Генри и Уильям работали днями и ночами перед открытием своего заведения «Закусочная Фредбера». Действительно, это было очень крупное, знаменательное событие для маленького города и для их самих, способное в один момент поднять на пьедестал успеха и низвергнуть в пучину жестокой реальности. А самое главное, это решит их судьбу: останутся ли в этом бизнесе или же их имена будут начертанными на песке и преданны забвению? Именно такие вопросы крутились в голове Уильяма в пасмурное утро двадцать первого ноября 1967 года. Его лучшего друга Генри волновали иные вещи. Точнее, он вообще не беспокоился о грядущем открытии. Удача ему не нужна, его расчёты безукоризненны.

Хоть и была лишь половина девятого утра, на улице уже собралось много народу. Дети, родители и их родители — всем было интересно увидеть новую закусочную, да не простую, а с мудреными роботами. И даже мрачные разговоры взрослых о росте цен, войне во Вьетнаме и прочих скромных новостях маленького городка уступили место радостным возгласам и смеху. Шумные ребятишки в сползающих колготках бегали вокруг, подставляя почки всем ветрам; дети постарше громко галдели и обменивались значками, то и дело отпуская пошлые шутки в адрес друг друга. Среди этой толпы выделялась, пожалуй, одна женщина. Она стояла в отдалении, без друзей и семьи. Черты её были острыми и некрасивыми: лицо болезненно худое; тонкие волосы забраны в прилизанный хвост, однако впалые глаза, цвета тряпочки на заборе, смотрели весело. Одинокая женщина тихо радовалась в сторонке, ожидая открытия закусочной.

В это время внутри украшенного здания носились из стороны в сторону новоявленные сотрудники в специальной униформе их компании: фиолетовые рубашки, черный низ и золотые значки с изображением талисмана закусочной и имени на груди. «Незатейливо и со вкусом» — подумают простые люди. «Мне просто нравится фиолетовый цвет, а дизайн формы — это последнее, что было нашей проблемой», — ответит Уильям.

Он, кстати, в который раз отчитывал нерасторопных механиков и аниматоров, проводя последние инструкции по эксплуатации стоящих на сцене аниматроников. Афтон ужасно нервничал и буквально умолял людей быть с ними аккуратнее. Он, конечно, как мог закрепил пружинные держатели, однако перед каждым использованием костюма их в обязательном порядке надо было подтягивать вновь.

— Ничего не понимают! — шутливо пожаловался он Эмили, когда сотрудники разошлись, с гордостью и затаенным страхом глядя на роботов.

Генри улыбнулся. Куклы-роботы вышли просто загляденье. Слева стоял золотой медведь Фредбер — талисман закусочной. На груди у голубоглазого робота была фиолетовая бабочка, голову венчал маленький цилиндр из той же ткани, широкую грудь украшали серые пуговки, а рот был приоткрыт. Рядом с ним стоял золотой зеленоглазый заяц с лиловой бабочкой на груди. Оба аниматроника тупо смотрели вперед, поблескивая стеклянными глазами в свете софитов, ожидая своего звездного часа.

— Генри, я все равно считаю, что зря мы это затеяли, — тихо проговорил Афтон.

— Успокойся, я все решу, — произнес Эмили, краем глаза наблюдая, как один из официантов споткнулся о высокий порожек и чуть не уронил поднос.

— Ты хоть знаешь, сколько это стоит?! — закричал на сжавшегося от страха сотрудника Уильям.

— Спокойствие. Ничего страшного в сущности не произошло, — примирительно сказал Эмили. — Иди и впредь будь аккуратней. Все мы волнуемся в первый раз, а тебе стоит сдерживать себя, дружище.

Паренек благодарно кивнул Генри и, стараясь не смотреть на Уильяма, как можно скорее ушел в сторону кухни. Эмили улыбнулся непонятно чему и покачал головой, а Афтон лишь вяло проводил его взглядом. «Почему мне кажется, что сейчас происходит огромная ошибка, а не исполнение нашей мечты?», — подумал Уильям, но в слух ничего не сказал. Голова ужасно разболелась от музыки и шума, а до открытия оставались считанные минуты. И вот они уже вместе с другом стоят перед парадным входом, окруженные толпой народа. Все плывет как во сне. В тугой клубок смешиваются образы детей, взрослых, подростков, а Генри, словно не замечая состояния друга, бодро начал:

— Друзья! Товарищи! Это был нелегкий путь для нас двоих, но сегодня я не буду рассказывать вам о всех трудностях, что нам пришлось преодолеть: это радостное событие, и пусть оно запомнится вам таковым! Леди и джентльмены, в этот день я имею честь заявить вам об открытии «Закусочной Фредбера»!

