Ночь, как и все предыдущие, была ужасной. Только теперь рядом не было даже Цзян Чэна, и тревога, которая без того разрывала душу, набросилась на него с новой силой. Вэй Ин не тушил свечи, слушая собственный стук сердца. Он не мог заставить себя лечь, раздеться или даже пошевелиться — было слишком страшно. Ужас, что разъедал его изнутри не давал нормально дышать. Страшно было закрывать глаза даже на мгновение, чтобы моргнуть, и лишь когда глаза уже слезились от сухости, он позволял себе их прикрыть. Он очень хотел спать — вымотался с дороги, да и в целом от всего, что случилось последнее время. Кружилась голова — он не понимал, от усталости или от страха. Словно в самом воздухе было что-то, словно каждая частичка пространства вокруг представляла угрозу. Нерационально — ведь Лань Чжань был далеко, почти наверняка обездвижен после полученных побоев. Свеча догорала, а Вэй Ин даже не мог пошевелиться, чтобы взять новую. Комната погружалась во мрак, и чем гуще он был, тем сильнее Вэй Ин задыхался. Темнота словно схватила его за горло и с каждой секундой сжимала всё сильнее. Она будто с силой держала его за руки, без возможности освободиться, она была почти осязаемой — хватала за ноги, с силой сжимала талию, и не то, что засветить новую свечку, пошевелиться не представлялось возможным.

«А что, если…» — пронеслось в его голове. Ну и что «если»? И что теперь «если»? Для него эти мысли были непривычными — не в его стиле было сожалеть, но… может, он и правда сделал недостаточно? Если бы он громче кричал, кто-то услышал бы? Если бы он смог противостоять «молчанию»? Если бы он не переставал сопротивляться до последнего? Кто знает, может, трахать что-то, что так отчаянно пытается вырваться не в стиле Лань Чжаня? Проснулось ли бы в нем сострадание? Захотелось смеяться. Уж лучшее, во что приходится верить, так это в милосердие насильника.

«Но ты ведь и сам понимаешь» — заговорил где-то на задворках сознания мерзкий голос. «Ты сам знаешь, что ничего бы этого не произошло, если бы ты не принёс тогда ту книженцию. И если бы держал свой язык за зубами, тоже. И знаешь, что это значит? Значит, что ты сам во всём виноват».

— Нет! — Вэй Ин замотал головой, пытаясь отогнать эту мерзость. Он ведь не виноват? Не может быть виноватым, да? И Цзян Чэн говорил, что он не виноват.

«А все остальные — что виноват» — насмешливо вторил голос. «Может, всё же послушаешь мнение большинства? Ты можешь обмануть других, но у тебя не получится обмануть самого себя».

Затошнило. Захотелось кричать, но всё ещё было страшно пошевелиться. По его щекам беззвучно покатились слёзы.

Он не знал, сколько времени провёл наедине с темнотой и ужасом, прежде чем забыться. Но ненадолго — проснулся он от крика. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что кричит он сам. На улице уже светало, а потому он нашел в себе силы скинуть одежду и лечь в кровать нормально. Пусть и не очень эффективно — он всё равно с трудом уснул вновь, но это получилось, хоть и ненадолго.

«Завтра будет новый день» — промелькнула в засыпающем мозгу мысль, которой он не знал, радоваться или печалиться.

Но на следующий день ничего не изменилось. Вэй Ин с утра пораньше отправился на тренировочное поле. Выгонять его оттуда никто, конечно же, не стал, но и разговаривать всё ещё никто не собирался. Шиди переглядывались и с сожалением смотрели на своего шисюна. Никто так и не понял, за что его наказали, но говорили об этом все так, словно он совершил что-то воистину страшное. А уточнить возможности не представилось: Вэй Ин, спустя какое-то время этого демонстративного игнорирования, встал, и так же демонстративно ушел.

Ушел он искать шицзе, вдруг она что-нибудь толковое скажет? Но её покои были закрыты, а слуги, которых он спрашивал, смущенно отводили взгляд и что-то неразборчиво бормотали о том, что: «Им велено не говорить».

Загадка эта решилась сама собой пару дней спустя, когда он бесцельно бродил по Пристани Лотоса, и краем уха услышал, о скором возвращении Цзян Яньли, которую отправили погостить.

Каждый день, проведённый дома был похож на ад, впрочем, как и многие дни до этого. Каждая ночь оставляла всё более глубокие и темные круги под глазами, редкие приёмы пищи, когда он мог впихнуть себя хоть что-то — жуткую худобу. Казалось, каждый миг жизни был невыносимым. Он искренне не понимал, для чего проживает каждый следующий день. Сил бороться больше не было. Их не было даже чтобы покончить с собой. Он лишь ожидал возвращение шицзе, надеясь, что что-то да изменится.

И так продолжалось, казалось, вечность: на деле же всего неделю. Он бродил по Пристани Лотоса словно тень, но услышав о возвращении шицзе, со всех ног побежал к причалу.

— Шицзе! — крикнул он, завидев лодку. На изнеможденном лице появилась улыбка. А когда девушка сошла на причал, продолжил, весело размахивая руками. — Я уж думал, ты меня совсем забыла. Где ты была? Мне тут, видишь ли, особо ничего не рассказывают.

Цзян Яньли с привычно добродушной улыбкой на лице хотела было ответить, но её опередили:

— А-Ли, не разговаривай с ним, — раздался строгий голос Госпожи Юй. Молодые люди приветственно поклонились.

— Почему это, матушка? — вскинулась девушка. Глаза женщины вспыхнули яростью, но в разговор втиснулся Вэй Ин.

— Не сильно ли долго длится наказание за пару синяков Цзинь Цзысюаня?

— Ты и сам прекрасно знаешь, что твоё наказание не за драку, — грубо отрезала Госпожа Юй.

— Не за драку? — Искренне удивился Вэй Ин. — А за что?

— Опозорил наш клан на всю Поднебесную, и ещё смеешь спрашивать «за что»?

— Опозорил… — в смятении повторил он.

— Да! И не делай такое удивлённое лицо! Ещё скажи, что не ты, бесстыдник, занимался непотребствами со Вторым Молодым Господином Лань, а?

Вэй Ин побледнел и отшатнулся. Эти слова ударили больнее любого дисциплинарного кнута.

— Непо… требствами?..

— Да, а что ты? Будешь отрицать? Слухи ходят уже по всем кланам! Так иди, и сноси своё наказание достойно. Ты должен быть благодарен, что мы не посадили тебя в клетку для свиней!

Вэй Ин послушался: развернулся и пошел, хотя, вернее будет сказать, побрел, ноги были тяжелыми, голова кружилась. Лишь у края причала он обернулся и тихо произнёс:

— Он принудил меня, Госпожа Юй.

Цзян Яньли, ахнув, зажала рот ладонью. Её глаза наполнились слезами.

— Это правда? — уже не так строго, но требовательно спросила Госпожа Юй.

— Будто вы мне поверите, если я отвечу. Пойду… достойно отбывать наказание, — горько усмехнувшись, он быстро направился в свои покои.