Каким он был год назад? Широкоплечим красавцем, главным "бойфрендом" своей группы и настоящей моделью, по словам фанатов. У него был выраженный пресс, точно источенный на античной статуе, а что осталось сейчас? До жути обтянутые кожей ключицы и кадык, торчащая клетка рёбер и изведённые наркотиками остатки дряблых мышц. Задирая футболку перед зеркалом, Сынмин видел только болезненную худобу: сколько бы он не ел сейчас, вес не приходил. Наверняка, интоксикация мешала организму окончательно прийти в форму. Он не наберёт, не вернётся в своё прежнее тело, пока не бросит окончательно. Но хотя бы желтизна исчезла: её нет ни в глазах, ни под глазами, а руки и стопы перестали шелушиться. Пусть отражение и пугало, но оно в очередной раз убеждало — без наркотиков в разы лучше. Лучше выглядит? Точно. Чувствует себя? Нисколечки. От боли Од избавился, как только пошёл конец второго месяца, но его не оставляли мысли: они, как птицы Говоруны, твердили о возможности снова сбежать, найти дозу и снять стресс, что сковывал его по рукам и ногам в неподъёмных кандалах. Но Сынмин терпел, терпел как только мог, просто потому что хотел доказать: он может побороться с зависимостью. И не ради себя. Пусть Джунхан, может и отстранённо, но намекал избавиться от влюбленности в своего сомбэнима, Гониль оставался главной мотивацией держаться. Гу стал так много времени проводить с ним, правда. Каждый вечер он специально приезжал к общежитию, чтобы отправиться на пробежку с Сынмином и Чонсу. Он своим примером показывал: стоит стремиться держать форму. В такие поздние вечера, когда фонари по одному загораются у дороги, а к ним начинают слетаться бледные мотыльки, Од из тени смотрел на Гониля: на его крепкие плечи, широкую улыбку и мокрую чёлку, опавшую на лицо. Та сама полоса на брови сомбэнима уже отросла и, кажется, возвращать менеджер её не хотел, а на любые вопросы отвечал отстранённо: у него впереди какое-то важное мероприятие, и на это мужчина тратил большие деньги. Пошив кутюрного костюма, рубашки. Они обсуждали ещё сотни других тем, от чистоты в общежитии до нового альбома и названия фандома, и от каждой встречи Сынмин чувствовал себя окрылённым. Если Юна была его наркотиком, то Гониль — его терапия, его обезболивающее и кислород. Смотря на него, О сходил с ума, улыбаясь так глупо, будто его пару раз приложили головой. Ещё глупее он себя чувствовал, когда думал о взаимности. Он видел её во взгляде сомбэнима, в его коротких объятиях и внимании: три дня назад он забрал их с Хёнджуном из магазина, в другой день спрашивал, нужно ли парней куда-то отвезти, помочь с чем-либо. Сынмин в упор не замечал того, как Гу-сомбэним относился к остальным. В мире были только Од и он, крепкий кофе и вечерние пробежки, где Чонсу будто исчезал, хотя находился всего в паре метров.

Сейчас Сынмин только и мог, что смотреть на весы, как на врага. Наркотики сожгли в нём всё, и более менее адекватные семьдесят два килограмма превратились в шестьдесят три. Он не мог сделать ничего из того, что получалось раньше: ни жим ногами, ни от груди, ни несколько километров пробежки по вечерней аллее. Веса на каждом из тренажёров казались невозможными, хотя это несчастные пятнадцать или десять килограмм. Стоило ему потянуть верхний блок к плечам, как руки с дряблыми мышцами не выдерживали, и Сынмин скорее сам подлетал с сидения за поручнем, чем опускал его к плечам, как положено для раскачки мышц спины. Слабый и ничтожный, испорченный наркотиками. Он столько труда над своим телом загубил ради минутных удовольствий, впоследствии приносящих только боль.

Парень старался бороться с тяжестью: продолжал тянуть вес тренажёра на себя, но руки начинали мелко трястись от слабости и напряжения, а поясница выгибалась, как не положено было по технике безопасности.

— Я такое ничтожество. — ещё рывок — в глазах темнеет и Сынмин откидывает голову назад, совершенно непроизвольно. Мрак заполонил глаза, прогоняя любой свет, а в голове поселилась давящая пустота. Это точно похоже на обморок. Обморок от бессилия и, вероятно, упавшего давления: не стоило браться за работу с большими весами и выполнять упражнения с собственным весом. Тело Ода по инерции понесло назад: слабые кисти тут же отпустили перекладину тренажёра, а два блока с чёртовыми пятнадцатью килограммами с грохотом опустились на остальные. Од бы упал на пол, если бы его не подхватили чужие руки, аккуратно потащив на пол.

