Уимпол-стрит. Глубокая ночь. Безмолвие тихой ночи нарушает звук открывающейся и тут же закрывающейся двери, из которой выскальзывает худенькая фигурка, облачённая в тёмное твидовое пальто, с небольшим чемоданчиком в руках. Сделав несколько неуверенных шагов, юноша останавливается и безучастно смотрит на собственную тень, устало удивляясь тому, как причудливо она выглядит. Затем парнишка прикрывает глаза и начинает слегка покачиваться из стороны в сторону, возможно, даже не осознавая этого. Постояв так несколько минут, он выдыхает облачко пара и, сделав несколько шагов назад, тихонько присаживается на крыльце дома 28B.

— Почему? — обречённо шепчет Луи, пустым взглядом уставившись себе под ноги. Больше он ничего не говорит, да и какая разница, если ответа всё равно не последует? Есть ли вообще ответ на его вопрос? — Почему? — надрывно повторяет он, но ветер уносит его слова, оставляя лишь беззвучное движение губ.

Луи не обращает внимания, когда тот же ветер следующим порывом даёт ему хлёсткую пощёчину обжигающе холодным зимним воздухом. Он не думает о том, что может серьёзно заболеть, сидя на холодном крыльце в незастёгнутом пальто, из-под которого выглядывает тоненькая рубашка песочного цвета. Он лишь вздыхает с безграничной грустью и устало закрывает слезящиеся от ветра и утомлённости глаза, со смирением принимая объятия холода, пробирающегося под тонкую ткань рубашки и считающего, что имеет полное право обхватить своими ледяными ладонями всё тело юноши, беспрепятственно сжав тисками горло, минуя кое-как повязанный вокруг худенькой шеи шарф.

Даже в самые трудные периоды своей жизни Луи не оказывался зимой на улице — это было одним из самых страшных испытаний для любого бедняка. И это случается с ним именно тогда, когда у него, казалось бы, было гораздо больше, чем он когда-либо мог рассчитывать. И что самое смешное, это, можно сказать, происходит по его воле. Томлинсон горько усмехается трагикомизму ситуации.

Почему? Вот почему он не мог влюбиться в какого-нибудь милого паренька, вроде Фредди Айнсфорд-Хилла, который смотрел на него, словно он восьмое чудо света, или в одного из тех благородных юношей на приёме, которые с трепетом ловили каждое его слово? Или, в конце концов, в Найла, очаровательного, весёлого Найла, чья улыбка сияет ярче, чем все бриллианты в короне Его Величества? Но нет, он взял и отдал своё сердце человеку, совершенно в нём не нуждающемуся. Если бы не вспышка гнева из-за запонок, Луи бы усомнился, что у того собственное-то имеется.

Одинокая слеза обжигающей дорожкой скатывается по холодной щеке, и если бы юноша не был так истощён, его бы это непременно разозлило. Серьёзно, сколько можно плакать?! Но он не может ничего поделать с разрывающим его уставшее тело и истерзанную душу чувством несправедливости и обиды.

Конечно, у Гарри есть сердце, просто Луи всегда славился излишним драматизмом. Он понимает, что Стайлс — хороший человек. Пусть грубоватый и беспардонный, но незлопамятный и добродушный. Он невероятно талантлив и увлечён, добился таких поразительных успехов в науке. Это оправдывает некий эгоизм и самовлюблённость, Луи понимает это. И он понимает, что должен быть благодарен за всё, но... неужели так сложно проявить к нему хоть немного внимания? Внимания к его успехам? Гарри не виноват в том, что Луи влюбился в него, и не обязан любить его в ответ, но разве он не заслужил быть причастным к их радости? Неужели его вклад в эту победу настолько незначителен в глазах окружающих? Если даже капитан Пейн, который всегда поддерживал Луи на протяжении этих месяцев и частенько защищал от нападок профессора, которого юноша с уверенностью считал своим другом, ничего ему не сказал... Что ж, тогда он просто жалок. Был жалок все эти полгода, думая, что что-то значит для мужчин, был жалок вдвойне, когда сказал Стайлсу, что выиграл пари и сейчас жалок втройне, потому что сидит на крыльце дома и плачет.

Шмыгнув носом, паренёк начинает яростно тереть глаза, пытаясь отогнать новую порцию слёз. Широко распахнув глаза и несколько раз моргнув, он откидывает голову назад и глубоко вдыхает. Это правильно, что он уходит. Лучше сделать это самому, чем с замиранием сердца ждать, когда ему укажут на дверь. Пусть Гарри и сказал, что не собирается его выгонять, но на каких основаниях ему оставаться? Луи был бы счастлив, если бы тоже нравился Гарри, довольствовался бы дружбой и был бы рад простому уважению. Но жалость ему не нужна.

Юноша встряхивает головой, отгоняя воспоминания об остроумных шутках и тёплых улыбках, и встаёт, растирая онемевшие руки. Он поднимает свой чемоданчик и, бросив последний, полный тоски взгляд на массивную дверь и позолоченный номер 28B, отворачивается и медленно бредёт вниз по улице, не зная толком, куда направляется.

Как он вообще мог подумать, что он ровня Гарри Стайлсу?

Спустя несколько часов температура падает ещё ниже, заставляя Луи застегнуть пальто и как следует завязать шарф. Чтобы хоть как-то согреться, он ускоряет шаг, подгоняемый морозным ветром, который кусает за нос и щёки, заставляя их покраснеть. Холод очищает разум, Луи вынужден это признать. Конечно, грусть не развеялась как по взмаху волшебной палочки, но пришло смирение. Пусть до рассвета ещё далеко, но ночные тени, оплетавшие его сетями неуверенности, которая вызвала приступ самобичевания, отступили, видимо, не поспевая за быстрыми шагами юноши.

Луи сам и не заметил, как дошёл до одной из площадей, где прежде торговал цветами. Конечно, зимой здесь никого нет, тем более в такое время. Но летом он и другие торговцы, только солнце заискрится золотыми нитями над горизонтом, разбирали повозки с цветами и собирали скромные букетики, укладывая их в свои огромные корзины, вполголоса с улыбкой напевая изо дня в день одну и ту же песенку. Воспоминания были такими живыми, что Луи показалось, что он на самом деле слышит тихое нежное пение простых цветочников.

All I want is a room somewhere

Всё, чего я хочу — это комнатка где-нибудь

Far away from the night cold air

Вдали от ночного холодного воздуха

With one enormous chair

С огромным креслом

Oh, wouldn't it be loverly?

Разве не чудесно?

Губы Луи невольно изгибаются в грустной улыбке, когда он вспоминает, как именно родилась эта песенка. Рано утром по площади проходили два джентльмена, и цветочницы услышали отрывок из их разговора:

— В городе так скучно, съезжу, пожалуй, в Париж. А у Вас какие планы на лето?

