Всю дорогу до больницы его не отпускает напряжение - он цепляется за руль до побелевших костяшек, с особым усердием вслушиваясь в щелканье поворотников. Это успокаивает нервы, если не развязывая узел напряжения в груди, то хоть немного сбавляя давление. Может стоило бы включить радио, но Стас не готов слушать излишне бодрые голоса ведущих, обсуждающих непривычное для поздней весны похолодание или другие глупости. Его такое никогда не успокаивает, лишь раздражает до скрипящих зубов и ноющих висков.
Стас шумно выдыхает, подыскивая место для парковки, и пытается взять себя в руки. “Это всего лишь разговор,” - уверяет он себя, вытаскивая ключ зажигания и выбираясь из автомобиля, - “А может, и не придется даже разговаривать-то”.
Не особо помогает. Для самого себя он всегда был хреновым психотерапевтом.
На улице подмораживает - стоит ступить на неровную, ухабистую дорогу, как под ботинками начинает похрустывать наледь. Стас выпускает облако пара изо рта и кутается поплотнее в пальто, забывая о том, как по-дурацки выглядит со стороны. Катя всегда смеялась, тянулась поправить его выпавшие из прически кудри и говорила, что он похож на нахохлившегося воробья, а отец никогда не оставлял подобный внешний вид без тяжелого вздоха, закатанных глаз и строгого “Приведи себя в порядок, Станислав”. К счастью, рядом нет ни жены, ни уж тем более отца, и Стас может ничего не делать.
Ему не до этого.
В последнее время собственный внешний вид - это вообще не то, что его волнует. Было бы даже удивительно, беспокойся он об этом на фоне всего произошедшего. Справедливости ради, его вообще мало что волнует в “последнее время”. Едва ли хоть что-то.
Легонько встряхнув головой, Стас взбегает по ступеням, через пару мгновений и несколько дверей оказываясь в теплом холле больницы. Все еще хочется запахнуть пальто и обмотать голову шарфом, но Стас наоборот расправляется, стараясь держать спину ровно. Чувствует он себя в больнице так, словно на него вновь направлены камеры, в ожидании грандиозной речи о светлом и прекрасном будущем, да и вообще вот-вот выдадут ему ключи от города.
Стас не сдерживается и кривит губы, с дрожью вспоминая о прошедших мэрских выборах. Кажется, что за эти несколько месяцев пролетела целая огромная жизнь. За которую он много что потерял, а самое важное… кого. Если бы кто-то спросил, как много Стас по собственной глупости вкупе с превратностями судьбы просрал этой проклятой весной, он бы с горечью отозвался:
Все. Он потерял абсолютно все и всех.
За грузными мыслями Стас не замечает, как оказывается на нужном этаже, прямо посреди коридора. Он растерянно оглядывается, пытаясь выцепить взглядом хотя бы одну знакомую фигуру. Мимо то и дело мелькают безликие силуэты в белых халатах, не обращающие на мужчину никакого внимания. Стас вертит головой, пока не замечает до боли знакомую дубленку - поразительно, что Костя ошивается в больнице в гражданском.
Он уже хочет сделать шаг вперед, как видит, что друг не один, и тут же замирает. Перед Хэнкиным стоит высокий, широкоплечий, темноволосый мужчина в форменной одежде. Стасу требуется пара секунд на осознание, после чего он незамедлительно ныряет за ближайший угол.
Да, он позорно сбегает.
Но лучше переждать, нежели столкнуться с костиным начальником лицом к лицу. Избежать неудобных вопросов тогда точно не удастся - Костя рассказывал, что Шелестов совсем с цепи сорвался после стрельбы в доме Бабича. Собственно, как и весь их маленький мирок. Все катится… куда-то. Раньше бы Стас сказал, что все летит к самому краю, но теперь уж скорее в пропасть, пробивая одно дно за другим. Никакой серединой вовсе и не пахнет.
Не у них так точно.
Чего не скажешь о костином начальнике. Стас прекрасно знает и самого Филиппа, и их троицу закадычных друзей, забравшуюся гораздо выше их всех. Выше должность, честнее жизнь, светлее будущее. Так было еще во времена школы, когда Костя ни на жизнь, а на смерть мутузился с Анисимовым за гаражами, а полкласса приходило полюбоваться на этот мордобой. И Хэнкин практически всегда выходил проигравшим, после обиженно размазывая по лицу кровавые сопли, в отместку на любую заботу друга выпуская колючки. Как будто это Стас был виноват и в проигрыше, и в идиотизме Кости.
Не лучшее время для воспоминаний он выбрал, конечно.
