Глава девятая: Сильнейшие

Вечер. 14 октября 2007 года

      Уже вечером, совершенно бессовестным образом сплавив детей на Танаку и других служащих дома, двое шаманов (под предводительством Годжо) направились на вершину горы, находящейся немногим дальше старинного дома. Густой лес шумел над их головами, тропинка была до невозможного скользкой, крутой и тёмной. А заходящее за гору солнце делало атмосферу вокруг путников всё более гнетущей.

      Впрочем, шаманам высшего уровня к подобному привыкать не приходилось. Поднимаясь выше и выше, студенты углублялись в непроглядную чащу. Казалось, даже внимательно вглядываясь под ноги, можно было с лёгкостью оступиться и сломать себе шею. Гето не выдержал первым и призвал мелкое проклятие, напоминающее парящий в воздухе фестивальный фонарик красного цвета (разновидность всё тех же цукумогами). Маленькое проклятие мерно покачивалось в лесной мгле, освещая путь тусклым светом.

      Они шли, точно паломники, взбираясь всё дальше и дальше, пока впереди, словно из воздуха, не возникли трухлявые тории [1] принадлежащие некогда стоящему здесь храму. И если когда-то врата представляли собой величественную конструкцию из покрытого красной краской дерева, то сейчас едва ли можно было угадать их первоначальный вид.

      Более того, под ними было явно небезопасно проходить.

      — Если ты решил меня убить в этой глуши — предупреждаю, я буду сопротивляться. — Усмехнулся Гето.

      — Очень смешно.

      Годжо был несвойственно ему ворчливым, не в пример тому, как вёл себя днём. Он о чём-то сосредоточенно думал и молчал, всем своим видом словно демонстрируя, что был несправедливо обижен.

      Дело же было совсем в другом, и уже добрые 10 минут их восхождения на гору Сильнейший мечтал о скорейшем освоении техники телепортации, которую более чем освоил в своём сне о будущем, и теперь чувствовал гнёт вселенской несправедливости от её отсутствия. Когда он позвал Сугуру в этот поход, то не думал, что это займёт столько времени. Как ему казалось, они с Гето уже давно должны были подняться и от души наслаждаться прекрасным видом.

      Но признать свою ошибку сейчас и попросить друга призвать какое-нибудь проклятие для облегчения ситуации больше, чем тот уже сделал, язык как-то не поворачивался.

      В густой кроне деревьев завывал ветер, срывая чёрную в темноте листву. Не будь эти двое сильнейшими шаманами своего времени, едва бы рискнули сунуться для «разговора» в такое негостеприимное место. Но сколько бы Гето ни спрашивал, так ли это необходимо, Годжо был непреклонен.

      Пришлось идти.

      — Чей это был храм? — Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, спросил Сугуру, рассматривая покосившиеся тории.

      Невольно возникало желание толкнуть их ногой, настолько их вид был обветшалый и заброшенный. Словно требовался только лёгкий пинок, и трухлявые столбы покатятся вниз по покрытой опадом тропе, сбивая на своём пути незадачливых путников.

      В какой-то мере всё здесь было аллюзией на современный мир шаманов. Разрушенный и умирающий.

      «Готов поспорить — это место проклято», — задрав голову к темнеющему ночному небу, проглядывающему в зарослях клёнов и каштанов, заключил Сугуру.

      От храма, впрочем, как и от хотя бы примерного места его нахождения, не осталось даже руин, только толстые, вековые деревья и несколько плит, пробивающихся на свет из-под листвы и осенней грязи.

      — Понятия не имею, — пожал плечами Годжо и выругался себе под ноги, почувствовав, что наступил на что-то мягкое, и, надеясь, что это не было собачьей отметкой. — Сугуру, осторожнее, тут, кажется, личинка.

      — Что значит «кажется»? Твои шесть глаз их не видят?

      — Нет, конечно. Хотя, если бы её оставило проклятие… Как думаешь, проклятия какают?

      — Спасибо, не надо.

      — Возможно, это была просто грязь. Не хочешь понюхать и проверить?

      Годжо был в своём репертуаре. Это радовало.

      Он вышел слегка вперёд, предлагая Гето также продолжить восхождение.

