За века проведённые на земле я понял одну интересную вещь. Моё существование ― поистине забавный парадокс.

Людей Бог создал тупыми и смертными лишь по одной простой причине. Чтобы творение, созданное максимально похожим на него самого, по его образу и подобию, оставалось для него же безопасным. Но даже с этими катастрофическими изъянами оно оставалось прекрасным в его глазах настолько, что он не мог не потребовать от своих подчинённых признания этого совершенства. Что взбесило многих обитателей небес. Преклоняться перед безволосыми обезьянами, что может быть унизительнее для почти всесильных Серафимов, сущностей сотканных из света и огня? В попытке показать Богу несовершенство его любимых созданий, их непослушание и глупость, подговорил двух наивных дурачков съесть плод с дерева познания. Дал им разум и волю, пусть и достаточно примитивные на тот момент. Разрушил один из барьеров, отделяющих людей от самой сущности Бога, делавший их безопасными и занятными зверушками. Приблизил их к совершенству, хоть и совершенно этого не хотел.

А после того как в голове моей поселилась одна только мысль о несовершенстве Создателя, Бог так испугался этого, что закрыл для меня все дороги и в Рай, и в Ад. Сделал всё чтобы я оставался от него как можно дальше, как самый опасный из людей. Но сделав меня бессмертным, лишь своими руками приблизил мою силу к своей. Разрушил второй барьер собственной безопасности.

Какая ирония. В попытках избежать своей судьбы он лишь приблизил её свершение. Воистину забавная шутка!

Впрочем добраться до Создателя мне всё ещё не суждено. Слишком сильно уж запутал он дорогу к самому себе. Закрыл все дороги. Впрочем я и сам не сильно спешил искать к нему дорогу. С Земли и без того открывался отличный вид на бесконечные разборки между Небесами и Адом. Подходить ближе не было никакого смысла, они и так меня развлекали достаточно. И так продолжалось долго. Но любое, даже самое красочное шоу начинает надоедать с течением времени. Особенно по прошествии тысячелетий.

Однако мне доставляло удовольствие не только это. Я веками наблюдал за тем как растут мои дети, внуки и правнуки. Богохульники, еретики и алхимики. Мне в радость было смотреть как они превращают раздражающие “праведников” грехи в искусство, без которого прочие представители человечества переставали даже воображать свою жизнь. Потомки Адама и Авеля отличались своим скудоумием и вялостью ума. В их крови притаился глубокий страх пред гневом господа, который они носили словно лошади шоры. Впрочем веселья они доставляли не меньше. Злились на то как не богоугодны большие полисы и города в отличие от деревень, как бездуховна жизнь в них. Но тем не менее всё равно стремились попасть в эти самые полисы, ради более простой и комфортной жизни. Они так возмущались тому, что медицина нарушает планы Господа продлевая отведённую людям жизнь. Так возненавидели самоходные повозки, что заменили лошадей... Но не сложно догадаться кто в итоге более всего стал использовать в жизни эти механизмы.

Порой я думал, а так ли сложно было соблазнить таких идиотов на то чтобы вкусить плод познания? Их моральные принципы были таким же прочным и постоянными как форма облаков.

“Каиново племя” ― так они называли моих детей, когда были особенно раздражены их бурной деятельностью. Ругательство звучало для меня музыкой. Было признанием успехов носителей моей крови и греховных образов мысли, что засели у детей самой глубине костей чёрными корнями. Это ли не самый прекрасный комплимент? Жаль только о потомках Авеля и Адама я такого сказать не могу. Не о всех по крайней мере. Да, среди них есть люди более чем достойные: гордые, принципиальные, тихие, вдумчивые и хладнокровные настолько что порой мне казалось будто в венах их течёт жидкий азот. Критики и якоря здравого смысла для моих ,порой излишне энергичных, потомков. Но таких ярких звёздочек я встречал не очень много. По большей части племя Авеля было слишком похоже на него самого и их родителей: недалёкие, простые и вечно чем-то недовольные нытики, которые к тому же и плодились как кролики в мало-мальски приемлемых условиях. Порой их становилось так много, что приходилось давать волю моим особым детишкам. Маленьким садовникам, которые с рвением и радостью брались за основательную прополку этого человеческого сада. Не зря ведь меня порой называли “Отцом всех Убийц”.

