Англичане не уважают родной язык и упорно не желают учить детей говорить на нём.

Бернард Шоу, «Пигмалион»

Ковент-Гарден. 11:15 вечера. Лето. Проливной дождь. Со всех сторон отчаянные гудки автомобилей. Прохожие бегут к рынку и к церкви Святого Павла, под портиком которой уже укрылось несколько человек. Среди них дама с дочерью, обе в вечерних платьях. Все мрачно взирают на потоки дождя, и только один человек не обращает внимания на происходящее вокруг, целиком поглощённый своей записной книжкой; он торопливо делает какие-то заметки, раздражённо заправляя за уши спадающие на лицо кудри. Бьёт четверть двенадцатого.

— Я продрогла до костей, — ноет девушка, дергая мать за рукав. — Куда пропал Фредди? Он ушёл минут двадцать назад.

— Ну, не двадцать, конечно, но такси он уже мог бы найти, — отвечает ей мать, вытягивая шею и озираясь в поисках сына.

Прохожий, услышавший их разговор, бросает им через плечо:

— Раньше половины двенадцатого он вам никакого такси не достанет, мэм, даже не надейтесь. Сейчас все из театров разъезжаются.

Дама возмущённо вздыхает.

— Но нам очень нужно. Мы не можем стоять здесь до половины двенадцатого. Какое безобразие!

— Были бы у него мозги, он давно бы нашёл такси у театра, — бурчит девушка, скрестив руки на груди.

— Что ты хочешь от бедного мальчика?

— Все достают такси. Так почему он не может? — возмущается девушка.

Именно в этот момент со стороны Саутгемптом-стрит вылетает Фредди.

— Нигде ни одного, ни за какие деньги, — задыхаясь от быстрой ходьбы выдаёт паренёк, опережая вопрос сестры. С его зонта стекает вода, а вечерние брюки вымокли по щиколотки.

— Ах, Фредди, — расстроенно восклицает мать, — машину всегда можно достать. Ты просто плохо искал.

Девушка, казалось, сейчас взорвётся.

— Боже, как мне всё надоело! Уж не прикажешь ли нам самим идти за такси?

— Я же вам говорю, все машины расхватали. Дождь начался внезапно, никто не ожидал, вот все и кинулись искать такси. Я дошёл до Черинг-кросс, потом повернул и добрался почти до Ледгет-сёркус; ни одной свободной машины.

— А на Трафальгар-сквер? — с надеждой спрашивает его мать.

— И там ни одной.

— А ты там был вообще? — подозрительно говорит девушка.

Парень раздражённо вздыхает:

— Я был на Черинг-Кросском вокзале. Ты, вероятно, ожидала, что я пробегусь до Хаммерсмита¹?

— Ой, никуда ты не ходил, — бросает ему сестра.

— Фредди, ты в самом деле ужасно беспомощен, — говорит женщина. — Иди опять и, пока не найдёшь такси, не возвращайся.

— Только напрасно мокнуть, — бормочет парень.

— А о нас ты подумал? Нам всю ночь простоять на ветру в одних только платьях? — кидается на него девушка. — Это свинство. Эгоист несчастный!

— Ну, ладно, ладно. Иду, — говорит Фредди, открывая зонтик, и бросается в сторону Стрэнда. Вспышка молнии, сопровождающаяся оглушительным раскатом грома, на мгновение ослепляет, и именно в эту секунду парень сталкивается с торговцем цветами, который ищет укрытия от дождя, и выбивает у него из рук корзину с цветами.

— Ты что, очумел, Фредди? Смотри, куда прёшь! — возмущается паренёк звонким голосом и начинает подбирать рассыпанные цветы, укладывая их обратно в корзинку. Фредди же, крикнув: «Виноват», мчится дальше по улице. — А ещё интеллигент! Все мои фиялочки копытами своими перетоптал.

