побежал к себе в номер. Он хотел записать каждое слово, сказанное Михаилом, пока не забыл что-то важное. Ему нужно превратить новые знания в упрощённое уравнение, которое должно решаться уже быстрее и легче.

Он может решить все проблемы округа, если составит систему уравнений. Ему нужно только выразить из одного уравнения другое.

Михаил Юрьевич всегда умел упрощать его размышления. Он зрил в корень проблемы и делал верные выводы, которые приводили Колю в восхищение.

Весь возбуждённый и радостный, Коля оказался в своём номере. На его кровати сидел Руслан, он держал в руке полупустую бутылку и фальшиво улыбался, глядя в стену.

— Рад видеть? — спросил он, заметив, что Коля вошёл в номер.

— Руслан! — охнул Коля.

— Он самый! Желанный гость в каждом доме, — хмыкнул Енисейский.

Щёки и глаза Руслана были красными, словно от слёз. Но Коля не стал заострять на этом внимание, предполагая, что его выводы могут быть ошибочными.

— Если ты снова хочешь затащить меня в казино, то я не пойду! — строго произнёс Сибиряков, хмурясь.

— Я знаю, чего ты хотел сегодня, — мрачно сказал Енисейский, продолжая ломать стену взглядом.

— Что? О чём ты?

— Ты достойный ученик Матвея. Он поступает так же.

Коля сильнее нахмурился, сжимая важные бумаги в руках.

— Откуда ты такой радостный? У Москвы снова... — почему-то Руслан не смог произнести то злополучное слово, которое заставило Колю в прошлый раз прекратить уговоры. — Хотя какие у тебя поводы для слёз в самом деле?

— О чём ты, Руслан?

— Да так...

— Как ты проник сюда?

— Сказал уборщице, что забыл ключ в номере.

— Но это неправда!

— Она устала от работы, поэтому не стала спорить.

— Но её за это могут уволить!

— А мне-то какая разница?

Коля стал ещё мрачнее. Хотя мрачнее Руслана в этой комнате быть ничего не могло.

— Но это неправильно!

На удивление Руслан спорить не стал, он спокойно улыбнулся и, не отрываясь взглядом от стены, спросил:

— Получил ещё пару инвесторов? Они такие же дураки, как и те, которых ты и я обдурили?

— Я не...

— Твоя ответственность в этом тоже есть, так что будь взрослым и неси её!

— Что ты делаешь здесь, Руслан? Уже поздно!

— Я думал, ты ждал меня, — хохотнул Енисейский.

— Ждал? Нет, не ждал, — хмуро ответил Коля.

Руслан кивнул, будто словам Коли требовалось подтверждение.

Его и здесь не ждали. И не хотели видеть.

— Ты знаешь, как найти дом, где жил Воланд, когда приезжал в Москву?

— Что? — оторопел Коля.

О чём Руслан вообще говорил? Какой Воланд? Они же всего миг назад говорили о совсем других вещах.

— Воланд, Дьявол. Как его ещё звали?

— Какой Воланд?

Руслан натянуто хмыкнул.

— Из «Мастера и Маргариты», конечно. Откуда ещё?

Коля стоял в дверной проёме и хлопал глазами, ничего не понимая. Впрочем, это было обычное его состояние в обществе Руслана. Именно то, что Енисейский постоянно менял тему разговора, делало его таким непонятным. В нём не было определённой структуры, не было математики и точности.

— Где он жил? Позвони Московскому... хотя, нет. Лучше звони знатоку литературы Романову. Он точно знает адрес, иначе его лишат премии, — Руслан засмеялся, но вышло как-то натужено, будто он выдавливал смех.

— Я не буду никому звонить, — раздражённо ответил Коля.

— Жаль, я так хотел посмотреть на этот дом, — с искренним сожалением произнёс Руслан.

Коля совсем потерялся от его слов.

— Иногда хочется получить надежду от зла, правда?

Получить надежду от зла? Разве это логично?

— Хочется, чтобы кто-то так же наказал всех людей за их грехи. Пусть это будет в шуточной, даже издевательской манере. А потом бы испариться, стать невидимым, точно Маргарита.

