Трава сминалась под ногами, и Запретный лес шумел впереди, будто заранее знал, что случится, и готовился пировать. Волшебник не чувствовал по этому поводу ни радости, ни мук совести. Нужно было это сделать, возможно, даже раньше, но теперь медлительность была непозволительной роскошью. Все же в этот раз все было иначе, не как тогда.

В памяти все еще живо было воспоминание: стук ударившихся об пол очков, которые девчонка держала в руке, её зареванное лицо и противный раздраженный голос. Нетерпеливое шипение василиска, капающая в раковине вода… Все тогда произошло так быстро, но само мгновение застыло во времени, вечное в его памяти.

С самого начала у этой проблемы могло быть только одно решение. Одно-единственное, до боли знакомое, простое и одновременно сложное. В прошлый раз он не выбирал, поступить так было лишь разумно, чтобы не тратить ценнейший ресурс понапрасну. Но теперь… Теперь сама судьба требовала от него сделать осмысленный шаг навстречу этому пути.

Никто, даже Темный Лорд собственной персоной не сумеет убить того, кто покорил смерть.

***

Говоря откровенно, Рудольфус Лестрейндж не знал, чего ожидать от отработок с Инспектором, и воображение рисовало что угодно в диапазоне от перебирания ветхих свитков до ужасных пыток… но никак не сортировку писем. Гора перед ним была приличной и периодически сама собой росла, видимо, заколдованная. На вопросы об этом Пауэлл загадочно блестел очками и отвечал, что реальный объем в комнату не поместился бы, и что из общей массы школьной корреспонденции можно построить новое Министерство.

Заявление это звучало несколько тревожно для слизеринца: он с самого возвращения из дома подозревал, что загадочный волшебник, посещавший их – именно Инспектор. Да, Пауэлл не показывал той же мощи, что была тогда, но каким бы он был великим магом, если бы не смог скрыть свой истинный уровень? Теория пока не получила никаких опровержений или подтверждений, кроме наставления его родителей не перечить Инспектору и не вызывать его гнев.

Холодность со стороны рыцарей также заставляла задуматься: правильно ли он выбрал товарищей? Конечно, в обычной ситуации Реддл и остальные рыцари казались единственным доступом к знаниям о темной магии, которые были мало того, что практически элитарными в их обществе из-за запрета, но и еще такими притягательными… Но в то же время нынешняя ситуация показала, что темных магов куда больше, чем Министерство настойчиво пыталось показать.

Естественно, данный Непреложный обет не позволял просто так отказаться от рыцарей Вальпургии. Но, Рудольфус был не глуп и знал, что у всякой клятвы есть лазейки… Никто не мешал ему искать знания, пока это не противоречило интересам круга, а интересы круга вообще были величиной изменчивой…

В общем, раздумья тяготили Темного рыцаря, пока тот сортировал письма на три кучки, поскольку в стопки те абсолютно не складывались из-за их обилия. За окном вечерело, но Инспектор ясно дал понять, что Лестрейндж никуда не пойдет, пока не разберется с сегодняшней порцией. Кроме работы, юноша с самого начала ожидал нотаций, но их не последовало.

Ему уже казалось, что Гарольд более совсем не заговорит, погруженный в свои дела, когда тот все же произнес:

— Какая стопка писем получается самой большой на данный момент?

— Письма от иностранцев, сэр.

— Вот оно как, — задумчиво хмыкнул Инспектор. – Знаете какие-нибудь иностранные языки?

Рудольфус призадумался и ответил:

— Немного немецкий и французский, сэр.

— Отлично. Возьмите из этой кучи какое-нибудь письмо от родителей на немецком и прочтите.

Лестрейндж с недоумением посмотрел на кучу писем, искренне недоумевая, зачем это Инспектору. Памятуя наставление родителей, он хотел было приступить к заданию, но любопытство пересилило, и слизеринец спросил:

— Но зачем, сэр?

Пауэлл сдержанно улыбнулся, не отрывая взгляда от свитка, над которым работал:

— Вы попали на эту отработку из-за вашей драки с иностранным студентом. И честно говоря, я в большинстве случаев не верю в негативную мотивацию. Что вы вынесете с этой отработки? А если вас отправят чистить котлы? Даже если запрут в подземелье? – он усмехнулся. — Задирать иностранных студентов – это плохо, потому что вас за это накажут. Как-то не очень убедительно, не правда ли? Почти как «плохо это плохо, поскольку плохо». Я предлагаю вам кое-что получше. Предлагаю сделать свой собственный вывод на основе данных, которые соберете вы же. Можете не ограничиваться одним письмом, в этой куче самые разные.

