Ане кажется, что она никогда ещё не чувствовала себя такой одинокой. Это бред и чушь – думать так, она в кругу людей, которые относятся к ней нормально или и вовсе хорошо, её никто не сторонится, у неё нет причин воспринимать всё в таком упадническом ключе. Но Аня воспринимает. И остановить себя не может.

Её слишком отчётливо поманили участием, горячей лаской и даже, – Аня несмело, на грани дерзкой мечты думает об этом – может быть, почти что любовью. Она разрешила себе ненадолго поверить, впустила в себя эту фантазию и теперь избавиться от неё не может, и особенно ей горько сознавать, что ничего уже не будет, потому что она сама от всего отказалась.

Впрочем, парни всё равно бы не согласились потакать её жадности. Аня никак не может отцепить от себя соблазнительный жаркий образ, в котором их двое. В котором Петя и Женя оба рядом, обнимают одновременно, и Аня зажата между их крепкими телами, как между створками раковины, надёжно укрыта от любых невзгод. Она мучительно краснеет, думая об этом снова и снова, а потом зябко обхватывает себя за плечи, потому что по сравнению с горячей фантазией одиночество наяву кажется слишком уж холодным и стылым.

Надо поменьше фантазировать. Это ни к чему хорошему не приводит, от этого только больнее.

От турнира удовольствия уже вообще никакого, Аня просто ждёт, когда он закончится наконец. Она вся изводится, издёргивается, опасаясь наткнуться на пристальный взгляд Жени или Пети и увидеть осуждение. О, они имеют полное право на осуждение теперь, когда она их так некрасиво отшила. И вместе с тем – они оба всё так же нравятся Ане. Или нет, теперь, наверное, они привлекают её даже сильнее, после того как её обожгло их ласковым вниманием. И бесконечно жаль неслучившегося, несбыточного, и Аня старается поменьше обо всём этом думать, чтобы лишний раз не бередить эту рану.

Избегать Петю на репетициях и в отеле ей удаётся, а вот с Женей гораздо сложнее. Женя какой-то... более сговорчивый, что ли? или выглядит более послушным? Как бы там ни было, а его на финальной репетиции перед самым шоу постоянно дёргают туда-сюда от номера к номеру: помочь, подать, принести. Удивительно, думает Аня, что у них перед самым шоу такой хаос в закулисье, причём удивительно в плохом смысле. К её номеру Женю тоже припрягают, заставляют тягать туда-сюда скамейку – Анин реквизит. При выходе на лёд для репетиции Ане ещё удаётся разминуться с Женей, а вот после номера она всё-таки сталкивается с ним за бортиком. Пока она суетится, пытаясь как можно скорее влезть в куртку, у которой, как назло, никак не нащупать рукава, и в суматохе теряет чехлы от коньков, Женя уже оказывается рядом. Распарковывает скамейку вдоль стены, чтобы она поменьше мешала окружающим, а потом вдруг шагает к Ане.

– Не беги от меня. Я ничего плохого не сделаю, – уверяет он. И вдруг протягивает Ане чехлы, откуда-то взявшиеся у него в руке: – Твои?

Аня смотрит на него растерянно. Ну да. Это её мятные чехлы, вот только... что они делают у Жени в руках? Как оказались у него? Аня смотрит и ничего понять не может.

– Ну да. Мои, – чуть потерянно подтверждает она. И несмело поднимает на Женю глаза: – Где ты?..

– Да тут, на полу лежали. Уронил кто-то, наверное, – чуть поводит плечами Женя. Он не выглядит ни злым, ни обиженным и улыбается как будто ласково, тепло. И ни единой тени у него по лицу не пробегает, словно это не его Аня погнала от себя прочь, отмахнувшись от чувств, которые он ей доверил. – Анечка, да что ты? Смотришь на меня так, будто я тебя вот-вот съем. Даже не укушу, не переживай. Возьми, ну?

