— Заберите его отсюда.

В голове Гониля меркнул свет хоть какого-то доверия. Где Сынмин? Насколько ему плохо? Мужчина не получал ответа, но и вопросов не задавал. Голос в телефоне только сказал адрес сквозь нарастающую панику и банальный страх. Любой бы испугался, когда, пусть и не близкий, но друг чувствовал себя настолько отвратительно, что продолжал блевать, даже когда в желудке не оставалось ничего: ни еды, ни воды, ни алкоголя. Горло уже обжигала желчь, противно и тягуче стекая с губ и оставляя желтые разводы на стенках унитаза.

Гониль не мог этого видеть, но надрывистые звуки со стороны Сынмина доходили до него эхом в динамике. Маска спокойного и рассудительного менеджера треснула, потеряв несколько элементов. Они откалывались и разбивались вдребезги об пол, рассыпались в пыль и исчезали, унося с собой любое смирение.

От созвона с дочерью на языке мужчины всегда оставалось легкое сладкое послевкусие, полное отцовской любви, но сейчас его горло мелкими иголками поражала горечь от волнения. Будь Гу просто менеджером, он бы думал сугубо о репутации группы, о деньгах и новых статьях в СМИ, но Гониль чувствовал себя родителем и искренне боялся за состояние Ода. С ним могло произойти всё, что угодно, и менеджер не мог ему помочь.

Стоило парню в телефоне сказать название места, как Гониль всё понял. Ему даже не нужен был адрес, ведь каждый, кто находился внутри развлекательной индустрии Южной Кореи, знал про Тёмный замок — закрытый ночной клуб, куда могут приходить звёзды, без страха быть выложенными на просторы интернета. Слухи об этом месте ходили разные, и, как ни странно, ходили они именно среди знаменитостей: простые нетизены о существовании этого клуба просто не знали. Зато Гониль прекрасно наслышан о том, что там можно найти буквально всё: дилеров, подружек на одну ночь, и настолько дорогой алкоголь, что за него можно отдать половину машины.

У Гу не было времени думать: он крайне быстро покинул квартиру и спустился на закрытую стоянку под домом. Его машина замерцала фарами в одном из рядов, стоило мужчине нажать нужную кнопку на ключах. В салоне пахло кожей, новизной и одеколоном Гониля. Он стоит больших денег, и его аромат так и намекал, как много нулей в этой сумме. Не сходил запах древесины, больше похожий на лес после дождя, карамельной сладости и мелиссы несколько дней.

Гу провёл по рулю рукой и постарался сосредоточиться: будучи сонным и на эмоциях он не хотел попасть в аварию или навредить кому-то. Стоило прийти в себя и абстрагироваться от произошедшего. Да, он зол на Сынмина, но и отчасти может понять дурость его юных дней.

Каким был Гониль двадцать лет назад? Кажется, он умел веселиться. Ноги и однокурсники вели его по подвальным барам, по улицам красных фонарей и таким районам Нью-Йорка, где можно было сыскать как минимум шумные разборки. Как максимум, на пьяную голову им приходилось бегать от темнокожих головорезов, да и от полицейских тоже, чего греха таить. Были и алкоголь, и вечеринки до самого утра, и несколько затяжек далеко не обычного табака. Суровые девяностые. Но в какой-то момент Гониль успокоился, осознал, что литры алкоголя и сладкая эйфория не стоят утреннего похмелья. Первые два курса всегда весёлые, голова всегда пустая, а желание кутить переполняло лёгкие. А к третьему Гу серьёзно влюбился, даже полюбил дирижёрку, второкурсницу. В след за этим чувством сам барабанщик стал серьёзнее, таким и остался.

Но все изменения не отменяют того, каким страстным человеком был Гониль. Страстным к музыке и атмосфере веселья, конечно. Од тоже испытывал подобную тягу, но совсем к другому. В этом и разница, из-за этого менеджер и злился. Одно дело тосковать по времени, проведенном в кругу друзей, по приключениям и собственной молодости, другое — прокусывать губы и убивать людей вокруг себя из-за зависимости, от которой твоё тело буквально гниёт.