Пауэлл отложил свиток и посмотрел теперь уже прямо на слизеринца:

— Если вы кого-то ненавидите, вы должны делать это по собственному выбору. А не под влиянием чужих суждений.

Рудольфус сглотнул, подозревая, что разговор внезапно свернул на скользкую дорожку:

— Вы не считаете ненависть ужасной, сэр?

— Ненависть? – Теперь призадумался уже сам Инспектор. — Это чувство, как и все остальные. Она может быть ужасной, тихой, даже любящей. Её свойства нигде не закреплены. Нет никакого закона как чувствовать, никаких обязательств. Главное не поддаваться этому чувству без остатка, иначе это ведет к сумасшествию. Но, как говорил один мой знакомый, все великие маги немного сумасшедшие.

— А вы великий?

Пауэлл загадочно улыбнулся:

— Пока не совсем. Но вы все же прочитайте пару писем. Есть теория, что ваше мнение может измениться.

Лестрейндж кивнул. Он не решился сказать, что на самом деле ему было плевать на иностранных студентов, а оскорбления были призваны лишь оправдать поединок. Хотя иногда, в глубине души, он действительно задумывался, на кой драккл все съехались именно в Хогвартс, отбирая у него место за слизеринским столом и около рыцарей. Как любой юноша его возраста, он хотел признания среди своих так или иначе, а иностранцы отбирали и это.

Первое письмо Рудольфус взял с самого верха кучи писем: оно было обыкновенным, подписанным отцом из какой-то неизвестной слизеринцу семьи. Содержание было отчасти занимательным: слова благодарности, приправленные кучкой угроз, полунамеками на связи отправителя в Министерстве Британии. В последнее даже Лестрейнджу верилось с трудом, да и в целом от письма веяло каким-то отчаяньем…

Второе письмо было от волшебницы: оно было слегка обуглено по краям и некоторые строчки были размыты, а бумага была местами бугристой, будто на нее попадала жидкость. Она писала, что очень беспокоится за своих детей и просит мистера Пауэлла сделать все, что в его силах, чтобы обезопасить их и не допустить возвращения на родину, ибо там их ждала только смерть. Писала, что каждый день невыносимее предыдущего, и победа, о которой говорит Темный лорд, не победа вовсе. Писала, что умоляет не отдавать на войну последнее, что у нее осталось, кому бы Пауэлл не служил.

Внезапно Лестрейндж понял, что это были очень страшные письма.

Начав их читать, он не смог остановиться, и Инспектор ничего не сказал по этому поводу. Письма… были живыми, настоящими историями, ничуть не хуже Омута памяти. Не такие наглядные, конечно, но живое воображение студента рисовало эти картины не менее добросовестно. Люди были разными, и истории были разными, но они были правдивыми. Впервые за долгое время Рудольфус чувствовал сострадание к некоторым из отправителей.

Из печального путешествия по историям из писем его оторвало неожиданное взбешенное шипение и ощущение опасности. Слизеринец выпустил из рук письмо и вздрогнул, взглянув на Инспектора – шипение точно исходило от него. Более того, все легкие предметы в кабинете взмыли в воздух как по мановению волшебной палочки, а обогретое помещение по температуре стало соперничать с некромантским могильником. Сам же Пауэлл зажмурился и вцепился в собственные волосы, по всем признакам испытывая ужасную боль.

— Инспектор? – обеспокоенно спросил Рудольфус, ощущая, что стол, за которым он сидел, начинает потихоньку отрываться от пола.

— Мордредов… — пробормотал Гарольд, но оборвал себя, прежде чем продолжил ругательство, и то потонуло в едва слышном бормотании.

Стол продолжал неумолимо демонстрировать свои внезапное желание присоединится к взмывшему вороху писем и уже преуспел настолько, что висел над полом на дюйм. Только сам Пауэлл и предметы, с которыми тот контактировал, не демонстрировали внезапных навыков левитации.

— Мистер Пауэлл? – уже громче повторил Лестрейндж, которому никогда раньше не доводилось летать без метлы и пробовать пока как-то не хотелось.

И в то же время, несмотря на опасность и дикость ситуации, он ощущал искренний восторг. Сейчас сила Инспектора заполняла собой все помещение, совсем как тогда, в поместье, когда он почувствовал только отголоски. Если это именно то, с чем столкнулся в тот раз отец, то он мог понять трепет всей семьи.

На этот раз Инспектор отреагировал на возглас: он внезапно ударил обеими ладонями по столу, и все предметы вернули себе гравитацию, со стуком, звоном и грохотом падая на пол. Лицо Пауэлла было бледно как мел, а губа почти прокушена до крови, он не смотрел на Лестрейнджа, когда произнес хриплым голосом:

— Кажется, я себя плохо чувствую. И отработка на сегодня закончена. Свободны, продолжим в другой раз.

