Спустя неделю
Кензи
— Кензи, научись за собой убирать! Я не нанимался! — Сеито дернул с журнального стола немытую из-под кофе кружку, опрометчиво оставленную мной возле ноутбука еще вчера, и двинул к раковине.
Я же, сидя сегодня за стойкой все с тем же ноутбуком, пытался вчитаться в лекции, параллельно нервно переминая во рту уже совсем безвкусную жвачку:
— Зай, не психуй, а.
— Не психуй? А хули ты тут сидишь и ни фига не делаешь?!
— Я занимаюсь как бы. Не понятно, что ли?
— Меня достало все за тобой вылизывать! Я тебе не жена-домохозяйка! — звучно приземлил мой посудину в мойку.
— Только че-то ты в последнее время мало того, что выглядишь как баба, так и ведешь себя, как неуравновешенная девка. Где твое мужское начало, блин? — дернул черт меня за язык.
— Еще одно подобное сравнение, и ты угребешь отсюда! И Кензи!
— Ну чего еще?
— Разувайся дома! Везде следы и грязь!
— Достал, мазафака, — шепнул я в сторону и вынул изо рта жвачку, заменив ее новой подушечкой. На автомате, незаметно, и по своей «институтской» привычке, размазал бубль-гум по стойке снизу. Через пару секунд, вспомнив о том, где я нахожусь и что рядом сама Фурия, очухался и стал судорожно соскабливать ногтями уже знатно прилипшую к камню хрень. Вот же черт.
Всю неделю он только и делает, что срывается на мне. Я элементарно не знаю, куда себя деть. Я чувствую его ненависть каждой клеточкой своего тела и боюсь сказать что-то лишнее. Стараюсь не кричать. Надеюсь, что это тупо магнитные бури, и пытаюсь выкинуть из головы пугающие мысли о том, что он меня просто… разлюбил.
Уже несколько дней подряд я, по крайней мере, стараюсь мыть за собой посуду и складывать вещи, когда ложусь спать, а не раскидываю их по всему дому, как привык. Подумаешь, чашку забыл помыть. Нет, мазафака! Теперь эта реальная причина для целого скандала!
Я дышу. Глубоко, ровно, спокойно. Главное, переждать.
— Мне надоел твой стеб и наплевательское отношение ко всему, — произнес он с нотами нескрываемой беспричинной обиды в голосе.
Ненавидит меня. Я же его, конечно, люблю, психа, но в такие моменты хочется приложить его кулаком в челюсть. Но он стал таким… такой девчонкой, что у меня на него рука не поднимается. С-сучка… Хотя без разницы, естественно. Не хочу причинять ему боль. Только не ему. Так что вдох-выдох. Вдох-выдох. Все-хорошо.
— Малыш, что ты хочешь от меня услышать? — стиснул я зубы, с трудом сдерживая за ними мат.
— Я?! Уже ничего! Ибо ни одного нормального ответа от тебя еще не дождался!
Так, терпеть. Опять, мазафака. Я уже неделю терплю. Уже неделю никакого секса. Убиться. И никаких реальных оправданий. Тупо «не сегодня». А когда, блин?! Завтра?! Через год?! Когда мне стукнет семьдесят?! А-а-а…
— Может, хватит уже? — встал напротив, тараня меня взглядом гиены.
— Что опять не так?
— Ты жуешь так, что соседи через стены слышат твое чавканье!
— Это они тебе сказали?
— Это я тебе говорю!
Ну все.
— Бля! Может, мне дышать перестать, и тогда ты успокоишься?! — дернул я тетрадный блок и со злостью херанул им все же об стол, а не о его белобрысую голову.
Сорвался. Не выдержал. Это просто невыносимо…
— Как ты смеешь повышать на меня голос?!
