Бессонные ночи остались позади. Ночи, когда Сынмин рыдал от боли, загибался и царапал руки, лишь бы отвлечься от своих мыслей, впивающихся в голову когтями. И Джисок уже не просыпался, чтобы успокоить его и лечь рядом до самого утра. Его присутствие правда помогало, только вот на утро Од оставался без одеяла, а Гаон переваливался через край кровати, утягивая за собой постельное бельё.

Сынмин наконец-то мог находиться один и думать обо всём, что происходит вокруг: о репетициях, новом альбоме, о запахе завтрака с кухни и о жаркой летней погоде. Даже вставать не хочется: тело взмокло от высокой температуры, хотя они открывали окна. Кондиционер был лишь в зале, а каждая дверь распахнута, но это всё ещё не помогало. Волосы липли ко лбу, а на коже было какое-то неприятное ощущение, будто тонкий стягивающий слой пота и пыли. Он как в прежние времена занимал ванну часами, подбирая запах кремов для тела под настроение, тщательно нанося скрабы и маски для волос и лица. Пилинг, пэды, увлажнение. Семь слоёв увлажняющего тонера, и это он ещё не приступал к уходу за телом. Всё на самом деле вставало на свои места.

После душа он, не завтракая, шёл на пробежку, оценивая и заслушивая до дыр новые дэмо, что они записали на недавних репетициях. И это на самом деле звучало хорошо. Чонсу уговорил Сынмина вспомнить и восстановить текст про Юну, и Од не отказался: он больше не приносил ему боль. Не напоминал о наркотиках. Желание сорваться вовсе исчезло, появляясь лишь изредка, когда становилось грустно без особых причин: Сынмин не совсем стабилен, но, говорят, первый год всегда тяжёлый. Продержаться столько времени — уже успех. За плечами целое лето! Короткий отпуск, поездка всей группой на Чеджу, ночные репетиции и тайные свидания, если их можно так назвать.

Они с Гонилем какое-то время вовсе не были близки. Да, проводили вместе время, но они месяц не целовались после ситуации в машине. Тогда сыграли сонливость и расстояние, а сейчас приходилось заново учиться общаться. Даже влюбленному по уши Сынмину нужно было привыкать говорить Хён, а не Сомбэним, и в принципе переходить с уважительного тона на нейтральный. А Гониль... Он честно говорил, что не испытывает ничего, кроме привязанности и волнения. Может, подобие влюблённости, но не любовь. Любой другой бросил бы эту затею, забыл обещание и отстранился вновь. Взошёл бы обратно на пьедестал менеджера и забыл всё, что было, но Гониль чувствовал привязанность, хотел быть рядом, но не до конца понимал источник этих чувств. Что они вообще значат? Не заблуждение ли?

Они с Сынмином не встречались, но часто проводили время только вдвоём у Гу дома. Они разговаривали, сидели близко-близко, а Од брал мужчину за руку и тихо играл с его пальцами, сгибая то один, то другой по очереди.

Сегодня они тоже были у Гониля и хотели провести совместный ужин. Они даже в магазин ходили вместе: в телефоне выбирали подходящий рецепт, а потом бок о бок брели меж стеллажей и искали нужные продукты. Свежую спаржу было найти тяжелее всего, зато процесс подбора вина для подходящего под неё соуса был весёлым. Им нужно было красное сухое, но Гониль и Сынмин долго спорили, какое именно взять. О утверждал, что любимое вино мужчины с горьким привкусом, и не всё оно уйдёт в спаржу: что-то выпить да придётся. Потирая переносицу, Гониль считал, что остальные вина недостаточно качественные. Кто вообще покупает дешёвый алкоголь?

— Надо ещё взять мясо и специи.. В каком вообще отделе может быть мускатный орех?

