— Это вообще того стоило? — взглянул я раз пятый за вечер в беленький конверт с моим первым заработком и с грустью вспомнил былые деньки, а точнее, ночки и ту пачку кэша, ставшую вишенкой на моем торте, коим оказался неплохой секс с Сеитоши. Как же это было легко.

— Ты умница. Шеф оценит твои старания. Вот увидишь. Выше нос, — поддержал меня Татсуми бодрым комментарием, а заодно за поясницу пятерней. Вагон слегка качнулся, я мягко оперся спиной на подстраховывающую меня руку. Мой минор сменился чувством самоуважения. Добрые глаза напротив уже так привычно смотрели на меня с нескончаемой теплотой.

Больше зарплаты весь сегодняшний нелегкий день я ждал, пожалуй, только его предсказуемого завершения — совместной поездки с Татсуми в метро, которой и закруглилось наше с ним вчерашнее на переходе возлежание. После странного инцидента и побега с места его происшествия мы украсили мои пострадавшие костяшки купленным в ближайшей аптеке пластырем, похихикали над буйной бабулькой, обсудили мой поварской дебют и дружно сделали вид, что ничего сверхестественного на дороге не произошло. Встретились сегодня в половину девятого, как и договорились, и по наводке Татсуми в забегаловке неподалеку слопали очень даже неплохой омлет с угрем. Дальше были долгих тяжелых (естественно, «благодаря» шефу) четыре часа на кухне, а после полудня — снова зал. В девять вечера я с облегчением выдохнул, пока не заглянул в худенький конверт.

— И все же это гроши.

— Твой опыт бесценен. Через год ты будешь нарасхват и сможешь устроиться туда, куда сам пожелаешь.

— Да, но как на это можно прожить даже неделю?

— Ну, если у тебя нет семьи человек эдак в восемь, то вполне себе можно.

— Восьмерых, может, и нет, но…

— Садись, — указал мне на освободившиеся рядом два места, ласково проведя ладонью по спине. Я занял одно на автопилоте и, лишенный теплого прикосновения, поймал себя на мысли, что стоять было как-то приятнее.

— Но ты же один, как восемь человек. Я же тебя не прокормлю.

— Я не обижусь, — не изменяя своей извечной снисходительности, Татсуми усмехнулся на мою бессовестную попытку его слить, и я, вместо того чтобы ею воспользоваться, отчего-то вдруг психанул.

— Татсуми, блин! Что ж ты такой мягкотелый? Тебе должны, а ты прощаешь. Так же нельзя! Наори на меня. Давай. Скажи, чтоб я не наглел, — сел к нему вполоборота.

— Зачем? Тебе мало в жизни агрессии?

— Да при чем тут я? Мы о тебе говорим! Это тебе ее не хватает. Давай, наори. Я заслужил.

— Но я правда не обижусь.

— Ох… — откинулся я на мягкую спинку сиденья разочарованно и сложил руки на груди. — Поэтому ты всего лишь официант, — сказал с ощутимой долей пренебрежения в голосе, надеясь, что хоть это его прошибет.

Не фига.