Аня несмело тянется к нему за своими чехлами. На мгновение её пальцы соприкасаются с пальцами Жени, и Аню прошибает: даже сквозь два слоя перчаток она чувствует ласковое, манящее тепло и торопливо отдёргивает руку, и чехлы зажимает в кулаке, разом перестав соображать, зачем они ей и что теперь с ними делать. У неё мысли разом путаются, хаотично мечутся в голове перепуганными птицами. Что же ей теперь?.. Если Женя по-прежнему так добр к ней – а ещё ему очень идёт костюм для его шоу-программы, Аня спотыкается мыслями ещё и об это. Женя стройный и красивый в этом сплетении красно-белой ткани, а ещё сквозь его майку отчётливо угадываются рёбра и поджарый живот, и, кажется, Аня при желании может даже уловить очертания подвздошных костей, и всё это вместе её ужасно будоражит. Женя словно понимает её замешательство: он вдруг проворно шагает ближе, касается Аниного плеча, скользит ладонью к спине, почти что полуобнимает девушку. Ане жарко от того, как он близко в эти мгновения.

– Ты же только что обещал, что не укусишь, – слабо напоминает она.

Женя удивлённо приподнимает брови:

– А что, разве сейчас я кусаю?

– В каком-то смысле, – бормочет Аня и медленно выворачивается из-под ласковой руки; вернее, заставляет себя вывернуться. Какой-то частице неё отчаянно хочется остаться, уступить влечению, прижаться к Жене, который уже как будто готов ей, наглухо запутавшейся, раскрыть объятия. Но потом Аня вспоминает про Петю, представляет себе, какое у него будет лицо, когда он узнает, что Аниным словам оказалась грош цена, что она вот так легко переменила своё мнение и переметнулась к Жене в руки, стоило лишь поманить её чуть настойчивее. Ох, нет, даже думать больно о том, как это его расстроит и заденет. И Аня всё-таки отступает, как бы ей ни хотелось уступить ласковым рукам. Настойчиво она давит из себя: – Жень, я не могу, я правда не могу. А как же Петя? Нет, я не могу его так обидеть. Прости, пожалуйста, ты очень мне нравишься, но... я так совсем-совсем не могу, – убито заканчивает она, чувствуя себя совершенно несчастной. Повторять это во второй раз тяжело, гораздо сложнее, чем в первый. А если вдруг ещё появится и Петя, и придётся повторять всё то же самое вновь, уже отдельно для него – наверняка будет ещё невыносимее. Как будто юноши ещё надеются, ещё ждут, что Аня переменит своё решение, смягчится, всё-таки даст шанс кому-то из них.

Женя вздыхает.

– Как у тебя всё сложно, – мягко отмечает он. И как будто по-прежнему совсем не обижен, и это в голове у Ани не укладывается. Ох, уж лучше бы он всё-таки обиделся, отвернулся от неё, охладел к ней, тогда было бы гораздо проще развязать этот ужасно запутанный узел. А так... Женя всё глядит с неизменной ласковостью, и Аню тянет к нему хуже прежнего, и её глупое сердце мечется в груди, совсем запутавшись между тем, как правильно и как хочется. Женя тем временем продолжает, словно бы грустно шутит: – И зачем я только в тебя такую влюбился?

Аня мучительно краснеет.

– Прости, – бормочет она, отводя глаза. – Ты знаешь... я совсем-совсем не обижусь, если ты меня разлюбишь. Даже наоборот, это, наверное, будет правильнее. Так ты свободным будешь, а не как сейчас, когда я вроде как и рядом тебя держу и ничего не даю.

– Нет-нет, не бери в голову! – протестует Женя. И касается её плеча ещё раз, но уже не пытаясь обнять, и мягко объясняет: – Я ужасно шучу, только и всего. Это ты меня прости, пожалуйста. Ты мне очень нравишься, и у меня нет к тебе никаких претензий. Какие они вообще здесь могут быть? Ты же не приворотным зельем меня поила, просто ты очень хорошая и очаровательная, нельзя же это вменять тебе в вину.

Аня улыбается ему, а сама думает, что очень даже можно. Что если она заставляет мучиться двух замечательных парней, то, наверное, даже нужно. Нельзя быть на свете красивой такой и далее по тексту. Эти тяжёлые мысли она тащит с собой через весь турнир, до конца не может отделаться от них даже во время своего проката. Поэтому она слегка смазывает весь номер, занимает только третье место и выходит со льда с тяжёлой головой. Ничего, думает она, от турнира осталось-то уже всего ничего. Скоро всё закончится, и можно будет как-нибудь лечить свою бедовую голову, понемногу выдавливать из неё опасные мысли и жадное влечение.