Собрав своё богатство, он усаживается у подножия колонны возле дамы и её неимоверно вредной дочери и начинает приводить цветы в порядок, хотя ему самому не помешали бы забота и уход. Пареньку на вид лет восемнадцать-двадцать, не больше. На его макушке тёмная матросская шапочка, покрытая слоем лондонской пыли и копоти и явно скучающая по щётке. Поношенное лёгкое чёрное пальтишко, узковатое в плечах, едва доходит до колен, длины коричневых, забрызганных снизу грязью брюк с многочисленными заплатками хватает лишь до щиколоток (весьма и весьма изящных, кстати говоря), да и потёртые ботинки явно видали лучшие времена. У паренька приятные черты лица: аккуратные изогнутые брови, острые скулы, маленький носик, тонкие губы, живые ярко-голубые глаза и россыпь едва заметных веснушек на щеках. Было видно, что он старается быть опрятным, но по сравнению с окружающими он выглядит как бездомный.

— Извините, откуда Вы знаете, что моего сына зовут Фредди? — обращается к нему женщина.

Паренёк поднимает глаза и прищуривается:

— Ага, так это Ваш сынок? Хороша мамаша! Воспитала бы сына как положено, так он побоялся цветы у бедного цветочника изгадить, а потом слинять и деньгу не заплатить. Вот Вы теперь и гоните монету!

Девушка тяжело вздыхает:

— Только этого не хватало!

Мать успокаивающе касается её руки.

— Не вмешивайся, Клара. Есть у тебя мелочь?

— Только шестипенсовик². Мельче нет.

Огонёк загорается в голубых глазах, они распахиваются шире, и паренёк говорит с надеждой:

— Так я Вам, разменяю, леди.

— Дай сюда, — говорит мать, протягивая руку, и девушка нехотя подчиняется. — Вот Вам за цветы, дорогой.

— Премного благодарен, — сияя как начищенный пятак, отзывается юноша.

— Пусть сдачи даст. Такому букетику пенни — красная цена, — бормочет Клара.

— Помолчи же ты, — говорит женщина. — Сдачу оставьте себе, — обращается она к цветочнику.

— У... у.... у... х, спасибо Вам, леди, — радостно улыбается паренёк.

— А теперь скажите, откуда Вам известно имя того молодого человека?

— Да его и не знаю, — пожимает плечами мальчишка, усаживаясь возле своей корзины. — Ну, Фредди, Леви, Чарли — не всё одно? Надо ж как-то человека назвать. А то грубо выйдет как-то.

— Только шесть пенсов зря потратили, — говорит Клара и брезгливо отходит подальше от торговца.

Паренька совершенно не задевает подобное поведение; он уже и забыл о девушке, пытаясь всучить свои цветы только что подошедшему джентльмену.

— Не приставай ко мне, мальчик. Это нехорошо. Да и мелочи у меня нет, — отвечает ему мужчина, шаря по карманам. — Хотя постой-ка! Вот три монетки по полпенса, если тебя устроит.

Передав деньги юноше, он отходит к другой колонне.

— Спасибо Вам, сэр, — немного грустно отзывается парень, но полтора пенса лучше, чем ничего, так что он не жалуется.

— Эй ты, полегче, взял деньги — так дай ему цветок, — обращается к нему один из прохожих. — Видишь того типа за колонной? Он записывает каждое твоё слово. Легавый, наверняка.

Все собравшиеся с интересом оборачиваются к человеку с записной книжкой, в то время как мальчишка испуганно вскакивает.

— Ну и что я дурного сделал? Ну, заговорил с джентльменом — так я имею право продавать цветы, если на тротуар не лезу, — вопит он, оправдываясь. — Я честным трудом на хлеб зарабатываю. Я ничего такого ему не сказал — просто попросил купить цветочек... — к концу фразы голос ломается и стихает, а глаза застилают слёзы, готовые скатиться по пыльным щекам.

Бóльшая часть публики сочувствует юноше. Люди пожилые похлопывают его по плечу, бросая ободряющие реплики вроде: «Чего расхныкался? Кто тебя трогает?», «Ну-ну, успокойся», «Всё хорошо, сынок, успокойся». Менее терпеливые рекомендуют ему заткнуться или сердито спрашивают, чего он, собственно, разорался. Те, что стояли далеко и не знают, что произошло, спешат к месту происшествия, заваливая остальных вопросами: «Что за шум?», «Кто он такой?», «Что он натворил?» и так далее.

Парень протискивается сквозь толпу к джентльмену и снова вопит:

— Ой, сэр, пожалуйста, не велите ему заявлять на меня! Мне ж такое будет за это! Патент отберут, на улицу выкинут. Они мне...

Вдруг человек с записной книжкой раздражённо вздыхает и поднимает взгляд на торговца.