Толпа разразилась аплодисментами. Эмили поклонился и продолжил:

— Всё верно. И сейчас я и мой лучший друг, совладелец и просто хороший человек — Уильям Афтон — перережем эту красную ленту! — парень чуть ли не силой впихнул в руку Уилла ножницы. Тот, находясь в небольшом замешательстве от происходящего, не сразу понял, что от него требуется. Эмили подтолкнул его к ленте и, слегка улыбнувшись, рассёк последнюю. — Ну вот и всё! Проходите, не стесняйтесь! — весело проговорил Генри и оттащил своего растерянного друга от входа.

Эмили соврал бы, сказав, что людям не нравится в их заведении. Дети резвились и бегали, руками пытаясь дотянуться до висевших под потолком звездочек из фольги и разноцветных бумажных человечков на стенах. Кто-то рисовал в специально отведенном месте, то и дело прося проходящих мимо сотрудников поточить дешевые карандаши: за неимением средств на игровые автоматы пришлось организовывать подобное. Приветливые официанты разносили пиццу и напитки улыбающимся посетителям. Не Бродвей конечно, но тоже ничего.

Ну, а главными звездами, конечно, стали роботы — первое их выступление закончилась бурными овациями. После аниматроников увезли за сцену, где их как костюмы надели уже люди. Сейчас двое аниматоров расхаживали в зале, но не с таким энтузиазмом, как этого хотелось бы Генри — он отчитает их за это позже. Уильям напряжённо следил за ними из дальнего угла, сложив руки на груди. Поймав момент, зловещий, как Летучий Голландец Легендарный парусный корабль-призрак, проклятый по легенде, Эмили выплыл к нему из толпы:

— Уильям, да ты дрожишь, — с ходу констатировал он факт.

— Г… Генри, я… я очень беспокоюсь за тех людей в костюмах. Эта конструкция вообще ненадежна, и… если что-то пойдет не так, то меня же посадят! — заикаясь, шепотом ответил Афтон.

— Знаешь что? Мне не доставляет удовольствия смотреть сегодня на твоё кислое… кгм… лицо. Это мой день, и не смей мне его портить! — с неприкрытой злобой прошипел Эмили. — Если не хочешь смотреть, то иди отсюда.

— Ладно. Думаю, ты и без меня прекрасно справишься, — почесав затылок, ответил Уильям, поднимаясь с места. — Я тогда лучше отдохну в безопасной комнате. Если вдруг что-то пойдет не так, то сразу зови.

«У меня нервов не хватит смотреть на это» — уже мысленно добавил он, незаметно проскальзывая вдоль стены к двери, ведущей в служебные помещения. Он, конечно, понимал, что производит не самое лучшее впечатление в отличие от Эмили, но лучше прослыть мрачным и нелюдимым, чем сорваться при всех и стать истеричкой.

***

Эмили фыркнул: тоже мне умник тут нашелся! Настроение, конечно, было подпорчено, но не настолько, чтобы он не заметил одинокую женщину за столиком у окна. Хоть до Уильяма ей было как раком до Китая, но на его искажённую, забитую, сплющенную катком версию она явно походила. Генри хищно прищурился: выглядит эта посетительница очень одинокой и затюканной, такая явно дерзить не будет — то, что ему надо. Снова вспомнив свой утренний сексизм, он решительно направился к ней:

— Здравствуйте, — приветливо улыбнулся он вздрогнувшей от неожиданности женщине, подсаживаясь к ней.

— Вы Генри Эмили, владелец закусочной, да? — робко сказала она, сгорбившись, словно испугалась собственных слов, и неловко улыбнулась. — Я вас поздравляю. Уверенна, у вас большое будущее!

— Ну разумеется! — подперев голову рукой, ответил Генри и игриво подмигнул. — Такой прекрасной леди, как вы, полагается кофе за счет заведения!

— Ой! Право, не стоит, — всплеснула руками женщина и покраснела.