— Обычно, где продукты на развес. — Гониль говорил будто о чем-то очевидном, но не для Сынмина. Он в жизни не готовил сложных блюд, куда ради какого-то соуса выливают половину бутылки дорогого вина и некими слайсами нарезают мясо. Если верить интернету: очень тонко. Овощи соломкой — уже более понятный пункт. Сынмин действительно хорош в приготовлении обычных домашних блюд: он варил хороший рамён, куксу, жарил ребрышки в остром соусе, но к такой кухне никогда не прикасался. Можно ли назвать её высокой? На такой довод Ода Гу только рассмеялся и принялся что-то рассказывать о ресторанах, где он был. Больше всего он любил места, где открытая кухня, и повар прямо на твоих глазах выкладывал рыбу на суши, чуть поджаривая её горелкой до едва заметкой корочки. Потом этот же повар рассказывал о всех тонкостях блюда.

— Знаешь, почему рыбу так горелкой обдают?

— Неа. — Сынмин свесился в магазинную тележку и, медленно переставляя ноги, двигался вперёд меж холодильников с замороженными продуктами. От мороженого до рыбы и ягод.

— Чтобы не приготовить её, а прогреть. Так она будет одной температуры с рисом. Контраст температур портит вкус.

— Никогда не замечал. В доставке вся еда уже одной температуры. А суши мы сами готовили один раз и пожалели. — припоминая, какой была их кухня в тот день, Од посмеялся и опустил голову.

— Почему пожалели? — курс тележки немного сбился — Сынмин не уследил — поэтому Гониль положил руку на его ладонь, сжимая, и повёл тележку в нужную сторону.

— Вычесывать клейкий рис из волос Джуёна — такое себе развлечение. Мы две расчески сломали, а Хёнджун потом вообще за пивом пошёл. Даже у него нервы сдали. — Гу посмеялся и погладил парня по руке, потом отошёл и взял нужные для блюда специи, только вот мускатный орех найти всё не получалось. Ни в одном из отделов, даже среди пакетированных орехов, его не было. На любой вопрос, можно ли обойтись без него, Гониль отвечал, что это будет уже не совсем то блюдо, и мускат пусть и даёт лишь тонкую нотку, но всё равно очень важен. Спорить с ним О не стал, только выпрямился и повёл тележку аккуратнее. Ему нравились эти непринуждённые будничные прикосновения, но они всё ещё в людном месте. И если касания люди сочтут случайными или вынужденными, то румянец на щеках юноши выдаст всё и сразу. Он не умеет прятать свои чувства: у него глаза блестят, когда он смотрит Гонилю в спину, когда мужчина рассказывает что-то заумное, понятное Оду лишь через слово. — Мы точно не можем обойтись без мускатного ореха?

— Видимо, придётся, пошли на кассу. — поправив очки, Гу перестал так пристально разглядывать надписи на десятках или даже сотнях пакетиках с приправами: хлопья чили, копчёная или сладкая паприка, сушёный базилик, лавр и черный молотый перец. Было всё, кроме назойливого мускатного ореха. Од даже задумался, а видел ли он его когда-либо вообще? Звучит знакомо, но визуально представить не получалось.

Гониль подошел обратно, потянул руку через спину Сынмина и аккуратно похлопал его по боку, как бы подстрекая его идти дальше. Их лица были так близко: О сгорбился над тележкой с продуктами и не возвышался, потому прибывал в тихом восхищении, когда его нос был всего в сантиметрах десяти от щеки Гониля. Взгляд метается то назад, то вперёд — чисто. И Од поддаётся моменту, тыкается носом в мягкую щеку и делает вид, что ничего не произошло. Стоило Гонилю посмотреть на него полными непонимания глазами, как Сынмин улыбнулся, молча говоря: "Я не при делах". Мужчина только несерьёзно закатил глаза: руку он так с юношеской спины и не убрал и отстраняться не торопился. Шёл рядом и тихо что-то рассказывал, кажется, о группе и новых сотрудниках. Гониль редко говорил не о работе, но Сынмин ловил все личные мгновения, вроде слов о дочери, о переживаниях самого мужчины, о усталости. Будучи трудоголиком, Гу не вычеркивал самого себя, оставался человеком и спокойно говорил о том, как вымотался за сегодняшний день.