С Женей ей удаётся разминуться после турнира, – на нём как раз очень удачно повисает Марк, что-то ему увлечённо рассказывает и надолго задерживает, – а вот Петя нагоняет её уже вне льда. При виде него у Ани начинают дрожать колени. Петя сегодня катал как-то очень энергично, даже яростно, удивительно, что ему ни одной награды не дали, он же просто насквозь прошибал катящейся от него волной вдохновенного жара. Аня прячет глаза и пытается ускользнуть – но Петя ловит её за руку.

– Погоди секунду, – просит он. – Мне надо у тебя кое-что спросить. В продолжение диалога, так сказать.

Аня осторожно высвобождает руку.

– Да мы вроде вчера диалог закончили. И компромиссов не нашли, так что... говорить, наверное, больше не о чем, – пожимает плечами она. Горячий взгляд Пети, словно ждущий чего-то, заставляет её одновременно хотеть и убежать, и остаться.

– Давай пройдёмся по вариантам ещё раз, – упорствует Петя. И пальцы загибает: – Встречаться с Женькой в обход меня ты не хочешь, верно? Отлично. Но и со мной в обход Женьки – тоже, правильно?

Ане невыносимо слушать, как он медленно, методично раскладывает это по полочкам, словно лишний раз подчёркивая, как некрасиво она поступает, отказывая обоим.

– Да, и поэтому остаётся только вариант, где я не встречаюсь ни с кем. Вот его мы и осуществляем. Если это всё, то я пойду, – скороговоркой выдыхает она и отворачивается, пытается уйти. Петя хватает её за локоть, держит настойчиво, крепко, мешая убежать.

– Да постой же ты! – почти что требует он. И смотрит настойчиво, цепко. Так, что Аня окончательно ощущает себя лягушкой, распятой на операционном столе, и вот-вот в неё вонзят скальпель, и будут её препарировать, беспощадно разбирать на составляющие всё её нутро, все её мечты, надежды и страхи. Это волнует, и не в самом хорошем смысле. Аня неуютно сводит плечи, опуская взгляд, но Петя не унимается. Он продолжает с нажимом просить: – Нет, на меня, смотри на меня. Это важно, Аня, правда, мне надо знать. Если бы ты могла встречаться с обоими, ты бы согласилась? И только в этом случае? Я всё верно понимаю?

– Да зачем ты спрашиваешь? – не выдерживает Аня и ожесточённо дёргает рукой, пытаясь вырваться. – Какая разница?

– Большая, – твёрдо говорит Петя. – Ты задала нам с Женькой заковыристую задачу, я пытаюсь понять, есть ли у неё хоть какой-то приемлемый ответ. Для этого нужно собрать мнение всех сторон, а ты, считай, сторона ключевая. Так что скажешь?

– Не издевайся, – упрашивает его Аня. – Я уже ведь сказала всё, что могла. Что ещё ты хочешь от меня услышать? Мне нечего добавить!

– Что ты, какие могут быть издевательства. Я очень серьёзен. Это для меня важно, – возражает Петя. И напоминает с неумолимой точностью: – Ты сказала, что не хочешь обидеть кого-то одного из нас с Женькой, поэтому никого не будешь выбирать. Я ведь верно запомнил? Собственно, об этом я и думал, потому у меня и родилась небольшая идея. Если бы ты могла выбрать обоих, тебя бы это устроило? Это было бы для тебя приемлемо?

– Но так же нельзя! – жалобно стонет Аня и почти задыхается. Быть не может, что Петя, гордый, сильный Петя вдруг вот так запросто предлагает ей это, одобряет её жадность, готов довольствоваться лишь долей её внимания. – Ты как себе это представляешь?

– Пока не знаю, – честно признаётся Петя. – В теории, наверное, не представляю никак. Но, может, на практике мы что-то нащупаем, найдём какой-то баланс, который всех более-менее устроит. Ты сказала, что никого не хочешь обижать – вот за это я и зацепился, потому и подумал: может, мы как-нибудь это всё-таки вытянем, может, благодаря этому у тебя действительно получится сделать так, чтобы мы были втроём более-менее гармонично и никто не чувствовал себя третьим лишним, не оказывался в стороне. В конце концов, сейчас всё выглядит так, будто есть только два варианта: или мы пробуем отношения на троих и я соглашаюсь любить тебя одновременно с Женькой и делить с ним твоё внимание, или никаких отношений не будет вообще. И, честно говоря, второй вариант выглядит совсем пустым и безрадостным. Я бы не переходил к нему, не рискнув всё-таки попробовать первый вариант.