Конечно Гониля это раздражало, он видел слишком много разбитых судеб за свои сорок два года, и всему виной было одно. То, из-за чего Од не спал ночами, изнывал от боли и вёл себя так странно.

— Чёрт... — выезжая со стоянки, Гониль понял: ему стоило обратить внимание на Ода ещё утром. То, как шатко он вышел из комнаты, болезненно кривил губы от каждого резкого звука. Да даже его полубредовый рассказ о новом названии. Всё намекало на ломку. Пусть себя Сынмин чувствовал уверенно на том собрании, со стороны он выглядел иначе: о Юфории он рассказывал, как одержимый, перебирая собственные пальцы, а идею о "Эйфорию по тебе" он бормотал, так ещё и исподлобья поглядывал на менеджера.

Название действительно красивое, а его расшифровка предавала особый символизм, и Гониль это ценил: вдумчивость и особую эстетичность. Но состояние Сынмина... Как можно было не заметить и не проконтролировать? Если он сбежал из общаги, почему никто из других парней не сказал? Слишком много вопросов, и все они служили огнивом для разгорающегося чувства вины. От него хотелось прикусить язык или губу, хлопнуть себя по лбу или тихо прошипеть сквозь зубы. Злость будто впадала в другое русло, оборачиваясь против самого Гониля. На Ода он злиться больше не мог, хотя и понимал: протягивать руку помощи наркоману — гиблое дело. Ты тратишь время, нервы, силы, а он срывается всякий раз, когда находит повод или перестаёт верить. Были у Гониля и такие друзья.

Почему группа The 1984 прекратила своё существование? Что же, это долгая история. Они ушли на пике своей карьеры, когда собирали целые стадионы, зарабатывали огромные деньги. Их узнавали на улицах, просили сфотографироваться, а любые автографы продавали за ценник с пятью нулями. Завершит карьеру на таком моменте только дурак, не понимающий, сколько можно получить от такого.

Прежде всего стоит сказать: для Гониля музыка не способ заработка. Если быть точнее, то деньги в искусстве должны занимать и не первое, и не второе место. Даже не третье. В молодости мужчина не мечтал набить кошелёк поплотнее, когда с друзьями из Беркли собирался у одного из них в гараже, когда продавал собственную машину, чтобы записать их первую музыку на студии. Прежде всего важно найти в искусстве самовыражение. Через ритмы, удары по тарелкам и слегка перегруженные метафорами тексты Гониль обнажал себя до костей, лишь бы просто выразить переживания двадцатилетнего парня. Если задуматься, никто, кроме самого Гониля, смысл первых песен the 1984 и не понимал совсем. О чём молчит вельветовая капель? Как вообще капли могут быть похожими на вельвет? Гу уже сам не помнил, но в юности находил сокровенный смысл в каждом слове.

Второе, что стоит извлечь из искусства, это покой. Любые бури в голове утихают, стоит строчка за строчкой выложить их на бумагу в красивый текст, и вот уже горечь от потерянной любви, утекающего времени или простых человеческих переживаний превращается в рифмованный текст о ветре над океаном, о мире, где нет гравитации, о звоне цепей на кораблях.

Десятки метафор и сравнений, личных сюжетов и выдуманных историй легли в основу всей лирики The 1984, и Гониль выдыхает. Музыка и искусство помогли ему отпустить, принять или забыть.

Так перечислять можно ещё долго, пока наконец-то не опустишься до денег. Даже слава и узнаваемость стоят выше, ведь то, как сотни и тысячи людей поют твои песни громче тебя — тоже прелесть творчества. Деньги лишь ресурс: их тратишь и получаешь. Они скорее похожи на приятный бонус, чем на саму цель. Так считал Гониль, но он не мог вложить эту мысль в голову каждого из их группы.

Люди зря считают, что слава и богатство идут нога в ногу. Нет. Тебя может знать каждый, но эта известность не принесёт ни цента, или же стопки свежих купюр не подарят тебе того же удовольствия, какое вызывают концерты перед живым зрителем.