— Что ты хочешь от меня, Руслан? — сдался Коля. У него не было сил угадывать, что именно желает Енисейский. У него вообще на него не было сил.

Руслан отхлебнул алкоголь и сжал пальцы на бутылке. Коле показалось, что стекло вот-вот треснет.

— А чего хотят все?

Этот вопрос снова загнал в тупик. Учёные уже долгое время пытаются воссоздать Большой Взрыв для того, чтобы все процессы, происходящие в мире, стали ясны. И Коле нужно было найти такой же «Большой Взрыв» Руслана. Иначе он не может понять ни слова, которое могло быть намёком на прошлое Красноярска.

Как же сейчас не хватало Михаила Юрьевича с его потрясающей догадливостью.

Но в голову вдруг пришли слова Москвы о крепости, которой раньше был Руслан. Коля помнил, что название города у Енисейского тогда было такое же странное как первое имя Коли.

Новокачинский острог. Никакой надежды на то, что Руслан когда-то станет городом.

Какого это жить без надежды на будущее?

Помня слова, которые он когда-то услышал в детстве о глупом Ново-Николаевске, который вскоре все забудут, Коля вдруг пришёл к одному выводу.

Руслану было обидно. Он хотел быть важным, жаждал внимания к себе. Возможно, он даже пытался всеми возможными достижениями привлечь к себе внимание центра.

Но... неужели никто не замечал его? Пока на Руслана делали набеги, пока сжигали его до основания, никто так и не пришёл на помощь?

Коля вдруг замер. Да, всё складывается. И это бессвязное бормотание про творение Булгакова. Даже по книге можно угадать суть человека. И Коля угадал.

— Будь я Воландом, я бы превратил тебя в петуха и продал бы Москве, — отчаянно пробормотал Енисейский.

Вот она, грязь, которая хранится в самых недрах личности. От неё Руслан разлагается и старается тащить за собой других.

— А мне кажется, что ты был бы Понтием Пилатом. Но тебя бы простили за твою грубость, Руслан.

Руслан замер. Он не ослышался? Может быть, он сошёл с ума от... от чего? От алкоголя? От людей? От... себя?

— И ждать тебя потом столько лет за одно лишь понимание, которое я мельком увидел в твоих глазах? Не слишком ли ты жесток?

Руслан понял, Коля возликовал. Они друг друга поняли.

— Руслан, чего ты хочешь от меня? — вдруг холодно и абсолютно спокойно спросил Коля. В голове было тихо. Он чувствовал победу, чувствовал, что внутри всё клокочет от предвкушения. Казалось, ему должны вот-вот Нобелевскую премию за исследование самого непонятного человека.

На этот раз Енисейский замолчал. У него просто не было ответа. Всё, что было, это разрывающее чувство внутри груди. Он ломался от него, сгибался под его силой. Оно резонировало с одиночеством, тоской по ласке и любви. И делалось просто невыносимым.

Руслан ломался от этого чувства. Оно сжигало его изнутри сильнее, чем любой пожар.

— Две тысячи лет это слишком много? — тихо спросил Енисейский. Голос его был надломленным, слишком слабым.

Понтий Пилат ждал две тысячи лет, он мучался от бессонницы и страдал лишь ради одного прощения. Коля бы простил его? Руслан заслуживает прощения?

Но Иешуа простил. Хватило бы у Коли такой же любви и принятия к любому человеку?

Тут почему-то вспомнился Москва. В его детстве он был холодным и закрытым, но всё равно старался создать вокруг стабильность. А сейчас Московский был другим. Приятным, понятливым и весёлым. Сможет ли Коля когда-то стать таким же? Сможет ли понимать всех, изучая одно лишь прошлое городов?

— Это много, Руслан.

Енисейский тихо выдохнул и закрыл руками лицо. Неужели, он собирался ждать столько лет? Или полагал, что именно такой срок ему уготован? 

Коля облизнул губы, чувствуя неведомый подъем. Ему стало так приятно, что он хоть на миг приблизился к разгадке.

— А ждать столько времени тяжело? — снова послышался тихий голос.

— Тяжело.

Ответом Коле был жалкий всхлип.