Пустота продолжала роиться в черепной коробке и биться об кости, точно снежная рябь на телевизоре, когда сигнал перестаёт ловить — связь с миром потеряна. Од тоже её потерял, ощущая лишь холод у затылка. Он, как старый телевизор, не знал ни новостей, ни черно-белых сериалов и фильмов: только рябь, поганая непроглядная рябь. Она не даёт слышать, не даёт нормально вдохнуть без осколков стекла в лёгких, ещё этот запах... Запах??

Сынмин раскрывает глаза и сразу порывается вскочить с места и убежать. Чувство дежавю: его будто вновь поймали с поличным, унюханным или укуренным. Но наркотического бреда нет, есть только едва уловимые отголоски мерзкого запаха нашатыря и мутная фигура, маячущая перед Сынмином и прижимающая его за плечи обратно к стене. Прохлада бетонной стены отрезвляла: фокус зрения возвращался, а запах исчез. Всего через несколько секунд Сынмин понял, что перед ним на корточках сидит взмокший от силовых тренировок Чонсу. Точно, они же вдвоём сюда пришли.

— Ты в порядке? — ко лбу прижали бутылку с холодной водой. Кожа правда накалилась, чуть покраснев, и контраст температур вызывал некое удовольствие до прикрытых глаз.

— Просто не рассчитал вес.

— Ел сегодня?

— Да, завтракал и обедал. Говорю же, просто слишком резко начал. — Ким взял его за запястье и каким-то особым образом прижал к нему пальцы: скраю, с левой стороны. Вена или артерия. Чонсу считал одними губами, отслеживая пульс: Сынмин приходил в норму, видимо, правда просто не рассчитал.

— Умереть он собрался. Не порть мой любимый спортзал своим призраком.

— Ага, ещё нового клавишника искать. — лёгким рывком Од вырвал кисть из рук Чонсу и аккуратно прижал её к груди. Ему не сделали больно, но организм так слаб, что лёгкие прикосновения оставляли красноватые пятна. Они вполне могли обратиться синяками на следующий же день, отдавая желтыми и синими оттенками.

— Тебе хотя бы становится лучше? — обычно Ким никогда не прерывал тренировки. Он был из тех, кто работал до градин пота на лбу и избитого дыхания в горящей изнеможением груди. Если сегодня тренировка — Чонсу зайдёт в зал в час дня и уйдет ближе к шести часам. У него были свои цели: работа над собой и кардинальные изменения, учитывая, как его милое пухлое личико не стыковалось с крепким плечистым телом. Вообще, Чонсу был сплошным парадоксом всю их карьеру: выглядит как макнэ, но является лидером-хёном, дебютировавшим довольно поздно для айдола четвёртого поколения; ему идеально подходят милые концепции и образы, розовые береты с кошачьими ушками, пушистые кофты, но на каждой фотосессии он грезил снять рубашку, отрывая пуговицу за пуговицей, чтобы показать своё тело. Но мягкое кошачье личико считало иначе. Оно вообще вредное, и это не про характер Чонсу. Подростком он сильно худел, даже дистрофично, теряя сознание, но эти пухлые щеки не исчезали. Сейчас они стали фишкой, но как же JYP изводили лидера тем, что он должен избавиться от своей природной черты. Генетика, её ведь не исправишь.

Невольно вспоминался образ матери Чонсу: такой же мягкой женщины из пекарни. От неё пахло хлебом, чистой одеждой и домом. Одним словом, уютно. Они с Чонсу похожи до жути, отец их семьи даже шутил, что тот вовсе не его сын, уж больно похож на мать и характером, и чертами лица и тела. У Сынмина мама совсем другая: высокая, важная и на первый взгляд холодная женщина, больше похожая на японку, чем на кореянку. Но она тоже любящая и любимая, просто это всё ломало голову: насколько разными могут быть матери, одинаково обожая своих детей. Интересно, будет ли О омма любить Сынмина и дальше, если узнает, на каких веществах он сидел и в каких обстоятельствах стягивал бельё со своей бывшей девушки. Это настолько отвратительно, что она бы отказалась от сына, Од уверен.

— Говорил же, меня перестало физически ломать. — Чонсу медленно сел рядом с Сынмином, выдерживая между ними небольшую дистанцию. Он не смотрел в лицо, нет. Наоборот даже головы не поворачивал, обводя взглядом всё: зеркала, силуэты других людей, тренажёры — но только не клавишника. Он не хотел напрягать, даже если его самого разрывал изнутри дикий интерес. Когда отношения более менее наладились, ненависть сменил именно интерес. А как Од чувствует мир? Каково ему бросать наркотики? Как это на самом деле ощущается и пройдёт ли насовсем? Небольшой намёк. Нет. — Но думать об этом не перестану. Никогда. Вот они, последствия. Я могу бросить, но не перестану хотеть. Остаётся только быть сильным человеком и не поддаваться желаниям.