      — Мне дед рассказывал, а ему его дед, а тому его дед, ну ты понял… если я не путаю, конечно, — всё же решил ответить на вопрос Сатору, — что до пожара, который НАШ (он делал особенное ударение на этом слове, подразумевая, скорее всего, «мой») замок сровнял с землёй, предок построил храм для крестьян на своей земле. Тогда же люди были более религиозны.

      — Ты хотел сказать суеверны.

      — И это тоже.

      — Выходит… он был довольно добрым человеком.

      — Кто знает. Я ещё слышал, что, по другой версии, он построил храм для какого-то человека, который здесь жил и работал. — Добавил Годжо, загадочно улыбнувшись. — Какая-нибудь миленькая мико [2]!

      — Или лысый синтоистский монах.

      — Мико лучше. — Решительно отверг это предложение Годжо. — Тебе, кстати, пошёл бы такой костюмчик не хуже Утахиме. Что скажешь, сколотим тебе храм?

      — Ты совсем дурак? Я не монах.

      — А мог быть. — Пожал плечами Годжо. — Тебе бы точно пошло облачение. Я уверен.

      — Странные у тебя фантазии, конечно, Сатору.

      Годжо улыбнулся. В его воспоминаниях Сугуру и вправду очень шло годжо-кеса [3]. Хотя вероятнее было предположить, что в мире просто не существовало одежды, которая не подошла бы Гето.

      Подумав об этом, Сатору бросил взгляд на тяжело вздыхающего Сугуру. Тот, в свою очередь, что-то рассматривал в кустах на месте древнего храма. Призванное им проклятие кружило над головой хозяина, подсвечивая, и Сильнейший на мгновение представил, что его друг мог бы и вправду стать отличным синтоистским священником, а здесь мог стоять небольшой, но не менее прекрасный храм, как золотой Кинкаку-дзи в Киото [4] . Солнечный шар поднимался бы со стороны тории цвета киновари, мико в красно-белых одеяниях сновали по небольшому дворику, сметая пылинки, а покрытый сусальным золотом храм сиял в рассветных лучах. Чистая вода плескалась бы в колодце для омовения, на её поверхность изредка падали красные кленовые листья. Воздух наполнялся бы благоуханием святости и чистоты, а ветер играл с молитвенными колокольчиками, свисающими под загнутой пагодой.

      И словно попав под наваждение или, что ещё более невозможно, во власть чьей-то расширенной территории, Годжо смотрел на Гето, но видел его там, в окружении прекрасного храма, подобного храму Кинкаку-дзи. Монах поднимал голову к восходящему над горой солнцу, окруженный сиянием, щурил глаза и что-то тепло говорил послушникам храма. Но разница была лишь в том, что ни один, даже самый прекрасный храм на свете, даже сам Кинкаку-дзи, погубивший своей красотой Мидзогути [5], не мог сравниться с красотой Сугуру Гето.

      Сугуру всегда был очень красив, и Сатору прекрасно это знал.

      Нужно было быть слепым, чтобы не согласиться.

      Себя Годжо тоже причислял к ряду красавцев, без лишней скромности, однако это была красота совсем другого толка. У них обоих были красивые лица и, без сомнения, красивые тела. Но глядя на Гето, можно было сказать, что у него была и другая красота, такая спокойная, уверенная, вызывающая желание находиться рядом.

      Во что бы то ни стало находиться рядом.

      И в своём видении, фантазии или мечте, Годжо всё так же видел, как к Гето от самого подножья горы стекаются толпы людей, чтобы отдать ему свои проклятия. К святому монаху Гето Сугуру, окружённому рассветными лучами, отражёнными от стен храма за его спиной.

      — Ты в порядке, Сатору?

      С трудом поднявшись на вершину, молодые шаманы с облегчением вздохнули. Небольшая скалистая поляна, точно лысина на голове старика, открывала невероятной красоты обзор на расположенный внизу дом с едва различимым светом фонарей, за ним чуть дальше виднелась деревенька и тусклый свет трассы.

      Не дав Сугуру в очередной раз спросить, зачем они здесь, Годжо попросил друга поднять их на излюбленном скате ещё выше. Да выбрать самого крупного, чтобы они могли с комфортом расположиться на его спине вдвоём.