— Ну, хватит, хватит! Прекратите голосить! Кто Вас обижает, глупый мальчишка?

Паренёк гулко сглатывает, но затихает, испуганно глядя на молодого мужчину.

— Всё в порядке, — успокаивает его один из прохожих. — Поглядите, какие у него ботинки — настоящий джентльмен, — потом он поворачивается к мужчине с записной книжкой и поясняет, — Извините, сэр, он просто подумал, что Вы легавый.

Тот удивлённо вскидывает брови и спрашивает:

— А что значит «легавый»?

Прохожий на мгновение замолкает, подбирая слова.

— Легавый... ну это как полицейский или следователь. Что-то вроде такого.

Мужчина заинтересовано слушает, делая какие-то заметки, в то время как паренёк продолжает оправдываться с истерическими нотками в голосе.

— Да я на Библии могу поклясться, что ничего такого...

— Да ради Бога! — закатив глаза, прерывает его джентльмен. — Замолчите наконец. Разве я похож на полицейского? — раздражённо, но вполне добродушно спрашивает он юношу.

— А зачем каждое моё слово записывали тогда? — паренёк и не собирается успокаиваться. — Почём я знаю, что Вы там настрочили? Ну-ка, показывайте, что у Вас там обо мне накарякано?

Мужчина спокойно раскрывает блокнот и протягивает парнишке.

— «Ни огорчайтись, мистор, лучше купити букетик, помогити бедному чиловеку», — растерянно и (совсем чуть-чуть) смущённо читает он. Потом поднимает непонимающий взгляд на обладателя записной книжки и спрашивает:

— Ну и что в этом такого? Я ничего плохого в виду не имел. Вы...

— Да ни в чём я Вас не обвиняю, поймите это наконец! — не выдерживает мужчина.

— А что это Вы кричите на меня, мистор? — прищуривается паренёк.

— Вот действительно, — кричит кто-то из толпы, — что Вы пристали к нему? Только пугаете и смущаете мальчика. Не ваше это всё дело, сэр, простите за прямоту.

Джентльмен лишь улыбается.

— Прощаю, прощаю. Вы мне лучше скажите, как поживают Ваши родные в Селси³?

— А кто Вам сказал, что мои родные из Селси? — подозрительно доносится из толпы.

Мужчина пожимает плечами.

— Не важно. Важно то, что это правда, — безапелляционно заявляет он, снова поворачиваясь к пареньку. — А Вас как занесло так далеко на юг? Родились-то Вы в Донкастере.

Несколько мгновений юноша ошеломлённо смотрит на мужчину. Но потом природная дерзость возвращается к нему, и он вновь начинает возмущаться:

— А что такого в том, что я уехал из Донкастера? Я жил там в конуре вонючей, — свиньи и то лучше живут — а платил четыре шиллинга шесть пенсов в неделю, — возмущённый тон переходит в жалобный, а в голубых глазах скапливаются слёзы обиды.

— Да живите где угодно, только не ревите, — строго говорит мужчина.

— Ага, например, в собственном особняке на Парк-лейн⁴, —раздаётся хохот из толпы, и парень бросает туда испепеляющий взгляд.

Джентльмен же на секунду задумывается, а потом утверждает:

— А Вы из Хоксона⁵, по всей вероятности.

Люди поражённо обсуждают этого «удивительного всезнайку», когда паренёк снова принимается за своё:

— У вас нет никаких правов, чтобы лезть в чужие дела. Что Вы ко мне прикопались?

Мужчина игнорирует его нападки, вступив в разговор с рядом стоящим джентльменом на вид чуть старше, чем он сам:

— Вулвергемптон, Челтенхем, Кембридж, позднее Индия.

— Просто невероятно, — восхищённо восклицает джентльмен.

Из толпы раздаётся несколько выкриков «А я откуда родом?», и загадочный мужчина каждый раз отвечает правильно.

— А самих Вас откуда принесло? — возвращает к себе его внимание юноша. — Из психической лечебницы, что ли?

— Из психиатрической, — сухо исправляет мужчина, бегло взглянув в его сторону, и возвращается к диалогу с тем джентльменом.

Дождь постепенно утихает, как и интерес к их беседе, так что люди начинают расходиться по домам.

