Киётака справляется с застежкой ремня, снимает штаны, а я — пытаюсь восстановить дыхание и совладать с собой. Пока он занят чем-то, не связанным с воздействием на мою психику, это сделать несложно. Лежать становится неинтересно — как минимум, ограничивает обзор. Я привстаю, садясь напротив.

То, что квадрицепсы у него тоже отменные, отходит на второй план.

— Ты готова? — интересуется Киётака.

И мне кажется, что подобных вопросов слишком много для того, кто читает людей без слов.

— Давно, — метафорически задираю нос. — Если ты тоже — снимай трусы.

То, что раньше казалось безбашенным, теперь звучит словно обычное указание на групповом спецэкзамене. Незаметно как моя уверенность становится настоящей. А вот у гениального хладнокровного манипулятора…

Боже. Вытащить ущербный класс на первое место, пока никто не видит: сказано — сделано. Превратить Рьюена в ничтожество без амбиций — раз плюнуть и, может, сотню — ударить по роже.

А вести себя, как реально обычный парень…

— Манипулировать всеми из-за кулис гораздо проще, чем показать член?

Спрашиваю с максимальной невозмутимостью в лице.

— Боже, когда ты стала такой язвительной?

— Когда научилась грамотно анализировать ситуацию. Спасибо, что хорошо меня воспитал.

Спокойно, Сузуне, весь смак в том, чтобы лицо было полностью безразличным. Споко…

…о-о-ох…

…реально?..

…он же сейчас…

— Ты… улыбнулся?! — выпаливаю, в шоке округлив глаза.

Он улыбается. Он точно, мать его, улыбается. Точно, точно, точно.

— Хорошо, сейчас покажу, — бурчит под нос, пытаясь перевести тему, и снова удивляет приоритетами.

Возможно, Киётака и сам не знает, улыбнулся он или нет. Возможно, ему неловко от проявленной эмоции или от моей бурной реакции на нее. А возможно, он предпочитает оставить собственный шок на потом.

В любом случае, я сделаю все, что в моей власти. Запечатлю в памяти эту самую обычную и вместе с тем самую прекрасную улыбку, эти драгоценные несколько секунд до ее полного исчезновения.

И никому о ней не расскажу. Все равно не поверят.

Киётака неохотно стягивает с себя боксеры и задерживает взгляд на мне. А я — на том, что так хотела увидеть.

Дыхание вдруг становится громким и сбивчивым, в теле напрягается каждая клеточка, но какое сейчас дело до моего состояния? Если Дьявол следит, то точно не за мной, а за своим главным конкурентом в реальном мире.

Следит и курит крепкую сигарету, заливаясь слезами зависти.

В голове всплывают непристойные подколы парней в сторону Киётаки, которые им почему-то казались незаметными для окружающих.

Дьявол рыдает, а я — верю, что эта штука войдет в меня.

— Все в порядке? — спрашивает Киётака с беспокойством.

— В огромном порядке! — отвечаю я так резко и твердо, что у него полмозга съезжает набок. — М-м… то есть в полном.

Моя интонация, наверно, пугает, говоря об обратном.

— Я абсолютно честна, — уверенно добавляю, кажется, еще сильнее разубеждая. Но в моих чувствах — уже не страх, а что-то сочное, неописуемое и весьма положительное.

Если сильно кого-то сильно желаешь, при этом еще и любя, размеры уходят даже не на второй план, а не меньше, чем на десятый.

Но его член — как Гулливер в конце очереди из лилипутов.

— Эй! — слышу возмущенный голос, тут же поднимая взгляд на лицо Киётаки.

Господи, он реально красный как рак. Неужели не льстит мой завороженный взгляд?

— Что-то не так?

Не подразнить его сейчас было бы серьезной потерей. Сука, заслужил. Видя его смущенным, я вконец теряю всякий страх. И это даже не страх перед большими размерами — он уже давно сдох на эмоциональной свалке — а тот страх, который я испытывала, пытаясь скрыть свою неуверенность.

О да, я переиграла. Я больше не стесняюсь своего обнаженного тела и даже обнаженной души, но для обронившего ниточки Кукловода это испытание только началось. Так подсказывает моя интуиция.

— Т-ты так смотришь…

Оу, какой неуверенный голос. И где твоя брутальность, мой милый девственный мальчик, когда ты говорил что-то про «вожделею тебя больше, чем любую другую»?

— Смотрю как?

Собираю воспоминания о его безжалостных подколах, чтобы жестить, готовая принять все последствия своей неучтивости.

— Ты считаешь, он слишком…

— Сейчас тоже скажешь, что я переоцениваю?