— И к кому относишься ты?

— Я слабак. — волосы, обсыхая, медленно опадали на лоб и глаза. Они уже совсем не розовые, и только отдавали небольшим тёплым оттенком. Черные корни отрасли: Од не брался осветлять их вновь. Ему хотелось изменить причёску позже, когда он исправится окончательно, когда пересечёт финишную прямую и почувствует себя здоровым. Чтобы как раньше: менять цвет волос перед новым альбомом, носить шапку и ловить стыд с самого себя всякий раз, когда виски будут сдавать новый оттенок почти сразу во время трансляции. А к чему меняться внешне сейчас, если он ни черта не изменился внутренне?

— Каково это вообще?

— Ну смотри. — Од, тихо вздыхая, потёр глаза. Чем больше он говорит о наркотиках, тем сильнее убеждается, насколько херовые от них последствия. Ему буквально придётся жить с этим до самой смерти. Это не простуда, её антибиотиками не собьёшь. — Я предпочитал лёгкие наркотики и спиды. Они обостряют ощущения и повышают активность. Они дают тебе радость в трёхкратном объеме, если не больше. Но есть одно "но". — на вид Чонсу напрягся: его плечи оторвались от стены, а сам парень сгорбился. Кажется, они ещё не обсуждали это так подробно. До мелочей и чувств. — Это работает, как кредит. Ты получаешь всё здесь и сейчас, но даже не представляешь, что потом тебя встретит коллектор в лице панички и депрессии.

— А у тебя такое было?

— Было. Я только недавно перестал рыдать каждую ночь. Тебе Джисок не рассказывал, Хён? Я и с галлюцинациями многое путал. Например я до сих пор не могу понять, видел ли я тебя тогда в ванной или нет. — Сынмин горько посмеялся. Почти два месяца прошло, и он успел дважды сорваться. Но попытки неплохие, во всяком случае, у него была всего лишь трава. Такая мелочь по сравнению с излюбленными лсд и амфетаминами.

— Когда ты коврик сжёг? Это не галлюцинация, я включил воду тогда, чтобы ты протрезвел. Потом ещё в кровать отнёс и переодел. — быть лидером для Сынмина порой невыносимо, особенно когда оказываешься в подобной ситуации: наркотики, сомнительные подружки и рок-н-ролл. Но Чонсу не отказывался от своих обязанностей. Да, с криками, да, с ударом по щеке, но он пытался помочь.

— Спасибо тебе, Хён.

— Не стоит. Я просто надеюсь, что больше такого не произойдёт. И та девушка, Юна, ты всё ещё страдаешь по ней? — слова о Юне озадачили. Сынмин сел ровно, отстранившись от стены, и посмотрел Чонсу четко в глаза. Откуда он это взял? С чего?

— Нет. Почему ты так считаешь?

— Я в студии один текст нашёл. И забрал его, извини, но я просто задумался. А не хочешь ли ты всё вернуть? Ты тоскуешь по ней? — взгляд метался по полу, Оду оставалось только поджимать губы и тихо подбирать слова. Им с Чонсу друг друга никогда не понять — слишком разные люди. Сынмин уверен: лидер бы никогда не посвятил текст человеку, испортившему ему жизнь, когда как О был готов изложить всю их истерзанную колючей проволокой зависимости любовь в один альбом за другим.

— Это на самом деле сложно объяснить, и я боюсь, что ты неправильно меня поймёшь.

— Говори, как есть. — Чонсу прижался плечом к стене и больше не пытался смотреть в сторону. Мир наоборот стал крутиться вокруг него самого и Ода с его рассказами о жизни и токсичных отношениях, буквально токсичных. До химических ожогов на языке.

— Мне нужен был этот текст, чтобы отпустить. Я хотел выложить свои эмоции куда-то, прожить их и забыть. Я не вернусь к Юне, я не хочу быть с ней, просто не смогу. Сейчас я вижу её иначе, понимаешь? Она перестала быть для меня сексуальной и желанной. Я смотрю на неё под другим углом. Трезвым я понимаю, она — человек, подсадивший меня на наркотики и бросивший, как только ей стало скучно. Да она сдала меня компании, готов поспорить, ради адреналина и забавы. Или денег на дозу не хватало. — нервы накалялись, губы иссохли. Толком не думая, Сынмин провел по ним языком и на считанные секунды прикрыл глаза. Он никогда не затрагивал эту тему с кем-то, да и вообще не был уверен, правильно ли он понимает всё то, что с ним происходило раньше. Его разум не трезв. Это очевидно. Но даже так он чувствовал непонятную тяжесть. — Я до сих пор чувствую себя грязным после неё. Не могу до конца осознать, насколько часто на самом деле был согласен. Будто бы она мой насильник. У меня было так много опыта, но будто бы настоящий я, не под мефедроном, не хотел этого. Это же изнасилование?