– Ты в курсе вообще, как жестоко это звучит – «попробовать»? – обращает его внимание Аня. – А если не получится – что тогда? Вы просто меня бросите? Сделаете вид, что ничего не было? А я? Получается, вы меня сперва поманите вашей двойной любовью, обнадёжите, обогреете – а потом, если вам вдруг не понравится, как получается, возьмёте и уйдёте? А мне что останется, справляться с дважды разбитым сердцем? За что? Я же честно сказала, что не хочу никого из вас обидеть! За что вы хотите со мной так? – она с каждым словом накручивает себя всю сильнее и уже в красках представляет себе это уничтожающее одиночество, и её начинает откровенно трясти.

Петя сгребает её за плечи и крепко прижимает к себе, обрывая поток её бессвязных обвинений.

– Да не хотим мы так с тобой, не хотим, – торопливо уверяет он и гладит Аню по волосам. – Что ты, Анюта! Я совсем не это имел в виду, я... чёрт, я не подумал, что это так прозвучит. Я только хотел сказать, что мы действительно могли бы попробовать втроём, вот и всё. И, может быть, найдём какой-то баланс, который всех устроит. Если с твоих слов выходит, что шанс всё-таки есть, пусть даже вот такой, не самый естественный... что ж, я не хочу отступать. Я готов попробовать.

Аня жмётся к нему, ошеломлённая, и не понимает, как эти слова вдруг стали возможны, как они прозвучали, не пригрезились ли ей вообще.

– Я не думала, что ты согласишься вот так. Делиться, – бормочет она. – Это на тебя совсем не похоже. Думала, даже если Женя вдруг согласится, тебя мы ни за что не уговорим.

– Честно? Мне было бы гораздо легче, если бы ты просто выбрала меня и не мудрила бы так сильно, – прямо сообщает ей Петя. – Но раз уж ты ставишь вопрос так категорично, а меня угораздило настолько в тебя втрескаться... ладно. Буду пробовать. Женька – не худший вариант третьего, у него хотя бы чувство такта есть.

– Спасибо тебе, – растроганно шепчет Аня. У неё даже слёзы на ресницах наворачиваются. Она, конечно, удерживает себя от того, чтобы неоправданно расплакаться от нахлынувших эмоций, – рано! у неё ещё есть только Петино согласие, ещё неизвестно, что скажет Женя! – но глаза всё равно мокрые, и благодарность распускается внутри невыносимо горячим цветком. – Спасибо, правда. Я совсем не думала, что ты вот так согласишься, ты же не обязан следовать моим капризам, мало ли что я тут себе выдумываю... Ты не пожалеешь, обещаю! Я всё-всё сделаю, чтобы тебе не пришлось пожалеть!

– Ну-ну, не части. Не разбрасывайся так обещаниями, ещё ничего не сложилось же, – негромко усмехается Петя. Аня осторожно отстраняется от него, уже готовая бежать за Женей, рассказывать ему новости, пытаться втянуть в эту авантюру и его тоже – Петя вдруг останавливает её, мягко, но настойчиво берёт её за подбородок. Вонзаясь в её лицо пылающими глазами, он бормочет как в полусне: – Ну, раз я такой молодец и так тебя порадовал – может быть, я и поцелуй заслужил? Можно? Я ведь могу?.. – он наклоняется к ней, и Аня, заворожённая пламенем в зелёных глазах, послушно тянется навстречу.

Поцелуй обжигает ей губы. Из груди непроизвольно вырывается что-то, что должно бы, наверное, быть задушенным стоном, но похоже лишь на смешной, некрасивый писк, и Аня почти что обмякает в обнимающих её руках, цепляется за Петю слабеющими пальцами. Ох. Ох, это же всего лишь поцелуй, от него не должны так подгибаться колени, словно от чего-то совершенно откровенного и недозволенного. Но они подгибаются, и Аня близка к тому, чтобы безвольно повиснуть на Пете, и только надеется, что он её ни за что на свете не отпустит.

Не отпускает.

– Что ты, Анюта, – ласково выдыхает он и гладит её по щеке, даёт ей, растерявшейся, возможность прийти в себя. – Эй, ты же не падаешь у меня здесь в обморок? Не вздумай. Это плохая характеристика для поцелуя.

