За столом царит мертвая тишина, прерываемая лишь стуком приборов о тарелки. Напряжение, стоящее в воздухе, можно резать лезвием. Правда - Стас перехватывает ручку поудобнее, - столовый нож, который у него есть, не справится с этим. Да в их ситуации уже, кажется, ничто не поможет. Стас отрывает взгляд от собственного завтрака и оглядывает сидящих за столом людей, которые когда-то худо-бедно, но попадали под определение “семьи”. Только вот она никогда не была нужна ему. Смешно. Раньше он о таком мог только постыдно мечтать. А сейчас вот - никому он не нужен, не интересен, все действительно стараются его “не замечать”. 

Только вот что-то ожидаемых радости или хотя бы облегчения это не приносит. 

Стас допивает горчащий кофе, коротко морщась, и все не может перестать думать об этом. Обо всех них. Снова смотрит на сына, подперевшего голову кулаком и катающего остатки оладьев по тарелке. Переводит взгляд на жену, тоскливо помешивающую остатки бордо на самом дне бокала - его так и тянет глянуть на время, но он прекрасно знает, что и девяти утра нет. Стас выдыхает и прикрывает глаза на секунду. Вот кто они теперь. Незнакомцы, которые с радостью бы больше никогда не виделись.  

Как он тогда сказал? Кажется: “Делайте что хотите. Мне все равно.” Он не помнит дословно, но более чем уверен, что смысл запомнил верно. “Все равно? Серьезно?” - хочется ответить самому себе из прошлого. И куда равнодушие их всех привело? К побегу Ильи, некогда самого дорогого и близкого человека? К молчаливой ненависти, пропитавшей взгляд Катерины? К Раулю, чуть не убившего одноклассника брата? Стас устало комкает салфетку, мысленно умоляя себя остановиться. Нужно как-то возвращаться хотя бы к фиктивной, но нормальности. 

- Я пошел, - бубнит под нос Илья, поднимаясь с места и хватаясь за тарелку. 

- Подожди, я тебя отвезу, - останавливает его Стас, вытирая руки. 

Сын дергается и резко поднимает на него взгляд, скрытый за бликами на очках. Но Стас и так знает, что там увидит. И ему это не понравится. Как бы там ни было, знать, что твой ребенок смотрит на тебя с такой смесью боли, презрения и ненависти - невыносимо. Раньше он получал подобное только от Рауля, и его подобное никоим образом не задевало. Со старшим сыном у них всегда были… натянутые отношения. В конце концов, Рауль всегда был Катиным “хорошеньким мальчиком”.

- Зачем? - Илья хмурит брови и становится похожим на свою мать настолько, что Стас не сдерживает дрожь, - Руки-ноги есть. Я дойду. 

Раньше Стас просто попросил бы водителя отвезти его в школу и присмотреть, чтоб журналисты не приставали к сыну. Но теперь они оба тактично умалчивают о Леониде. Еще бы. После того, как Илья одним только чудом не проломил ему череп, Стас предпочитает лично контролировать перемещения сына. Но и не только по этой причине, конечно. Голодные до подробностей журналисты до сих пор пытаются вытащить хоть кого-то из участников истории со стрельбой в доме Бабичей. Как бы ни старался Тема, они все до единого находятся под прицелами камер. 

- Илюш, - ласковая форма имени, прилипшая к языку за долгие годы, возможно не уместна, но Стас говорит быстрее, чем думает, - Давай просто… 

- Что п-просто, а? - голос сына начинает дребезжать, - Зачем все это? Зачем эти семейные завтраки?

Стас не знает, что ему ответить, и начинает закипать. Как же он устал от всего: от работы, от следствия, от семьи, от их чертового города. 

- Ты даже не мэр, - добавляет Илья так быстро, что, кажется, сам не успевает осознать сказанное, - Для кого эти спектакли?

Внутри вскипает знакомое чувство гнева, застилающего глаза, и он непроизвольно сжимает кулаки. Вот теперь все по-настоящему напрягаются. А Илья едва заметно - видит это только Стас, - шугается. Мужчина хотел бы, чтобы происходящее его не ранило. Но внутри болезненно екает, так что он резко выдыхает и смотрит на сына максимально равнодушно. 

- Собирайся, жду тебя в машине. 

И больше не говорит ни слова. В буре из эмоций забывает даже рутинно поблагодарить Катерину за завтрак. Просто заваливается в санузел на первом этаже и запирает за собой дверь. Ему нужна секунда передышки. Всего лишь пара мгновений, чтобы не свалиться обратно в бездну. Он знает, чувствует, как близко стоит к краю, что пугающая тьма таращится на него во все свои уродливые глаза. 

