Я не могу остановить дождь.

Three Days Grace — No More

На тренировочном полигоне сегодня слишком спокойно. 

Шикамару лежит на земле и бездумно смотрит на облака. Солнечные лучи лениво ползут по лицу, влажная трава липнет к спине, вокруг витает запах озона — свежий и совершенно непередаваемый. Тонкий стебелёк травинки покачивается во рту, и когда Шикамару его прикусывает, горечь мгновенно оседает на языке. 

Он чувствует, как его губы сами собой расползаются в лёгкой улыбке. Как же хорошо.

Шикамару давно не чувствовал себя настолько умиротворённым. Сейчас легко вообразить себя облаком — медленным, тихим, безмятежно плывущим по небу. У него будто в груди облака клубятся: кудрявые сонные барашки, наполняющие покоем.

Рядом Чоджи хрустит чипсами, а Ино напевает под нос что-то мелодичное, сплетая из полевых цветов венок. Всё хорошо, и утро — почти идиллия, но одна деталь всё портит. Самая важная деталь, если задуматься. 

Асума.

Конечно, десятая команда — давно не дети. Они в наставнике больше не нуждаются: теперь их очередь наставлять и вдохновлять, только… Не думать о том, как странно это утро смотрится без Асумы, не получается. 

Шикамару порой жаль, что они так быстро повзрослели. 

— Я видела вечером Асуму-сенсея, — говорит вдруг Ино, и Шикамару вздрагивает. 

«Мысли она читает, что ли?» — мелькает в голове нелепая мысль и тут же растворяется без следа. Он поворачивается к подруге, демонстрируя без слов свою готовность слушать и внимать. Хоть так выяснит, как у бывшего наставника дела, раз уж они теперь нечасто пересекаются.

— Заходил к нам в лавку. Купил целый букет маков, — Ино переходит на шёпот и выразительно приподнимает брови. Когда реакции не следует, она поясняет: — У него свидание было, остолопы! И я даже знаю, с кем! 

— С Куренай-сан, естественно, — бормочет Чоджи и возвращается к своим чипсам, явно потеряв последние крохи интереса. 

Шикамару ответить тоже нечего. Нашла, блин, чем удивить. Будто кто-то ещё не в курсе, что эти двое встречаются.

Ино крутит в руках незаконченный венок, разглядывая его под разными углами.

— Они прекрасная пара, вам не кажется? — спрашивает она зачем-то через пару минут. Шикамару прикрывает глаза. Он правда не понимает, чего ради девчонки забивают голову подобной ерундой? Её ведь это даже не касается.

Чоджи хрустит чипсами и мычит что-то под нос — наверное, соглашается.

Шикамару тоже мог бы согласиться, чтобы Ино отстала. Мог бы, только внутри что-то протестует, как только он пытается открыть рот; что-то кошмарное и уродливое хочет прокричать «нет» тысячу раз, пока не заболит горло.

Облака в груди сгущаются и тяжелеют, словно вот-вот нагрянет дождь. Вот же чёрт.

***

Шикамару и вообразить не мог, сколько проблем с собой принесут эти почти-шестнадцать. 

Нет, он много знает про переходный возраст, конечно. У него куча примеров перед глазами: неразделённая любовь, несбывшиеся мечты, пустые надежды и бесконечные страдания. Но Шикамару почему-то всегда думал, что уж его-то такая ерунда обойдёт стороной. 

Шикамару не романтик и не мечтатель. Да и не дурак, вроде бы. У него на будущее вполне конкретные планы, и места для фантазий о несбыточном там нет.

Он ещё в двенадцать расписал свою дальнейшую жизнь. К тридцати он получит звание джонина, начнёт прилично зарабатывать, женится на приятной девушке — не красавице и не уродине… И никогда, ни за что не влюбится. Потому что любовь — слишком проблемная штука, а ему в жизни проблемы не нужны.

А потом случились почти-шестнадцать, и его «вполне конкретные планы» пошли под откос.

Шикамару не дурак, вроде бы, только мысли у него в голове — одна тупее другой. Настроение скачет: то восторг и счастье, то обида и тоска без уважительных причин. Сердце в груди бьётся, как бешеное. И мечтать о несбыточном теперь тянет со страшной силой. 

Шикамару порой очень жаль, что он не может притвориться идиотом. Он хотел бы не понимать, что с ним творится и кто тому виной — но он, чёрт возьми, понимает. 

Всё проще некуда. Шикамару почти шестнадцать, у него бушуют гормоны, и он влюблён. Беспощадно влюблён в человека, которого любить нельзя.

***

Своё шестнадцатилетие Шикамару встречает в одиночестве.