— Позвольте узнать, как Вы это делаете? — удивлённо спрашивает джентльмен.

Мужчина с записной книжкой гордо улыбается:

— Фонетика, фонетика и ещё раз фонетика. Наука о произношении. Моя профессия и любовь всей моей жизни. Ирландца или йоркширца легко узнать по акценту, но я могу определить место рождения человека с точностью до шести миль, а в Лондоне — трёх.

— И так жизни нет, а тут ещё всякие цепляются и надсмехаются, — раздаётся недовольное бормотание забытого всеми паренька, по-прежнему сидящего на ступеньках и продолжающего раскладывать помятые цветы, жалуясь на судьбу.

Мужчины бросают в его сторону мимолётный взгляд и возвращаются к теме разговора:

— Неужели этим можно заработать на жизнь? — удивлённо спрашивает джентльмен.

— Несомненно. Причём на вполне приличную, — отмечает любитель фонетики. — Есть люди, которые начинают в Лиссонгрове, живя на восемьдесят фунтов, а заканчивают на Парк-лейн с сотнями тысяч годового дохода. Чем не высший свет? Но стоит им лишь открыть рот, как тут же они выдают своё происхождение. Я же могу научить их...

— Издеваться над людьми. Чему Вы ещё можете кого-то научить? — беспардонно перебивая, влезает в разговор парнишка.

— О Господи! — восклицает мужчина, закидывая голову назад, и протяжно стонет от досады. — Невыносимый. Просто невыносимый. Откуда ты взялся такой только? — В этот раз он уже внимательно вглядывается в лицо юноши, на котором расцветает саркастическая улыбка.

— Боюсь, мистор, Вы лучше знаете, откуда я взялся.

— Ах да, Донкастер, — сухо замечает мужчина. — Точно.

— Вы бы лучше занимались своей фринетикой, или как там её. Но это же не интересно. Мучить бедного торговца цветами куда интереснеé.

— Да что же это такое! Сейчас же прекратите своё мерзкое нытьё или убирайтесь отсюда, — не выдерживает в конце концов мужчина, и неизвестно, что вывело его из себя больше: поведение юноши или искажение им Святая Святых.

— Я имею такое же право сидеть тут, как и Вы, мистор, — с вызовом говорит парнишка.

— Человек, издающий такие омерзительные и убогие звуки вообще не имеет права сидеть где бы то ни было. Он вообще не имеет права жить, — заявляет мужчина, заправляя растрепавшиеся от ветра волосы за уши. — Не забывайте, что Вы человеческое существо, наделённое душой и божественным даром членораздельной речи. Ваш родной язык — язык Шекспира и Мильтона, а Вы тут сидите и квакаете, как умирающая лягушка.

— Ну, не Вам тут что-то о лягушках говорить, — прищурив глаза, слащавым голосом замечает паренёк.

Мужчина шокировано распахивает глаза, что ещё больше добавляет ему сходства с вышеупомянутым представителем фауны, в то время как его собеседник разражается громким хохотом.

— Действительно, невыносимый, — сквозь смех не без труда выговаривает он.

Юноша хмыкает, довольный то ли своеобразным комплиментом, то ли реакцией мужчины. Со снисходительной улыбкой он берёт в руки корзину и поднимается, но поскальзывается на мокрой после дождя ступеньке и шлёпается вниз, ударяясь о влажный гранит.

— Ай... оф... у-у-у... ой... — стонет паренёк, потирая пятую точку и уже не пытаясь встать.

Джентльмен обеспокоенно смотрит на него, и уже собирается спросить, всё ли в порядке, но его опережают.

— Боже мой! Что за звуки! — восклицает мужчина и принимается что-то записывать в блокнот. — Ай... оф... у-у-у... ой... — старательно выговаривает он, подражая манере мальчика.

Выходит настолько правдоподобно, что даже парнишке не удаётся сдержать улыбку, пусть он и старается.

Мужчина тем временем обращается к своему собеседнику:

— Видите? Вы только взгляните на этого мальчишку! На каком жаргоне он говорит! Этот жаргон приковал его к улице на веки вечные. Так вот, сэр, дайте мне три месяца, и это... — тут он замолкает, глядя на юношу и пытаясь подобрать нужное слово, — это сойдёт за графа, герцога, да хоть за самого короля на любом приёме. Я даже смогу устроить его камердинером или лакеем, продавцом в магазин, где нужно говорить безукоризненно. Нашим богачам я оказываю услуги подобного рода, а на полученные деньги провожу исследования в области фонетики.