— А-А-А-А-А-А!!! Достал!!! Достал!!! Достал!!! Не могу больше!!! — Я пока не убил его или сам не повесился, вскочил с места, схватил ветровку и вылетел из дома, услышав вслед раздражающее «ну и проваливай!».
***
Блин! Сучка! Стерва! Истеричка! Ну и я мудак… Не надо было убегать. Не хочу его терять. Нет, нет, нет! Даже думать об этом не могу! Не хочу терять свое солнышко.
Не понимаю… Ничего не понимаю… Где тот парень, который ебет всем мозги, извращаясь донельзя? Где тот парень, который если чего-то или кого-то хочет, то идет и берет? Где тот парень, который не привык открывать рот не по делу, а если и открывал, то для того, чтобы кинуть меткое словцо собеседнику, либо чтобы сделать охрененный минет и довести меня до головокружительного оргазма? Где тот любимый актив, в которого я втюрился как ненормальный со второго взгляда? И кто эта сучка в нашей квартире, не затыкающаяся ни на минуту, лишь бы вынести мне все мозги?!
А ведь всего лишь пару месяцев назад все было по-другому: все эти неожиданные признания в безмерной любви и нежелание расставаться даже на минуту. Где это все?! Сеито, солнце, как мне тебя вернуть? Я так скучаю…
Понимая, что мои мозги варить уже не в состоянии, я решил пойти к обладателю не менее, по сравнению с Сеитовскими, изощренных извилин. К брату. Мне надо поговорить с Ичиро. Точно.
***
Ичиро
Натягивая узкие джинсы на свой ооочень слабо отодранный зад, я искоса посматривал на, переминающего во рту мои пирожные, приунывшего… качка. Видеть, как это произведение искусства (пироженка) исчезает у меня на глазах во рту этой рафинированной зефирки (бугая), было невыносимо. Но одна мысль о том, что качок роняет слезу, сводила меня с ума. Так что пусть лучше зажует свою неудачу моим шедевром, нежели потечет и запачкает пол тягучей соплей.
— И на хера было орать в самый неподходящий момент: «Да ты нихуя не можешь своим маленьким дружком!»? — простонал амбал сквозь сладкий за щекой мякиш.
— Ну, кричалки в стиле «оттрахай меня как следует, красавчик!» не помогли. Решил, может, хотя бы это тебя раззадорит…
— С чего ты вообще взял, что я предпочитаю грубость, дурила?!
— В прошлый раз ты так хорошо начал, пока тот идиот нам не помешал. Подумал, неплохо было бы повторить.
— Ты ненормальный! Ты в курсе? Я вообще тебя не понимаю! В первый раз ты тупо уебываешь, во второй — говоришь, что ты сверху. Теперь еще нечище — ты, блять, мазо!
— Сверху? Когда это я такое… — подвис я на секунду, понял, что без братца, по ходу, не обошлось, и не стал продолжать мысль. — Ладно, неважно. Как тебе пироженка?
— Пироженка охрененная, — качок облизал губы, с наслаждением закатив глаза. — Дашь еще?
Вспомнив про десятку, свистнутую у амбала по привычке, я прошел на кухню и, взяв посудину, какую не жалко, сунул в нее мой фирменный десерт. Вернулся к нытику, протянул ему «успокоительное».
— Приятного аппетита. Ну и, проваливай уже.
«Слабак» — захотелось жутко подытожить сегодняшний неудачный эксперимент вслух, но стоически сдержал порыв.
— Спасибо, блин.
— Еще увидимся, — помахал ему на прощание пальчиками.
— Не приведи господь, — перекрестился качок и благополучно убрался из квартиры.
Полный бред. Выпросить телефон этого придурка у другого стоило мне прогулки на коротком поводке Сеитоши, в том плане, что я все-таки согласился на эту авантюру с братишкой. А что в итоге? Ночь телячьих нежностей. Просто восхитительно. Конечно же нет.
