Его надрывный кашель слышен, пожалуй, во всем доме. Влад выкручивает краны на полную: и в раковине, и в ванне, лишь бы шум разбивающихся столпов воды заглушил эти кошмарные звуки. Через пару мгновений воздух начинает царапать раздраженные стенки горла. У Влада трясутся колени, пальцы, да и все тело в целом. Влажные от пота руки соскальзывают с бортиков старой раковины и бестолково скребут ногтями по керамике. На глазах выступают предательские слезы, которые он слишком уж торопливо (для того, кто находится в полном одиночестве) вытирает вместе с соплями и слюнями. И крапинками брызнувшей крови. 

Плохо дело. 

Влад не дурак и прекрасно понимает, что все это значит: ему осталось недолго. Он смотрит на непритязательные бутоны, валяющиеся в раковине, и мысленно ненавидит их, самого себя и причину их возникновения. Только такой неудачник, как он, мог вот так вот влюбиться в собственного мучителя. Мучителя, конечно, громко сказано, он ему ничего не сделал. Лишь мельтешил за спинами обидчиков Влада и строил сложные, не одобряющие происходящее лица. Вот только это ничего не меняет: ни чужая помощь, ни общая пьянка, ни многозначительные взгляды брошенные друг на друга украдкой. Влад помнит всю боль, что ему причинили, и не может отпустить. Она дерет грудь не хуже чертового кашля. 

Да чтоб пропал он пропадом. Чтоб они все провалились. 

В порыве бессознательной злости Влад не совсем понимает, кого именно проклинает. Да и не важно. Какая разница, если все это никак не повлияет на происходящее? Его проклятья не избавят от болезни, не смоют пакостный металлический привкус во рту, не выбросят проклятые мелкие цветочки, усеивающие дно керамической чаши. Влад медленно опускает глаза, как будто может увидеть что-то новое, а не набившие оскомину кисти с белыми бутонами. На этот раз светлые лепестки окрашены кровью. Он сдерживается от того, чтобы протянуть к ним руку - лишний раз лучше все-таки не трогать. Он вспоминает все, что знает, но в голове гуляет перекати-поле, и только одно воспоминание. Как бабушка говорила ему в далеком-далеком детстве, ласково поглаживая по волосам: “Не переживай, милый, с хорошими мальчиками такой хвори не случается. Господь все видит и такого не допустит”. 

- Не допустит, - почти беззвучно повторяет он, чувствуя, как першит в горле. Ему следует молчать ближайшие пару часов. А еще лучше бы выпить молока с медом. 

“Как простуда какая-то,” - раздражается он, переступая на нетвердых ногах, и быстро проводит предплечьем по лбу. Ничто уже не важно. Ни чужие советы, ни наставления, ни ласковые слова. Они похоронены глубоко в памяти, сокрытые под многолетними слоями пыли. Нечего ворошить прошлое. Ему все равно эти напутствия никак не пригодились в жизни. Наружу так и рвется горькое: “Вот видишь, никакой я не хороший мальчик”. Бабуля на пару с матерью только зря тратили силы и время на молитвы за него.

Хороший мальчик…

Влад действительно всю жизнь пытался им быть. Хорошим, послушным, покладистым, едва ли не ручным. Чтоб бабушка, мама и отец гордились. Ведь как ты к миру, то и он к тебе так же. Да? Сейчас от этого, конечно, хочется только нервно смеяться. Внутри борются разрастающиеся нежные чувства и установки, втемяшенные в голову с самого детства. “Все это неправильно, отвратительно, мерзко,” - крутится в нескончаемом отчаянном хороводе. Владу хочется взвыть от несправедливости происходящего и выпалить резкое: 

- Почему я?!