До него долетают обрывки разговора. Уловить суть ему не удастся, даже если Стас постарается. Но ему в целом все равно, да и с наибольшей вероятностью они говорят о дуэльном клубе. Вернее, о стрельбе на вечеринке Бабича, не складывающихся показаниях перепуганных школьников и тотальной лжи, пропитывающей всю эту историю.
- Понял меня, Хэнкин? - практически рычит Филипп, наклоняясь к нерадивому сотруднику так близко, что Стасу кажется, что он вот-вот толкнет его. Или же сам Костя взорвется и полезет в драку.
Но тот только бурчит что-то неразборчивое в ответ и коротко кивает.
Стас надеется, что Филипп не заметит его, и, к счастью, он даже не смотрит в его сторону. Как только широкая фигура скрывается за дверьми, ведущими к лестнице, мужчина понимает, что внезапно для самого себя шумно выдохнул. Оказывается, он все это время практически не дышал.
Он выходит из своего укрытия, неловко тупя взгляд, и ждет, что вот-вот начнутся нотации. Но Костя ведет себя как ни в чем не бывало, бросая короткое:
- Привет, Стас, - и протягивает другу руку.
Короткое рукопожатие - привычная форма приветствия, но в последнее время даже оно как будто бы изменилось. Все между ними тремя поменялось, переплелось заново, изменив привычную систему отношений. А может, Стасу стоит бросить пить и заместо этого начать принимать успокоительные. Осознание, что он так и не записался к неврологу по рекомендации врача скорой помощи, резко бьет в голову. Было совершенно не до этого.
- Все в порядке? - выпаливает Стас прежде, чем успевает подумать, тут же ругая себя за легкомысленность.
- А это… да, - отрешенно бурчит Костя, хмурясь и думая явно о чем-то своем, - Не беспокойся.
Никому не нужно уточнять, о чем именно Кудинову не стоит беспокоиться. Но Стас все равно кивает.
Все “на мази”, все “схвачено”, как любит говорить Бабич, из раза в раз заменяя одно выражение другим, миксуя их, как душа пожелает. Как и всегда. У них же не бывает по-другому: все под колпаком, под ноготочком, под самым что ни на есть взглядом Большого Брата. Отчего-то последняя ассоциация звучит крайне смешно, но Стас сдерживает рвущуюся улыбку - хотя бы от того, что Костя не поймет.
- Как Егор? - он переводит тему прежде, чем Хэнкин начнет расспрашивать его о странном выражении лица или еще чем-то, - Ты уже видел его?
- Нет, Шелестов оказался быстрее, а там и родители пацана подоспели, - недовольно бубнит Костя, шмыгая носом и запуская руки в карманы джинсов, - А че толку-то с ним встречаться, мы же не о нем сейчас.
Конечно. Не о нем.
С Локоновыми оказалось крайне просто договориться - здесь Бабич даже не стал долго мяться, сразу предложил им денег, лучшую палату для их сына, лишь бы они с ним на пару помалкивали. Почему Тема не мог так же просто договориться с Мелениными, Стас понятия не имел. Может все дело во внезапно вспыхнувшем приступе принципиальности - предложил раз, ему отказали, а дальше уперся рогом. Либо во всем виноваты их подпорченные отношения. Стас не пытается копаться в этом - это не его дело.
Вот бы это все перестало его касаться вообще.
Эх “вот бы, вот бы, вот бы”...
Только, как бы он ни старался, произошедшее не выходит из головы, мучая его изо дня в день. Стас старается не думать о произошедшем на пустырях - слишком уж сильно оно навевает воспоминания о прошлом. Не местами и событиями, а скорее запахами. Душный салон машины, пропитанный страхом, табачным дымом от поганых Костиных сигарет. А еще расплывшаяся дорога, превратившаяся в одно нескончаемое грязное болото, пахнущая плесенью и отчего-то известью.
Но помнит он не только это.
Что хуже всего - мелкие детали, подмеченные между делом: страх в чужих глазах, трясущиеся пальцы, а следом и все тело, и как самому было невыносимо смотреть на происходящее. Впрочем, это и было главной причиной, почему раньше Костя с Темой его на подобные “разборки” не брали. Стас всегда был сопляком, размякающим под действием чужих жалостливых взглядов, не источающий ничего, кроме дикого ужаса. Только в этот раз его слабохарактерность, видимо, никто в расчет не брал. Да и Стас понимает, что Бабич потащил его туда с одной очевидной целью - показательной поркой.