Как же элементарно хочется грубого, жесткого, классного секса! До невозможности! До тряски в руках! А подходящих кандидатур 0,1%. И этот процент уже с гордостью занят опять же моим братом. Желания начинающего мазохиста уже месяца три не давали мне покоя и брали верх над моим и без всего этого прибабаха похотливым «я». После того как Кензи собрал манатки и бессовестно свалил к блондину, я чувствую себя брошенным и уже единственным геем-извращенцем на всем гребаном белом, с голубоватым оттенком, свете. Из-за отсутствия под рукой, а вернее, совсем не рукой, нормального мужика с нормальным членом, хоть на кол садись. Ну, понятно в каком смысле.
Проводив мысленным посылом тряпку-качка и с этой же нецензурной лексикой вспомнив Сеитоши, обматерил себя за то, что так легко повелся. Долговязый — козел. Знал же, что амбал ни фига не может, и ничего не сказал. Ладно, извращенец, я тебе еще отомщу…
Через пятнадцать минут после горьких проводов соплежуя я почувствовал приятную вибрацию в кармане джинсов, выудил мобильник и, увидев на дисплее раздражающее имя, неохотно ответил на звонок:
— Н-да…
— Скажи, что мой зайчик у тебя! — буквально захныкал Сеито в трубку.
Услышав вторым ухом скрежет ключей в замке, я обернулся в сторону двери в ожидании появления на пороге неженки номер два — Кензи.
— Ага. Почти.
— Слава богу! — с облегчением выдохнул Сеитоши. — Милый, пожалуйста, успокой его! Я так переживаю!
— Хо-ро-шо.
— В общем, действуем согласно плану. Да?
— Понял, не дурак, — закруглил я разговор, пока не сорвался на мат, и кинул трубку, уже мысленно превращая его «гениальный» план в свой, причем с несколько другим содержанием.
***
Кензи
Ввалившись в уютную любимую квартирку, я невольно вспомнил прошлое и понял, как же, блин, все-таки скучал. А точнее, соскучился по тишине и смирению Ичи с моей привычкой разводить срач.
— О, братишка. А ключики мог бы и вернуть, — встретил меня Ичиро, сверкая красными, как у вурдалака, глазами.
— Я тоже рад тебя видеть, — поклонился я до пояса. — Фак, что с твоими гляделками? Хоть на ночь вытаскивай свои окуляры.
— Сегодня не мог. Надо было быть во всеоружии. Но ради тебя, так уж и быть, сниму, — исчез брат в спальне.
Я скинул кенгуруху и натурально с кайфом бросил ее на пол, — приятно, блин, и никто не орет. Подойдя к дивану, плюхнулся на мягкую обивку и закинул ноги на журнальный стол. С упреком посмотрев на сидящего в углу, напоминающего о Сеито, розового, плюшевого медведя, схватил ни в чем неповинного и стал душить, стиснув зубы. Завершил экзекуцию смачным ударом в нос. Получи, сука!
Откинул обратно. Подышал. Поостыл. Постыдился. Вновь посмотрел на несчастного мишку, взял и бережно обнял.
— Прости, — чмокнул игрушку в мягкий лоб.
Из спальни выплыл брат, и я тут же с видом «ниче не было» откинул плюшевого в дальний угол. Подойдя к кухонному столу, Ичи развернул ко мне один из стульев, сел напротив и движением балерины грациозно закинул ногу на ногу.
— Ну, я вас слушаю. О чем бы вы хотели поговорить?
— Сеито достал… — почувствовал я, как горят щеки, и стал отбивать степ пяткой, с трудом веря в то, что докатился до жизни такой.
— Продолжайте.
— Бесится, орет, нервирует меня. Беспричинно. Вообще не догоняю, че делать.
— Ой, успокойся. Это у него «псевдоПМС». Он уже даже больше баба, чем я, — наплевательски махнул Ичи рукой на мою трагедию.
— Не думаю, что дело только в этом. Не понимаю…
— Может, недоедание сказывается?