Он одергивает себя и напоминает, что никто, кроме него самого, не виноват. И Стаса совсем не хочется винить. Стас… Он старается не называть это имя даже мысленно. Просто Он - причина его недуга, не более того. Потому как стоит зайти чуть дальше округлой, элегантной С, он теряет остатки контроля. Мысли бесконтрольно начинают расплываться по черепушке. Воспоминания захватывают его и не дают думать ни о чем другом. Только плечо Стаса, трущееся об его, пока они идут рядом. Только его пальцы, ненароком коснувшиеся кожи. Только его ободряющее “Здесь отличные врачи, а операцию делал лучший хирург города”. Только его невероятно печальные глаза, сверкающие в тусклом весеннем солнце ярче любого янтаря. Только серебро, играющее в волосах, напоминающее блики далеких звезд. 

Как же он так умудрился вляпаться…

Голос Стаса бьется отзвуком в голове, как и его длинное формальное обращение “Владислав”. Он бы и рад напомнить, что это всего лишь имя. Но на “всего лишь имя” так не реагируют. По спине не бегут мурашки, язык не начинает заплетаться, а сердце не бьется пойманной пичужкой. Хочется мучительно застонать от противоречивых чувств. В ушах начинает звенеть, и Влад крепче цепляется за бортики раковины. Он прикрывает глаза и упирается взмокшим лбом в зеркало - Света опять будет ругаться за оставленный беспорядок. Из горла рвется невеселый болезненный смех, царапающий и без того израненные стенки. По итогу не остается ничего, кроме повторяющегося безответного: “Как так вышло?”

Влад медленно приходит в себя и тянется к вентилям кранов, перекрывая воду - нечего еще и по коммуналке переплачивать. У них и без этого проблем по самое горло. Он против воли скалится - в его-то положении крайне глупо ожидать, что он доживет до следующей оплаты счетов. Мужчина запускает пальцы в свои волосы, ероша темные пряди, и пытается найти хоть какую-то опору. Но голова не приходит в нормальное состояние, мысли так и скачут с темы на тему, словно пытаются уцепиться хоть за что-то, напоминающее норму.

Ко всему прочему ему только панических атак не хватало.

Он прекрасно помнит, что они были у Егора - он вообще всегда был крайне чувствительным мальчиком. Егор… О чем он вообще думает? Влад качает головой, напоминая себе, что он должен думать о сыне. Какой он отец, если переживает о п… ком-то, а не о собственном ребенке, который мало того что скорее всего останется инвалидом, так еще и может вообще больше никогда не очнуться. “Нужно собраться, взять себя в руки и поехать в больницу,” - отчетливо понимает Влад. Даже если она осточертела настолько, что стоит мужчине войти в здание, как его начинает мутить от одного запаха фенола. 

Воцарившуюся тишину нарушает протяжный писк телефона. Влад с трудом выуживает смартфон из кармана, обхватывает корпус неслушающимися руками и смотрит на экран. От увиденного на секунду темнеет в глазах. В одно мгновение Влад забывает про все, включая эту чертову болезнь. Он моргает несколько раз, вновь и вновь перечитывая написанное в сообщении: 

“Здравствуйте, Владислав, это Аня - медсестра из больницы. Егор начал приходить в себя”. 

Он не мог даже надеяться на такое. Снова и снова пробегает взглядом по строкам “Егор начал приходить в себя”, не веря собственному счастью. От радости чуть было не забывает про оставленные цветы. Торопливо убирает их, смывает кровь и ополаскивает лицо. В зеркало не хочется смотреться категорически, но он прекрасно понимает - надо. Ситуация не настолько трагична, как он ожидал. В конце концов Влад никогда особо хорошо и не выглядел. А за линзами очков почти и не видно красноту глаз. Ну… если не присматриваться, конечно. 

Влад с трудом вываливается из ванной. Пытается на ходу крайне сбито сообщить новости ошарашенной Свете. Он путается в словах и жестах, так что жена смотрит на него, как на умалишенного. Справедливости ради именно так Влад и выглядит. Плевать. Самое главное, что их сын пришел в себя. 

Значит, не все еще потеряно.