— Это мелочи для меня, — Генри широко улыбнулся, расправив плечи. — Позволите узнать, как вас зовут?

— Я Хлоя. Хлоя Смит, — пролепетала женщина, улыбаясь и отводя взгляд

— Чудесное имя! С греческого, кстати, переводится как «молодой побег», ну или «цветущая». Поверьте, вам это подходит, — Эмили пододвинул чашечку принесенного кофе Хлое. — Так же, кстати, звали одну знаменитую итальянскую оперную певицу — Хлою Эльмо. Знаете, говорят, у неё был настолько теплый и страстный голос, что когда она впервые дебютировала Кальяри с партией Сантуццы, Арктика лишилась половины своих льдов. В этом вы с ней очень похожи — у вас такой же великолепный голос.

— Спасибо. Вы первый, кто говорит мне такие приятные слова, — женщина смутилась еще больше. — Вы такой умный.

— Давай без формальностей, — Эмили чуть наклонил голову, — на ты.

— Это так неожиданно, Боже! — Смит сжала кружку, не в силах из-за переполнявших её эмоций отхлебнуть напиток. — Вы… ты такой замечательный!

— Знаешь, я предлагаю тебе встретится сегодня после закрытия закусочной у парадного входа здания, — Эмили загадочно подмигнул. — Ты чудесная женщина. Я как только тебя увидел, то сразу почувствовал, что между нами есть какая-то связь.

— Я точно приду, — улыбнулась Хлоя, вставая из-за столика и направляясь к выходу, — еще раз большое спасибо вам!

— Жду, — усмехнулся Генри, шутливо отдав ей честь.

Когда Хлоя скрылась из виду, он сплюнул: таких дурочек, как она, он видит за километр. В принципе, можно считать, что Смит уже его. Как бы дальше ни складывались события, бесплатная рабочая сила в доме не повредит в любом случае.

Генри решил проверить своего друга. Он выскользнул из обеденного зала и направился к их совместной комнате отдыха, представлявшей собой скорее склад, заваленный коробками и железками и освещенный мигающей лампочками. Комната находилась в отдалении от остальной части здания, так что происходящее здесь мало кто мог услышать. Уильям лежал на замызганном диване с выпирающими пружинами и беспокойно ворочался во сне, закрывая голову руками. Грудь его беспокойно вздымалась, словно он плачет. Эмили присел рядом и погладил Афтона по голове, постепенно накручивая прядь на кулак.

— Генри? — сонно произнес Афтон.— Отпусти, мне больно

— Я пришел сказать тебе, что нашел себе пассию, — игнорируя просьбу друга, начал Эмили. — Ты не расстраивайся. Сам ведь первый меня бросил. Тебе тоже стоит заняться поисками.

— Вот как, — грустно произнес Уильям и зашипел от боли, когда Генри подтянул за волосы к себе, — ну так правда… правильней. Генри, отпусти меня, пожалуйста!

Еще немного насладившись зрелищем, он отпустил друга. Уильям потер голову и присел рядом с Эмили. Они сидели молча. Почувствовав, как в комнате повисло напряжение, Афтон поспешил ретироваться. Тот проводил его хмурым взглядом и болезненно оскалился — что-то не давало ему навредить другу так, как он того хотел. Возможно, это и называется любовью, когда при виде него в груди растекается болезненная нежность, от которой щемит сердце и возрастает желание убить всех посягающих на объект вожделения. Генри вряд ли смог убить Уильяма, и дело даже не в том, что ему противно.

Он никак не мог понять, зачем Афтон привязал его к себе и этим доставлял страшные мучения? Это раздражало, бесило до помутнения рассудка, и он срывал эту злость на столь любимом друге. За что, за какие грехи Уильям так обошелся с ним? Так вот, что такое ад — это, когда не можешь больше так жить и не хочешь умирать. Так и болтаешься где-то посередине, словно мертвая рыба на крючке. От злости Генри ударил по стене кулаком, но боль только больше распылила его. В ярости он кидал коробки, пока не разбил лампу. Осколки впились в руку, и это немного охладило его. Эмили наматывал круги в темной комнате, мечась, как дикий зверь в клетке, и никак не мог найти покой в душе, словно его любовь к Уильяму впилась в душу.