Впрочем для моих садовников можно найти задание и поинтереснее. Ведь не всё же воротам загробного мира оставаться для меня закрытыми на семь замков?

***

Аластор привык быть охотником. Привык играть с жертвами, с полицией, даже с целым городом. Ему доставляло удовольствие слышать чужие крики боли. А яркие брызги крови порой становились похожими на чистейшие рубины, которыми он рисовал на стенах настоящие абстрактные шедевры. С особым рвением он смаковал очередные новости о нападении убийцы “Лесоруба” в своём уютном радиоэфире. Но умел подавать эксклюзивные новости так, что даже назойливый детектив не спрашивал откуда он берёт подробности.

Он считал себя хорошим и осторожным охотником. А болота близь города знал как свои пять пальцев. Однако именно в этот день что-то пошло не так.

Сначала был странный мужчина с тяжёлым и проницательным взглядом, в кепи с острым козырьком, который вышел ему навстречу из леса у дороги, слишком много внимания уделяя брезентовому мешку с обезглавленным телом надоедливой пышки Мимзи, от чего-то решившей что может ему угрожать и остаться безнаказанной. Расплывчато велел быть осторожнее с охотниками. Потом сумасшедший олень сбил его с ног, выскочив словно из ниоткуда, пока он наблюдал за тем как тонет в мутных водах мешок с останками и камнями. А теперь и вовсе валялся на холодной земле у самого берега с осколками дроби в позвоночнике. Не самые приятные ощущения, оказывается, от того что перестаёшь контролировать нижнюю половину тела. Как минимум потому, что становишься вынужден ползать словно червь.

Странный человек в кепи оказался прав. С охотниками стоило быть осторожнее сегодня. Парни из числа золотой молодёжи ходили в лес с оружием только для того чтобы покрасоваться перед друзьями дорогими игрушками, но будучи идиотами перепутали с оленем его. Мальчишки сразу показались Аластору просто невероятными дилетантами. Мало того что даже не удосужились его добить, так ещё и сбросили в озеро к мешку с трупом Мимзи без какого либо груза. Даже с отнявшимися ногами он сумел выбраться из вязкого болота и кое-как вернуться на берег.

― Бездарности, ― раздражённо шипел мужчина, устало свалившись на более или менее твёрдую почву. Больше боли от дроби застрявшей в костях его раздражало только то, как непрофессионально и небрежно к нему отнеслись. Придумать оскорбление серьёзнее даже он был не в состоянии, хотя большую часть своих жертв презирал вполне искренне.

Сделав ещё одно усилие он перевернулся на спину, зашипев от волны боли. Перед глазами всё немного плыло, но в новом положении, даже по пояс в болоте, дышать стало легче. Только сейчас он заметил, что уже стемнело. На небе не было ни единого облачка, только россыпь ярких звёзд и огромный бледный диск луны, словно зацепившийся за крону деревьев. Вокруг без умолку кричали цикады и сверчки, а где-то поодаль начали ночную серенаду лягушки. Погода была просто чудесной. Зимний холод уже отступил, но до липкой летней жары было далеко. Самая комфортная температура.

― Отличный вечер если подумать, ― сказал сам себе Аластор, улыбнувшись. Ему определённо конец, но по крайней мере на улице не дождь и не палящее солнце. Смерть приятнее встречать не на жаре или под проливным ливнем. ― В самый раз для хорошего джаза и порции бренди.

― Я думал ты из тех, кто пьёт только в хорошей компании, парень, ― знакомый голос звучал вне поля зрения, но поворачивать голову Аластору было откровенно лень. ― Тебя ведь предупреждали быть осторожнее с охотниками.

― Прошу, больше не делайте это столь расплывчато, ― усмехнулся Аластор, глядя прямо в глаза склонившемуся над ним мужчине в кепи с острым козырьком. ― Многие, как и я, поймут вас неверно.

― Ну надо же, у тебя пригоршня свинца в теле. Скорее всего позвоночник разбит в хлам. Малолетние идиоты пытались тебя утопить. А ты улыбаешься? ― мужчина опустился рядом с ним на трухлявый старый пень, поросший влажным мхом, не боясь испортить широкие холщовые штаны. На его высоких резиновых сапогах ещё не высохли разводы грязи и тины. ― Так обычно делают только оптимисты или законченные психи.

