Заболел?.. Империя невольно хмыкает. Надо же, такая мелочь, а она уже успела чуть ли не запаниковать. Тем не менее, тревога всё ещё шевелится где-то глубоко внутри.

— М… — девушка замешкалась, уже собираясь уйти. На несколько секунд замерла в дверном проёме, обдумывая что-то, наконец, собралась с мыслями, снова обратилась к фашисту: — Италия, мне нужно узнать его адрес…

Немец предпочитал не разглашать свои личные данные, но ЯИ была точно уверена, что союзник знает, где дом Рейха, так как тот как-то раз вскользь упомянул, что живут они совсем рядом. Несколько минут ожидания и вот, наконец, она получает бумажку с торопливо написанными буквами. «Я просто загляну удостовериться, что у него всё в порядке. В конце концов, мы союзники, в этом нет ничего такого.» — на повороте она чуть не свернула по привычке в сторону своего дома, но вовремя опомнилась. — «Или нет… Он определённо не будет доволен. Но я должна хотя бы попытаться сблизиться с ним, даже если в итоге мне ничего не светит. В конце концов, если не я, то никто, у него попросту нет тех, кто мог бы о нём позаботиться… Как и у меня, впрочем. Даже если он попытается меня прогнать, сейчас физическое превосходство всё-таки за мной. Решено. Я буду вести себя жёстко.». Стук в дверь. Она довольно быстро смогла определить, где именно обитает нацист. Около десяти минут ей не открывали, но девушка всё ещё была настойчива и отступать не собиралась. Затихла только когда услышала неторопливые, шаркающие шаги, из чего следовало, что немцу действительно нехорошо.

— Ну кому там неймётся получить по шее?.. — голос хриплый, смертельно уставший, угроза звучит скорее не как угроза, а как грустный вопрос.

— Это я.

Объяснять, кто это «я» не приходится, Нацистская Германия мгновенно узнаёт её по голосу, на что Японская Империя и рассчитывала. Дверь чуть приоткрывается. Помня то, как он недавно врывался в её жилище, азиатка бесцеремонно проталкивается в дом, не обращая внимания на арийца, который пытается перегородить ей дорогу. Тот, похоже, совсем не доволен таким развитием событий, пытается вытолкнуть её обратно на улицу, но ослабленность организма явно не на руку парню. «Он прямо горит, температура точно не ниже тридцати восьми.» — замечает она, сейчас вплотную прикасаясь к его корпусу. От нациста прямо пышет жаром. — «Даже неловко теперь, что я заставила его подниматься и идти мне открывать в таком состоянии.». Он невольно придерживается за неё, в попытке удержать, от чего это становится похоже на объятия. Рубашка помятая, наполовину расстёгнута, взъерошенные волосы, растерянный, уставший взгляд, дышит тяжело, хрипло. Гостей он явно не ждал, похоже, что даже предположить не мог, что кто-то заявится к нему так не вовремя. Ей нравится, как он выглядит, очень нравится, нет подчёркнутой официальности, прилизанности, добавляющей ему холода, только чуть растрёпанный образ нормального живого человека, которого внезапно скосила температура. В таком виде он просто не в состоянии казаться отстранённым и безразличным.

— Ну и что ты тут?.. — закашливается. Японка, всё ещё невольно прижимающаяся к нему, чувствует, как подрагивает в спазмах кашля его тело. Она испытывает истинное удовольствие от этого, вперемешку с злостью на саму себя за такое поведение. — Тут забыла?.. И вообще, кто тебе дал мой адрес? Голову ему оторву…

— Я пришла к тебе, чтобы убедиться, что ты действительно заболел. У тебя жар… Прости, что пришлось мне открывать. — он только неопределённо дёрнул плечом, отвернулся, смирившись с тем, что так просто её не прогонит, отошёл, выдерживая дистанцию. Он явно нервничал. — Ты выглядишь очень плохо, похоже, ещё пару дней придётся дома посидеть.

— Ты пришла поиздеваться надо мной? Завтра я снова выйду на работу, должно будет уже легче стать. Мне всё равно, что ты об этом думаешь, не пытайся мне указывать. И не нужна мне твоя жалость. — он выглядит больше обиженным, чем злым, из-за состояния кажется трогательно беспомощным. Империя впервые видит его таким слабым.

— Раз уж я пришла, то ненадолго останусь. Если ты не против. — почувствовав своё превосходство, она явно расслабилась. «Если ты не против» прозвучало так, что выбора, похоже, у него не было. — Можешь не обращать на меня внимания, я всё равно не задержусь надолго. А сейчас тебе лучше будет лечь обратно, тебя прямо трясёт. Держись за мою руку.