The 1984 начала раскалываться, когда у её основателей разделились мнения. Вокалист грезил рекламными контрактами, спонсорами, забывая о турах и благотворительных концертах. Гониль твердил о важности самой музыки, гитарист, в общем-то, был с ним согласен, а басист начал теряться в гонорарах, бесконечных тусовках и подружках без обязательств. Эти вещи стирают с человеческого лица самого человека, оставляя бездушную тварь без совести и свободных от зависимостей мыслей. Так тот самый музыкант, положивший конец группе Гониля, чуть не продал права на первый альбом The 1984 ради сомнительной девушки и дозы. После он раскаивался, долго, чуть ли не на коленях вымаливал прощение и в первый раз его получил. Вся команда пыталась поднять его на ноги, даже вокалист, думающий в основном о своей репутации перед рекламодателями. Лорен до сих пор является амбассадором Версаче, и он куда более медийный, чем Гониль. И именно Лорен всё закончил, когда басист предал их доверие снова, стоило другим участникам группы увести от него взгляд. На самом деле, Гониль ему завидовал самой настоящей белой завистью. В каждом человеке должна быть толика равнодушия и эгоизма: думать о себе полезно, особенно в те моменты, когда твой же характер наносит тебе вред. Именно Гу возился с их басистом до последнего, вместо того, чтобы заниматься новорожденной дочерью, именно он видел, как медленно человек разлагается, его вены на руках постепенно темнеют, а любые раны от игл не заживают, а разрастаются черными рытвинами. И каким же тугим комом в горле засел страх и отторжение, когда Гониль увидел человека с ампутированной из-за заражений и веществ рукой. И ведь это басиста не остановило. Солгав о завязке, он вновь ударился в наркотики. Отвратительный человек.

Наркоманам бесполезно помогать, Гониль это прекрасно знает, но Од ещё мальчишка и, наверное, заслуживает шанса. Только у этого шанса будет своя точка невозврата. Стоит её достичь, как помощь кончится, поддержка группы кончится, и Xdinary heroes навсегда останутся в истории корейского рока, как шайка наркоманов.

Это жестоко и самому Гонилю тяжело от понимания, что он рискует расстаться с теми, кто стал ему сыновьями. Но реальность такова: с зависимыми тяжело, они становятся страшными и непредсказуемыми для окружающих. Менеджер не знал, замалчивает ли группа о каких-то конфликтных ситуациях или нет, Гу видел лишь колоссальное напряжение между Одом и их лидером, Чонсу, но он и Гониль, по сути, находятся в одной лодке, ведь они ощущают огромную ответственность за всё происходящее. Xdinary heroes и их репутация разваливаются не только на руках менеджера — Чонсу тоже подставлял свою ладонь следом. Он, конечно, хороший лидер, но попытки помочь зависимому человеку — слишком тяжёлая ноша для него. Кто-то скажет, что двадцать шесть уже не маленький возраст, он может нести ответственность и за других, но Гониль не хочет допустить такого опыта для Кима. Ещё рано.

Машина ехала по ночному Сеулу, пересекая улицу за улицей. Гониль точно знал, что пропустил несколько светофоров и превысил скорость, но штрафы не сравнятся с тем, как тревожил его Сынмин. Один в клубе, ещё и так пьян, что за него позвонили. В такие моменты нет дела до красоты абсолютно пустого в ночи города, не обращаешь внимания ни на закрытые магазины, ни на единицы горящих окон домов, ни на нависшую тишину, рассекаемую лишь мотором одной единственной машины.

Зато в районе клуба приходится сбавлять скорость: здесь наоборот кипела жизнь. Пьяные люди плелись из одного бара в другой, кто-то выходил из караоке, но не прекращал петь даже на улице. Асфальт здесь грязный: в плевках и пролитых напитках. Лет в двадцать пять Гониль перестал ценить такие места. Да, он тоже шатался по всем возможным заведениям, просаживая деньги, но возраст и опыт открыли глаза на всю грязь, что здесь творится. Сколько раз у него вытаскивали деньги из кармана? Как он нарывался на драки? Это и оно. Обратная сторона клубной жизни.