— Да ни хера. Вчера он бессовестно лопал при мне гамбургер, — кинул я опухшую голову в ладони. — Блин, не хочу… не хочу его терять. Ар-р!
— Н-да, братик, да ты по уши в дерь… э-э-э, то есть в любви конечно же… К дерьму, — бросил Ичиро в мою сторону издевательский взгляд.
— Только ты еще не нервируй, а.
— Ладно. Давай попробуем понять, что не так. Может, в последнее время произошло что-то… эдакое? — стал крутить в воздухе ладонью, будто вырисовывая «что-то эдакое».
— Да нет.
— В постели все нормально?
— Ага… Полный штиль. У нас уже… неделю секса не было, — смущенно я отвернулся в ожидании смешка.
— А до этого? — неожиданно ограничился брат только вопросом.
— Нормэ.
— Хмм…
— Хотя… — неохотно вспомнил я о своем конфузе.
— Что? — вздернул Ичи бровь.
— У меня в последний раз… ну… это… — я стал судорожно вертеть в руках какой-то фантик, забитый до этого в складку дивана, и дрыгать коленями.
— Что? — вторая бровь поползла вслед за первой.
— Ну, блин… не смог. — Фантик оказался… упаковкой от резинки? Фу! Отбросил в сторону.
— Э-э?..
— Ну, он ляпнул невпопад, у меня все упало, — зажал я руки между коленями, продолжая заливаться краской.
— М-да, бывает. Хотя не со мной.
— Сплюнь.
— А чего ляпнул?
— Мм… — закусил я верхнюю губу.
— Да говори уже, я же свой!
— Ну-у, в общем, сказал… ну когда я уже был готов кончить… он сказал… — оттянул я в смущении челку, пытаясь прикрыть ею глаза.
— Тужься, Кензи. Тужься!
— Ну, типа… «сделай это грубо».
— Гмм! — прыснул брат громко и еще выше вскинул брови, хотя я думал выше уже некуда. — У меня один вопрос. А вы как до этого как бы, типа, «не грубо», что ли?
— Эй! За кого ты меня принимаешь? Нет, конечно! Я не могу причинить ему боль, — закинув кроссовок на колено, я снова стал стучать пяткой по полу. Разговор меня пипец как напрягал.
— Пха! Ты? Сеито? О боже! Мне порой хочется ему треснуть по роже, просто когда я его вижу.
— Эу!
— Окей, короче, проблема найдена, — хлопок в ладоши.
— В смысле? Ты че, думаешь, все поэтому?
— Да он тебя дразнит, братишка. Очнись! Ждет, когда ты в бешенстве на него набросишься и оттрахаешь до полусмерти.
— Шутишь, что ли?
— Серьезно. Я тебе как далеко уже не любитель всего этого дела говорю.
— А… когда это ты вообще такое полюбил?
На мой вопрос брат недвусмысленно закатил глаза к потолку.
— Забудь про меня. Короче, Сеито хочет животного секса.
— Че?.. Не. Бред. Не верю.
— Что значит «не верю»?! Он тебе это тогда прямым текстом сказал! Не тупи, Кензи.
— Да он бредил! Сеито никогда не любил грубость. Да и я не… я не смогу. Не хочу причинять ему боль, — лихорадочно завертел я башкой из стороны в сторону.
— Успокойся, невротик. Экспериментов он хочет, окей? А «садо» вовсе не значит, что ты должен вышибить ему пару зубов, а после отхерачить по яйцам как следует. Здесь надо как бы создать видимость грубости. Понимаешь?.. Это даже в большей степени игра, окей?.. Короче, рассказываю.
— Ну…
— Приходишь домой. Желательно немного под градусом, чтоб перегаром несло. Заодно для смелости. Но не до потери пульса, а тем более, контроля.
— Ээ…
— Идешь прямо на него. Пусть бесится.