Он не любит праздники, а дни рождения и подавно — поэтому ещё на рассвете говорит, что вернётся не раньше полуночи, и сбегает из дома. Бежать, как оказывается, некуда. Когда он добирается до дома Акимичи, мама Чоджи говорит, что он на все выходные ушёл с отцом «потренироваться в горы». Вспоминая рассказы Чоджи, по большей части такие тренировки состоят из барбекю и разговоров по душам. 

Шикамару бесцельно бродит по Конохе какое-то время, а потом сворачивает к любимому заброшенному полигону. Там, как обычно, безлюдно и тихо — самое то, чтобы прилечь и отдохнуть от всего на свете. 

Он падает в мягкую траву, закидывает руки за голову и смотрит на небо — чистое и пронзительно-синее. Облаков сегодня почти нет, зато мыслей в голове хватает. Шикамару крутит их в голове — одну за другой, раскладывает по полочкам и даже почти не бесится, когда всё снова и снова возвращается к одному человеку. 

Он сам не замечает, как отключается. 

...Сквозь сон Шикамару чувствует, как чья-то ладонь сжимает его плечо.

Он лениво приоткрывает глаза и видит перед собой лицо Асумы — перевёрнутое вверх тормашками, слегка размытое, но всё равно узнаваемое. Сердце в груди радостно дёргается, и Шикамару хочется дать себе в лицо. 

Чувства двойственные. Конечно, он чертовски рад видеть Асуму — они давно не виделись, он соскучился до безумия, но вместе с радостью к горлу поднимается горечь. Иногда кажется, что проще было бы его вообще не знать.

— Пропустим по рюмочке? — спрашивает Асума, глядя на него сверху вниз с хитрой улыбкой. Солнце светит прямо в глаза, и Шикамару прикрывает их ладонью.

— Я всё ещё несовершеннолетний, — бурчит он в ответ. 

Асума ничего не отвечает. Его ладонь, тёплая и широкая, по-прежнему лежит на плече Шикамару, и тот уговаривает себя не начать улыбаться, как идиот. 

Шикамару мог бы просто сказать «нет». Если бы он отказался, чётко и внятно, Асума тут же свернул бы тему. И он должен это сделать, по идее: он действительно ещё слишком юный для алкоголя, и пить в компании человека, которого ты любишь невыносимой невзаимной любовью — так себе мысль.

Шикамару должен отказаться. Но он не хочет.

— Ладно, уговорил, — отвечает он с тяжёлым вздохом и поднимается на ноги.

***

К полуночи на полигоне окончательно холодает.

Они сидят на траве и распивают уже вторую бутылку саке. Ну, пьёт преимущественно Асума — Шикамару старается не налегать на спиртное, чтобы не сделать что-нибудь тупое. И не то чтобы ему особо нравится вкус, если начистоту.

Асума сегодня на удивление словоохотлив. Он вообще нечасто делится личным, но этим вечером почему-то решил сделать исключение. Шикамару узнаёт много нового о его путешествиях по миру, о временах в составе Двенадцати ниндзя-защитников, об интересных миссиях и забавных моментах, связанных с другими джонинами Конохи.

— Книга про тебя была бы нарасхват, — говорит Шикамару, когда смех после очередной шутки Асумы окончательно затихает. — Не думал написать? Мог бы подзаработать.

Шикамару вообще очень много смеётся и улыбается в эти часы. Любопытные истории, алкоголь и приятное общество творят с его постным лицом чудеса. Он бы осудил себя за подобную дурость, как обычно, но сейчас слишком лень.

— Не. Я слишком скромный для таких вещей, — отшучивается Асума с хитрой усмешкой, опрокидывая в себя очередную стопку саке. На этот раз последнюю.

Какое-то время он крутит пустую тару в руке, а потом вдруг поднимает взгляд и улыбается.

— Надо же, как ты быстро вымахал, — говорит он мягко, глядя Шикамару прямо в глаза.

Сердце предательски сжимается и колотится где-то в глотке с такой силой, что это почти физически больно. И щёки, он чувствует, начинают полыхать совершенно по-идиотски. Шикамару поспешно отводит взгляд, чувствуя себя незрелым придурком. Ну и позорище. Ему точно не стоило пить.

Асума смотрит на него очень внимательно, — Шикамару чувствует это кожей, — но ничего так и не говорит. Наверное, списал покрасневшее лицо на саке. 

Ну и хорошо.

— Пора идти, — говорит Асума, поднимаясь на ноги, и подаёт Шикамару ладонь. Тот хватается за неё, сжимая чуть крепче нужного, хотя не то чтобы нуждался в помощи.

Он встаёт и долго отряхивает штаны от прилипшей дряни — травинок, мелких листьев, репейника. Это очень нелепое растягивание времени, он понимает, но так не хочется уходить. И не то чтобы он может попросить Асуму остаться.

В оглушительной тишине вокруг, прерываемой лишь шорохом одежды и шелестом травы на ветру, громко щёлкает зажигалка.