Наконец, Генри смог взять себя в руки и успокоиться. Вытащив осколки из руки и трясущимися от истерики руками вылив на раны чуть ли не половину банки спирта, он замотал бинтами кисть и, натянув привычную улыбку, вышел из комнаты отдыха.

***

Вечером Эмили ожидал Хлою, как и было оговорено, у главного входа. Скорее, даже поджидал. Он решил, наконец, перебороть свой прошлый страх перед тьмой, а потому назначил свидание именно сейчас. С тех пор он так больше не видел черных глаз, но, каждый раз оказываясь на улице, психика давала сбой, и с этим надо было что-то делать. Смит пришла в той же одежде, что и днем — серой шерстяной юбке ниже колен, в пожелтевшей от времени рубашке и разношенных синих туфельках. Генри улыбнулся ей.

— Приветствую даму моего сердца, прекрасную, словно южная ночь! — крикнул он, и Хлоя смущенно хихикнула. Эмили подошел к ней и протянул маленькую коробочку, обвязанную красной атласной лентой. — Это тебе. Я подумал, что цветы это слишком банально.

Смит развязала тугой бант и открыла ящичек, извлекая оттуда фигурку кошки, сделанную без использования клея из гвоздей и гаек. Это был подарок Уильяма на его прошлый день рождения, но, откровенно говоря, он ему не понравился, вот и решил извлечь хоть какую-то пользу.

— Нравится? — спросил он у Хлои, глаза которой заблестели от восторга.

— Очень! — с придыханием всплеснула она руками, прижимая кошечку к груди. — Это лучшее, что мне когда-либо дарили в моей жизни! Сразу видно, что я имею дело с инженером, высокообразованной личностью. Вы такой хороший человек, Генри! В…ты был абсолютно прав, когда говорил, что между нами есть связь, я, кажется, тоже это чувствую…

— Ну, раз так, то предлагаю прогуляться до одного чудного места, — загадочно подмигнул ей Эмили, протягивая руку. — Я слышал, что с самой высокой крыши здесь открывается вид на всё этот городишко!

— Я согласна, — хихикнула Смит, сжимая ладонь Генри, — я не местная здесь, вот ты мне и покажешь город.

Пока они стояли на крыше, а после гуляли по ночным улицам, Эмили успел многое узнать о Хлое, по памяти процитировать ей стихи Шекспира и часть трагедии «Гамлет». А она слушала, не перебивая, то и дело восхищенно вздыхая и иногда задавая вопросы. Они были в центральном парке, когда услышали прекрасную музыку. Парню она не нравилась, однако вслух сказал:

— Красиво, да? — спросил он, осторожно приобняв Хлою за плечи.

— Да, очень, — тихо ответила женщина. — Я люблю вальсовую музыку. Еще со старшей школы хотела потанцевать, но на выпускной меня никто не позвал, ха-ха.

— Так почему бы не наверстать упущенное? — Эмили протянул ей руку. — Мечты всегда сбываются, верно?

Левая рука Генри захватила руку Смит, и она не заметила, как закружилась в танце. Мысль о том, что она в объятьях настолько красивого мужчины, приводила Хлою в радостный трепет. Это был всего лишь обычный грязный во всех смыслах парк, едва освещенный фонарями и серым светом душки луны, он усыпанный жухлой листвой, где кружилось двое дёшево одетых людей, под стать окружению. Но Хлоя этого не замечала: для нее это было самое прекрасное место на планете с идеальным человеком рядом. Кажется, она влюбилась в Эмили, словно подросток: всем своим глупым сердцем, и даже больше не задумывалась, почему он обратил внимание именно на неё.

Мысли Генри были далеки от Хлои в это время. Он вспоминал, как когда-то они также неуклюже кружились в танце вместе с Уильямом, но споткнулись и упали, после долго смеясь над этим, а потом… Много чего произошло потом. Можно, конечно, представить на месте Смит Афтона, но это будет как-то мерзко.

Расстались они уже под утро, договорившись завтра провести еще одну ночь вместе. Они встречались так неделю, пока Генри не позвал её к себе домой. Хлоя помялась немного, но согласилась. Когда они выпили золотого терпкого вина, Эмили тактично сделал намек на приятное времяпрепровождение в его спальне на втором этаже. Смит сильно засмущалась.

— Генри, — пискнула она, покусывая губы, — мне было бы очень приятно сделать это с тобой…в первый раз. Я просто… не умею совсем. Да и разве… можно до свадьбы?