Насыщенный румянец не сходит с его щек. Кажется, мое обожание становится все больше и больше. Я чувствую его в ударной волне, разносящейся по телу и обжигающей все внутри. В своей непроизвольной коварной улыбке. В смелости, позволяющей вторгнуться в его личные границы.

Подползаю, садясь максимально близко, обхватываю его ноги коленями, а щеки — ладонями и вовлекаю в глубокий французский поцелуй. Скольжу руками по шее, затем — к плечам, оглаживаю рельефы бицепсов. Скромность больше не сдерживает мои желания. Я отрываюсь от его губ, чтобы прильнуть своими к груди, провожу влажную дорожку вниз, осыпая вспотевшую кожу горячими поцелуями. Его пресс напрягается, показывая еще отчетливее линии мышц, и я ловлю очередной эстетический оргазм. Слыша тихий прерывистый вздох, я вхожу в раж — и совершаю страшный косяк, когда случайно задеваю щекой головку члена…

Черт. Чертчертчерт. Неловко вышло. Нет. В сто раз страшнее, чем просто «неловко».

Одно знаю — к такому я пока еще не готова. А нет, не только одно.

В панике поднимаюсь, возвращаясь к сидячему положению — чувствую, как кровь приливает к лицу.

Его глаза нехило распахнуты, а я — опускаю свои.

…дьявол, я только что сделала очень коварную вещь…

…я просто восхитительна…

Вновь склоняю его к поцелую — первое, что пришло в голову, чтобы сместить акцент с моего постыдного промаха. Через какое-то время Киётака снова вспомнит этот случай, причем не одну сотню раз — так подсказывает мой спонтанный расчет. И это будет шикарно.

Я поднимаю глаза.

— Он великолепен, — говорю с самым честным видом.

Если я не скажу этого, сильный и независимый манипулятор может запариться, думая, что мне не понравилось его мужское достоинство. А мучить его таким способом в мои планы не входит.

— Будь аккуратным, хорошо? — добавляю, посылая сигнал действовать.

— Даже не сомневайся, — сразу отвечает Киётака с искренней заботой в лице, заставляющей меня удивиться. — У тебя ведь не было опыта?

Не думаю, что он допускал иное, но такой личный вопрос все же смущает.

— Как и у тебя, — перевожу стрелки, а заодно — взгляд, обращая к его лицу.

Киётака еще никогда не казался таким… невинным.

Невинный.

Хоть в чем-то для него уместно это слово.

Он ненавязчиво укладывает меня на матрас, сам — наклоняется, упираясь локтем рядом со мной. Нащупывает интимную зону и, аккуратно вставляя два пальца внутрь, начинает медленно двигаться.

Неприятное чувство.

— Больно?

— Слегка.

Решаю не врать.

Может, я и склонна терпеть до последнего, но скрывать ощущения сейчас кажется неправильным. Киётака редко проявляет заботу, поэтому ей надо дорожить.

— Не прекращай, — добавляю, чтобы не сбить его с толку.

Совершая очередное движение, Киётака пристально следит за моей реакцией. Боль постепенно утихает — и он ускоряет пальцы, позволяя привыкнуть к новым ощущениям. Привыкнуть и даже испытать легкий кайф — накопившееся возбуждение дает о себе знать, даже если частично гасится волнением и страхом.

— Думаю… можно начинать, — тихо сообщаю, смотря в его сосредоточенное лицо.

И он прекрасно понимает, о чем я. Останавливается, вынимает пальцы.

— Уверена? — зачем-то уточняет.

Волнение возрастает, вызывая давящее чувство кома в горле. Делаю глубокий вздох, чтобы расслабиться.

К черту столько тупых вопросов, ведь, конечно же:

— Да.

Тихое, но решительное. Раздвигаю ноги шире как подтверждение. Сердце отчетливыми, громкими ударами напоминает, как я этого жду. Несмотря на волнение. Несмотря ни на что.

Киётака наклоняется, прислоняет бедра к моим, и я явственно ощущаю, как головка члена упирается меж половых губ. Не совсем туда, куда нужно. Рефлекторно обхватываю ствол рукой, направляя чуть ниже.

— Здесь, — шепчу, после чего он толкается внутрь.

Ауч.

Член только вошел, но я уже чувствую боль — и роль играет не длина, а обхват.

Обильная смазка сильно спасает ситуацию. «Он и это продумал», — внезапно всплывает, когда я вспоминаю, отчего стала настолько влажной.

— Больно?

— Да, — отвечаю честно.

Затем снова:

— Не прекращай.

Прибавляю, понимая, что мое покосившееся лицо и сказанные слова могут сбить его с толку.

Но чувство боли не всегда сопутствует намерению ее прекратить.