Асума тяжело опускается на скамейку и с каким-то болезненным наслаждением затягивается. И только в этот момент Шикамару осознаёт, что весь вечер тот не доставал сигареты, хотя обычно смолит без перерывов.

— Почему ты не курил? — спрашивает зачем-то он, садясь рядом. 

Асума слегка улыбается.

— Тебя ведь бесит дым.

«Бесит», — мысленно хмыкает Шикамару. Это не совсем правда. Поначалу он правда терпеть не мог дым, но всё давно переменилось. Сигареты — неотъемлемая часть Асумы, и в том, как он курит, есть свой особый шарм. В отрыве от него курение по-прежнему отвратительно, но… Если это Асума, Шикамару даже нравится.

А ещё есть запах. Когда-то он ужасно бесил, но не в последнее время. Сейчас, когда они сидят рядом, и Асума медленно пускает колечки, Шикамару кажется — он мог бы дышать сигаретами всю свою жизнь. 

Это приятный запах. И немного волнующий.

«Тебя ведь бесит дым», — прокручивает он про себя. Забота, значит? Не то чтобы это удивительно, конечно — Асума всегда заботился о своей команде. Просто...

Мечты о несбыточном — это очень глупо. К сожалению, иногда Шикамару дурак.

Асума разглядывает его очень пристально, словно хочет что-то сказать, но никакие слова так и не произносятся вслух. Шикамару молчит тоже. Ему и говорить особенно нечего, и рот открывать лень.

Он прикрывает глаза, откинувшись на спинку, медленно вдыхает дым и считает в голове затяжки. Третья. Четвёртая. Пятая. 

— Пойдём ко мне? — произносит вдруг Асума, сминая сигарету в ладони и отправляя её в мусорный бак одним точным броском. 

Шикамару кивает с нарочитой небрежностью. 

Сердце бьётся в груди, как спятившее. Хочется улыбнуться во весь рот, но он из последних сил сдерживается — и это тяжело до безумия, потому что он так нестерпимо счастлив.

Шикамару обычно ненавидит дни рождения, но этот вышел просто потрясающим. Да, уже за полночь, праздник закончился, но он не хочет, чтобы этот вечер подходил к концу. Хочется продлить его ещё, ещё и ещё — желательно до конца жизни.

Они бредут вдвоём по опустевшим улицам Конохи. Шикамару переставляет ноги медленно и очень спокойно, и почти не вздрагивает, когда ладонь Асумы — тёплая и шершавая — хватает его за руку. 

В воздухе пахнет надвигающейся грозой и сигаретным дымом.

Шикамару не может сдержать улыбку, опираясь на чужое плечо.

***

— Тебе мат, Асума, — говорит Шикамару. Это была то ли третья, то ли четвёртая партия, но Асума ни разу так и не победил. Впрочем, как всегда. 

— Я был близок, — беззлобно ворчит он, откидываясь на татами. — Я бы справился, если бы не саке.

Это пустая бравада, конечно же. Асума играл с ним в сёги, будучи трезвым, сотни раз, но так и не смог одержать верх. Впрочем, Шикамару не планирует с ним спорить и что-то доказывать. Во-первых, это невежливо. Во-вторых, ему влом.

Снаружи начинается дождь. Он улавливает, как первые капли с плеском разбиваются о крышу дома, и подносит палец к губам. Асума, всё ещё возмущающийся на тему сёги, замолкает на полуслове. 

— Слышишь? — туманно спрашивает Шикамару. 

Дождь монотонно стучит по дощатой террасе. Недоумение Асумы сменяется улыбкой.

Он раздвигает сёдзи, впуская в дом ночную прохладу и запах скорой грозы, а после садится прямо у порога. Шикамару устраивается рядом — достаточно близко, но не слишком навязчиво. 

Снаружи бушует непогода. Размеренно шелестит дождь, ветер подвывает что-то в ответ. Изредка по напряжённому воздуху проносятся раскаты грома — сердитые и протяжные. Запах влажной земли и отсыревших листьев наполняет лёгкие. 

Веет прохладой, но на пороге дома всё ещё тепло.

Асума сдвигается влево, и его плечо, горячее до невозможности, жмётся к плечу Шикамару. Он прикрывает глаза и думает, что хотел бы остаться в этом миге навсегда.

Асума затягивается очередной сигаретой, глядя в туман. Они ни о чём не говорят уже целую вечность — но Шикамару так нравится эта осмысленная тишина, разбавляемая отзвуками грозы, что он согласился бы молчать до конца жизни. 

Он откидывается на голые доски и прикрывает глаза. Воздух пахнет озоном, табаком, сыростью и совершенно непередаваемо — самим Асумой. Колено, прижатое к его бедру, кажется обжигающим даже сквозь слои ткани. 