Только вот вызвал он этим не стыд перед собой, а сочувствие к другому, малознакомому мужчине. Глупо, может быть, ведь он мог их всех сдать, но… Стас же говорил Косте, что он “мягкий человек”.
Может Артем хотел чего-то другого, а не только проучить, пожурить и показать “вот что бывает, если за сыновьями не следить” - впрочем, Стасу последнее известно не понаслышке. Он уже нахлебался этого сполна с обоими. Стоит только подумать о старшем ребенке, как у Стаса тут же начинает трещать голова, и он поспешно отмахивается от мыслей о нем. Особенно от осознания, что он где-то здесь, через пару дверей, с приставленными к нему надсмотрщиками. “Так лучше,” - уверяет Стас, хотя сам себе не верит, - “Для всех. Даже для него самого”.
- Я все еще не уверен… - мнется он, возвращаясь к разговору, и старается выдавить из себя хоть какой-то протест, глухо бьющийся внутри.
- Че ты не уверен-то, Стас? - в тоне Кости проскальзывают грубые нотки, а сам мужчина насупливается, вот-вот и превратится в того самого “мента”.
И это невероятно раздражает.
Стас поджимает губы и смотрит ему прямо в глаза, зная, что Хэнкин считает все без слов. Именно так и происходит. Мужчина смягчается, заметно расслабляясь, и звучит уже скорее устало, нежели зло.
- Слушай, мы же все уже обсуждали.
Да, они с Бабичем это обсуждали. А мнение Стаса особо не учитывалось. То есть совсем не учитывалось. Как будто он один был виноват в произошедшем, как будто самолично застрелил и режиссера, и… Игоря. Имя бьет куда-то под ребра, заставляя поперхнуться воздухом, и колышет улегшуюся было тревогу. Он едва удерживается на ногах, хотя самого тянет к полу - и плевать, что плитка старая и грязная. Стас прикладывает все силы, лишь бы устоять. Потому что Костя не поймет, а если поймет, то потом будет припоминать до гробовой доски. Он уже делает так, чего ему стоит продолжать и с другим?
Как же все это мерзко.
- Это ведь ты сказал, что сделаешь все, что необходимо, - хмыкает Костя, искривляя губы в косой улыбке.
Недоброй улыбке.
Для сохранения собственного спокойствия Стас мог бы отвернуться, сделать вид, что не заметил, прикинуться дураком. Но он не может, поскольку прекрасно знает все эти ухмылочки, фырчки, брошенные вскользь фразы. Именно этого он боялся всю жизнь. Именно это он слышит и видит со стороны некогда близких людей с того самого момента, как они все про него узнали.
“Я не говорил, что сделаю “все”,” - хмуро думает он, разглядывая излишне ехидное лицо человека, который только что получал нагоняй от начальства. Можно и не уточнять, чтобы понять, о чем таком думает Костя. Еще бы не он не думал.
К горлу подступает тошнота, и Стасу хочется скривить лицо, но он этого не делает. Только конфликта с Костей ему не хватало. Мужчина сжимает губы в тонкую линию, лишь бы не ляпнуть чего лишнего, и засовывает кулаки поглубже в карманы пальто. От друга это не укрывается, да и не укроется - полицейский все-таки.
- Да ладно тебе, Стас, - костина улыбка становится обманчиво дружелюбной, приветливой, от нее тянет прошлым, заскорузлыми ошметками счастливых воспоминаний из того времени, когда трава была зеленее, а солнце ярче, - Поговоришь с ним пару минут, уболтаешь - уж ты-то умеешь.
Да, конечно, он же умеет…
Стас понятия не имеет, отчего вдруг вынужденное общение ощущается таким непосильным делом - за многолетний опыт в бизнес-сфере он привык вести переговоры с людьми разной степени неприятности. А Владислава Меленина неприятным не назовешь. Вообще. Он… обычный. Самый что ни на есть: обыкновенный, неприметный, не вызывающий каких-либо ярких эмоций.
И все же, что-то внутри скрежещет и скрипит при мысли о разговоре с ним.
Стас отчаянно пытается уцепиться хоть за малейший клочок собственных чувств, лишь бы дать этому определение - отчаянное желание “понять” не дает ему покоя. Если он расскажет об этих тревогах Косте, то тот в лучшем случае махнет рукой и закатит глаза, а в худшем - высмеет и ехидно бросит “да понятно все с тобой, Стас”.
Все-то они знают про него. Все. Кроме самого Кудинова.
- Ладно, - сдавленно выдыхает Стас, пожимая плечами и пряча глаза от проницательного взгляда друга, - Хорошо, я поговорю.