— Я рад, что мы решили провести время так.

— Правда? — Сынмин "вынырнул" из-под его руки и взял у кассы самообслуживания два пакета для продуктов. Вниз он складывал что-то не хрупкое. Бутылки — в самый раз. Потом овощи и виноград — их можно раздавить.

— Да, совместная готовка — это же романтично? — Гониль пожал плечами и поставил бутылку вина на дно пакета.

— Романтично, Хён. — и хорошо, что продавца рядом с ними не было. Их разговоры часто стали петлять вокруг подобных тем: свидания, романтика и отношения, пусть вступать в эти самые отношения они не спешили. Будучи влюблённым Од старался не терять голову: это же он предложил присмотреться к нему, только присмотреться в ином свете, а не бежать в необдуманные отношения, которые будут настолько шаткими, что распадутся от простого недопонимания. Им не нужно спешить, они оба это понимали и были аккуратны друг с другом. И всё же Гонилю было сложнее. Он не так давно понял, что его восприятие Сынмина, да и остальных парней, в корни неверно. Он их наставник, но не отец.

Пакеты оказались не такими тяжёлыми, как Сынмин ожидал. Он постепенно набирал прежний вес и мышечную массу. Пусть раньше он был одним из атлетичных мемберов группы, уже тогда ему было тяжело развивать мускулатуру — особенности тела. К нему вернулся лишь легкий рельеф, выносливость — вдребезги: на четвёртый этаж к двери в общежитие подниматься было сложно. Хотя бы пакет с вином, водой и овощами до машины он донёс без проблем. Лишь на руках проступили вены, а дыхание слегка сбилось, и Сынмин старался поглубже продохнуть лёгкие.

— Вот за что я себя ненавижу, так это за потерю формы. У меня и так от природы слабое тело. Я на него несколько лет угрохал. И всё за полгода ушло. — опираясь на багажник руками, Сынмин тяжело вздохнул: его взгляд сверлил одну случайную точку, а брови опустились.

— Хорошо, что ты это понимаешь. Поехали домой. — рука Гониля растрепала подстриженные чёрные волосы, и Оду становилось немного легче. Поддержка менеджера всегда такая простая, но пропитанная теплотой и пониманием. И понимание — самое важное. Гониль за свою жизнь столько прошёл: на любую проблему парней из Юфории он мог найти пример из собственного опыта. Для Сынмина это важно: человек когда-то чувствовал то же самое.

— Это твой дом, Хён.

— Ты стал его частью, как только переступил порог. — скользнув ладонью по юношескому затылку, потом по спине и плечу, Гониль медленно потянул Сынмина за собой в сторону машины. Дверь рядом с соседним от водительского креслом распахнулась: для Ода её любезно придержали. Ещё у багажника парень вытащил бутылку с холодным лимонным чаем: крышка тихонько хрустнула и открылась. Скоро сентябрь, а солнце продолжало безустанно палить: О даже дверь закрывать не стал, лишь бы салон автомобиля продул хоть какой-то ветерок. Дверь у водительского сидения тоже распахнулась, но Гониль не спешил заходить, зато в машине получился сквозняк, мягко обдувающий влажное от пота лицо Сынмина. Вкус лимонного чая на языке освежал — это вкус лета. Солнца, прогулок и приятной прохлады. Стало немного легче. Да, в магазине было далеко не жарко, но идти от выхода из него до машины приходилось под открытым солнцем, поднявшимся ровно над Сеулом. Асфальт раскалился, и его жар чувствовался даже через плотную подошву кроссовок. И так сильно хотелось пить. Почти за раз Сынмин допивает свой чай с лимоном, но всё же оставляет немного для Гониля, пусть горло очень скоро вновь начала вязать жажда. Этот день действительно слишком жаркий: джинсы были лишними, стоило надеть шорты, а вместо кроссовок кроксы, которые Джунхан очень любил и носил в любой ситуации, даже зимой, только утеплённые.