— Жена хочет виллу на Капри, а мой доктор как раз порекомендовал провести лето у тёплого моря. Разве не чудесно?

После этого одна девушка начала напевать первую строчку, а затем её подхватили и остальные, вкладывая в незатейливую песенку свои сокровенные желания, которые у них всех так похожи: всего лишь немного тепла и заботы холодной ночью.

Как же мало ему нужно было для счастья!

Lots of chocolate for me to eat

Много шоколада, который я мог бы съесть

Lots of coal makin' lots of heat

Много угля, который дарил бы много тепла

Warm face, warm hands, warm feet

Лицо в тепле, тёплые руки, тёплые ноги

Oh, wouldn't it be loverly?

Разве не чудесно?

Меньше суток назад у него было это всё, а сейчас он чувствует себя обманутым. Может, потому что в итоге счастья это так и не принесло.

Услышав возбуждённый гул голосов, Луи удивлённо оборачивается в поисках источника звука — пусть зимы в Лондоне не особо холодные, желающих идти куда-то ранним утром было немного. Двери одного из трактиров распахиваются, выпуская несколько человек и громкий смех посетителей. Какого же удивление Луи, когда он видит собственного отца, облачённого в дорогой чёрный костюм, который виден из-под расстёгнутого пальто, которое стоит столько, сколько тот в год не зарабатывал.

— До свидания, мистер Томлинсон, — с льстивой улыбкой кланяется хозяин трактира, который не раз с проклятиями вышвыривал отца Луи за неуплату счёта. — Приходите к нам ещё. Мы Вам всегда рады, — улыбка мужчины становится ещё шире, хотя это кажется невозможным, и толстые щёки, приподнявшись, превращают и без того маленькие глазки в едва заметные щёлочки.

— Спасибо, душа моя, — отзывается Томлинсон, похлопывая мужчину по плечу. — Купи своей жене подарок, — говорит он, вручая тому несколько банкнот.

Глаза Луи становятся непомерных размеров, когда он видит это.

— Благодарю Вас, мистер Томлинсон, — довольно бормочет толстяк, пряча деньги в карман, и скрывается за дверями. Луи очень сомневается, что его жена действительно получит подарок.

Его отец тем временем обнимает своего спутника за плечи и восклицает:

— Весёленькое местечко! Нужно появляться здесь почаще, — насколько юноша понимает, его отец выпил, но он не пьян, и этот факт окончательно добивает Луи.

— Папа? — поражённо выдаёт он, во все глаза пялясь на Томлинсона-старшего.

Тот услышав знакомый голос, убирает руку с плеча друга и поворачивается. Когда он видит, кому принадлежит голос, улыбка мгновенно сходит с его лица.

— О нет, — подавленно бормочет он, глядя на сына. — Бобби, у него нет сердца, — тем же тоном обращается он к своему другу. — Он послал его посмотреть, как я несчастен, — с железной уверенностью заявляет Остин. — И это моя плоть и кровь, — разочарованно цокнув, он подходит к Луи. — Ну что ж, посмотри на мою беду, — он разводит руки в стороны и кивает на свой костюм. — Можешь потом ему рассказать.

— О чём ты вообще говоришь? — недоумённо восклицает юноша. — Откуда этот костюм?

— Будто ты не знаешь? — язвительно улыбается Томлинсон-старший. — Пойди и расскажи этому дьяволу с Уимпол-стрит, что он со мной сделал! — сердито выплёвывает мужчина.

— И что он с тобой сделал? — интересуется Луи, подозрительно оглядывая отца.

— Он меня уничтожил, — заявляет Остин, хмуро глядя на паренька. — Связал и отдал в лапы буржуазной морали, — видя, что Луи хочет что-то сказать, он выставляет руку вперёд. — И не смей его защищать. Разве не он писал в Америку этому типу? — Он наклоняет голову и возмущённо смотрит на сына. — Этому ничтожеству, старому Веллингтону, который отгрохал пять миллионов долларов на «Лигу моральных реформ»? Разве не он открыл ему, что мусорщик Остин Томлинсон — первый моралист Англии? — мужчина шмыгает носом и подтягивает штаны.

Луи пытается изобразить улыбку, но может лишь уныло поднять один уголок губ.

— Наверное, это была одна из его шуток, — отзывается он.

— Шутка не шутка, но она меня погубила. Старик-то помер, — Остин выразительно поднимает взгляд к небу, — и завещал мне четыре тысячи фунтов годового дохода, — говорит мужчина, сжав губы в угрюмую линию. — Кто просил его делать из меня джентльмена? — спрашивает он, сунув руки в карманы пальто. — Я был беден, но свободен. Когда мне нужны были деньги, я мог вытянуть их из кого угодно. А теперь я погряз в деньгах. И их тянут уже из меня, — недовольно говорит Томлинсон-старший. — Год назад у меня не было родственников, не считая одного-двух, да и те со мной не знались. Теперь их пятьдесят. Разделить на всех — самому не хватит. Я должен жить не для себя, а для других. Буржуазная мораль, — бормочет он.

Его спутник, которому надоело ждать, пока друг закончит, подходит и тянет того в сторону:

— Пойдём, Остин. Через несколько часов нам нужно быть в церкви.

— В церкви?! — удивлению Луи нет предела.

— Да, в церкви, — кивает отец. — Это самое ужасное. Как ты думаешь, почему я в таком трауре, — он поправляет чёрный цилиндр на голове. — Твоя мачеха согласилась выйти за меня замуж. Я же теперь достойный, — он язвительно подчёркивает последнее слово.

— Если ты так страдаешь, почему не вернёшь деньги? — с вызовом спрашивает юноша.

— В этом-то и вся трагедия, Луи, — вздыхает бывший мусорщик. — Это я на словах так, а духу не хватает. Вот что сделал твой дорогой профессор.

— Никакой он не дорогой, — тут же холодно отзывается паренёк. — И уж тем более, не мой, — он опускает взгляд, но скрыть горечь в голосе не удаётся.

— Так он тебя выгнал? — понимающе спрашивает Остин. — Сначала записывает меня в буржуи, потом подбрасывает мне тебя. Он всё продумал, — он замолкает, закусывая губу. — Но мы его надуем, — мужчина подмигивает сыну. — Ты ко мне не возвращайся, не. И не бери у меня ни гроша, — он отрицательно мотает головой. — Ты теперь крепко стоишь на ногах.

Луи лишь грустно улыбается.

— Хочешь, приди поплачь за меня сегодня, — продолжает Остин. — Церковь Святого Джорджа, девять утра. Я бы тебе не советовал, но, как отец, буду рад.