Рудольфус не стал спорить и быстро удалился. После такой демонстрации любой волшебник с головой на плечах убрался бы подальше по первой просьбе. Это был магический выброс, но что послужило причиной? Может ли быть, что все это время их Инспектор сдерживал свою собственную мощь, и сейчас она просто прорвалась наружу?

Присутствовать при этом почему-то было знакомым ощущением, будто раньше такое случалось, дежавю… Неужели это действительна была та самая магия, отпечаток которой сотряс поместье? Если так, то именно этот волшебник мог стать для Рудольфуса билетом к новым горизонтам.

Радостное предвкушение впервые за долгие дни посетило Темного рыцаря. Жизнь обещала стать куда более разнообразной.

***

Холодный пот стекал по лбу и спине Реддла, когда тот трясущимися руками схватился за рунический стол. Боль была почти невыносимой, и в этот момент было так сложно заставить себя поверить в главенство разума над материей, потому что материю жгло огнем, разрывало на части… И в тоже время, он все еще был здесь, в этом теле, когда часть его души теперь была оторвана навсегда.

Боль буквально заставила ноги Реддла подкоситься, и потом собирать себя с каменного пола. К сожалению, в этот раз он не мог проводить создание Крестража в Тайной Комнате – василиск не смог бы предать, но мог уползти на охоту в замок, что было неприемлемым. Пришлось довольствоваться залом собраний рыцарей, который Реддл обвешал всеми защитными заклинаниями, которые знал. Рунический круг, который они все вместе возвели, должен был скрыть проявление темной магии не хуже древних подземелий Салазара.

Заставив колени перестать дрожать, Том влил в себя пару укрепляющих зелий. После первого раза не хотелось опять жалко тащиться через весь замок до запасов, пытаясь не потерять сознание. Тот, кто писал, что это темнейшее из волхований, не врал. А еще оно было самым требовательным к волшебнику и забирало более жадно, чем любая виденная им ранее темная магия. Реддла не удивляло, почему никто не создавал второй Крестраж после первого – боль была чудовищна. Но остальные были просто слабыми. Они были недостойны идти по дороге бессмертия.

Зелья восстанавливали силы эффективно, как и всегда, и уже через пару минут Том вздохнул облегченно, перестав дергаться от любого неосторожного движения, порождавшего новую волну боли.

Реддл провел пальцем по контуру рун на столе, защищавшим это место, и улыбнулся предмету, теперь лежавшему в центре. Он хотел протянуть руку и забрать его, когда дверь, запечатанная заклинаниями, сотряслась от удара. Том вздрогнул и встал перед столом, на рефлексах загораживая его от потенциального незваного гостя. Дверь с ужасным звуком сотряслась второй раз, заставляя старосту направить палочку в сторону угрозы и опасно прищуриться.

На минуту все утихло, поднята ударами пыль начала оседать, но затем дверь была сорвана с петель и вылетела внутрь помещения практически без звука. Шагнувший на порог волшебник выглядел плохо: лицо его было неестественно бледно, а само выражение лица было отталкивающе нечитаемым, руке с палочкой нервно дергалась. У Гарольда Пауэлла был явно плохой, плохой день.

— Мистер Пауэлл? – настороженно произнес Реддл.

— Собственной персоной, — ответил он, шагнул через порог в помещение, и вместе с ним появился сильный, агрессивный порыв ветра. Пауэлл бегло осмотрел помещение и сокрушенно покачал головой. — О, нет. Кажется, я без приглашения. Впрочем, оно мне и не нужно.

С этими словами волшебник взмахнул руками, и ветер устремился в сторону старосты, готовый рвать на части. Том тут же, не мешкая ни секунды, призвал пламя с факелов и многократно усилил.

Их магия столкнулась как две равнозначных силы. Впервые Реддл сталкивался с равным волшебником открыто, впервые сражался с тем, кто не уступал ни на секунду даже в количестве магической мощи. Он знал, что Пауэлл был не слабым магом, но такого могущества он раньше не проявлял.

Ощущение было невероятным. Физическое восприятие отошло на второй план, хотя все чувства обострились до предела. Впервые так хотелось жить и победить. Это была одуряющая квинтэссенция самого желания жить, чистый адреналин. Теперь он наконец понимал, почему некоторые становились зависимы от опасности темной магии, если они чувствовали такое каждый раз…

Они одновременно отменили стихийную магию, когда её поддержание стало невыносимым. Пока полыхала стена ветра и огня, Инспектор успел подойти еще ближе, но к этому Том уже был готов и сразу вскинул палочку, произнося заклинание.