      Годжо вёл себя странно, но Гето решил, что в очередной раз стоило дать ему время.

      Разумеется, они парили ниже высоты полёта самолетов, но отсюда открывался превосходный вид на владения клана Годжо, и именно это и хотел показать другу Сильнейший.

      Небо темнело, а на его полотне одна за другой пробивались яркие звезды. К счастью, в эту ночь дождей не ожидалось.

      — Сугуру.

      — Да, Сатору?

      Гето достал из сумки газировку, думая о том, что если бы знал, что они пойдут так далеко и надолго, следовало было взять термос с горячим чаем. А Годжо снова отвёл взгляд к безграничной пустоте и прикусил губу, в который раз заламывая руки.

      На высоте было ещё прохладнее, если не сказать холодно.

      И очень тихо.

      — Сугуру.

      — Да, Сатору?

      Но Сильнейший только вздохнул.

      — Сугуру…знаешь, что это, вокруг? — Наконец, собрался с мыслями Годжо.

      И пусть Гето уже не верил, что тот всё-таки начнёт что-то говорить, отвечать не стал, давая другу продолжить какую-то свою мысль, ради которой им пришлось идти с заката до глубокой ночи по сырости и темноте.

      — Это…это наша Швейцария, Сугуру! [6]. Наша Такомогахара [7]!

      Он выразительно посмотрел в глаза Гето, указывая в непроглядную чёрную мглу. Тот же, в свою очередь, выразил полное непонимание происходящего, вопросительно подняв бровь.

      — Мы так много говорили о проблемах шаманов, Сугуру! — Годжо набрал побольше воздуха и попытался подобрать нужные слова, которые и без того роем кружились на языке. — Последние месяцы были сложными… и, помнишь, мы как-то уже договорились, что попробуем изменить мир шаманов, попробуем победить то одиночество и разобщённость, которую нам насаждают со всех сторон? И раньше… раньше я думал, что для этого нужно вырастить новое поколение более сильных и честных шаманов, но… я ошибался…

      Он вздохнул, чувствуя, что Гето действительно его слушает и пытается понять.

      — Но и если перебить всех немагов, проблема не решится.

      Гето цыкнул, но продолжил слушать молча.

      — И я придумал альтернативу. Вот как ты думаешь, что я придумал?

      — Не имею ни малейшего понятия, к чему ты клонишь и почему мы должны это обсуждать именно здесь, Сатору. — Гето тепло улыбнулся и покачал головой.

      Годжо рывком поднялся на ноги и, раскинув руки в стороны, точно указывая на что-то невероятно огромное и величественное, с воодушевлением воскликнул.

      — Всё, что видно отсюда, принадлежит клану Годжо, Сугуру. Это всё принадлежит мне. Эти земли, которые когда-то были во власти клана Годжо, снова принадлежат мне. И, думаю, этого будет достаточно для того, чтобы построить город, Сугуру!

      — К-какой ещё город?

      — Как какой? Город для шаманов! Мы поставим большой барьер от проклятий и от немагов.

      Гето более внимательно посмотрел во тьму, чувствуя, как растерянность поднимается в его душе.

      — Старейшины сами уничтожают нас, сильных магов, какими-то дурацкими заданиями, некорректностью инструкций и прочим. Так почему нам не создать… Это же земля моего клана, а значит, даже перед лицом правительства я имею права строить здесь всё, что пожелаю!

      Он махнул в сторону и рассказал о парках, садах и школах, о программе лёгкого приобретения жилья для семей не слишком сильных шаманов, которые готовы переехать и жить внутри барьера, и работать в тех или иных отраслях. Кто же не захочет пригреться вместе со своими детьми в безопасном для шаманов месте под крылышком великого клана? В этом оазисе будет свой стадион, промышленность, подходящая для магов медицина. И, самое главное, не будет немагов, которые порождают проклятия. А если и будут, то в незначительном количестве.

      Всё это было так прекрасно, и, глядя на бескрайние просторы, Гето… словно и вправду видел будущий город. Как на пустой равнине среди заросших мхом заброшенных сараев расцветают сады, поднимаются каменные дома и всё громче раздаётся городской шум, детский смех и оглушительная музыка.