— Фу…
— Че «фу»? Хватаешь одной рукой за волосы, тянешь с силой и всасываешься, как следует, чтоб ему дышать было больно, — обхватил Ичи себя за горло и заметно сжал. — Приземляешь его там, например, на стол или к стене прижимаешь. Короче, никакой кровати.
— Думаешь?..
— Срываешь с него шмотки, — скользнул брат рукой к майке и потянул за ворот. — Для эффекта можно футболочку порвать. Начинай покусывать тело, особенно соски, — открыл один глаз и уставился на меня. — Прикидываешь?
— Ну, допустим.
— Блин. Самое дебильное, что я тоже…
— Че?.. — вот тут мне стало интересно, кого именно он представляет и кто какую позицию занимает в его больной фантазии.
Брат снова закрыл глаза.
— Кусаем соски, — открыл. — Только сосать не вздумай. Ща, разбежался, — пригрозил пальцем. — Переворачивай сучку мордой вниз. Пусть почувствует твое доминирование. И никакой смазки.
— Без смазки?!
— Естественно.
— Йо! — сморщил я нос.
— И после со всей дури вставляешь, чтоб так хорошенько его причиндалами об стол.
— Стоп, стоп, стоп!
— Ну и так далее.
— Фак, как-то это все… э-э… ненормально.
— Хотя… Нет! Еще не все.
— По-моему, ты слегка увлекся.
— Не-не. Это как раз то, что нужно. Сеито у нас тот еще извращенец. Тут определенно не хватает еще кое-чего… — вскинул Ичи вверх указательный палец.
— Чего же?
***
— Ты ведь шутишь, да?..
Стоя перед полкой с фаллоимитаторами на любой вкус и цвет, я заметил, как похотливый взгляд брата упал на самую огромную штукенцию — размером почти что с Токийскую телебашню.
— Идеально. — Щелчок пальцами.
— Прикалываешься? — Уронив челюсть, я обвел брезгливым взглядом цвета (ой, как «неожиданно») фуксии ракету.
— Не-а.
— Так. Во-первых, это… Блин! Это же искусственный!
— А ты хочешь, чтобы тут настоящие продавали?
— Да не. Я своим хочу!
— Ну, Кензи, твой размерчик уже не котируется. Смирись, — пожал Ичи плечами. — К этому быстро привыкаешь. Поверь.
— Капец…
— Не, я, конечно, могу тебе предложить руку по локоть в него заху…
— НЕТ!
— Что и требовалось доказать. Поэтому он, — ткнул тонким пальцем в розовую штукенцию.
— Ладно, допустим, но этот, по-моему, уж слишком здоровый, — пробежался я взглядом по другим не менее пугающим прибамбасам.
— Расслабься, этот еще средненький. Я и больше видел, ну и не только видел…
— Че-го?
— А ты как думал?
— Я вообще ниче не думал, а вот теперь думаю, к сожалению. Брат, но это же… фак… это же больно!
— Терпимо. А мне так вообще приятно. Но в твоем, вернее, в случае Сеитоши, лучше на первый раз не рисковать и все-таки смазать. Ну что, берем?
— Блин, поверить не могу. — Я, стыдливо пряча раскрасневшиеся щеки где-то под капюшоном худи, последовал к кассе за Ичи, гордо возносящим жезл моей судьбы над головой. На ходу схватил аналогичного размера нужную мне банку. И уже мысленно прикинул, где тут поблизости аптека. Ну так, на всякий пожарный…
Вдруг брат резко остановился, обернулся и с наисерьезнейшим видом тихо произнес:
— И главное — он будет сопротивляться, кричать, что не хочет, отталкивать. Забей. Это все по сценарию. Это возбуждает. По идее, чем сильнее он сопротивляется, тем грубее его надо трахать.
— Я могу сдрейфить.
— Брат! Будь уже мужиком и отделай как следует эту сучку!