«Нашлась еще тут, бальзаковская девственница! Я думал, что все будет проще. Уильям быстро сообразил, не то, что эта!» — зло подумал Эмили.

— Ничего, не бойся, — ласково сказал он ей, — я точно не сделаю тебе больно, но настаивать не смею.

— Ну что ты! Я доверяю тебе! — залепетала Хлоя и поплелась в след за Генри наверх.

Для девушки было не различить, где явь, где бред. Она утопала в кровавом вине страсти, отдаваясь возлюбленному. По её просьбе свет Генри не включал, но так и правда было лучше: глупого лица Смит видно не было. После окончания, Хлоя с непривычки почти сразу уснула, а Эмили встал и вышел покурить. За столько лет он наконец-то научился это делать и больше не задыхался дымом.

У Смит оказалась ужасно тонкая кожа на животе с выпирающими венами — от воспоминаний парень брезгливо поморщился. Но, по крайней мере, напряжение с ней сбрасывать неплохо: это надо признать. Он решил, что все же она ему подходит. Еще немного повстречается с ней чисто для вида — и можно будет обручальное кольцо ей предложить. Вернувшись в спальню, он достал из прикроватной тумбы ножницы и подошел к улыбающейся во сне женщине. Аккуратно Генри взял один ее локон и отрезал его. Скоро его маленькую коллекцию пополнит еще одна кисточка.

***

Бизнес в «Закусочной Фредбера» процветал и уже приносил свои первые плоды. Вопреки страхам Уильяма, за этот месяц никого не зажало в костюме — возможно, дело было в том, что он маниакально следил за аниматрониками. Кроме этого, было ощущение, что Генри чего-то ждет. Похоже на затишье перед бурей. Он вообще очень странно вел себя в последнее время: почти не разговаривал с другом, был скрытным и практически всю бумажную волокиту, как и прочие дела в закусочной, свалил на него.

Эмили был сатанистом: так для себя решил Уильям, однако кто не без недостатка? Поклонения дьяволу, секс в общественном месте, желание поехать на концерт группы Beatles — просто реалии их дней, ничего необычного. Но, кроме того инцидента, Уильям больше ничего странного не замечал. То ли Эмили стал лучше шифроваться, то ли… есть в жизни вещи, думать о которых не хочется от слова совсем.

Еще в жизни Генри появилась женщина по имени Хлоя Смит. Афтон решительно не понимал, что он в ней нашел, чтобы проводить с ней каждый вечер. Вроде бы она даже перебралась жить к нему. Поэтому долгие ночи, как правило, Уилл коротал лишь в компании крепкого чая и горы отчетов. Все свое время теперь он проводил в основном либо в закусочной, либо в подвале своего дома, переоборудованном под мастерскую. Жизнь превратилась в бесконечную рутину — горький чай, работа в закусочной, бессонные ночи, отдых под утро и так по кругу.

На работе он появлялся обычно злой и хмурый, а расслабившийся Эмили, жизнь у которого стала явно лучше с приходом Хлои, наоборот — веселый. Возможно, поэтому за Уильямом прочно закрепился статус этакого злого начальника, а в лице Генри многие видели спасение от его нападок. Эмили, правда, уверял, что скоро они смогут раскрутиться и будет чуть проще, но верилось пока слабовато. Пока что у Уильяма не было времени даже на то, чтобы приготовить что-то дома, что уж говорить о личной жизни. С другой стороны, уходя головой в работу, он немного забывался и острое чувство тоски отступало на задний план.

Как-то утром, двадцать третьего декабря, когда до Рождества оставались считанные дни, Эмили провёл собрание для сотрудников по поводу праздничной программы и, указав на счастливчиков, которые станут работать в праздничные дни, подошел к Уильяму:

— Отойдем, — подозвал он друга. — Мне надо тебе кое-что важное сказать, — Уильям пожал плечами и пошел вслед за ним.

— Ну? — нервно спросил Афтон, потирая глаза. У него еще с вечера новый день не задался.

— Смотри, видишь? — спросил парень, выждав паузу. В руке он держал бордовую бархатную коробочку, в которой лежало дешевое обручальное кольцо из серебра с алмазной огранкой.

— Генри…

— Нравится? Оно для Хлои, — сказал Эмили, убирая коробочку. — Я сделаю ей предложение на Рождество. Ты, кстати, решил, как будешь его отмечать?