Глаза джентльмена заинтересованно вспыхивают.

— Знаете, я сам изучаю индийские диалекты... — начинает он.

— Серьёзно? — восторженно восклицает мужчина. — В таком случае, не знаете ли Вы случайно капитана Пейна, автора «Самых распространённых индийских диалектов»?

— Я и есть капитан Пейн, — скромно потупившись, заявляет мужчина. — Лиам Пейн. А Вы...

— Гарри Стайлс, — представляется мужчина. — Профессор фонетики.

— Я же приехал из Индии, чтобы встретиться с Вами! — чуть ли не кричит капитан.

— А я собирался ехать в Индию, чтобы повидаться с Вами! — радостно вопит, как теперь уже известно, Гарри Стайлс, профессор фонетики.

— Где Вы живёте? — быстро спрашивает Пейн.

— Уимпол-стрит, 28B. Жду Вас у себя завтра же, — безапелляционно заявляет мужчина.

— Я остановился в отеле «Карлтон». Составите мне компанию за ужином? — с надеждой спрашивает капитан.

— С превеликим удовольствием, — улыбается Стайлс, обнажая милые ямочки на щеках.

Увлечённые разговором, мужчины направляются вниз по улице, когда их вновь прерывает высокий голосок:

— Купите цветочек, мистор. Ну купи-и-ите. А то мне за квартиру нечем платить.

Профессор мычит от возмущения и закатывает глаза.

— Вы ещё здесь? — раздражённо спрашивает он, глядя на парнишку, в тот момент, когда Пейн с капелькой вины в голосе отвечает:

— К сожалению, у меня действительно нет мелочи, — извинившись, он направляется дальше, а вот профессор замирает на месте.

— Лгунишка! — возмущённо восклицает он, но не может скрыть улыбку в голосе. — Вы же говорили, что можете разменять полкроны.

Юноша вскакивает, отчаянно вопя:

— Сердце у Вас каменное, вот что! — с этими словами он швыряет корзину с цветами к ногам мужчины. — Нате, забирайте всю чёртову корзину за шесть пенсов.

В этот момент часы на колокольне бьют половину двенадцатого, придавая драматичности ситуации.

— Да найдётся в мире хоть одна вещь, заставляющая Вас замолчать?! — цокает мужчина, закатывая глаза, но всё же достаёт деньги и, бросив пригоршню монет в корзину, догоняет капитана Пейна.

Паренёк падает на колени рядом с корзиной и достаёт полкроны.

— У... а... а... о-у-у-у...

Проведя рукой по дну корзинки, он нащупывает ещё несколько монет.

Когда он вытаскивает два флорина, его радости нет предела:

— Ую... ую... ую... ай!

Но долго вздыхать над своим «богатством» ему не удаётся.

Неподалёку останавливается такси, из которого выскакивает Фредди и подбегает к парнишке.

— Тут стояли две дамы. Где они? — запыхавшись спрашивает он, убирая с лица мокрые из-за дождя прядки.

— Как дождь кончился, они к автобусу попешкадралили, — отзывается паренёк, в сотый раз пересчитывая свои монетки.

— Безобразие! А что я буду делать с такси? — Фредди оборачивается и стыдливо смотрит на водителя.

Тут мальчишка шмыгает носом и поднимается, отряхивая брюки.

— Об этом не беспокойтесь, мистор, — снисходительно говорит он, величественно приподняв подбородок. — На вашей такси домой поеду я.

С этими словами он царственно проходит мимо Фредди, направляясь к машине. Шофёр, оценив его внешний вид, поспешно захлопывает дверцу. Понимая его сомнения, юноша показывает ему горсть монет.

— Видал, Чарли? Восемь пенсов для нас — тьфу! — обращается он к водителю. — Энджел-корт, Друри-лейн, за керосиновой лавкой, — говорит он, плюхаясь на сидение и с шумом захлопывая дверцу. — И жми на всю железяку!

— Вот это номер, — поражённо говорит Фредди, глядя вслед удаляющейся машине, чьи фары отражаются в глянцевых зеркалах небольших лужиц.