Он поворачивает к воротам здания, действительно походящего на замок. Оно напоминало неприступное кольцо, в центр которого можно было попасть только через пост охраны. Гониль остановил машину у ворот, но ему не открыли. Местных порядков он не знал. Единственное, что ему известно — пускают только именитых артистов, а сам Гу имеет огромное влияние на мир музыки, вплоть до премий.

Прождав около двух минут, Гониль вышел из машины и подозвал охрану.

— Почему меня не пускают. Вы меня не знаете?

— Знаю, но нужно ещё приглашение. — охранник непринуждённо пожал плечами: таких звёзд он видит каждый день. — У вас оно есть? В электронном или печатном формате.

— Послушайте, мне нужно забрать пьяного человека и уехать.

— Раз нет, значит нет. Освободите проезд. — это равнодушие убивало. Гониль пусть и был значительно ниже, но не боялся возразить и собирался, пока меж прутьев ворот кто-то не начал махать рукой. Этого человека музыкант не знал: высокий крепкий парень с пухлыми губами и не совсем азиатского разреза глазами. Он тянул руку между железных балок и пытался привлечь внимание охранника.

— Хэй! Я его пригласил! Пропускай! — этого парня явно знали, раз его слов хватило, чтобы охранник ушёл на свой пост и с помощью пульта управления открыл ворота.

Гониль быстро поклонился неизвестному подростку и сел обратно в машину, загоняя её на стоянку. Мест было достаточно: во дворе расположилось всего пять автомобилей. Видимо, остальных гостей под утро забирали личные водители. Среди всех он взглядом нашёл машину Чонсу, белую, и ужаснулся. По её боку тянулась черная царапина: от одной двери до конца другой.

— Твою мать... — ругался Гониль редко, но его поражали малейшие представления о том, что мог натворить Сынмин. Положив руку на затылок, мужчина обошёл машину Чонсу, но других повреждений не заметил. Од угнал её? Или Ким тоже здесь?

— Идёмте, он там, в туалете, один я его вряд ли дотащу... — неизвестный стоял позади, почти у самого входа, и жестом позвал менеджера героев внутрь.

— Он приехал один или с кем-то? Насколько с ним всё плохо? Его тошнило? — следуя за мальчишкой, Гониль начал задавать вопросы, а их был целый ряд. Но ответы на них придут сами.

— Один, а что?

— Машина не его. Дальше?

— Ну.. — тон Гу незнакомца немного пугал и, казалось, тот вовсе боялся его и скрывал причину. — Еле стоит на ногах. Мне пришлось вести его чуть ли не на себе. И да, его тошнило и, возможно, тошнит до сих пор. — Гониль напряжённо поджал нижнюю челюсть. Этого ещё не хватало. Возвращать парня в общежитие в таком состоянии нельзя: лишний раз перепугает остальных и окончательно испортит мнение о себе. Когда всё трещит по швам, не стоит давать лишние поводы для конфликтов. Менеджер не заставит его ночевать в машине или что-то в этом роде, однако, забирать к себе домой Ода тоже не хотелось: группа не знала адреса своего менеджера и никогда не была у него в гостях. Гониль прятал эту часть своей жизни от парней сугубо потому, что ему нужно разделять работу и дом. Но ситуация вынуждала нарушить эту установку: другого выхода просто не было. Сынмину нужно отдохнуть.

Минуя толпу, которая понятия не имела, что вообще происходит в стенах клуба, Гониль оказался в общественном туалете. Незнакомец пропустил его вперёд, оставшись у раковин, а впереди можно было увидеть только подошвы кед и распахнутую дверцу кабинки. Заглянув за неё, Гу увидел тело Сынмина, явно обезвоженное и обессиленное. Его уже не тошнило, он не держался за ободок унитаза, а просто свалился на грязный пол, сомкнув глаза. Вытянув руку вперед, О положил на неё голову, а по его губам стекали густые после тошноты слюни. Отвратительная картина, особенно если приглядеться и заметить огромные мокрые пятна на футболке у ворота и подмышек. Было непонятно, от него ли несло по́том и большим количеством спиртного, или этот запах исходил из туалета. В любом случае, от одного вида Сынмина самого тянуло блевать. Ещё и этот кусочек почти переваренной еды, прилипший к щеке.