Юноша с улыбкой похлопывает мужчину по плечу и отрицательно качает головой:

— Нет, спасибо.

— Ну как знаешь, — Томлинсон-старший совершенно не расстроился из-за ответа сына.

— Остин, нам пора идти, — вновь напоминает спутник мужчины.

— Да, Бобби, пора, — отзывается он, не отводя взгляда от Луи. — Счастливо, сынок, — искренне говорит он, обнимая юношу и впервые за очень долгое время проявляя отцовские чувства.

—И тебе удачи, папа, — обнимая мужчину в ответ, тихо отвечает Луи.

— Не поминай лихом, — только и успевает сказать Остин, прежде чем Бобби оттаскивает его в сторону и, бросив извиняющийся взгляд Луи, тащит того в направлении церкви.

Томлинсон-младший ещё некоторое время стоит, глядя вслед отцу и с грустной улыбкой думая о том, что, видимо, Гарри Стайлс — их семейное проклятие.

Вспомнив слова Остина о том, во что его превратила «буржуазная мораль», он не может не задать тот же вопрос себе. Раньше Луи не знал, что такое гордость. Такой, как он, просто не мог позволить себе быть гордым. Пытаясь сберечь каждую копейку, используя любую возможность извлечь хоть какую-нибудь выгоду, он был готов унижаться перед кем угодно и как угодно, плакать напоказ, чтобы разжалобить очередного джентльмена, например. Сейчас он не может представить ни одной ситуации, в которой мог бы так ужасно себя вести. Нет, он не осуждает себя за эти действия, потому что знает, какой тяжелой бывает жизнь, и когда дело касается выживания, не до морали. Но он пребывает в растерянности, потому что так, как он жил раньше, он жить не сможет. И вернуться назад не сможет. Очевидно, что Гарри Стайлс погубил не только его отца.

Луи в последний раз оглядывает площадь, словно прощаясь не только с этим местом, но и с прежней жизнью, с которой он так стремительно расстался, что не успел сказать «до свидания», с прежним собой.

Даже когда он уходит, за его спиной продолжают звучать призрачные голоса, едва слышно напевая о том, что на самом деле сделало бы его счастливым.

Someone's head restin' on my knee

Чья-нибудь голова, покоящаяся на моих коленях

Warm and tender as he can be

Тёплая и нежная, как и он сам

Who takes good care of me

Тот, кто заботится бы обо мне

Oh, wouldn't it be loverly?

Разве не чудесно?

Через несколько часов в доме 28B на Уимпол-стрит стоит ужасная суета. Профессор в отвратительном настроении орёт на всех, словно зверь в клетке, меряя шагами холл, капитан нервно кусает губы, пытаясь что-нибудь придумать, а миссис Бойл мельтешит под ногами, расстроенно вздыхая.

— Что? Ты просто позволил ему уйти?! — возмущается Стайлс, обращаясь к Джерому, который виновато отводит взгляд.

— Я не хотел, чтобы мистер Томлинсон уходил, — тихо оправдывается мужчина. — Но он сказал, что полугодовой эксперимент окончен и он больше не нужен. Не мог же я перегородить ему выход? — бормочет Джером.

— Что же делать? Что же делать? — судорожно повторяет Гарри, запустив руку в волосы.

— Ещё мистер Томлинсон просил передать, что запонки лежат на каминной полке, — не понимая, какое это имеет значение, добавляет Джером.

— Негодяй! — воет профессор.

— Извините? — ошарашенно восклицает оскорблённый мужчина.

— Да не ты, — раздраженно отмахивается Стайлс, ни на секунду не переставая ходить туда-сюда по холлу. — Хотя ты тоже, — чуть погодя, добавляет он. — Как ты мог отпустить его одного ночью? Да ещё и зимой? — с каждым словом голос Гарри становится всё громче. — Он не оставил адреса, куда прислать вещи? — с надеждой спрашивает он.

— Нет, — Джером отрицательно качает головой. — Он сказал, что забрал всё необходимое.

Профессор лишь издаёт отчаянный вой и тянет себя за кудри.

Вдруг раздаётся настойчивый стук в дверь, который окончательно выводит Стайлса из себя. Опередив растерянного Джерома, он резко распахивает дверь.

— Что? — чуть ли не рычит он, гневно глядя на стоящего на пороге его дома Найла Хорана, который растерянно моргает, удивлённый такой реакцией.

Кое-как Гарри берёт себя в руки и, еле сдерживая раздражение, говорит:

— Сейчас не лучшее время для посещений, Ваше Превосходительство.

— Ради Бога, профессор, — улыбается Найл. — К чему эти титулы? Тем более, к баронам не так обращаются. Я прошу прощения, что явился без приглашения и явно в неудачное время, но позвольте тогда узнать, где я могу найти Луи Томлинсона? — учтиво интересуется он.

— О-о-о-о! — раздражённо тянет Гарри. — Мне тоже очень интересно, где я могу найти Луи Томлинсона.

— Не совсем понимаю Вас, — недоумённо щурится блондин.

— Дело в том, что Луи пропал! — восклицает подошедший капитан, который приобнимает Стайлса за плечи и отводит от двери, позволяя Хорану войти внутрь.

— То есть Луи, в принципе, живёт здесь. Правильно? — Найл позволяет себе небольшую улыбку, в которой мелькают лукавые искорки, словно подтвердились его подозрения.

— Да какая теперь разница?! — взрывается Гарри, скрываясь в кабинете, откуда раздаются непонятные звуки. — Капитан, звоните в полицию! — кричит он оттуда.

Пейн неуверенно смотрит на Хорана, и, когда тот одобрительно кивает, тоже заходит в кабинет и набирает нужный номер.

— Здравствуйте, это говорит капитан Лиам Пейн с Уимпол-стрит 28B, — спокойно начинает он, хотя не чувствует в себе ни намёка на спокойствие. — Уимпол-стрит, дом 28B, — чуть медленнее повторяет он. — Пропал человек. Мистер Луи Томлинсон. Примерно девятнадцать-двадцать лет. Рост... примерно, пять и семь, — сообщает приметы капитан. — Глаза? — переспрашивает он, хмурясь. — Глаза...

— Лазурно-голубые, — недовольно бурчит Гарри, перерывая какие-то бумаги на столе. Скорее всего, чтобы просто занять чем-то руки.

— ...голубые, — продолжает Лиам. — Нет, без очков. Волосы? Волосы...

— Каштановые с карамельным отливом, — вновь встряёт профессор, не замечая внимательного взгляда Хорана, который сняв пальто и перекинув его через сгиб локтя, прошёл в кабинет вслед за капитаном и расположился в кресле возле камина.