— Я, наверное, как обычно просто чаю выпью и спать, — растерянно ответил Уильям, не зная, что говорить, — настроения праздновать что-то совсем нет.

— Ну, как знаешь, — пожал плечами Генри, уходя в их совместный кабинет. — Если будет скучно, то приходи к нам.

На Рождество Афтон, конечно, не пошел к Генри. От чего-то слишком больно ему было представлять, как его Эмили сначала надевает кольцо на палец Хлои, а после целует её под вечнозеленой омелой Поцелуй под висящей на потолке омелой считался приносящим вечную любовь. Проводить праздник одному, когда даже у носков свидание, ему тоже не хотелось, поэтому по обыкновению отправился в бар для таких же одиноких неудачников. Там он был завсегдатаем, и бармен без лишних слов налил ему. Не взирая на то, что играла новогодняя музыка, мигали разноцветные огоньки гирлянд и в углах валялась вата, имитирующая снег, рядом с ним сидели такие же грустные люди, которые тоже пришли сюда заливать горе. Опрокинув третий стакан, Афтон произнес в пустоту:

— Боже, я такой жалкий!

— А ну-ка расскажи мне об этом, — тут же ответил ему картавый женский голос откуда-то справа.

— Ты кто, голос в ночи? — спросил Уильям, оглядываясь по сторонам.

— Я Сара, — к нему выплыла из темноты девушка с длинными прямыми волосами, в красном растянутом свитере, расклешённых брюках совсем не к месту, и самодельным кулоном на бечёвке. Она явно выпила гораздо больше, чем он, — одинокая женщина в активном поиске

— В баре ты встретишь только мудака, который поматросит и бросит, — уверенно сказал Афтон, подтягивая к себе очередной стакан.

— Ну, ты же не такой, как эти пидорасы? — спросила Сара, подсаживаясь к нему, и отобрала его выпивку. Залпом опрокинув стопку, она закашлялась и втянула носом запах своего свитера. После достала из рваного ридикюльчика стопку салфеток и выдавила их себе в рот.

— Неплохо, — оценил Афтон, засмеявшись. — У тебя еще осталась парочка салфеток?

— Неет, закончились, — на выдохе ответила Сара и громко харкнула на пол.

— Хороший ты пацан! — расхохотался он уже во весь голос, да так, что на них обратили внимание. — Меня Уильям зовут.

— Хорошенькое имя. У моей подруги так крыску ручную звали, — парировала Сара, — ей её так же на Рождество подарили. Мы его еще вместе справляли, а теперь я совсем одна.

— Ну так пойдем ко мне, отпразднуем вместе — еще успеем как раз! — предложил Уильям, вставая с высокого стула и, пошатываясь, пошел к выходу.

— Только чур неприличного не предлагать! — слишком громко для подобного сказала Сара. Афтону показалось, что весь американский народ в это время посмотрел на них.

Разрезая тьму ночи, они шли по рыхлому снегу, то и дело поддерживая друг друга под руки. Наконец, они дошли до одноэтажного здания и завалились внутрь. Внутри дома располагались гостиная, кухня, уборная и маленькая спальня, а на оборудованном чердаке было еще две комнаты, пока пустовавших, ну а в подвале была прачечная-мастерская-кладовая-рабочий кабинет Уильяма. В окне напротив можно было заметить, как мелькают силуэты людей, и услышать радостный смех с улицы. А в доме Уильяма даже елки не было: не успел из-за всех тех дел, что свалил на него Эмили, и каждое из которых оказалось сверхсрочным.

— Скучно, — через некоторое время сказала Сара. — У тебя ни елки нет и ничего крепче чая. Что делать будем?

— Праздник делает каждый сам себе, — важно заметил Уильям, — вот я анекдот, например, знаю. Сидят, значит, две помидоры на границе, и одна другой говорит: «Вот сейчас прилетит бомба и убьет тебя!». А та ей отвечает: «Почему меня? Может тебя!». «Нет тебя!». «Нет тебя!». «Нет тебяяяя!!!»