Гониль поморщил нос и прижал ладонь тыльной стороной к губам. Ему нужно было время, чтобы отойти от первых впечатлений. Полное разочарование. Как бы не хотелось это признавать, менеджер видел в Сынмине разочарование. Как можно упиться до такой степени, будучи, считай, мальчишкой. Гониль ещё помнил, как, рыдая, этот же ребёнок хотел уйти из группы, не мог переступить через себя и освоить что-то новое, как он просил о помощи с инструментом. И теперь уже парнем он валялся на грязном полу в туалете в пропитанной вонью и телесной влагой футболке. На это невозможно смотреть, невозможно и принять.

— Сколько он выпил?

— Бутылка водки. Но он приехал уже в плохом состоянии. За стены вечно держался. Я пытался привести его в чувства, умывал холодной водой, все дела... — всё ещё не знакомый Гонилю парень увёл взгляд в сторону: тоже не мог смотреть на это зрелище. Мало кто может подобное выдержать. На зависимых всегда больно смотреть. Даже врачи, годами работающие с такими людьми, никогда не привыкают. С живыми трупами невозможно смириться.

— Я заберу его. Ты молодец, что позвонил мне, а не кому-то ещё. Если такое снова произойдёт — мой номер теперь знаешь.

— Хорошо, Сомбэним. — тихо выдохнув, Гониль подошёл к кабинке унитаза и потянул Ода за ногу, чтобы вытянуть его из столь узкого пространства. Руки пианиста так беспомощно волочились по полу, что мужчине становилось не по себе. Сынмин будто ничего не чувствовал. Не слышал знакомого голоса, не ощущал, как пол исчезает из-под его тела: Гониль перекинул юношу через плечо и пошел на выход из общественного туалета. Незнакомый парнишка с пухлыми губами сразу отошёл в сторону, не желая мешаться, и только помахал рукой на прощание.

Уже на улице Гониль почувствовал, как под пальто задувал холодный ночной ветер, намекая на такое же холодное утро сегодня. Придерживая Ода за спину, мужчина вдруг понял, что он одет лишь в промокшую насквозь футболку и продрог сразу, как оказался на улице. Морозец отрезвлял и будил ослабевшее тело, О повел ногой в воздухе и осознал: он не чувствует пола. Движения стали резкими и нервными, и тут уже Гонилю пришлось опустить юношу обратно на землю и заглянуть в его сонные глаза в поисках отголосков совести.

Сначала Сынмин не воспринимал реальность за действительное: менеджер с опущенными от разочарования бровями казался ему игрой воображения и опьянения, но, когда его грубо за локоть повели в неизвестность, парень окончательно поверил в реальность происходящего. Это не глюк. Сомбэним на самом деле нашёл его в упитом состоянии. Вся вечерняя агрессия иссякла, остался только дрожащий от холода и напряжения О Сынмин, чья совесть трезвела следом.

— Что с машиной Чонсу? — голос Гониля слишком резкий, парень никогда не слышал подобного тона от менеджера. — Почему на ней царапина, отвечай. — абсолютно ровный, но гремящий на всю улицу тембр заставлял сжаться в плечах.

— На повороте во дворе я..я з-задел забор... — О сощурил один глаз, будто готовился второй раз получить по щеке, но Гониль бы не позволил себе такого сделать. Одно желание кого-то ударить или шарахнуть об стену вызывало у него осуждение самого себя. Проще говоря, Гу Гониль — полный пацифист, не считая исключительных ситуаций.

— А куртка твоя где? Ты так пришёл? — после этого вопроса Од вдруг понял, как ему холодно. Он обтрогал плечи, огляделся, но куртки на нём точно не было.