— ...каштановые. Нет, не длинные. Не сказать, что короткие, но и не длинные. Прямые. Последний раз видели примерно в два-три часа ночи. Нет, не родственник. Скажем так, хороший знакомый. Мне не нравится Ваш вопрос. Извините, но это уже не Ваше дело, что он тут делал, — возмущается капитан. — Ваша задача вернуть его, чтобы он продолжал делать то же, что и раньше. Всего доброго, — Пейн вешает трубку и с беспокойством смотрит на Стайлса.

— Не понимаю, — в отчаянии говорит тот, особо ни к кому не обращаясь, — Почему он ушёл?

— Может быть, вчера кто-нибудь из вас его чем-то обидел? — подаёт голос Найл, заставляя Лиама нахмуриться, задумавшись.

— Не думаю, — спустя мгновение отзывается тот. — Мы так поздно вернулись, что сразу же отправились спать. Мы почти и не говорили.

Хоран переводит взгляд на Стайлса, который никак не оставит свои бумаги в покое.

— А Вы, профессор? — с лукавым блеском в глазах интересуется он, будто чувствуя что-то неладное.

Тот молчит несколько секунд, продолжая теребить в руках какой-то листок.

— Профессор? — вновь обращается к нему блондин, выжидающе приподняв бровь.

— Да что я? — взрывается Гарри. — Вы думаете, это я его обидел? Это он меня обидел! — возмущённо восклицает мужчина, глядя Найлу в глаза. — Словно в душу плюнул, — бормочет он и снова тянется к своим бумажкам, но в последний момент всё же убирает руки и скрещивает их на груди.

— Что? — недоумённо спрашивает капитан. — Когда?

В это же время Найл насмешливо интересуется, закинув ногу на ногу:

— Позвольте узнать, чем именно мистер Томлинсон так страшно Вас обидел?

Гарри фыркает в ответ:

— Во-первых, он подумал, что я выгоню его на улицу. Серьёзно? Как он мог даже допустить мысль, что я могу просто взять и показать ему на дверь? — Стайлс действительно выглядит глубоко оскорблённым. — Иными словами, он считает меня бессердечным негодяем. Во-вторых, он думает, что если бы в доме что-то пропало, я бы подумал, что он это украл. То есть, получается, я ему не доверяю. Хотя это неправда! — горячо протестует он, выходя из-за стола и начиная расхаживать по кабинету. — И, в третьих, он думал, что я могу его ударить! Вы слышали это? Я? Ударить? Его? — чуть ли не кричит Гарри, и в его голосе звучат ноты серьёзной обиды. — Я, конечно, не святой, но не ожидал, что мистер Томлинсон такого низкого мнения обо мне, — говорит он значительно спокойней, подходя к подоконнику, и до побелевших костяшек сжимает кулаки, пытаясь сдержать эмоции.

Наступает тишина, прерываемая лишь отрывистым дыханием Стайлса и скрипом кресла, когда Хоран поднимается и подходит к роялю, на котором неизменно стоит вазочка с шоколадными конфетами.

— И Вы бы никогда не сделали ничего выше перечисленного? — спрашивает он, сунув в рот конфетку.

— Нет, что Вы, — вмешивается капитан. — Профессор — благороднейший человек. И мы все привязались к Луи. А ударить? Сама мысль об этом оскорбительна.

Найл смотрит на Лиама, бросившегося на защиту друга и, улыбнувшись Пейну, вновь возвращает взгляд на спину Гарри, который продолжает наблюдать, как одинокие снежинки кружат в морозном воздухе. Блондин всё ещё ждёт ответа Стайлса, челюсти которого упрямо сжаты, а спина напряжена.

— Я бы никогда не сделал ничего подобного, — тихим, но слегка дрожащим от эмоций голосом отзывается профессор. — А с ним — тем более, — едва слышно добавляет он.

Найл хмурится на мгновение и проводит рукой по крышке рояля, размышляя над чем-то.

— Вам не помешало бы быть с ним чуть искреннее, профессор, — негромко говорит он, видя, как напрягается Гарри после его слов. — Ну, или с самим собой для начала, — блондин подходит ближе и опирается спиной на стену возле окна, продолжая следить за реакцией Стайлса. Тот, словно признавая поражение, прикрывает глаза и обречённо вздыхает. — Это так, дружеский совет, — он похлопывает профессора по плечу и отходит к двери в кабинет, прислонившись к косяку. — И раз уж мы закончили с лирической частью, то предлагаю начать поиски с того места, где Вы подобрали Луи, — беззаботно заявляет Найл, в то время как Лиам поражённо замирает, не зная, как реагировать, а Гарри резко оборачивается и, прищурившись, впивается колючим взглядом в Хорана.

— Что Вы имеете в виду? — настороженно спрашивает он, чуть наклонив голову набок.

— Ой, к чему этот спектакль? — отмахивается блондин. — Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.

Повисает тишина, которая не вызывает неловкости у Найла. Капитан неуверенно смотрит на профессора, ожидая его решения, а Стайлс закусывает губу, думая, раскрывать ли все карты перед бароном.

— Бросьте, — добродушно улыбается Хоран. — Я не Карпати, чья работа вычислять самозванцев. Кстати, мои поздравления. Он, конечно, индюк напыщенный, но дело своё знает хорошо, — заметив волнение в глазах Пейна, он спешит успокоить мужчин. — Не переживайте. Карпати действительно ничего не понял. Каким бы огромным ни был его талант, самомнение у него гораздо больше, — хмыкает Найл. — Так что я собственно хотел сказать. Я на вашей стороне. И хочу помочь.

Гарри пристально смотрит на него несколько секунд, но не увидев ничего кроме честности (и любопытства) во взгляде Хорана, он заметно расслабляется.

— Хорошо, — кивает он. — Спасибо за это.

— Пока не за что. Мне и самому интересно, чем закончится эта история, — улыбается блондин.

Молчавший до этого капитан осторожно спрашивает:

— Понимаю, не это сейчас важно, но всё же любопытно, чем наш Луи себя выдал?

Найл удивлённо приподнимает брови, а затем расплывается улыбке.

— С чего Вы взяли, что это Луи себя выдал? — лукаво спрашивает он, переводя взгляд с одного озадаченного мужчины на другого. — Конечно, несколько моментов вызвали у меня сомнения, точнее, послужили толчком к дальнейшим умозаключениям. Но они не связаны с его речью или манерами, — они были идеальны, можете не сомневаться. Даже слишком идеальны, — Хоран шутливо вздёргивает подбородок. — Но... вы сами себя выдали, — выждав секунду для пущего эффекта, говорит он.

— Что? — в один голос поражённо восклицают капитан с профессором.