― Оу, могу вас заверить, что я вовсе не оптимист, ― Аластор попытался театрально отмахнуться, но вот только из-за пары лишних дырок в теле едва получилось поднять руку. Насквозь промокшая одежда казалась слишком тяжелой для ослабшего мужчины, потерявшего уже слишком много крови.

Незнакомец достал из-за пазухи потёртой кожаной куртки небольшую флягу со спиртным и без слов предложил её Аластору. Отказаться от такого мужчина не смог. К тому же на его удачу у неопрятного на вид человека в помятой старой фляжке оказался просто первоклассный виски. Вечер становился всё лучше. Убийца знал, что рано или поздно кончит свои дни либо в петле по приговору суда, либо в пожаре, что однажды устроит у себя дома из-за любви к огню. Так что тихий вечер на болоте ― вполне приемлемый вариант. Не такой тривиальный по крайней мере. Да и компания интересная, если не считать малолетних бездарей конечно же. Мужчина рядом с ним реагировал на всё спокойно, словно как и он сам видел смерти чаще обычных людей. Не хамил, не истерил и не кричал, предпочитая вместо этого поддерживать почти светскую беседу.

Радиоведущий не питал особых иллюзий относительно людей. Так спокойно никто из адекватных представителей рода человеческого не реагировал бы на раненого человека с дробью в позвоночнике. Разве что только он сам и то при условии, что рядом не будет свидетелей, способных назвать его поведение слишком странным. От алкоголя кровь теряла густоту и покидала тело быстрее.

― Могу я узнать ваше имя, сэр? ― поинтересовался Аластор, слегка повернув голову к незнакомцу.

― Можете, юноша, ― это обращение показалось слегка смешливым. На вид этот человек был не сильно старше него самого. ― Зовите меня просто Каин. Без формальностей.

На мгновение Аластору показалось, что у него уже начал мутиться рассудок. Незнакомец представился ему именем того единственного персонажа, который на скучных церковных посиделках в детстве, казался ему интересным? Серьёзно? Видимо свинец в костях и кровопотеря всё же дали о себе знать быстрее чем он рассчитывал. На смертном одре его решил посетить грешник всех грешников... Привидится же такое в последние мгновения жизни.

― Не веришь мне? ― усмехнулся Каин, склоняясь ближе к его лицу. Настолько близко, что Аластор наконец смог разглядеть то, что невозможно увидеть с первого взгляда на этого мужчину, но можно почувствовать. Его взгляд был тяжёлым и проницательным. Такой чувствуешь кожей. Узор в виде слова “Убийца” выведенный золотыми буквами на карией радужке глаза ― несмываемая метка. Слово стало читаемым и слегка светилось в полумраке тёплым жёлтым светом, словно зрачок кошки.

― Не может быть, ― голова начала кружиться. Аластору потребовалось бы сесть, если бы он уже не лежал на земле. Он зажмурился и устало провёл холодными пальцами по лицу, пытаясь привести себя в чувство.

― Может. Ещё как, сынок, ― мужчина обращался к нему фривольно и очень панибратски. Как взрослые обращаются обычно к детям. ― Возможно смерть свою ты представлял как-то иначе, но лично мне было принципиально важно добраться до тебя раньше этого костлявого зануды. Благо мы с ним в хороших отношениях и он сделал для старого друга небольшое одолжение.

Капли холодной воды, сорвавшиеся с кончиков пальцев ощущались на коже отчётливо. То что он чувствовал определённо было настоящим. Его родители были людьми воцерковленными и частенько любили пугать его геенной огненной, когда он вёл себя неподобающим образом. Но вот он сам смерть представлял по-другому. Думал что просто в какой-то момент перестанет осознавать происходящее и вывалился из реальности. Перестанет существовать и отключится как игрушка у которой кончился завод, а его бренное тело начнут пожирать черви или бродячие животные. Смерть виделась ему чем-то куда более прозаичным и лишённым романтики.