Сара громко расхохоталась и захлопала в ладоши. Остаток вечера они мирно болтали. Уильяму было достаточно легко с ней общаться, ведь не было ненужного кокетства и девичьих восторгов. Возможно, в этом виноват алкоголь, но Сара многое рассказала о себе: оказалось, у неё есть тяжело больная дочь Элизабет, а сама она занимается какими-то махинациями с деньгами. Уильям же, со своей стороны, поведал ей о любви к лучшему другу длинною в жизнь и о безуспешных попытках исправить эту ошибку с помощью огромного количества девушек. Сара слушала, не перебивая и не осуждая. Так они и уснули вместе под утро на одном диване в гостиной, положив друг другу головы на плечи.

Утром Афтон проснулся от того, что услышал, как Сару выворачивает в уборной от выпитого алкоголя. Вздохнув, он пошел к ней и помог придержать длинные волосы. Та благодарно кивнула и, закатив глаза, попросила воды. Уже протрезвев, они сидели на кухне:

— Ты это, — начала Сара, почесав затылок. — Я много тебе вчера наговорила, но и ты мне тоже. Если попробуешь рассказать кому-то про меня, то я сделаю тоже самое.

— Осуждаешь меня? — лишь тихо спросил Уильям. — Просто ты первая, кому я признался.

— Да нет, — подумав, ответила она, — я так-то не лучше. Ну, знаешь, слаба на передок, вот и не держит меня никто долго, а мне жилье позарез нужно. Дочка у меня, как тростинка, слабая, того и гляди, помрет, ей таблетки нужны, а они на вес золота.

— Ты хорошая женщина, Сара, — ответил Уильям, наблюдая, как сыплются редкие снежинки за окном. — Я могу тебе помочь. Мне от тебя только домашние дела нужны: сам из-за работы не успеваю ничего, а в постели спи с кем угодно. Если хочешь, можем сходить расписаться и будем жить вроде как муж и жена. Мой лучший друг ведь тоже женится. Мне очень одиноко, на самом деле.

— Ты серьезно? — глаза её засветились от счастья, и Сара бросилась обнимать его. — Да я хоть сейчас готова!

***

В конце концов, Сара получила фамилию Афтон и перебралась с дочкой жить к Уильяму, поселившись в одной комнате на втором этаже. Элизабет оказалась маленькой худощавой девочкой лет пяти с большой головой и рыжими свалявшимися волосами, забранными в два высоких хвоста. Только вот, в отличии от своей матери, это было вредное маленькое исчадие ада, обожавшее строить мелкие пакости и мерзко хихикать после. Сара непомерно любила свою дочь и хотела того же от Уильяма, но тому было легче утюг поцеловать.

Со временем он догадался, что дело здесь не в ужасном характере — Элизабет была совершенно одичалым ребенком и, кажется, она жутко скучала по какому-то из прошлых сожителей Сары. Понимая этот факт, переносить её стало немного легче. Тем не менее, жена прекрасно справлялась со своими обязанностями и, даже если пропадала на несколько дней, всегда готовила еды впрок, а когда возвращалась, честно прибирала весь скопленный мусор.

А вот кого Элизабет испугалась, так это Генри. Стоило ему прийти в дом, как она тут же присмирела и поспешила убежать прочь. Эмили проводил её нехорошим взглядом. Не понравилась ему и жена Уильяма — он практически прямым текстом сказал об этом Афтону, когда тот пришел на следующий день на работу:

— Я, конечно, не осуждаю, но зачем тебе эта шлюха с прицепом нужна? — тихо прошипел он, морщась.

— Она только дела по дому ведет, клянусь, да и ты ведь тоже женишься, — оправдывался Уильям. Генри на это тихо пробурчал что-то себе под нос и, скрипнув зубами, так взглянул на Афтона, что у последнего даже мурашки по спине побежали.

В полном восторге остались и Сара, и Элизабет от выступления роботов, устроенного лично для них. Девочка тоненько пищала и бегала вокруг, то дергая мать за растянутую рубашку, то подбегая к Уильяму и улыбаясь ему. После этого их отношения с Элизабет немного наладились. Кажется, она начала немного привыкать к Афтону и перестала строить маленькие козни. Менее ядовитой девочка, конечно, не стала, но раздражать своим присутствием начала куда меньше. Хотя от греха подальше Уильям так и продолжал запирать мастерскую, чтобы она не сунула туда свой любопытный носик.

Сара свалилась, как снег на голову, и, если не спасла этим Уильяма, то точно сделала его жизнь немного лучше.