— Видите ли, — начинает объяснять блондин. — Когда посещаешь много подобных мероприятий, уже глаз намётан на любое, даже самое незначительное отклонение в поведении. Я даже не всегда могу это объяснить, — говорит Найл. — Я наблюдал некоторое время за Луи, и всё было безупречно, но выглядел он как-то слишком напряжённо. Когда я понял, что он прячется от Карпати, меня это, понятное дело, насторожило. Ну кто будет пытаться скрыться от человека, вылавливающего самозванцев, не являясь самозванцем? Особенно, учитывая, что Золтон — приближённый самой королевы. Это нелогично, — поясняет он. — Хотя я бы тоже прятался от Карпати, я так и сказал Луи. Потому что это самый навязчивый человек на свете. Но ближе к делу. Первый промах Луи был в том, что, когда я спросил его, откуда он родом, он растерялся. Это странно, верно? Такой простой вопрос... Будь он самозванцем, у него была бы хоть какая-то легенда, — резонно замечает блондин. — К его речи было невозможно придраться, как и к образованию. Типичная оксфордская школа. Я и перестал думать об этом, увлёкшись беседой, но... — он замолкает и, закусив нижнюю губу в попытках скрыть улыбку, выразительно смотрит на мужчин.

— Но..? — стараясь скрыть нетерпение, подгоняет его Гарри.

— Но потом я заметил, как смотрел на нас капитан. Как Вы сверлили нас взглядом, я заметил с самого начала, — говорит Найл профессору. — Я, вообще, думал, что Вы и Луи — пара. У вас плохо получается делать вид, что вы не без ума друг от друга, — хмыкает Хоран, а Пейн удивлённо смотрит на Стайлса, который даже немного покраснел от смущения.

— Я не... — недовольно бубнит он.

— Ой, расскажите это кому-нибудь другому, — отмахивается от него блондин. — Так что, когда Вы буравили нас напряжённым взглядом, я думал, Вы просто ревнуете.

— Я не рев... — начинает оправдываться Гарри, смутившись ещё больше. Но и в этот раз ему не дают слова.

— Вы ревнуете, — безапелляционно заявляет Найл. — Признайте это наконец. Но, когда я заметил взгляд капитана, меня это насторожило. И вторая ошибка Луи была в том, что он сказал мне Ваше имя, — улыбается он Лиаму.

— Боюсь, не совсем понимаю, что Вы имеете в виду, — растеряно говорит Пейн.

— Ну сами подумайте: человек, пришедший на приём с двумя людьми, занимающимися лингвистикой, прячется от специалиста по языкам, а потом эти самые лингвисты переживают, когда он говорит с другим фонетистом. Явно же, что что-то нечисто в этой истории, — Найл пожимает плечами. — Я пришёл познакомиться с Вами, профессор, и заодно узнать адрес Луи, хотя и подозревал, что он живёт с Вами. Это уже просто интуиция. А учитывая, что он живёт с Вами, несложно догадаться, что ему некуда идти. Он, конечно, может быть и издалека, но капитан только вернулся из Индии, как сказал мне Луи, а Вы, профессор, читаете лекции в Оксфорде, так что просто не могли встретить его не в Лондоне.

— Поразительно, — только и может выдавить Лиам.

— Откуда Вы знаете про лекции? — не сдаётся Гарри, подозрительно прищурившись.

Найл лишь пожимает плечами и улыбается:

— Среди людей, увлекающихся лингвистикой, а фонетикой в особенности, Вы — фигура достаточно известная. Я мечтал с Вами познакомиться, а на одном из собраний Королевского научного клуба встретил кого-то из Ваших коллег. Конечно, я не упустил возможности спросить о Вас. Тогда мне сказали, что Вы отменили лекции на ближайшие полгода, чем были возмущены в Совете. Я подумал, что, может, это связано с каким-то очередным исследованием, — блондин задумчиво закусывает губу, а затем внимательно смотрит на Стайлса. — И если я не прав, то очень близок, и это всё связано с Луи. Вы подобрали беспризорника и решили сделать из него джентльмена, или что? — недоверчиво спрашивает Хоран, сам не веря в то, что говорит.

Профессор открывает рот и, так ничего не сказав, закрывает его, обмениваясь изумлёнными взглядами с капитаном.

— Невероятно, просто невероятно, — восхищённо шепчет Лиам. — Вы настоящий гений.

Найл скромно улыбается, смущённый такой оценкой.

— Всего лишь логика, наблюдательность и удачное стечение обстоятельств, — отзывается он, почёсывая светловолосую макушку.

Гарри поражённо качает головой и улыбается.

— Я... я даже не знаю, что сказать, — он подходит ближе к Хорану. — Вы говорите, что мечтали познакомиться со мной, но поверьте, для меня это гораздо бóльшая честь — быть знакомым с Вами, потому что Вы действительно гениальны, барон, — с глубоким уважением в голосе говорит он протягивает руку, которую блондин с улыбкой пожимает.

— Благодарю, профессор, за столь высокую оценку моих способностей, — отзывается он, пожимая руку капитану. — Я счастлив быть знакомым с двумя специалистами такого уровня. Но, думаю, пора вернуться к насущной проблеме и найти Луи.

— Может, он у отца? — с сомнением предполагает Гарри. — Остин Томлинсон, конечно, мерзавец, но даже он не выставит собственного сына зимой за дверь.

— Остин Томлинсон? — переспрашивает Хоран. — Давайте я возьму это на себя. Найдём и всё узнаем, будьте уверены, — он шутливо отдаёт честь.

— Я пройдусь по всем местам, где он раньше ошивался, — говорит Стайлс, получив одобрительные кивки в ответ.

— Ну а я, пожалуй, поеду в Скотланд-Ярд, — говорит Лиам. — У меня там есть хороший знакомый, — кивнув мужчинам он выходит из кабинета, говоря Джерому принести его пальто.

Перед самой дверью его останавливает миссис Бойл:

— Найдите его пожалуйста, — умоляет женщина. — Профессор будет скучать по нему, — тихо, чтобы не услышал хозяин, — добавляет экономка.

Капитан приподнимает брови и, поправив воротник пальто заявляет:

— Да к чёрту профессора, я буду скучать, — бросив это, он выходит из дома, попутно впустив порыв зимнего воздуха и заставив миссис Бойл вздрогнуть от холода.

Луи в это время, даже не допуская мысли о том, что его могут искать, сидит в гостиной миссис Твист и пьёт уже, наверное, десятую чашку чая, рассказывая Энн обо всех своих переживаниях и обидах. Когда он только оказался на пороге её дома, продрогший до костей, с красным от холода носом, уставшими печальными глазами и поникшими плечами, она не задала ни единого вопроса, сразу заключив юношу в такие нужные ему тёплые, материнские объятия.