― Знаешь, а я ведь следил за твоими развлечениями ещё с тысяча девятьсот восемнадцатого, ― признался мужчина откровенно. ― Ты впервые взялся за топор ещё будучи молодым парнем. Сколько тебе тогда было? Двадцать, если я правильно помню? Держал в страхе весь Новый Орлеан. Играл с полицией. Вынудил чуть ли не весь город играть джаз несколько ночей подряд официально заявив, что в эти даты убьёшь того, кто не будет слушать эту музыку. ― человек представившийся Каином называл всё на удивление точно. И год первого убийства, которое освещала пресса. И оружие. ― Умудрялся сделать так, что все твои жертвы или их родные, оставшиеся в живых, так и не запомнили твоего лица, хоть и видели его ничем не скрытым. Это даже у меня вызывает интерес. Породил подражателей и фанатов. Одного только не пойму, почему именно джаз?

― Почему бы и нет, ― ответил Аластор хрипло. ― Это отличная музыка.

На это Каин ничего не ответил. Лишь слегка хмыкнул не то соглашаясь с его утверждением, не то насмехаясь над его простотой. Впрочем это казалось совсем неважным. Факт того что сам Отец всех Убийц назвал его деятельность интересной, вызвал в нём куда больше эмоций. Никто из людей не одобрил бы его тяги к садизму. Никто так и не понял его искусства и его целей. Никогда не поймут. Он это прекрасно знал ведь не был сумасшедшим, чтобы там ни писали газетчики. Аластор знал наверняка что для обычных людей приемлемо, а что нет. Он умел изображать нормальность и нравиться публике. Умел не вызывать подозрений, однако жизнь эта казалось чем-то сродни пытки. Он будто был вынужден вечно ходить в невероятно тесной обуви, словно китайская девица со сломанными стопами. Кусочек пазла, что сумел подойти по форме к головоломке общества, но так невероятно сильно отличался по цвету, что оставалось только гадать почему этого никто не заметил.

Но сейчас, лёжа на сырой земле и медленно истекая кровью в компании того, кто назвался Каином, это мерзкое чувство отступило. Аластор в первые в жизни встретил того, с кем действительно может поговорить, и ему уже было плевать предсмертная ли это галлюцинация или нет. Он был свободен как никогда. Словно обрёл крылья.

― Скажи, ты понимаешь что умираешь прямо сейчас? ― спросил его Каин. ― Ты понимаешь куда отправишься после смерти?

― Более чем, ― без сомнений ответил Аластор. ― Если Ад существует, то он мне более чем подходит. Демону годиться только компания демонов, а с лицемерными святошами я и тут уже наигрался.

― А ты бы хотел получить перед существами, населяющими преисподнюю, небольшое преимущество? ― голос Каина стал более вкрадчивым. ― Хотел бы иметь на руках козырь, который помог бы тебе веселиться в Аду так же как и здесь? А может даже больше.

Аластор хотел. Безусловно хотел, если это возможно.

― Но в обмен на силу я попрошу об одном одолжении, ― Каин вынул из-за пазухи небольшой холщовый мешочек со странной вышивкой и чем-то шуршавшим внутри. ― Это семена Корней. Я хочу чтобы, попав в Ад, ты сделал всё возможное чтобы их прорастить во всех его уголках, до которых сможешь дотянуться. Чем лучше будет у тебя получаться о них заботиться, чем больше будешь удобрять их кровью и плотью грешников, тем больше они вырастут. И тем больше будет твоё преимущество в силе перед адскими созданиями. Однако если позволишь им увянуть... сам понимаешь. Не будет больше ни сделки, ни силы.

Аластор смотрел на простой холщовый мешочек, покрытый вышитыми символами, так похожими на веве, почти с детским восторгом. То что ему предлагали было... сказкой. Тем что превратит сам Ад в Рай лично для него и его бесконечной тяги к кровавому искусству. Но в чём подвох?

― В чём ваша выгода? ― спросил грешник, переведя взгляд с мешочка семян на Каина.

― Мне лично нет хода ни в Рай ни в Ад. Но никто не говорил о том, что я не могу поинтересоваться тем, что же там происходит и пролезть без разрешения. А для этого нужны надёжные глаза и уши, которые есть у Корней. Но чтобы семена взошли мне нужен хороший садовник. Мотивированный, ― Каин улыбнулся и золотое слово “Убийца” на радужках глаз загорелось ярче. ― У тебя будет сила, а у меня легальный способ поспасть туда куда нельзя. Сделку мы скрепим печатью, но не переживай, твоё личико она не попортит, а только украсит. Людей украшает широкая улыбка. Ну что, по рукам?