– Почему же. Наоборот, хорошая. Значит, мне так понравилось, что я даже дышать забыла, – слабо возражает Аня. Ей и правда понравилось. Её обожгло всю, как глупого мотылька, и теперь она медленно, с трудом приходит в себя и сентиментально лепечет: – Ой, какой же ты!..

– Какой? – прямо уточняет Петя. Его не обвести вокруг пальца полунамёками, не обмануть полукомплиментами, и Аня старается привыкнуть сразу: в будущем ей придётся договаривать «б» сразу после того, как было сказано «а». Иначе Петя из неё это всё равно вытащит, но уже, возможно, через некоторое количество унижений и мук.

– Сногсшибательный, Петь, – честно отвечает она. Ей нравится, как глаза Пети вспыхивают тихим огнём после этих слов, как они внезапно теряют всю жёсткость, становятся мягкими, почти нежными. Обласканная этим взглядом Аня как зачарованная дополняет: – И очень красивый, – и чувствует, как надёжные объятия сжимаются сильнее.

– Мне очень приятно всё это слушать, но прекращай, пожалуйста. Иначе я решу, что всё-таки не хочу тебя ни с кем делить, и всё испорчу, – говорит Петя у неё над головой. Его голос звучит так, словно он гораздо охотнее проглотил бы каждое слово, но упорно давит его из себя. И ведь не отступает, продолжает давить: – Если тебе нужна моя помощь в том, чтобы изложить весь этот план Женьке и уговорить его тоже вписаться – только скажи. Я помогу. Нет проблем. Это ведь в каком-то смысле будет и для меня тоже.

– Я думаю, что не надо это на тебя вешать. Я же выдумала, мне и разбираться, – осторожно возражает Аня. И тут же дополняет: – Но, если я вдруг почувствую, что сама не справляюсь, я обязательно позову тебя на помощь, раз ты разрешаешь. Спасибо! Не знаю, как тебя благодарить. Ты... мне кажется, ты сегодня всё на свете спас, – неловко заканчивает она. И видит красивую, чуть горделивую улыбку, за которую немедленно хочется снова метнуться к Пете и ни на шаг от него не отходить, лишь бы и дальше смотреть.

– Ну что ты. Делаешь из меня совсем уж какого-то супермена, – хмыкает Петя. Но комплиментами он явно скорее доволен, чем нет, и охотно провожает Аню до её раздевалки, и напоследок обнимает ещё раз, так, что Аня едва не превращается в какое-то совсем безвольное желе.

Ох, это она много на себя берёт, слишком много. Как она собралась пытаться осчастливить собой – звучит-то как отвратительно! – двоих сразу, когда ей и одного Пети как будто много, когда она вся тает, и теряет способность соображать под нехитрой лаской, и с трудом себя контролирует. Но потом она вспоминает Женю, его чуткую заботу и ласковый взгляд, и нетвёрдо думает: ну как его бросить, он же такой чудесный! – и сердце снова сжимается в нерешительности и тревоге.

Вообще-то, Аня понятия не имеет, как ей с этим предложением подойти к Жене. Но как-то сделать это всё-таки надо. Петя за неё впрягаться не будет – хоть он и сказал, что готов, Аня полагает нечестным втягивать его в это. Как будто это ему больше надо. Совсем наоборот, Петя прямо обозначил, что ему как раз было бы лучше без Жени, без всякого тройничка в отношениях. Заинтересована в этом только Аня – ей, что логично, и тянуть всё это на себе.

У неё в груди дрожит тревожное, гаденькое ощущение, что с Женей, несмотря на его кажущуюся покладистость и сговорчивость, легко не будет, что с ним обязательно что-то пойдёт не так. И действительно, когда, уже переодевшись, она находит Женю в коридорах под трибунами и окликает, он поворачивается к ней как-то заторможенно. И на лице видны красные разводы, будто он грим не снимал как положено, а яростно пытался стереть ладонью или рукавом, и глаза у него нехорошие, словно потухшие, похолодевшие. Не нравятся Ане его глаза.

– Мне надо с тобой поговорить, – осторожно начинает она. Женя в ответ кивает вежливо и как-то вяло.

– Это по поводу Пети, да? – вдруг спрашивает он, и это ужасно неожиданно – он же не должен знать! откуда? неужели Петя рассказал? нет, тогда Петя сказал бы и про «на троих», и вряд ли Женя реагировал бы так убито. Но что тогда? Аня испытывает что-то очень-очень близкое к инфаркту.