— Ох, дорогой, — только и сказала она, ласково поглаживая Луи по спине, пока тот, уткнувшись холодным носом в шею Энн, пытался совладать с вновь нахлынувшими на него чувствами. С ним так давно не обращались с такой нежностью и заботой, что он снова заплакал, тихо всхлипывая и крепче прижимаясь к миссис Твист. Когда парнишка немного успокоился и тут же начал извиняться, та, мягко улыбнувшись, взяла его за руку и отвела в гостиную, попросив горничную разжечь камин и принести им горячего чая.

— Вы хотите сказать, что после того, как Вы безупречно сыграли свою роль на приёме и с триумфом вернулись домой, они даже не похвалили Вас? — недоверчиво спрашивает Энн, делая глоток ароматного напитка и не сводя внимательного взгляда с расстроенного лица Луи. — Не сказали, как Вы были прекрасны?

— Ни слова, — грустно кивает юноша. — Они только сидели и поздравляли друг друга со своей победой. И говорили, как рады, что всё это уже позади, потому что им это уже надоело, — добавляет он, не отрывая взгляда от изящной фарфоровой чашечки, которую держит в руках.

— Это ужасно, — заявляет женщина, сжав губы в хмурую линию. — Это просто ужасно. Я бы не туфли, а кочергу в него кинула, — неодобрительно говорит она.

Их уютную, доверительную атмосферу нарушает какой-то шум, доносящийся из фойе, и Луи испуганно вздрагивает, вопросительно глядя на миссис Твист.

— Это Гарри, — негромко говорит она, раздражённо закатывая глаза. — Я знала, что он сюда заявится в конце концов.

Луи устало закрывает глаза и обречённо вздыхает, готовясь к худшему. Какой же он дурак! Гарри так близок с матерью, конечно, он первым делом направится к ней, чтобы рассказать о случившемся. Да уж, прийти к Энн было не лучшей идеей, о чём он только думал?

— Запомните, — вырывает его из пучины панических мыслей мягкий голос миссис Твист. Луи открывает глаза и смотрит на женщину, которая встаёт и, подойдя к нему, ласково гладит его по плечам. — Вы вчера не только танцевали с принцем, Вы и вели себя как принц.

После этих слов на лице Луи мелькает едва заметная, но всё же искренняя улыбка, и он, обернувшись, с благодарностью смотрит на Энн.

— Я сейчас вернусь, — говорит женщина и, мягко шелестя юбками, скрывается в комнате, смежной с гостиной.

Конечно, именно, в тот момент, когда Энн скрылась из виду, в комнату влетает Гарри.

— Мама, это чёрт знает что! — кричит он с порога. — Представляешь… — он поражённо замолкает и удивлённо распахивает глаза, заметив Луи, который, как ни в чём ни бывало, сидит на диване, одетый в лёгкую бежевую рубашку и коричные брючки, и попивает чай. — Вы? — возмущённо восклицает он, не веря своим глазам.

Луи спокойно делает очередной глоток и только после этого поворачивается к мужчине, расплываясь в вежливой улыбке:

— Доброе утро, профессор Стайлс. Как Вы себя чувствуете?

— Я… — Гарри, до сих пор поражённый, не может вымолвить ни слова. Не то чтобы Луи позволил бы ему.

— В прочем, Вы никогда не болеете, — всё так же спокойно продолжает юноша. — Не желаете ли чаю?

Профессор презрительно фыркает, услышав такое заявление. Он пока не может определиться, что преобладает в его душе: возмущение из-за того, что пока он бегает по всему городу, Луи попивает чай с его матерью, или облегчение в связи с этим же фактом.

— Не надо мне этих штучек, — возмущённо говорит мужчина, сердито скрестив руки на груди. — Я сам Вас этому научил. А теперь не будьте дураком и пойдёмте домой. Вы и так испортили мне утро, — хмуро бормочет он, проходя вглубь комнаты.

Луи продолжает безмятежно улыбаться, хотя на деле не хочет ничего так сильно, как зарядить высокомерному болвану оглушительную пощёчину. А лучше, две.

— Браво, Гарри, — раздаётся насмешливый голос Энн, которая держа в руках вазочку с шоколадом, возвращается в гостиную. — Ни один человек не устоит перед таким обращением, — она останавливается возле сына, и тот целует её в щёку, после чего она ставит вазочку на столик перед Луи, а сама садится в кресло напротив.

— Что здесь делает этот засранец? — бесцеремонно спрашивает Стайлс, не скрывая раздражения.

— Луи пришёл навестить меня, — с улыбкой отвечает миссис Твист. — И я ему очень рада.

После этих слов юноша искренне улыбается Энн, тронутый заботой и поддержкой со стороны женщины.

— А адрес он откуда узнал? — подозрительно прищурившись, спрашивает мужчина.

— Вчера на приёме спросил, — беззаботно отзывается Луи, даже не глядя на Гарри. — Так, на всякий случай.

Миссис Твист тем временем продолжает:

— И если ты будешь вести себя неприлично, мне придётся тебя выставить, — говорит она сыну, наполняя чашку очередной порцией чая.

Тот лишь раздражённо цокает в ответ и закатывает глаза.

— И что? Ты предлагаешь мне любезничать с этим существом? — он кивает в сторону Луи.

— Именно.

— Да пусть лучше меня повесят, — бросает Стайлс и падает в соседнее кресло, угрюмо насупившись.

— Надо же, и как это с моим сыном Вы научились хорошим манерам? — хмыкает Энн.

— Это было очень трудно, — отзывается Луи, аккуратно ставя чашечку на блюдце и поднимая взгляд на женщину. — Я бы так и не узнал, как ведут себя приличные люди, если бы не капитан Пейн. Он всегда давал мне понять, что видит во мне больше, чем торгаша с рынка.

Гарри бросает на него хмурый взгляд, но ничего не говорит, сжав губы.

— Видите ли, миссис Твист, — продолжает юноша, — кроме тех вещей, которым можно научиться, разница между джентльменом и цветочником заключается не в том, как они себя ведут, а в том, как с ними себя ведут другие, — Юноша позволяет себе бросить мимолётный взгляд на Стайлса, который после этих слов неловко ёрзает. — Я навсегда останусь цветочником для профессора Стайлса, потому что он ведёт себя со мной как с цветочником. Но я знаю, что для капитана Пейна я всегда буду джентльменом, потому что он с самого начала обращался со мной как с джентльменом.

Энн понимающе улыбается, а Гарри тяжело вздыхает и, возможно, готовится что-то сказать. Но ему это всё равно не удалось бы, потому что в этот момент заходит экономка миссис Твист.

— К Вам пришёл епископ, леди, — учтиво докладывает она. — Проводить его сюда?