      — … а для окружающих, для немагов, это будет просто пустошь. Заповедная зона!

      — Заповедник для шаманов?

       — Гето улыбнулся. — Ты серьезно?

      — Да! Да, именно, Сугуру!

      Но оставалось ещё так много вопросов о том, как отреагируют другие кланы (особенно Зенины, которые вряд ли поверят в альтруистические мотивы Годжо), не вставит ли палки в колеса Совет, да и захотят ли в действительности другие шаманы объединиться.

      И только Сатору Годжо знал, что это необходимо. Нет, это совсем не гарантировало то, что не случится чудовищной трагедии, вроде возрождения Сукуны из его сна, не обещало вообще ничего. Но они должны были попытаться.

      — Но, Сатору… как же барьер Тенген? Нам понадобится очень сильный барьер для подобной авантюры.

      Но как помнил Сатору, пользы от Тенген в итоге не было никакого. Более того, это старое чудовище скорее паразитировало на мире шаманов, требуя новые и новые жертвы. А в итоге?

      — А знаешь что, Сугуру?..

       — Годжо улыбнулся. — К ЧЕРТЫ ТЕНГЕН! К ЧЕРТУ СОВЕТ СТАРЕЙШИН! К ЧЕРТУ ВЕЛИКИЕ КЛАНЫ! К ЧЕРТУ ВСЕХ! АЛЧНЫЕ, ВЫСОКОМЕРНЫЕ УБЛЮДКИ!

      — Не ори ты так, Сатору!

       — Пытаясь дёрнуть вниз друга, воскликнул Сугуру, но из-за ветра и упрямства Сильнейшего только повис на его рукаве.

      Но с каждым проклятием, которое кричал Годжо, становилось легче. Нет, он и раньше не вёл себя как паинька, и раньше и в будущем многое высказывал против воли всесильных, но сейчас он чувствовал облегчение невероятной силы.

      Ведь в итоге он, как и другие воспитанные в этой системе шаманы, стал просто расходным, проходным материалом. Причём материалом, который бы принёс намного больше пользы, если бы этой системы не было. Из-за системы, скорее всего, оступился, а затем погиб Сугуру, из-за неё где-то сейчас свободно разгуливает и строит коварные планы Кензяку. И эту несущуюся к водопаду лодку именно ему, Годжо, было необходимо остановить.

      И Сатору продолжал кричать, впервые за две свои жизни в полной мере осознавая, насколько ему было больно, насколько он устал, и что даже теперь, зная о том, что может случиться, только он один не имеет права даже подумать о побеге.

      Уйти может кто угодно, кроме него. Всем, кроме него, это позволено.

      Он же Сильнейший.

      Он же Сатору, мать его, Годжо.

      Он стоял и должен стоять впереди. И те будущие шаманы, которые сейчас только под стол ходят, пойдут сражаться только в том случае, если первым на баррикады бросится он. Если кому-то и бросят вызов — то ему. Если есть на кого ровняться, то на него.

      Он был просто безвольной куклой на таком же коротком поводке совести, долга и силы, как и все остальные…

      — Сатору…

      Когда в лёгких закончился воздух, Годжо почувствовал, что даже в глазах как будто бы помутнело, и вместе тем кто-то осторожно в очередной раз потянул его вниз за рукав. Силы покинули его, и Сатору опустился рядом с другом, который в этот раз был рядом с ним, провожая на начавшуюся битву.

      Встретившись взглядом с Сугуру, Годжо, точно не совсем осознавая границу между реальностью и сном, едва не спросил друга, почему…

      Почему тогда его не было рядом?

      Ведь за всю его жизнь он не встречал никого, кто бы смотрел на него так, как Гето, и никто… Даже не подумал бы сказать ему, что он, Сатору, никому ни черта не должен.

      Ведь его смерть не имеет никакого значения. Он погибнет в бою с Сукуной, но на его место тут же придёт другой. Ещё более талантливый, более сильный. Его ученик или кто-то со стороны, но его усилия исчезнут, хотя не делать их он просто не может.

      Он не свободен и никогда не был свободен.

      И… вероятно, он ничего не сможет изменить.

      И сколько бы он ни убеждал себя, что тот бой с Сукуной был неплох, что он ни капли не сожалеет, это не было правдой.