— А скорее потому, что талантом готовить меня никто не наделил, — произнес как-то меланхолично и коснулся кончиками узловатых длинных пальцев линии роста надо лбом волос. Отодвигая выпавшие на лицо тонкие прядки на затылок, Татсу устало сомкнул веки. Снял с растрепавшейся петли розовую, спертую мной у невоспитанной девчонки с рожком мороженного, резинку, и, распустив волосы, снова завораживающе прочесал их расправленной пятерней. В мое застланное зрелищем сознание вклинился неприятный чужой смех. Точнее, мерзкое хихиканье в маленькие девичьи кулачки. Троица школьниц напротив оценивающе осматривала моего коллегу с ног до головы и некрасиво между собой шушукалась. На девиц Татсуми не обращал внимания, а вот мне стало откровенно не по себе. Я снова его оглядел. Снова увидел дурацкую горбинку на выдающемся носу, чуть потускневшие на неидеально выбритых щеках высыпания, темнеющие под мышками на неудачного зеленого оттенка футболке пятна пота, покосился на глумливые усмешки трех дур и ощутил эмпатическое смущение. Принялся нервно кусать губу с таким мерзким чувством стыда, словно это хихиканье было посвящено мне. Отвернулся в противоположную сторону со вдруг возникшим желанием тупо сбежать и нервно запрыгал пяткой по полу. Противные смешки не прекращались. В какой-то момент смущение стало сменять раздражение, а чувство несправедливости раздулось в груди воздушным шаром. Оно медленно поднялось к горлу и спазмировало чувствительные мышцы губ — один край верхней поехал по диагонали к скуле и явил миру клык. Аккуратно собрав волосы в подкрученный хвост, Татсуми предпочел закрыть глаза, кажется, все же заметив бессовестных малолеток, и принялся постигать дзен. Мой дзен всегда обходил меня стороной. Отчего сейчас, шумно выдохнув через нос и переборов смущение, я забрал лежащую на его ногах чуть влажную ладонь в свою и сплел наши пальцы в шокировавший публику замок. Дружно поджав губы, хамки испуганно вскинули на меня глаза, поймали мой персональный для них посыл куда подальше и спрятали розовые моськи за спадающими на лицо лохмами.

— Нахалки невоспитанные. Достал этот смех, — прояснил я ситуацию так, чтобы услышали все рядом присутствующие.

— И что бы я без тебя делал? — прозвучал в голосе Татсуми неожиданный стеб. Щеки мои полыхнули сильнее, чем от чужих некрасивых насмешек, я обиженно отбросил его ладонь и присоединил к одному дрыгающемуся колену второе.

— Ой, не хочешь, как хочешь. Я же по-человечески помочь решил. Наслаждайся, раз так нравится, — пообещал себе сбежать на ближайшей остановке и весь покрылся мурашками от теплого выдоха у виска.

— Они опять смеются, — прошептал Татсуми мне на ухо.

— Плевать. Сам теперь разбирайся, — гордо объявил я и снова почувствовал бурный прилив крови к щекам, когда мою руку нежно стиснули.

На попытку высвободиться крепкие пальцы сжали мои чуть сильнее, и я наградил выразительный профиль пренебрежительным с прищуром взглядом. Но вырываться больше не стал. Троица дружно проулыбалась до своей остановки, не издав больше ни звука, и выбежала из вагона звонко хохоча. Татсуми тут же ослабил хватку, но вместо того чтобы меня освободить, расправил ладонь и уверенно пропустил пальцы между моими. В груди у меня бойко стукнуло, тело кинуло в жар уже в который за четыре остановки раз. Я машинально затеребил у виска волосы, глупо пытаясь разбавить напряженную (кажется, только для меня) обстановку, и, нервно заозиравшись по сторонам, начал нести какую-то чушь:

— Ненавижу метро. Особенно в час пик. Меня вечно кто-то за задницу лапает.

— Как? — послышались в голосе Татсуми тревожные нотки.

— Руками, как.

— Ты ведь шутишь?

— Если бы, — покосился на парня не без иронии и невольно отпрянул, напоровшись на тяжелый как никогда взгляд. В глазах гнев, на скулах желваки, которые видеть мне еще не приходилось. — Ты чего?..

— Я провожу.

— А?

— Я тебя провожу.

— Гмм! И что ты сделаешь? Пригрозишь моему обидчику пальчиком и скажешь, что так поступать нехорошо? Ну-ну… Не стоит себя утруждать, — помотал я головой скептически.

— Мне не сложно. Ты против?

— Все равно, — протянул я наплевательски, решив уточнить: — Вообще-то поздно уже. А тебе еще назад ехать.

— Ничего страшного.

— Тебя что… дома никто не ждет?

— Не ждет. Не переживай.

— Ты один живешь? — поинтересовался как бы невзначай.