— И всё же тебе идёт новая стрижка. — Гониль сел в машину и закрыл дверь, Од за ним повторил: кондиционер нельзя включать с распахнутыми дверями и окнами. С интересом разглядывая парня от макушки до кончиков ушей, Гу потянул руку и аккуратно пригладил всё то, что сам же и натворил на чужих волосах. Чёрные, как смоль — натуральный цвет Сынмина, их окрашивать и не пришлось: корни отросли так сильно, что достаточно было обрезать осветлённые бледно-розовые пряди для обычной причёски. Типичной для айдола. — Я видел несколько постов в интернете. Виллэнз думают, что у вас скоро новый альбом из-за смены причёсок. Джуён же тоже покрасился?

— Да, теперь он тоже тёмный. Ему надоело подкрашивать красные корни. Но мы не готовы к возвращению... — задрав голову, Сынмин подставил своё лицо под ладонь мужчины, лишь бы он хотя бы ненадолго прикоснулся к нему немного интимнее, чем обычно. И "интимно" это не пошлое звонкое слово, вовсе нет. Оду просто хотелось быть ближе, чувствовать тёплые прикосновения и проявление иной нежности, более личной. И Гониль поддаётся: пальцем проводит по плавной горбинке на носу, опускает руку на щёку и медленно поглаживает, пока ладонь мягко соскальзывает на шею. У Сынмина от такого губы размыкаются, а на них сквозь тихие мелкие вдохи проступает блеск влаги.

Такой его вид, разморенный и бессильный перед обаянием Гониля, подстрекал к действиям. Мужчина думал лишь мельком: машин вокруг них не было, людей тоже, а авто припарковано в самом углу. Их не увидят.

Это всего мгновение, но для Сынмина оно приторно сладкое, ведь на чужих губах появляется вкус лимонного чая, и это всё из-за него. Из-за их поцелуя. Сколько это длилось? Секунд десять? Всего десять секунд губы Гониля мягко изминали его губы с влажным звуком, пусть тихим, но от него всё равно зазвенело в ушах. Этого слишком мало — внутри Сынмина заводился механизм: руки начинали дрожать, а колени сводило, лишь щёки уже так не краснели — но большего позволить они себе не могли, приятное мгновение кончается, и О вытирает губы, с улыбкой глядя себе в ноги.

Они едут до дома вовсе не молча, просто это настолько мимолётные темы, что их сложно уловить или подчеркнуть. С уст слетали слова и о работе, и о жизни в общежитии, о состоянии здоровья и о каких-либо личных недомоганиях. Всё слишком легко, а взгляд слишком влюблённый. В груди наконец-то царил покой: бабочки обратились легкими перьями, они не горели и не обжигали лёгкие своим пламенем. И это так приятно — ощущать спокойствие рядом с человеком, к которому испытываешь сильную влюблённость. А к чему ломота в груди, если ты можешь просто взять и прикоснуться, если ты сидишь рядом и на светофоре берёшь этого человека за руку, пока не загорится зелёный свет. Сынмину не нужно волноваться: его не отвергли и постепенно подпускают ближе. В доме Гониля он уже стал важной частью, без которой сложно уснуть или чувствовать себя спокойно.

Если бы зимой ему сказали об этом, Од бы никогда не поверил и втёр под губу очередную дозу, обжигая дёсна. А сейчас, когда сентябрь наступал на ноги, он был самым счастливым человеком на земле, без зависимостей и страхов.

Взяв пакеты, они поднялись на лифте в квартиру. Запах Сынмина на самом деле въелся в стены, потолок и мебель: Гониль чувствовал его каждый раз, когда распахивал дверь. И этот запах не был теми самыми духами с табаком и имбирём, это был запах человеческого тела, такой неповторимый, что хотелось вдыхать раз за разом.