– Откуда ты знаешь? – беспомощно спрашивает она. Женя пожимает плечами.

– Я видел вас. Да вы вроде особо и не прятались, – говорит он. Аня переживает второй инфаркт подряд: ох, он видел, но не слышал, и сам себе в голове достроил картину мира, совсем не в ту сторону достроил. Женя тем временем продолжает: – Слушай, я понимаю. Ты подумала как следует и передумала. В этом нет ничего такого. Мы же сами предложили тебе выбирать, в конце-то концов. Мне обидно, конечно, но... ты имеешь полное право на такой выбор. И... ты уже не передумаешь, да? – он смотрит на Аню с отчётливой тоской в глазах, а Аню сжимает сокрушительной жалостью.

– Давай куда-нибудь присядем, – говорит она, предчувствуя, что не сможет объяснить быстро и просто, что наверняка не сумеет подобрать правильных слов с первого раза, а значит, разговор затянется. Аня хватает Женю за запястье и тянет за собой, к ближайшей скамейке, которая попадается ей на глаза. Женя тянется без возражений. Он следует за Аней, садится на скамейку по первой же просьбе и терпеливо смотрит. В его движениях сквозит обречённость, словно он уже заранее знает, чем всё кончится, и просто ждёт развязки. Аня берёт его за руку, сжимает его ладонь крепко-крепко и нерешительно смотрит в прохладные зелёные глаза. Потухшее спокойствие Жени пугает её до ужаса. Лучше бы он ругался, повышал голос, даже кричал, обвинял её в том, что она ужасная лживая девчонка. Это, по меньшей мере, было бы понятно, и Аня бы знала, что ей делать – успокаивать его, стараться погасить его гнев. А с этим спокойствием, медленно вырождающимся в равнодушие, как быть? У Жени словно лёд в глазах, и с каждой минутой этого льда всё больше, ещё немного потянуть, и совсем будет не пробиться, не растопить ничем. Собравшись с духом, Аня говорит: – Я действительно хотела поговорить с тобой про Петю... и не только про него, если честно. Повод на самом деле немножко другой.

Женя приподнимает брови, но у Ани полное ощущение, что он делает это нисколько не из интереса, а из одной только вежливости.

– Я тебя очень внимательно слушаю, – говорит он. И не отнимает руки – Аня держится за это как за соломинку, как за последний знак его расположения, заставляет себя не сжимать пальцы слишком уж крепко, чтобы не впиться ногтями, не сделать больно.

– Я хотела спросить тебя... или, наверное, предложить тебе... в общем, не знаю, как это правильно назвать, я сразу к сути, ладно? – начинает Аня и сразу думает: ой, плохо. Если она будет так мямлить, ни на что она Женю не уговорит, ни в чём его не убедит. Аня крепко сжимает колени – это почему-то помогает собраться, унять нервную дрожь – и говорит залпом, как можно твёрже: – Ты был бы не против встречаться втроём? Ты, я и Петя? Если я захочу выбрать вас обоих – есть ли шанс, что ты на это согласишься?

Брови Жени удивлённо вздрагивают вновь, и на этот раз его изумление кажется Ане вполне искренним.

– Поясни, пожалуйста, как ты себе это представляешь? – просит он. А у Ани каша в голове, Аня представляет себе только что-то размазанно-розовое, идиллическое и прекрасное.

– Ну, я буду встречаться с вами обоими. Вас обоих любить, стараться вам обоим одинаковое внимание уделять, – добросовестно перечисляет она, стараясь выхватить из своей обобщённой, нечёткой фантазии хоть какие-то подробности. И прямо признаётся: – Честно? Я пока не знаю, как именно это будет, у меня же такого никогда не было. Но я надеялась, что если вы согласитесь на такие отношения, то вы мне поможете, подскажете, как сделать так, чтобы никого из вас не обидеть. Скажи, ты мог бы на такое пойти? Я обещаю очень постараться для вас, клянусь. Или ты в принципе считаешь это неприемлемым?

Кажется, впервые за эту беседу Женя смотрит на Аню по-настоящему внимательно, так, словно её слова только сейчас обретают вес.

– А если я скажу, что не принимаю такое? Что ни в каком, прости за выражение, тройничке участвовать не буду? – спрашивает он. – Что ты сделаешь тогда?