— Один, Ичи.

— Ни с кем не встречаешься? — постарался я сделать крайне непринужденный вид, отодвигая пальцами от лица челку и осматривая ее кончик, словно он интересует меня гораздо сильнее, а вопрос — просто ни к чему никого не обязывающая болтовня.

— Нет.

Чужой ответ спровоцировал во мне необъяснимый душевный подъем. Хотя… почему же «необъяснимый»? Приятно осознавать, что не все на Земле позабивали голову этой ерундой.

— И-и-и когда последний раз ты был в отношениях?

— Примерно… год назад.

— Мм. Почему расстались?

Пауза.

— Не сошлись… характерами.

— Где? — невольно я прыснул. — В постели? Он был слишком нежным для тебя?

— Она.

— А? — смахнула констатация факта идиотскую улыбку с моего лица.

— Это была она.

Все вопросы из головы разом выскочили, словно его замечательная бывшая выросла перед нами недвижимым столпом, озирает меня сверху донизу насмешливым взглядом и думает про себя: «Ты? Серьезно, ты? Забавно…» А за ней очередь из его будущих — грудастых длинноногих моделей, так и жаждущих меня раздавить. Вдвое увеличившаяся в теории конкуренция меня, мягко говоря, пришибла, а еще сильнее то, что в моей голове очутился краш. А может, воздыхатель, а еще желание его полного надо мной покровительства и моя зависимость от этих выдуманных ко мне чувств. Ну уж нет!

Я осторожно вытянул ладонь из нежных пальцев и, категорично заправив ее под мышку, не стал ничего объяснять, трусливо отвернувшись, будто у меня не приступ паники относительно отношений, а фобия бисексуалов. Молча вскочил с места на своей остановке и, не пытаясь никого ждать, помчал вперед, заметив сопровождающего только на эскалаторе.

— Почему замолчал? — произнес Татсуми над моим плечом скромно.

— Вопросы, видимо, кончились, — отрезал я неприязненно и снова заткнулся, лишь дойдя до дома, удосужившись открыть рот. — Это мой. Дальше я сам.

— А это что? — дернул Татсуми подбородком на огромную лужу, которую мне предстояло переплыть.

— Как что? Море, а вон пляж, — указал на гору песка в стороне. — Прямо в двух шагах от дома.

— Каждый день заплывы делаешь?

— Минимум по два раза.

— Почему не пожалуешься?

— Жду когда на руках кто-нибудь перенесет, — протянул умильным голосом, сложив руки в замок у груди. — Это же так романтично! — После чего принял нормальный вид и объяснил по-человечески: — Эта лужа — моя скидка. Плачу как за комнату, а живу в двух. Ее уже год пытаются убрать. А она все равно появляется. В общем, арендаторы только за.

— Серьезно?

— Представь себе. Апчхи! — чихнул я, успев поднести ко рту ладонь, и вытер нос после: — О, что-то новенькое.

Не успел я очухаться и предположить, что же, как был тут же поднят на руки. Обвил шею Татсуми машинально и вылупил на парня глаза:

— Эй…

— Чтобы не заболел.

— Я в норме, а вот если ты после этого не выйдешь, я тебя урою.

— Выйду. Даже если с температурой слягу, приду ради тебя, — преодолел Татсу мелководье по прямой, нещадно утопив повидавшие жизнь кеды, и не дав мне сказать, что справа есть спасительный бордюр.

— Опусти, дурак, — дернул я в воздухе кроссовкой.

— Куда? Показывай.

— Поставь. Люди же смеяться будут.

— Почему тебя так волнует реакция окружающих? — взял Татсу без моей помощи верный курс.

— Во-первых, вся наша жизнь — это реакция на нас окружающих. А во-вторых, помнится, вчера она тебя тоже волновала, когда у тебя встал, — сделал я акцент тоном голоса на последних колких слова.

— А может, не волновала. Может, мне просто понравилось. Может, я удовольствие хотел растянуть… Красивый парень лежит на мне, что может быть привлекательнее?