Киётака толкается глубже — медленно, боязливо, и постепенно движения в одну сторону перетекают в аккуратные фрикции. Он продолжает задавать вопросы о моем состоянии, а я — мысленно считаю, сколько раз сказала «не прекращай».

Неопытность Киётаки в сексе не позволяет ему идеально верно считывать мою реакцию и желания. И это по-своему мило.

Хотя нет. Видеть слабые стороны парня, который в школе бесподобен во всем, в тысячу раз лучше, чем просто «мило».

И ради этого я готова терпеть его тупые надоедливые вопросы.

Почему он столь обходителен со мной? Я обязательно подумаю об этом позже. А сейчас…

Прагматичная Хорикита бормочет во сне.

«Не думай ни о чем. Секс — это самоцель», — повторно убеждаю себя, пытаясь раствориться в процессе, но стратегическое мышление охлаждает эмоции.

Секс ради выгоды в будущем — плохо ли это, если на первое место я ставлю удовольствие любимого человека? И для того, чтобы достичь этой цели, я сделаю все, на что способна…

Ауч.

Но на что еще я, черт подери, способна, кроме как лежать и позволять ему использовать мое тело?

Использовать.

Слово — которое лучше всего описывает его взаимодействие с людьми.

Но сейчас мне не кажется, что мной пользуются.

Киётаке не плевать на мои ощущения. Он приноровился считывать с моего лица, когда можно войти сильнее или ускорить темп.

Поразительная выдержка. Поразительная бережность.

Я обожаю его. Господи, я обожаю его.

Я отказываюсь верить, что я для него — просто кукла. Стратегии Кукловода закончились, и мы искренне становимся ближе. Об этом говорят его глаза, полные нежности. И он не настолько хороший актер, чтобы ее подделать.

На моем лице появляется легкая улыбка. Наверное, она дает зеленый сигнал Киётаке быть более смелым в получении собственного удовольствия.

Слышу легкие, рваные, желанные стоны, срывающиеся с его губ. И почему-то начинаю синхронно постанывать.

Мне больно — но не настолько сильно, чтобы я попросила его остановиться. Чтобы я прекратила всматриваться в это лицо, полное нежных эмоций, лицо, которое он никогда не явит мне в повседневном общении.

Лицо влюбленного человека.

И моя физическая боль — очень выгодная цена за такое невероятное зрелище.

— Как ты себя чувствуешь?

— Потрясающе.

Чистая правда, в которой можно убедиться по моим глазам.

Потому что я не могу и не хочу ничего скрывать.

От его кайфа я кайфую сама.

Прерывистые вздохи становятся более частыми и звучными, в лице появляется напряжение — никто, кроме меня не знает, что хладнокровный манипулятор на такое способен.

И это — еще одна тайна меж нами двоими.

Киётака резко увеличивает скорость фрикций — и я понимаю, когда останавливаться уже нельзя. Я не терплю боль, нет, она приносит мне мазохистское наслаждение. Акт дефлорации превращается в то, что можно назвать полноценным сексом. Я хочу больше, больше, любимый, если нужно — не сдерживайся.

— Я… уже почти, — на выдохе произносит он, теперь даже не входя, а вколачиваясь, и хватает меня за ягодицы. И после нескольких грубых толчков вынимает член, изливаясь на мой живот теплой струей спермы.

Звучно выдыхая, Киётака падает на кровать рядом со мной — и мы лежим, тесно прижавшись друг к другу. Он молча отходит от оргазма, а я — думаю о всяком приятном и связанном с ним.

Тишина прерывается, когда он приподнимается, покосившись на мой живот.

— Влажные салфетки в тумбочке, — соображаю я.

— Да-да, конечно.

Привставая, он достает нужную вещь и «заботливо» вытирает сперму с моего тела, явно смущаясь.

Киётака снова ложится рядом, и я не удерживаюсь от соблазна взять его за руку. Он отвечает, слегка сжимая мою, и наша недавняя близость придает этому жесту невероятно романтичный эффект.

— Тебе понравилось? — робко спрашиваю, поворачиваясь к нему.

— Очень, — говорит по-настоящему искренне. — Сузуне, ты, — запинается, слегка краснея, — ты волшебна.

Господи. Я не смела даже надеяться, что могу это услышать.

— А тебе? — прибавляет после паузы.

— Да, — отвечаю с теплой улыбкой. — Ты… это… ну… тоже хорош.

Краснею вслед за Киётакой, а он — тихо хихикает от моего нелепого ответа.

Все пошло не так, но гораздо лучше.

И я не позволю себе ни одной мысли, которая может вернуть меня с небес на землю. Время крушения иллюзий еще не пришло.

Скоро его лицо станет прежним.

Скоро мне тоже придется стать прежней.