— Нет, я пришёл в куртке, но я.. не знаю, где она... — Гониль вздохнул с тяжестью, и Сынмину вновь захотелось сжаться или вообще пропасть.

— Стой здесь и трезвей. Я сейчас приду.

В клубе. Наверняка он оставил куртку в клубе. Или в туалете, или у барной стойки. Не хотелось переворачивать это местно вверх дном, но ветровка могла валяться где угодно, в любом углу. Её могли запнуть под один из диванов, утащить и достать всё содержимое: деньги, ключи, кредитки. Хотя бы что-то в эту ночь может пойти нормально?

Как оказалось, может. Стоило Гонилю распахнуть дверь в клуб и вновь услышать отголоски музыки из помещения дальше по коридору, как у этой же двери оказался тот самый позвонивший друг, а в руках у него — скомканная в непонятный шар куртка Сынмина.

— Вы забыли, сомбэним.

— Спасибо, что принёс. А то бы мне пришлось лишний час её искать. — незнакомец вежливо поклонился, а Гу только кивнул головой, улыбнувшись, совсем немного, из вежливости.

Он отступил назад, пока парень всё ещё ждал чего-то в дверном проёме, не хотелось задавать вопрос, чего именно. Гониль не спешил идти к машине: он пригляделся к Сынмину со стороны вновь. Уже на ногах, но всё такой же будто мертвый. Худой, с красными от давления глазами и синяками под ними, а губа искусана до припухшей яркой ранки. Мелкие косички в его розовых волосах, отросших уже ниже ушей, совсем растрепались и косички совсем не напоминали. Даже с открытыми глазами он — ужасающее зрелище.

— Слушай. Тебя же зовут Хантер, да? — стоило услышать это от Гониля, как парень в дверном проёме сделал шаг назад. Он ещё помнил их первый разговор по телефону после передозировки Ода и точно не хотел вновь услышать все те угрозы на случай, если Сынмин вновь окажется пьян от психотропов.

— Да, это я.. Но я ничего не..!

— Ещё раз спасибо. — Хантер ожидал всё, но не ещё одну улыбку и поклон в свою сторону. Кажется, это искренняя благодарность, и парень не мог не наклониться посильнее в ответ, пусть это и выглядело глупо.

Они точно попрощались: вот уже Гониль дошёл до машины, накрыл плечи озябшего подопечного курткой и усадил на задние сидения, а потом сам отошёл и собирался сесть на водительское, как его в последний раз окликнули.

— Гониль-сомбэним! — Хантер от волнения поджал губы и выдержал короткую паузу. — Помогите ему!

Кивок. Немой ответ и полное понимание. Теперь Хантер свободен от мук собственной человечности и может идти.

Таец дожидается, пока машина уедет за ворота, а у восточной линии горизонта появится солнце, постепенно окрашивая небо пастельной краской. В холодные дни небо утром и вечером всегда особенно красивое: нет ни облачка, а голубой оттенок перекликается с красными, сиреневыми и мягкими персиковыми цветами. Сегодня небо именно персиковое, такое сочное, что Хантер подумывал о фужере вина из персика и домашней тишине. Сумину бы понравилось. Ему всегда нравились милые вещи: поцелуи в нос, мягкие пледы и забавные шапки. Его сложно не любить.

Дилер не спешил возвращаться в клуб: там как-то душно, и людей слишком много. Странно, что он понял это только сейчас. Давно Хантер так не мечтал вернуться домой и просто отдохнуть. Его ноги устали и вынудили присесть на лестницу, а лбом прижаться к оледенелым за ночь перилам. Так лучше, намного.

Кажется, Сынмин убил в нём сегодня истинного ценителя вечеринок и громкой музыки. А картинки из воспоминаний прошедшей ночи будут, как черно-белое кино, преследовать Хантера ещё долго. Слишком много впечатлений. Од, падающий из крайности в крайность без капли осознанности, пугал. Что же, остаётся надеяться: с ним всё будет нормально. Он же живучий гад.