Это невыносимо.

Стас отпускает себя и позволяет признать очевидное: ему хочется умереть. Он предпочел бы задохнуться, чтобы ненавистные всеми цветы встали поперек горла, перекрыв собой трахею. Вот бы они расцвели пышным кустом, заставив его тяжело захрипеть и повалиться на проклятущую плитку ненавистного дома-клетки. Какие-то пару минут страданий ничто по сравнению с тем, что он испытывает каждый день. И он ждет, каждый день ждет, что вот-вот начнется. Не может не начаться. 

Но день сменяется ночью, а та в свою очередь очередным днем - и ничего. Ни першения в горле, ни стянутости в груди, ни дискомфорта в легких. А ведь когда случилась первая паническая атака, он думал про совершенно другой приступ. Оттого и выдал твердое “Умираю”, в практически торжественном жесте опустошив стакан с виски. Вот только не учел того, что никаких цветов в помине не было. Кроме подступающего к горлу страха. 

И все это похоже на непрекращающийся кошмар. 

Ему снится куртка. Та самая, которая однажды так внезапно появилась на чужих плечах, и звучащее вслед за этим загадочное: “Подарили”. Он ненавидел эту куртку, да и сейчас ненавидит. Потому что за этим “подарили” последовала совсем нехорошая улыбка и блеск в глазах. Ревность вскипала каждый раз, когда он видел эту чертову армани. Костя как-то спросил тихим полушепотом, не отдать ли ему ее. Да, это улика, но чего не сделаешь для друга. К тому же, он уже делал вещи пострашнее ради их дружбы. 

Стас от предложения отказался. Он не знает что сделал бы, получи он эту куртку. Может сразу бы повесился, может плакал бы ночами, уткнувшись в нее лицом, а может сжег бы. Проверять не хотелось и не хочется до сих пор. 

В голове крутятся слова сына: “Ты даже не мэр.” Илья прекрасно понимает, что этот позорный проигрыш (как бы старательно Стас ни делал вид, что ему все равно) не дает ему спокойно жить. Он сразу вспоминает гневные тирады Артема, молчаливые долгие взгляды Кости - не ясно, что заставляло краснеть больше. Хотя не понятно, за что именно он краснеет. Как будто он мог что-то с этим сделать. Как будто мог заставить всех жителей Приморска голосовать за него. Как будто он мог не дать Раулю устроить стрельбу на вечеринке. “Даже, блять, выборы ссаные выиграть не можешь!” - он помнит, как Артем долго кричал, брызжа слюной, и, если честно, думал, что друг его пришибет, - “Не обмануть походу народ-то! Еще и сынок твой - выродок! Видимо от пидора нормальных детей не может получиться.” Помнит, как попытался придушить его собственными руками, но Бабич так легко его оттолкнул, что стало стыдно за собственную никчемность. Он мог бы убить Стаса при желании. Наверное, более чем заслуженно. 

Раздается сигнал пришедшего сообщения от Кости - с некоторых пор Стас всегда носит телефон с собой. Теперь тайны стали другими, более мрачными, пугающими, заляпанными кровью. Не хватало, чтобы Катерина узнала про дуэльный клуб, или Илья усмотрел чего лишнего про приближающийся суд. 

Стас вздыхает, понимая, что придется прервать поток самобичевания. Он открывает переписку - короткое “Меленин очнулся” заставляет его вскинуться. Если парень жив, значит, еще не все потеряно. Значит, можно что-то сделать. Стас поправляет прическу, разглядывая собственное лицо землистого цвета. Выглядит он отвратительно, но ему и не перед кем красоваться. Он проверяет время, зная, что это бессмысленно, ведь никуда Илью вести сегодня не надо. 

“Попытаемся вернуться к обычной жизни со следующей недели,” - решает Стас, открывая дверь. Участникам трагедии все еще делают поблажки. Так, например, он знает, что сын Кости ни разу не появился в школе. 

Стас прекрасно знает, что должен будет сделать и что сказать - они обсуждают общую стратегию несколько недель. Его уже тошнит от нее, тошнит от того, что приходится что-то делать - он бы предпочел пить в попытке пережить утрату. Все это не сделает его более достойным человеком, вовсе нет, но так его возможно перестанет мучать эта черная дыра внутри грудной клетки. Может, так боль все-таки уйдет.

Но приходится выйти из дома и поехать в больницу, чтобы в очередной раз попытаться все исправить.