— Изнасилование. — ровным задумчивым тонов вторил Чонсу. — Ты не мог дать активного согласия.

— Какие слова мы знаем. — Сынмин со смешком поджал губы.

— Но это правда. Ты не отвечал за себя, будучи нетрезвым. А активное согласие важно буквально во всём. Я и мой...парень с самого начала пришли к этому. — говоря о неизвестном парне, Чонсу невольно улыбался и потирал ладони, будто искал тепла, думая о нём, о человеке без имени и лица. — Я бы назвал наши отношения идеальными, если бы мы виделись почаще и не только по ночам. — Сынмин по-доброму завидовал: Ким знал, что такое прогулки за руку, совместные ужины и взаимные чувства. А влюблённость О — порыв и недоразумение, о которых он размышлял слишком много. Выбирая между эмоциями и осознанностью, первое побеждало с отрывом. Не хотелось просто изжить странные чувства, даже если они исчезнут через месяц или два. Он влюбился по уши. Влюбился в сомбэнима и ничего не мог с этим поделать. Ему нужно было натворить глупостей.

— Каково это? Скрывать отношения и вечно прятаться от Диспач? — почему-то Чонсу рассмеялся. Он поджал коленки к себе и уложил голову на оголенную кожу: спортивные шорты задрались.

— А то ты не знаешь. А Юна?

— Мы не скрывались, просто везучие идиоты. — щеки лидера слегка подминались под твердые косточки коленей. Парень по привычке задумчиво дул губы, стараясь подавить смешки.

— Первое время руки опускались. Тяжело осознавать, что ты не можешь поцеловать любимого человека или взять за руку, когда тебе захочется. Всюду камеры и желтушники, даже среди стаффа. Никому нельзя доверять. В JYP мне вечно капали на мозги: "Если вас раскроют, то прежде всего отменят тебя, потому что он популярнее." — казалось, Ким был действительно зол от подобного отношения и, может, именно поэтому он смягчился к Сынмину, ведь именно он "помог" покинуть эту компанию, где они считались второсортным бойз-бэндом. — Но со временем привыкаешь и наслаждаешься тем, что он просто есть. Нам ещё повезло: если заметят вместе, то подумают, будто бы мы просто друзья. Мы же оба парни. Большинство пар айдолов распадается спустя месяц только из-за забитого расписания. Им нужна близость, а они видятся только на разных сторонах сцены Show champion. А мой парень вообще продвигается в другой стране. — в моменте Ода осенило, а Чонсу прикусил язык: слишком многое рассказал. Круг подозреваемых сужен до юнита. Но лезть Сынмин не стал: он сам сидел перед Чонсу с оголенными правдой рёбрами. К чему попытка проломить чужие?

— Это все равно... Грустно. Я бы сказал грустно. — вытянув руку, Сынмин уложил её на крепкие плечи Чонсу. Тело расслаблялось, становилось ясно: к тренировке они не вернутся. Как говорят, мышцы уснули, они не готовы вновь брать на себя груз, тянуться и сокращаться.

— Ты влюблён?

— Так сильно видно? Джунхан то же самое сказал. — Чонсу заулыбался и растрепал волосы своего друга: бледные локоны совсем опали на лицо, и Од начал недовольно жмуриться, отбиваясь от вмешательства в личное пространство.

— У тебя на лице всё написано. Кто это?

— Ну ты же нам не говоришь, Чонсу-хён. Я тоже не буду. — Сынмин скинул руки лидера на его же колени и в шутку отсел подальше. Их разговор постепенно сходил на нет, встав в тупик из-за темы, которую оба обсуждать никак не хотели. Пусть О до конца не понимал, почему Чонсу не может взять и сказать имя, свою ситуацию он раскрывать точно не будет. Слишком большой риск вновь столкнуться с осуждением: попытка рассказать сомбэниму могла отвернуть его от группы на совсем, но Од почему-то чувствовал, что его любят в ответ, окружая заботой и поддержкой. Не так, как это делали Чонсу или Хёнджун. Совсем иначе, по-взрослому.

— Давай сегодня обойдёмся без пробежки? Я не в состоянии, и тебе тоже стоит отдохнуть. — Чонсу, отталкиваясь руками от пола и поднимаясь на ноги, посмотрел на Ода с вопросом.

— Тебе всё ещё плохо?

— Не настолько, просто я точно не вывезу ещё и пробежку. Ладно? — лидер только с пониманием кивнул в ответ, протягивая парню руку, чтобы помочь встать. Сынмин не отказался, и вот, уже стоя на двух ногах, отряхивал шорты от напольной пыли.

— Тогда надо позвонить сомбэниму, чтобы он не приезжал сегодня.

— Иди в раздевалку. Я ему сам позвоню. Купить что-то в общагу? Я зайду в магазин по дороге.