— Поможешь мне на кухне? — забирая у Ода остальные пакеты, мужчина направился в другую комнату. Недолго думая, О шёл за ним, как тень. Просто не хотел отставать. Он сейчас в том состоянии, когда хочется всё время проводить рядом, любоваться партнёром, засыпать рядом с ним, а просыпаться в объятиях. На нередких ночёвках они засыпали под одним одеялом, Гониль гладил юношу по волосам и успокаивал: его сон не всегда был спокойным. Последствия приёма психотропов иногда настигали его, пусть интоксикация и была позади. Иногда становилось страшно без причины, страшно до стука зубов, но Гониль оказывался рядом, тихо говорил слова поддержки и продолжал поглаживать парня по волосам. Од не хотел быть порознь ни минуты.

— Я и так собирался помочь. Мне интересно, что из этого выйдет. Только тебе придётся руководить, Хён. — парень болтался где-то под рукой Хёна, обходя его со стороны и с интересом наблюдая, как он выкладывал все продукты. Даже сырыми аппетитнее всего смотрелись стейки из лосося — главное блюдо сегодняшнего вечера. Для него покупалась и спаржа в винном соусе, и чеснок с оливковым маслом, и ещё одна бутылка красного вина, но отнюдь не для готовки. Если водить читателя за нос, то вино стояло тут для атмосферы, а если говорить честно, то Сынмину просто хотелось выпить, а Гониль стал его компанией.

— Тогда помой спаржу, положи на доску и обрежь концы.

— С какой стороны?

— Которые когда-то уходили в землю. Видишь? Там более грубая шкурка. — взяв толстый нож, его концом Гу указал на то место, о котором говорил. Задние концы спаржи были более тёмного желтоватого оттенка, будто грязные. Сынмин только кивнул, собрал все веточки и пошёл в сторону раковины.

Кухня у Гониля была огромной: и потолки высокие, и пространство само по себе как две комнаты в общежитии Юфории. Она такая светлая и чистая, пол хоть и был таким же белым, но в нём всё так хорошо отражалось, что Сынмин невольно засматривался на нечёткие очертания. Скорее силуэты, чем конкретные отражения.

Сквозь звук воды пробивались постукивания: Гониль, закатав рукава, разбивал чеснок боковой стороной ножа, а потом мелко дробил его острием. Запах сразу пробуждал аппетит, а от сосредоточенного вида мужчины он пробуждался вдвойне. Его крепкие руки, открытые ключицы и опущенный взгляд. И как не засмотреться?

— Сынмин, спаржа.

— Оу, точно... — но Ода быстро прервали, ещё и так неожиданно. Он тут же начал вертеть головой и искать, куда бы положить всю спаржу. Руки заняты — взять доску просто не получилось бы, но Гониль вовремя помог парню. Он убрал нож, подцепил полотенце над столешницей и аккуратно забрал зелень у Ода в небольшой свёрток. Ткань соберёт лишнюю влагу, а у Сынмина появились свободные руки, чтобы взять дощечку и тонкий ножик. Вообще, если отголоски школьных годов в памяти не врали, этот нож предназначен для нарезки хлеба, но кто не спал на уроках хороших манер? О спал, при чём без зазрения совести, поэтому спокойно по обрубал концы спаржи и ждал следующих указаний.

— Солью посыпь, пусть так пока полежат. А я рыбу замариную. — Гониль потянулся к шкафу над столешницей за специями. Что-то они купили, да, но другие приправы были и дома, например, черный перец. Обычно Гониль ставил всё на нижние и средние полки, так как высоким ростом не отличался, а, встретив Юфорию пять или шесть лет назад, он понял, что вообще достаточно низкий рядом с ними, кроме Джисока, наверное. Как-то так вышло, и Гу собрал группу парней ростом под сто девяносто. Такими были именно Чонсу и Од. — Сынмин.