― По рукам, ― ответил Аластор, чувствуя как печать Каина, растягивает уголки его рта.

***

― “Великий Аластор, как последний альтруист, едва не умер за своих друзей”, ― Радио демон пародировал мерзкий голос телеведущей, чьё имя так и не удосужился запомнить. Девица раздражала его совершенно не мелодичным прокуренным голосом из-за которого порой хотелось либо самому себе отрезать уши, либо ей раз и навсегда зашить рот. ― Какая мерзость.

После последней зачистки единственной причиной его широкой улыбки осталась печать контракта. Он был в ярости после того что случилось. Мало того что последние семь лет, постоянных зачисток ему приходилось прикладывать много усилий для того чтобы сохранить в целости Корни, которые эти крылатые недоразумения порой резали вместе с мелкими бесами, так ещё и во время последней стычки Первый человек уничтожил его микрофон.

― Жаль разочаровывать, но это не то как всё закончится для меня, ― Аластор раздражённо оцарапал когтями то, что осталось от пульта радио-вышки. Ныне глаза были везде. Большинство Корней Благополучно пережили последнюю атаку рая. Даже лучше стали расти, как следует удобренные золотой кровью экзорцистов, которую всасывали словно губки, слизывая с поверхности чёрной земли.

Ему следовало бы радоваться, но без микрофона связь с Корнями была невероятно слабой. Растения полюбили когда с ними разговаривают. Пока побеги были маленькими и не обзавелись глазами Аластор вёл эфиры по большей части для них, пока набирался сил, а после это просто вошло в привычку как для него, так и для них. Именно из редких красных жёстких листьев Корней был сделан фильтр его основного инструмента. И именно один из глаз побегов украшал его.

“Аластор”, ― голос этот он слышал в последний раз много лет назад, но до сих пор ни с чем бы его не спутал. Мягкий тембр звучал из тёмного угла радиорубки с самым большим скоплением глазастых побегов.

― Мастер? ― ведущий не сразу понял, что голос его дрогнул слишком сильно от волнения. ― Это и правда вы? Я думал в Ад вам нет ещё хода.

“Не было, пока Корни были слабы”, ― ответили тени ростков, шевелящихся словно клубок сонных змей. ― “Ты отлично поработал. Справился со своей частью сделки просто великолепно”.

В груди Аластора гулко и часто забилось сердце. В своей жизни, что земной, что загробной, демон получал достаточное количество внимания и похвалы от очарованных его трансляциями дам. Со стороны мужчин же он предпочитал ощущать либо ненависть, либо страх. А в идеале и то и другое. Но Каин был тем самым исключением. Его похвала вызывала в Радио-Демоне чувства куда более сложные и глубокие. Из числа тех, о которых он только слышал.

“Так вот как выглядит похвала родителя”, ― едва успел подумать Аластор, перед тем как услышал шуршание чёрных корней у пульта управления радиовышки. Ростки пробирались по развороченной поверхности стола, смахивая на пол осколки стекла и крошку красной краски, слезший со стальных оконных рам после ударной волны. Корни оплетали штатив микрофона, вновь соединяя разрушенный инструмент. Делая его прочнее и мощнее.

“Меня печалит вид ребёнка, оставшегося без любимой игрушки”, ― голос Каина, звучащий слегка приглушённо, словно сквозь толщу воды, казался на удивление ласковым. ― “Но впредь будь аккуратнее. В следующий раз я не буду помогать его чинить”.

Аластор коснулся своего рабочего инструмента с трепетом. Сняв перчатку осторожно провёл пальцами по новой прочной, но всё такой же изящной стойке, наслаждаясь текстурой чёрного дерева и ощущая силу, что течёт в самом сердце побегов. Мощь, что они получили испив золотой крови обитателей Рая. Демон взял в руки микрофон и побеги стойки зашевелились под пальцами словно ядовитые змеи, меняясь под хват владельца, что привыкал к его новому весу.

― Спасибо, мастер, ― тихо сказал Аластор перед тем как начать трансляцию. Новый инструмент нетерпелось испытать. И он уже знал на ком именно. Мерзкая телеведущая, что позволила себе слишком много вольностей в отношении его персоны. Высказывалась в новостях слишком фривольно. Как кто-то излишне сильно поверивший в себя.