К его удивлению, Инспектор не потрудился поставить блок и уклониться. Заклинание попало в цель, но Пауэлл лишь секунду упрямо смотрел на Реддла, а потом издевательски улыбнулся, резко и внезапно сокращая расстояние.

— Это все, что ты можешь? Империус? А почему сразу не Авада? Хотя от Авады я бы уклонился, — Гарольд вторгся в его личное пространство, крепко вцепившись в отворот мантии. Палочка Реддла теперь упиралась в кадык нападавшего, но тому похоже было наплевать. И хотя разницы в росте у них особенно не было, выглядел Инспектор пугающе, его глаза горели безумием.

Теперь, на близком расстоянии, Том был готов поклясться, что видел в этих глазах красные отблески. Однако он не знал, что и в его собственных глазах сейчас плясали такие же. Реддл поджал губы, не зная, что ответить. Отрицать применение непростительных было поздно. Он решил перейти в нападение:

— Что вы здесь делаете?

— Что я здесь делаю? – Инспектор разразился холодным, пустым смехом. – Пришел посмотреть на то, что ты здесь делаешь, очевидно. Вижу, разбить свою душу на две части показалось великому старосте Слизерина недостаточным достижением.

Том сжал зубы и почувствовал, как внутренности сковало холодом. Инспектор не мог, не должен был узнать ни о создании Крестражей, ни тем более о том, что их два. Рука с палочкой дрогнула, сильнее вжимаясь в горло волшебника, на что тот только оскалился шире, и надавил своей волшебной палочкой в бок слизеринца, напоминая, что также опасен.

— Откуда вы знаете все это? – с трудом выдавил из себя слова Том.

— О чем именно? О Крестражах? Об их количестве? Или, может, об этом месте? – видя, как еще больше исказилось лицо Реддла, Пауэлл с интересом слегка склонил голову на бок. — Я знаю это, и куда большее. О, если бы я только мог убить тебя…

Видя, как Том на секунду взглянул в сторону, к предмету, который находился на руническом столе, Гарри покачал головой:

— Нет, нет, вовсе не из-за Крестражей. Но это, кстати, подкинуло мне прекрасную идею! Только представь, — заговорил он мягким, дружелюбным голосом, — я всегда могу воскресить тебя из твоего дневника, еще ничего не подозревающего. Стереть память и воспитать идеального, доброго старосту Слизерина. А тебя самого, эту форму, — он задумчиво хмыкнул и мрачно улыбнулся, а на следующих словах голос его стал ниже и мрачнее, — что, если я превращу тебя в камень и выкину на дно океана. Я видел такое. Ужасная, ужасная смерть. Интересно, насколько иронично будет превратить наследника Слизерина в медальон Слизерина…

— Вы не сможете, — холодно ответил Реддл.

— Знаешь, обычно ты был бы прав, для таких превращений нужна куча магии и сила на то, чтобы подавить волю превращаемого волшебника. Но, видишь ли, теперь, благодаря тебе, сил и магии мне вполне хватит, чтобы тебя одолеть.

— Я убью вас, — зарычал Реддл, чувствуя страх и ярость, — Я вас уничтожу прежде, чем вы это сделаете.

— С этим есть только одна проблема… — Пауэлл резко закрыл рот, не закончив фразу, а затем ухмыльнулся и переменился в лице. — А знаешь, мне уже абсолютно начхать. Убивай.

Он даже опустил свою палочку и отвел руки в стороны, всем видом выражая величайшее безразличие к жизни. Том не понимал этого, не понимал, как можно вот так вот выбросить свою жизнь, даже не бороться, хотя волшебник напротив определенно имел на это силы. Но если Инспектор так хотел умереть…

Реддл крепче сжал в руке палочку, готовясь произнести заклинание. Однако, ярость, страх и желание сделать больно источнику этих чувств боролись в нем с еще одним ощущением, с жаждой знаний.

Староста все еще не получил ответа на свои вопросы, и заявление Пауэлла поумерили злость настолько, что тот смог сконцентрироваться и на более рациональных вещах. Если Инспектор нашел способ узнать, то и другие смогут. Сначала нужно было выяснить источник утечки информации, а потом уже дать эмоциям выход и медленно убить этого волшебника.

Он посмотрел в глаза Пауэлла, натыкаясь на такую же нечитаемую защиту как у себя. И в тоже время… В тоже время ощущение было слишком знакомым. Неповторимым. Это было точно такое же чувство, как когда он контактировал со своим дневником. Если задуматься, то даже палочка, обычно рвавшаяся покарать любого, теперь не жгла руку, а была холодной, будто и не желала сражаться вовсе.

Если его догадка была верна, то все вставало на свои места. Однако, вопросов появлялось только больше.