— Да, Хён?

— Ты убрал мельницу с чёрным перцем на верхнюю полку? — Гониль устало вздохнул: Сынмин выдал себя сразу же, стоило ему глупо рассмеяться и прикрыть рот рукой. Он выглядел так, будто сделал это очень даже специально. Знал же, что сегодня они будут готовить и перец наверняка пригодится.

— Да, когда утром завтрак готовил, а что?

— Знаешь, кто ты? По глазам же вижу, что это был твой план.

— Хёёён! — Сынмин смеётся громче и подходит всё ближе — его шалость удалась. Его руки ложатся на мужскую талию, мимолётно ведут по ней, пока парень не оказывается за спиной Гониля, прижавшись так тесно, что Гу чувствует каждый чужой вдох. Грудь Ода вздымается между его лопаток, и мужчина опирается руками на тумбу: теперь ему тоже смешно.

Сынмин так легко достает мельницу с перцем, что Гониль бровью ведёт от непонимания: он действительно справился так быстро и решил не растягивать момент? Вовсе нет. Он поставил эту штуку на тумбу, но уходить не собирался. Его руки покоились на талии Гониля и не планировали исчезать, только сильнее окутывали невесомым теплом. Сынмин хотел уткнуться носом в затылок мужчины и тихо вдыхать запах его волос, шампуня и того бальзама, что он сам часто берёт без разрешения, а потом получает щелчки по лбу или ушам. Это странное чувство: у Гониля в желудке всё переворачивается, ему так непривычно, но он не противится, а Сынмин следует за ним даже к плите, когда приправленные перцем и чесноком рыбные стейки начинают тихо шипеть в оливковом масле на сковороде.

По спине пробежали мурашки, а плечи невольно напряглись: у самого уха Гониля Сынмин плавно потирался кончиком носа, находясь всего в паре миллиметров от самой кожи. Фантомные прикосновения. Его тёплые выдохи — настоящий ток, мелькающий по телу мелкими взрывами. Но как же это приятно.

— Гониль, могу я попросить кое о чём? — Сынмин прижался плечом к широкому плечу, как в те самые худшие дни в его жизни, но теперь всё было иначе. Кухню заполнял солнечный свет, а ночь была ещё далеко, Од трезв и счастлив, а Гониль не видел в нём разочарование. Всё так круто поменялось, что жизнь несколько месяцев назад кажется выдумкой или нынешняя — сказкой.

— Да, конечно, что такое? — переворачивая стейк деревянной лопаткой, Гу поставил вторую сковороду на индукционную плиту, выложив на неё спаржу. Он таким лёгким движением открыл вино, что из горлышка пошло подобие пара, а потом оседало, вовсе исчезая в воздухе.

— Могли бы мы пойти на свидание? Ну, полноценное свидание в ресторане или кафе? Я понимаю, что мы не можем, нас могут увидеть и всё такое... Но мы же коллеги? Люди подумают, что это дружеская встреча, да и есть места...

— Где папарацци вход закрыт, я знаю. — поворачивая голову в сторону, Гониль медленно прикасается губами к виску Ода. Всё то, что с ним сейчас происходило, мужчина не чувствовал слишком давно. В разрушенном браке, если быть честным, была лишь страсть, а ватная и сахарная влюбленность... Гониль обошёл её стороной что в тридцать, что в двадцать лет. Неужели, должен узнать сейчас? — Давай сходим на свидание на следующей неделе. — Сынмин тут же просиял, сжал Гониля в своих руках сильнее и закрыл глаза. Он бы хотел обнять его крепче, стать единым целым — одним организмом — но его придерживают за запястье и молча просят не держать до тихого хруста костей. Од только шёпотом извиняется, потирается носом об плечо менеджера и ослабляет хватку.

— Спасибо, что позволяете мне быть ближе.