      В этой же реальности Гето осторожно снял очки с лица Годжо, чтобы видеть его голубые, пронизанные болью глаза. Увидел тёмные тени под ними и бездну, уходящую глубоко в душу Сильнейшего. Ведь тот наконец-то был с ним, с Сугуру, по-настоящему уязвим и искренен.

      — Сатору…- успокаивающе погладив друга по щеке, позвал Гето, — Ты Сильнейший, потому что ты Годжо Сатору, или ты Годжо Сатору, потому что ты Сильнейший?

      Но как ни странно, слова, что в воспоминаниях так больно задели Годжо, теперь звучали совсем иначе. Возможно, и тогда они значили намного больше и совсем не были попыткой задеть или уязвить, как казалось раньше.

      — Думаю… у тебя всё получится, Сатору. — Гето улыбнулся. — Потому что ты –Годжо Сатору. Потому что именно ты — Сильнейший.

      — Мы Сильнейшие.

      Годжо положил свою ладонь поверх ладони Гето, сильнее прижимая её к своей щеке, а Сугуру придвинулся чуть ближе и прижался лбом к его лбу.

      Гето улыбнулся и прикрыл глаза.

      — Да. Мы — Сильнейшие.

[1] Тории (яп. 鳥居) — П-образные ворота без створок в синтоистском святилище. Обычно они стоят на пути к святилищу (сандо) и отмечают начало священной территории. Традиционно это красные врата без створок, из двух столбов с перекладиной. Тории строят из дерева ценных пород, украшают иероглифами или лаконичными узорами.

[2] Мико в Японии — это служительницы синтоистских храмов. В древности мико вводили себя в транс ритуальной пляской кагура, которая должна была привлечь внимание ками (божества). В таком состоянии мико совершали предсказания от имени богов, лечили болезни, давали советы политическим деятелям.

[3] Годжо-кеса (яп. 袈裟) — пятиполосное буддийское одеяние, которое носил Сугуру Гето в аниме и манге «Магическая битва».

[4] Кинкаку-дзи (яп. 金閣寺 Кинкакудзи, Золотой павильон) — один из храмов в комплексе Рокуон-дзи (яп. 鹿苑寺, Храм оленьего сада) в районе Кита города Киото, Япония. Павильон («Сяридэн») был построен в 1397 году как вилла для отдыха сёгуна Асикага Ёсимицу, здесь он провёл последние годы своей жизни, утратив всякий интерес к политической жизни страны. Весь павильон (кроме нижнего этажа) покрыт листами чистого золота. Павильон используется как сяридэн — хранилище реликвий Будды. На крыше павильона — китайский феникс. 2 июля 1950 года 21-летний монах-ученик Хаяси Дзёкан (яп. 林承賢, はやしじょうかん Хаяси Дзё: кан) совершил поджог Золотого павильона, пытаясь покончить жизнь самоубийством. Монаха удалось спасти, но павильон со всеми сокровищами сгорел.

[5] Связь с романом «Золотой храм» Юкио Мисимы: В 1950 году буддийский послушник в приступе безумия сжёг храм Кинкаку-дзи, являющийся самым знаменитым архитектурным памятником Киото. Мисиму, считавшего, что гибель делает Прекрасное ещё более совершенным, потрясло это событие, и таким образом родилась идея романа, который был завершён в 1956 году. Роман «Золотой храм» представляет собой попытку Мисимы обосновать возможность жизни без Прекрасного. В романе для главного героя Мидзогути Прекрасное воплощается в конкретном объекте, его идеал становится предметным.

[6] Швейцария — Годжо имеет в виду отсылку к фильму «Константин» года, где главный герой Константин обвиняет Миднайта в безучастности к проблемам внешнего мира: «Устроил тут у себя Швейцарию, а кругом гибнут люди!».

[7] Такомогахара (яп. 高天原, «равнина высокого неба») — в соответствии с представлениями синтоистов Японии — верхний, небесный мир, место обитания небесных богов, божественных предков. Этим она отличается от Земли, где живут земные духи и люди. На небесах правит богиня Аматэрасу, главное божество синтоистского пантеона, здесь находятся её дом и рисовые поля.