— Красивая девушка?..

— Так. Кажется, я нашел в тебе один минус.

— Целый один? Уау! — Звонкий смешок. — Ну и?

— Ты не умеешь принимать комплименты. Вчера на Нану переключился, когда я тебя милым назвал. Сегодня — на какую-то девушку абстрактную.

— Эти комплименты подвергаются большому сомнению, вот и не принимаю.

— Я разве давал повод сомневаться в моих словах?

— Не давал, просто я реалист. Я знаю, как себя веду, и это ни разу не мило. И знаю… как выгляжу… — уронил я взгляд и, сразу пожалев о сказанном, импульсивно дернул в воздухе ногой, все же заставив парня поставить меня на ноги, как раз у подъезда дома.

Энергично взбежав по лестнице на второй этаж, я бросил взгляд через плечо на преследующего меня телохранителя:

— На чай не пущу. Свой пей.

— Даже не мечтаю.

— Тогда чего преследуешь?

— Я еще не проводил.

Дойдя до своей квартиры, я вставил ключ в замок, повернул трижды и, слегка приоткрыв дверь со значением глянул на своего спутника, мол, проваливай. Мой визуальный посыл проигнорировали. Татсуми встал на цыпочки и заглянул к квартиру через мое плечо:

— Ого, у тебя хоромы. Еще и со скидкой. Может, мне в вашем районе местечко поискать?

— Вряд ли ты найдешь.

— Или комнату. У тебя же две…

— Нет уж, — категорично закрыл я дверь и оперся на нее лопатками. — Вдруг брат вернется.

— Брат?

— У меня что, не может быть брата? Что тебя так удивляет?

— То, что твой брат сбежал от такого милого сожителя.

— Просто козла одного встретил, — скривил я лицо и неприязненно уставился на свой растрепавшийся на костяшках пластырь. Подцепил отлипший краешек и потянул вверх.

— И ты его еще не вернул?

— Зачем?.. Он же счастлив.

— Умница, — похвалили мою проницательность и забрали покалеченную конечность в ладонь. Второй погладили. — Как рука?

— В норме.

— Прости, — прошептал тихо и, сложив губы трубочкой, струйкой воздуха охладил бордовые корочки. — До свадьбы заживет.

— Твоей если только.

Чужая грудь поднялась в глубоком шумном вдохе. Татсу расправил плечи и, выпустив мою ладонь, с выражением претензии скрестил руки на груди, чем вызвал у меня очередную похожую на икоту смешинку.

— Что это? Раздражение? Да ты сегодня в ударе, — растянул я губы в широкой глумливой улыбке, на меня, очевидно подыгрывая, сощурили темные глаза. Смутившись от долгого в упор взгляда, я бросил свой в пол и спрятал руки за спиной, уворачиваясь от очередных телячьих нежностей. Все, хватит, хорош. — Иди. Уже поздно. Тебе еще ехать целый час.

— Ты первый.

Пальцы нащупали торчащие в замке ключи и принялись нервно ими позвякивать. Я пялился на резиновые белые мыски смотрящих на меня кед, вовсе не желая видеть, как они разворачиваются. Почти прижал подбородок к груди, пытаясь исчезнуть не уходя и, сделав себе поблажку, рискнул выпросить последнее прикосновение, зная точно, если его не получу, сдохну от стыда прямо на месте.

— Не получается, — признался я, адски горя.

Мне тут же презентовали спасительный поцелуй в темечко и заботливо стиснули плечи в руках. Все внутри затрепетало от пронизывающего меня восторга, от того, что желания сбываются, и я был готов загадать еще миллион. Почувствовав эти нетерпимость, жадность, азарт, понял, что в любой момент могу оступиться. Что, захотев очень многого, в итоге не получу ничего. Я слишком расслабился. Забил голову соплями, когда сосредоточиться надо на работе, чтобы через год точно быть нарасхват. Взглянул на свое поведение со стороны и словно проснулся.