– Вернусь к тому, что говорила раньше, – уверенно отвечает Аня. Этот вопрос как раз простой, об этом пути для отступления она подумала неоднократно и уже знает его наизусть. – Если ты сейчас скажешь мне «нет», то и я тоже скажу Пете «нет». Ты ведь знаешь, как я к этому отношусь, ничего не изменилось. Выбирать одного из вас и обижать другого я не хочу. Или я постараюсь так, чтобы хорошо было вам обоим, или обоих буду вынуждена обидеть. Третьего варианта здесь быть не может.

Ладонь Жени вздрагивает в её руках, и только сейчас Аня наконец чувствует ответное пожатие – крепкое, лихорадочное, почти болезненное.

– Зачем ты его поцеловала? – спрашивает Женя тихо и горячо. Аня порывисто подаётся к нему. Она улавливает, что он позволяет себе проговорить то, что его взволновало, и сама охотно цепляется за эту возможность обсудить больное, тревожное, спорное, объяснить и успокоить.

– Он сказал, что согласен встречаться втроём. Я обрадовалась и рассчитывала, что ты тоже согласишься, поэтому и решилась на поцелуй, – торопливым шёпотом рассказывает она. – Я поспешила, да? Обидела тебя? Хочешь, я поцелую тебя сейчас? – предлагает она. И в следующий же миг прикусывает язык: ну нет, это не решает проблемы, это даже, наверное, выставляет её легкомысленной, разбрасывающейся поцелуями, как будто это что-то совсем не интимное, совершенно не значимое. Но Женя смотрит в ответ горячо и как будто совсем не замечает, как неуместно звучит её поспешное предложение.

– Хочу, – кивает Женя, почти задыхается этим коротким словом. Аня воодушевлённо тянется к нему. Ей кажется, это уже синоним согласия, она ощущает свою безгранично сладкую, казавшуюся несбыточной мечту уже на кончиках пальцев и оттого целует Женю особенно нежно, старается вложить в ласку, в каждое прикосновение всю свою готовность любить и не обделять, всё своё желание сделать как можно лучше для всех, так, чтобы никому не было неприятно или обидно. Этот поцелуй выходит совсем другим, не таким, как с Петей. Он тягучий, вязкий, ощущающийся приятно бесконечным. Аня постепенно утопает в нём, льнёт к Жениной груди и только чудом не забывается, не позволяет себе упустить тот факт, что они не в отдельной комнате и в любой момент могут оказаться не наедине.

– Считай это тизером. А всё остальное – потом, дальше, – шепчет она, мягко отстраняясь. Женя увлечённо тянется за ней и чуть задыхается, и смотрит уже гораздо жарче, его взгляд больше не прячется под ледяной скорлупой.

– «Дальше» – это когда втроём? – уточняет он.

– Если ты согласишься, – напоминает Аня. Она всё-таки не желает вовлекать Женю туда, где ему будет плохо и неприятно. Женя ласково заправляет ей за ухо выбившуюся прядь волос.

– Соглашусь, – дарит он, и у Ани сердце в груди делает такое сальто-мортале, что едва не выпрыгивает через горло. – Знаешь, я думаю... я надеюсь, что это всё-таки не будем плохо. Что мы найдём какой-нибудь компромисс, который всех устроит. Хотя есть подозрение, что это может быть сложно. Что так уж запросто у нас ничего не выйдет.

Аня чмокает его в губы ещё раз.

– Я всё сделаю, чтобы было как можно проще, – обещает она. И искренне думает, что у её обещания нет никаких границ, что нет ничего, на что бы она не пошла для этих прекрасных, сильных, добрых парней. Напоследок она обнимает Женю крепко-крепко, а потом, распрощавшись с ним, отбивает Пете короткое, радостное сообщение о том, что всё у неё получилось, а значит, теперь всё у них будет, и возвращается в свою комнату совершенно счастливая. Ей до трясучки приятно фантазировать и знать, что отныне эти дерзкие фантазии не так уж нереальны, что какую-то часть из них она и впрямь сможет ощутить наяву, если наберётся смелости попросить о них вслух.

Но это всё будет непонятно когда – потому что на следующий же день, рано утром, и Петя, и Женя возвращаются в Петербург, оставляя после себя только память о поцелуях да шаткий уговор «попробовать втроём».