— Ни в коем случае, — протестует Энн, вставая с кресла и направляясь к выходу. — Епископ и мой сын в одной комнате? Да меня отлучат от церкви. Я поговорю с ним в библиотеке.

Обернувшись у самой двери, она бросает через плечо:

— Луи, если мой сын начнёт ломать вещи, то я даю Вам полное право выпроводить его. Гарри, я советую тебе придерживаться двух тем для разговора: погода и твоё здоровье, — насмешливо добавляет она, прежде чем выйти из комнаты.

Повисает напряжённая тишина, которую прерывает профессор, который встаёт, чтобы налить себе чая, в то время как Луи продолжает сидеть неподвижно.

— Будем считать, что Вы мне отомстили, — говорит Гарри, следя, чтобы ничего не разлить. Он произносит это таким тоном, будто они и впрямь обсуждают погоду, что не может не задевать юношу. — Или Вам этого недостаточно?

Томлинсон молчит мгновение, а потом холодно отзывается, не глядя на Стайлса, что, в свою очередь, задевает уже профессора:

— Я нужен Вам, чтобы напоминать о дурацких встречах, терпеть Ваши выходки и быть у Вас на побегушках.

Гарри возмущённо хмыкает:

— Кто Вам сказал, что Вы вообще мне нужны?

— Тогда о чём мы вообще говорим? — сердито восклицает Луи, всё также отказываясь смотреть на мужчину.

— О Вас, конечно, — отзывается тот, усевшись в кресло, где до этого сидела Энн. — Не обо мне же. Если Вы вернётесь, я буду обращаться с Вами как прежде. Я не собираюсь меняться. Мои манеры ничем не отличаются от манер капитана.

— А вот и неправда, — юноша впервые за это время смотрит Стайлсу в глаза. — Он обращается с цветочником как с герцогом! — восклицает он, пытаясь достучаться до упрямой головы профессора.

— А я обращаюсь с герцогом как с цветочником, — спокойно говорит Гарри, пожав плечами. — Луи, дело не в хорошем или плохом отношении. Речь о том, что у меня одинаковые манеры для всех, — серьёзно говорит он, пытаясь поймать взгляд юноши, который в этот момент находит чашку более достойным объектом для внимания. — И если я был с Вами груб, то Вы никогда не увидите, чтобы я вёл себя с кем-то иначе.

Луи всё также сосредоточенно смотрит на чашку, понимая, что если поднимет взгляд, то может снова расплакаться. Он чувствует на себе взгляд Гарри, слышит, как серьёзно и искренне он говорит, но…

— Я же не прошу, чтобы Вы любили меня или что-то такое, — выдавливает он из себя, сглотнув ком в горле, даже не догадываясь, как эти слова повлияли на профессора. — Но немного доброты… — он вздыхает и поднимает взгляд на мужчину, который внимательно вглядывается в его лицо, ловя каждое слово. — Я понимаю, я простой, необразованный, а Вы — учёный джентльмен. Но я не грязь у Вас под ногами, — говорит он, и теперь очередь Стайлса опустить взгляд. — То, что я делал… Это было не ради шоколада, такси или дорогой одежды, — продолжает Луи, чувствуя себя ужасно уязвимым, обнажая свои мысли. — Я делал это, потому что мне было с Вами интересно, и я… — влюбился в Вас, — привязался к Вам. Я не требую от Вас менять все Ваши принципы и убеждения, я всего лишь прошу о чуточке простого человеческого тепла, — голос Луи становится всё тише и грустнее, и Гарри просто не может ничего поделать со своим сердцем, которое болезненно ёкает от нагой искренности юноши.

— Конечно, я понимаю, и я… — их взгляды встречаются, и все чувства и эмоции выплёскиваются через край, что почему-то пугает профессора, и нежная улыбка, которая только успела зародиться, увядает, когда Стайлс вскакивает с места и начинает нервно мерить комнату шагами. — Чёрт, Луи, Вы настоящий идиот, — раздражённо бросает он, и эти слова для юноши — словно жёсткая пощечина.

— Вы мне так и не ответили, — из последних сил пытаясь сохранять спокойствие, тихо говорит Томлинсон.

— Я Вам отвечу, когда Вы повзрослеете, — сердито бормочет профессор. — Если Вас не устраивает, что не все вздыхают по Вам, а кто-то может и ругать, то и идите к тем, кто Вам больше нравится, — возмущённо заявляет он, проклиная свою гордость в этот момент.

— Вот и пойду, — обиженно восклицает Луи, вскакивая с места. — Поверьте, и без Вас обойдусь, — злобно выплёвывает он, сжав руки в кулаках.

После этой фразы Гарри словно током бьёт. Точно так же Томлинсон говорил и о родителях, которые выгнали родного сына из дома. Стайлс сам не понимает, что творит. Он несколько часов обыскивал площади и улицы в надежде найти Луи, чтобы вернуть его домой, потому что другого дома у него нет, а сейчас сам же его отталкивает.

— Обойдётесь, — спокойно говорит профессор, остановившись в центре комнаты и сложив руки за спиной. Раздражения как ни бывало. — Я сам Вам это говорил. Но… Вам не приходило в голову, что, может, это мне без Вас не обойтись?

Луи поражённо смотрит на Гарри, не в силах поверить в только что сказанное. Ну почему с этим человеком так сложно?

— Не пытайтесь со мной помириться, — подозрительно предупреждает он. — Проживёте и без меня, — он поворачивается и берёт с дивана своё пальто, направляясь к выходу.

Вот и всё. Больше они точно не увидятся. Наверное, это к лучшему. Очевидно, они не могут найти общий язык. Зачем дальше продолжать мучить друг друга?

— Проживу, — грустно отзывается Стайлс, глядя пареньку в спину. — Но я буду скучать по Вам, Луи, — тихо говорит он, заставляя того замереть на месте. — Ваши идиотские замечания кое-чему меня научили. Признаю это с полным смирением.

Искренность в его голосе не даёт Томлинсону просто взять и уйти.

— Ну, — с деланным равнодушием тянет он. — У Вас есть мои фотографии и мой голос на пластинках. Как заскучаете, включите граммофон. Он не станет Вам перечить.

— Увы, туда нельзя записать Вашу душу, — с печальной улыбкой тихо отзывается и Гарри, и это самая безумная вещь, которую он совершал в жизни. Он никогда не испытывал ничего подобного прежде, не был готов к тому, что чувства будут такими сильными. Не был готов к тому, что чувства будут вообще. Жизнь готовила его к разным трудностям, но испытания «Луи Томлинсон» его сердце не выдержало.