Жар наполняет грудь до краёв. Кажется, совсем чуть-чуть — и он расплавится окончательно. Кажется, совсем чуть-чуть, и от его воли не останется ничего.

Нет, так нельзя. Ему нужно вернуть чёртов контроль. Ему нужно…

Шикамару поднимается на ноги одним рывком, и взгляд Асумы кажется искренне удивлённым. Он чувствует, как эхо пульса — громкое и учащённое — бьётся в горле. 

— Я пойду, — тихо говорит он, глядя в сторону. И не может не вздрогнуть, когда запястье обхватывают горячие пальцы.

— Там дождь. Останься.

Шикамару оборачивается к Асуме. Тот крепко сжимает его ладонь и смотрит прямо в глаза — открыто, честно, почти умоляюще. Отчаяние и дурацкий жар затапливают с головой, и он понимает — нет, всё, он больше не выдержит.

Он кладёт ладонь Асуме на затылок и вплотную наклоняется к его лицу. Тот смотрит вопросительно, но даже не пытается вывернуться — будто и впрямь не понимает, что будет дальше. Или будто он не против. 

Шикамару не дурак и ненавидит пустые надежды, но не может прогнать их из головы.

В зубах Асумы всё ещё зажата сигарета. Шикамару тянет её на себя осторожно и медленно, и тот зачем-то поддаётся, приоткрывая рот. 

Дождь снаружи захлёбывается рыданиями, но он почти не слышит всхлипов: пульс в ушах гремит с ужасающим шумом, заглушая всё вокруг. Ещё немного, и его просто разорвёт на куски.

Шикамару мнёт окурок в ладони и закрывает глаза. А потом прижимается пересохшим от волнения ртом к чужим губам.

***

Они так и не говорят об этом.

Шикамару сбегает и долго стоит под дождём посреди улицы, надеясь, что ливень напрочь вымоет из головы неуместные чувства, стыд и воспоминания о том, что никогда не должно было происходить. Надеется зря, конечно — дождь льётся на волосы и за шиворот, но совершенно не помогает.

Он приходит домой под утро — вымокший, растрёпанный и совершенно разбитый. Заснуть не выходит, и он долго лежит на разобранной постели, пытаясь придумать оправдание. К рассвету в запасе есть две приличные версии, никак не связанные с «я тебя люблю», но…

Предосторожности оказываются лишними. Асума не задаёт вопросов.

Шикамару правда благодарен, даже если больно до одури.

Он ведь не идиот, в конечном счёте. Он не романтик, не мечтатель и ненавидит надеяться на несбыточное. Поэтому Шикамару прекрасно понимает — даже если бы он признался Асуме в лоб, это ровным счётом ничего бы не поменяло. Он был обречён на провал с самого начала. 

Асума любит Куренай. Куренай любит Асуму. Шикамару в этом уравнении лишний — просто малолетний придурок, который перебрал и потерял контроль. Придурок, влюблённый в человека, которого нельзя любить.

Они так и не говорят об этом, потому что уже через пару месяцев Асума умирает. 

И тогда тоже идёт дождь.

***

В воздухе пахнет надвигающейся грозой и сигаретным дымом.

Мелко накрапывающий дождь превращается в ливень. Шикамару прикрывает сигарету ладонью, но та всё равно тухнет под настойчивыми каплями — и он стоит посреди улицы, как дурак, всё силясь раскурить её заново. Щёлкает зажигалкой снова и снова, пока дождь бежит по щекам.

Идиот. Идиот ведь.

Забавно, что в итоге жизнь сложилась именно так, как он распланировал ещё в детстве. Сейчас Шикамару тридцать, он давно джонин и неплохо зарабатывает, а дома его ждёт жена — симпатичная, немного сварливая и похожая на мать. 

Всего одна деталь выбивается из списка. Самая важная деталь, если задуматься. 

Шикамару всё же любил. Всего однажды и совсем не того человека, кого можно было любить.

Бумага размокает окончательно, и Шикамару сминает сигарету в ладони, а после швыряет в мусорный бак. Невольно вспоминается, как это делал Асума; даже спустя годы практики у Шикамару не выходят такие изящные броски.

Он медленно бредёт домой сквозь ливень. Мокрые волосы, насквозь пропахшие табаком, липнут к лицу. Шикамару в очередной раз надеется, что запах дыма не увяжется с ним до самого дома и останется тут, на сырых улицах Конохи. 

Как всегда, зря.

— Ты снова курил, — говорит Темари, стоя на пороге и протягивая ему полотенце. В голосе нет ни укора, ни злости: она просто зачем-то озвучивает факт, который все давно знают.

Шикамару Нара курит, особенно в дождливые дни. Нашла, блин, чем удивить.

— Я дома, — отвечает Шикамару, набрасывая полотенце на голову.

Зажигалка Асумы привычным грузом оттягивает карман.