- И уговоришь, - уверенно кивает Костя, точь в точь повторяя интонации Бабича, когда они обсуждали стратегию ранее, - Не затягивай. Пока приемные часы не закончились.
Он понимает, что времени на отступление нет - да и скорее всего Костя какое-то время подежурит под окнами или приставит помощника, чтобы убедиться, что лучший друг не сбежал следом за ним. Перспектива побега представляется все более соблазнительной, и внезапно для самого себя Стас начинает понимать Илюшу.
Выбора у него особо-то и нет. Из-за чего он чувствует себя снова прямо-таки как на том пустыре - таким же жалким, мечущимся за спинами товарищей, отчаянно пытающегося подобрать слова, воззвать к разуму. И вновь у него ничего не выходит.
Как и всегда.
Он сворачивает в другую сторону и шагает дальше по коридору, уходя от палат с пациентами, собираясь покурить на улице, а потом… потом ему все-таки придется найти Меленина и поговорить. От одной мысли об этом к горлу подступает ком, мешающий дышать. Только не тот, который он так ждет.
Вовсе нет.
Стас невесело хмыкает, выныривая из собственных мыслей, и качает головой. Он поднимает взгляд и замирает, удивленно разглядывая мужчину, стоящего напротив. Если бы Стас верил в судьбу, то тотчас бы проклял ее за то, что не дала ему больше времени. Но Стас не верит ни в нее, ни в совпадения, ни тем более в себя. Он вообще уже ни во что не верит.
Владислав… выглядит скорее мертвым, чем живым. Стасу мерещится, что он бледнеет с каждой секундой все сильнее. Очевидно, что все дело в свете. А еще очевидно, что он думает об этом дольше положенного.
Но слова не желают складываться в осмысленные предложения от одного вида этого несчастного во всех смыслах мужчины. Стас набирает полную воздуха грудь, концентрируясь на предстоящем разговоре. Мимо проходят щебечущие о чем-то медсестры и кидают на них уж слишком заинтересованные взгляды. Влад на девушек не смотрит, и, что удивительно, не отрывает взгляда от Кудинова, словно ждет чего-то. Опомнившись, Стас делает шаг вперед и протягивает ему ладонь.
Затянувшееся беспричинное молчание все же нарушается неловким приветствием.
- Владислав, вы… - Стас неловко мнется, замирая на половине фразы, и понимает, что ком, вставший в горле, никуда не исчез, - Простите. Мы можем… поговорить?
- Да, - у Меленина хрипит голос, и мужчина торопливо прокашливается, отвернувшись на мгновение, - Да, конечно.
Он выпрямляется, пытаясь расправить ссутуленные плечи и сгорбленную спину. Но Стас видит, как ему трудно так держаться. Не к месту вспоминается Илья, то и дело пытающийся казаться меньше, чем он есть.
- О чем? - осторожно уточняет Влад, делая короткий шаг вперед, уступая дорогу мчащимуся по коридору врачу.
Свет меняется, и Стасу отчетливее видятся темные круги под глазами и иссохшие губы. Меленин и вправду выглядит паршиво. От одного его нездорового вида у Кудинова вылетают из головы все планы. Все-таки прав был Бабич - он ни на что не способен.
- Слушайте, может поговорим не здесь? - аккуратно предлагает Стас, понимая, что не решится ни на какой серьезный разговор, пока то тут, то там снуют незнакомые люди.
Просто не сможет.
На лице Влада появляется сложное выражение, сил и желания на разгадку которого у Стаса нет. Его так и подбивает задать уточняющее “Так что?” - но отчего-то он продолжает терпеливо ждать, молча разглядывая мужчину перед собой. В голубых глазах плещется видимое сомнение и тут же скрывается за линзами очков. Стас одергивает себя на моменте, когда взгляд цепляется за искусанные губы и дрогнувший подбородок. Он пялится, и это неприлично, при том, что Меленин все про него знает.
Знает же?
Секреты Стаса так резко и беспардонно вывалили из шкафа, что он и не уследил за тем, кто успел их увидеть, прежде, чем он смог затолкать их обратно. В висках знакомо ломит, когда он пытается вспомнить вечер дня рождения Анжелы. Он почти готов поклясться, что Бабич разбрасывался оскорбительными словами. Так же как и готов поклясться, что видел чужое вытянувшееся от растерянности лицо.
О чем он только думает?
- Хорошо, если это ненадолго, - все такой же хриплый голос Влада разрезает тишину, заставляя Стаса резко вскинуть голову.
Он не находит ничего лучше, чем просто кивнуть и направиться к выходу, мысленно готовя себя к трудному разговору.