— Да Вы настоящий демон! — возмущается Луи, резко оборачиваясь и пристально вглядываясь в лицо мужчины, пытаясь понять, что за шутку с ним сыграют на этот раз. Не может он ведь всерьёз говорить такие вещи? Сначала смешивать Луи с грязью, а потом восхищаться его душой? — Давить на чувства ещё больнее, чем выкручивать руки! — восклицает он. В чём ещё профессор готов «признаться», лишь бы Томлинсон остался? А главное, зачем? — Это очень жестоко, мистер Стайлс, — почти шепчет он, разочарованно глядя на Гарри. — Прощайте, профессор, — сказав это, он быстро покидает комнату, оставив мужчину наедине с бушующими запутанными эмоциями.

— Мама! — зовёт он, растерянно оглядывая гостиную, словно не веря, что Луи здесь действительно нет. — Мама!

В фойе раздаются мягкие торопливые шаги, и в комнату заглядывает Энн.

— Ну что случилось? — спрашивает она сына.

— Он ушёл, — недоверчиво произносит Гарри.

Мать лишь пожимает плечами.

— Ну конечно. А чего ты хотел?

— И что мне теперь делать? — спрашивает мужчина, в отчаянии запуская руку в кудри.

Взгляд Энн смягчается.

— Очевидно, учиться жить без него.

Стайлс смотрит на мать и пытается придать уверенно своему виду:

— Ну и проживу, — упрямо говорит он и направляется к выходу, даже не попрощавшись с Энн. — Я обойдусь без него и без кого угодно, — доносится от дверей его деланно пренебрежительный голос.

Та лишь недоверчиво смотрит ему вслед и в приятном изумлении шепчет:

— Браво, Луи.

Тем временем Гарри, шумно хлопнув дверью, сбегает с крыльца и быстрым шагом направляется в сторону Уимпол-стрит. Прохожие удивлённо оборачиваются на его: слишком грозно он выглядит с угрюмо сжатыми губами и упрямо нахмуренными бровями. К тому же он не надел пальто, совершенно позабыв о нём. Но чёрта с два он вернётся за ним! Да чёрта с два он вообще хоть подумает о чём-то, связанном с Луи!

— Проклятье! — восклицает он, остановившись прямо посреди улицы и откидывая голову назад. — Чёрт возьми! — он шумно выдыхает облачко пара и замолкает, глядя на низкое зимнее небо. Складки на лбу разглаживаются, выражение лица становится расслабленным. — Я привык видеть его каждое утро, — тихо говорит он, словно исповедуясь перед Богом, в которого не верит. — Я привык к его лицу. Привык к его голосу. Привык ко всем тем глупостям, которые он постоянно говорит, — шепчет он, закрывая глаза и глубоко вздыхая.

Когда Гарри возвращается домой и с несвойственной ему осторожностью прикрывает дверь вместо того, чтобы с шумом захлопнуть её, как обычно, он до сих пор не может принять ту мысль, что Луи здесь больше нет. Что он больше не услышит его торопливых шагов, когда тот будет с широченной улыбкой сбегать со второго этажа, не услышит, как кухарка будет ругать его за то, что он таскает сладости из кладовой, или возмущаться тому, что он снова рассыпал муку. Больше он не застанет Луи в библиотеке, свернувшегося калачиком в кресле с каким-нибудь приключенческим романом, не пожелает ему спокойной ночи и не скажет «доброе утро». Он больше никогда не увидит его улыбку.

Сам не свой, Стайлс проходит в кабинет и, включив первую попавшуюся пластинку на граммофоне, который с недавних пор стоит на столике у двери, и падает в кресло у камина, опираясь локтями на колени и закрывая лицо руками, в то время как граммофон после небольших помех воспроизводит запись того рокового визита Томлинсона:

— Послушайте, профессор, — слышится голос капитана. — Мне пришла в голову интересная идея. Помните, Вы хвастались, что сумели бы выдать его за особу благородного происхождения на посольском приёме? — спрашивает Пейн. — Если Вам это удастся, я признаю, что Вы лучший педагог в мире. Держу пари, что Вам это не удастся. Я даже согласен платить за его уроки.

— Да ладно? — недоверчиво отзывается Луи.

— Чертовски заманчивое предложение! — слышит профессор собственный голос. — Он так неподражаемо вульгарен, так невоспитан, грязен.

— О-а-у-о-о-о-о, — возмущённо мычит парнишка. — И вовсе я не грязный, — вдруг слышится какой-то щелчок. — Я вымыл лицо и шею, прежде чем прийти сюда. Вот, — продолжает всё тот же хорошо знакомый голос, правда, уже без йоркширского акцента и без возмущения, как это было на самом деле. Потому что, увидев Гарри в таком состоянии, Луи не может стереть глупую улыбку с лица и убрать тонну нежности из голоса. Оперевшись на дверной косяк, он с ласковой улыбкой наблюдает за реакцией мужчины, который медленно убирает руки от лица и выпрямляется.

— Луи, — тихо и трепетно говорит он, так и не обернувшись, словно боясь, что Луи исчезнет, если он повернётся. Или же профессор сам не до конца верил, что юноша действительно здесь и это не его воображение. — Луи, — повторяет он, словно только произносить это имя — уже огромное наслаждение.

Конечно, впереди их ждёт много трудностей. Потому что один порой эгоистичен и самовлюблён, а другой невероятно упрям. Потому что Гарри иногда невнимателен к чувствам окружающих, а Луи слишком раним. Потому что когда их характеры сталкиваются, это подобно мировой войне. Никто никогда не говорил, что будет легко, верно? Но это будет того стоить. Потому что ничто не заменит долгие зимние вечера у камина за чашкой йоркширского чая с сотнями историй из детства. Потому что тепло любимого тела под боком пасмурным утром гораздо важнее всех ссор и обид. Потому что счастье нельзя купить, и они оба это понимают.

И если Луи спросить с чего по-настоящему началась их история, то он засмеётся и скажет, что всё началось с трёх слов. Нет, не тех, которые первым делом приходят на ум. Но не стоит переживать. Те слова ещё много раз прозвучат из уст обоих: сказанные впервые дрожащим от волнения голосом, брошенные после ссоры тихо и немного грубовато, чтобы скрыть насколько на самом деле сильны чувства, страстно прошептанные прямо в губы и подтверждённые множеством поцелуев, нежно произнесённые по утрам вкупе с ленивыми объятьями и сонными улыбками.

Но начинается в тот день всё с того, что Гарри, так и не повернувшись, с огромной улыбкой расслабленно откидывается на спинку кресла и выдаёт:

— Где мои тапки?

Это так нелепо, что фраза, которая вчера привела к ужасной ссоре, сегодня кажется невероятно забавной.

Луи прикусывает губу, пытаясь не засмеяться, и делает шаг вперёд.