Он игнорирует её, болезненно поморщившись, явно не собираясь принимать помощь. Делает уверенный шаг, но покачивается, едва не потеряв равновесие. Кружится голова. Она заставляет его опереться на себя, нарочито отстранённо приобнимает за торс, чтобы не дать вырваться. Парень ворчит себе под нос, но не пытается оттолкнуть её, поколебавшись немного, переносит на неё свой вес. Такое нисколько её не смущает, девушка давно привыкла к нагрузкам, куда более жёстким, чем это. Хотя всё-таки смущает, но в другом смысле. Немец кажется сейчас таким беспомощным, уязвимым, от него пропадает ощущение некоторой угрозы и опасности, которые обычно были частью его образа. Он это знает, и от этого, похоже, и нервничает. «Чёрт, чёрт, чёрт, чёрт… Угораздило же её заявиться именно сейчас… Я в максимально неприглядном виде, собственно, даже сделать ничего не могу, что уж тут говорить. Как до двери добрался, сам не знаю, но сил, чтобы выпроводить её, у меня точно нет. Радует, что это, всё-таки, не кто-нибудь посторонний, иначе было бы хуже. Пока она рядом, по крайней мере, никто кроме неё не сможет до меня добраться, это даже неплохо… Наверное…». — Империя улыбается. Она выглядит сейчас такой довольной, хоть и радуется тихо. Тем не менее, это не ускользает от нациста. — «Просто ужасно. Я бы сказал, позорно. Разрушить с таким усилием созданный образ всего за несколько минут… Надо было держать дверь закрытой, лучше уж стук, от которого шумит в голове, чем такое. И почему она так веселится? Это как-то странно, она не часто выражает эмоции. ЯИ выглядит такой радостной… Мне нравится её улыбка, так редко доводилось её видеть… И это ещё одна причина, по которой мне стоило бы прогнать её. Эта девушка сводит меня с ума, одним присутствием заставляет делать безумные вещи. Что-то внутри изменилось и мне это очень не нравится. Я не могу это контролировать. Я не могу задушить это чувство. Не могу, когда она так близко, когда прикасается ко мне. Конечно, признание её, как союзника, было вопросом времени, но этот этап уже остался позади, а меня занесло уже куда-то совсем не туда. Кто бы мог подумать, что столько проблем мне доставят собственные чувства, это последнее, чего я ожидал.». Вот и дверь в спальню. Японская Империя доводит его до самой кровати, чуть прищурившись следит за тем, как он ложится. Даже в таком состоянии он ведёт себя сдержанно, ничего не говорит, игнорирует затруднённость движения, не прося помощи, похоже, боясь упасть меньше, чем попросить у неё чего-то.

— Слушай, Рейх-сан, можешь ответить мне? Что это было, когда мы прощались с тобой возле моего дома в прошлый раз? — он коротко вздыхает, задирая голову к потолку. Взгляду девушки открывается шея, судорожно дёрнувшееся адамово яблоко — немец нервно сглотнул, ямка над ключицами. Из-под полураспахнутой рубашки видно тяжело вздымающуюся грудную клетку, очерченный контур мышц под кожей, плечи у него широкие, мускулистые, даже не подозревая об этом, нацист прямо приковал к себе её внимание. Рука так и тянется зарыться во взъерошенные волосы, хочется прижаться, прильнуть, уткнуться в плечо. Тишина. — Я не успела спросить об этом вчера, так что воспользовалась такой возможностью сейчас.

— Я… Ну… Дай подумать. — он не рассчитывал на то, что эта тема снова поднимется. Тот поцелуй в лоб был чем-то вроде прощального знака внимания, он вообще не собирался после этого так близко контактировать с Империей, поэтому этот вопрос застал его врасплох. — Знаешь, забудь. Кстати, пока ты в моём доме, можешь снять бинты с груди. В них же просто невозможно нормально двигаться, не мучай себя.

— Это неплохая идея. Пожалуй, так и поступлю.

Нацист проводил её взглядом, шумно выдохнул, зашёлся в ещё одном приступе кашля. Конечно, его напрягало то, что азиатка может спокойно хозяйничать в его доме, пока он сам валяется тут, не в силах встать, но это было лучше, чем если бы она осталась рядом. Взгляд девушки сейчас был уверенный, движения, слова, всё указывало на то, что она почувствовала себя сильнее, что, впрочем, так и было. И, к своему ужасу, немец заметил, что его реакции нисколько не изменились от этого.