— Так, все! Стоп! — смахнул ладони Татсуми с плеч и подтолкнул его в сторону лестничного пролета. — Поздно уже. Иди. До завтра.

— До понедельника, Ичи.

— А, точно, — испуганно я вскинулся, с ужасом понимая, что предстоит переживать этот неловкий момент в одиночестве два долгих дня и три бессонные ночи, за которые я точно сойду с ума. — А что, кафе не работает по выходным?

— Работает.

— А ты?

— Тоже.

— Как это?

— Так.

— А отдыхаешь когда?

— Очевидно ночью.

— Разве по выходным не больше народу?

— Больше. Поэтому в десять мы уже открыты.

— И как же ты один справляешься?

— Я буду не один. Не переживай.

— Вместо меня будет кто-то другой? — почувствовал я преждевременный укол совершенно неуместной ревности.

— Будет.

— Очередная десятилетняя малолетка? — глупо понадеялся.

— Студентка. Ей двадцать. Так что отдыхай.

Образ его бывшей в моей голове сменила длинноногая грудастая модель. Я усмехнулся над собственной наивностью, страхом быть преданным и минутной давности опасениями оступиться, оценил свои способности вляпываться в то, что так упорно обхожу стороной, и, не сдержав эмоций, язвительно попрощался:

— Ладно. Не обпашитесь там. Пока, — развернулся, пытаясь сбежать. Но тут же вернулся на место, одернутый за запястье назад. Глупо обнял себя за плечи, снова уставился в пол, давая Татсуми возможность познакомиться с моим на макушке хохолком, и, переминаясь с ноги на ногу, пробубнил: — Она красивая?

— Не знаю, Ичи. Я не задумывался.

— Она… милый человек?

— Мне все равно, Ичи, — ответил он правильно, и я снова застыл не в состоянии ни уйти, ни даже посмотреть Татсуми в глаза, настолько мне было стыдно перед собой за свои подростковые прихоти.

От прикосновения его кончиков пальцев к месту за ухом, я рефлекторно съежился и стиснул себя в объятиях еще сильнее. Опустил ресницы и принялся прослеживать движение его руки только кожей, ставшее от этого еще более чувственным и нежным. Огладив шею, отодвинув ворот футболки вбок, Татсуми провел пальцем по выпирающей из-за моей крючковатой позы ключице, согнав рой мурашек в низ моего живота. Поддел опущенный подбородок, заставив меня разомкнуть веки и, осторожно пригнувшись, задел спинкой носа мою. Прижался губами к губам, замерев в легком прикосновении сперва. Осмелев, толкнулся кончиком языка в зубы после, заставив меня их разомкнуть. И поцеловал неожиданно глубоко и смело. Прижал ладонь к шее полностью, ощутимо надавив пальцем на кадык, и мгновение спустя обхватил лицо обеими руками, шумно глубоко вдохнув через нос. Не безболезненно подцепил зубами край нижней губы, заставив меня взволнованно вскинуть на него взгляд и увидеть искорки в сейчас таких пронзительных глазах, смотрящих на меня как-то хищно. Склонил голову набок глубже и заглотил рот так жадно, что я на мгновение перестал дышать. В груди же бешено запрыгало сердце. Меня прижали к двери всем телом, заставили машинально смять в кулаках его под ключицами футболку, и я попытался парня отпихнуть, чем заработал себе наказание — очередной мелкий укус в губы. Из меня машинально вылетел тихий стон, я почувствовал, как становится тесно в джинсах, и принялся двигать языком активнее в нарастающем желании быть истерзанным чужим ртом. Жесткие пальцы сжали мой бок, уверенно сползли к подвздошной косточке и обожгли под тканью майки кожу. Огладили ребра, нащупали проколотый сосок и надавили на его центр. Кажется, полностью теряя над собой контроль, Татсу окутал мой торс руками под задравшейся до груди футболкой, буквально душа в своих нетерпеливых объятиях. Я на автопилоте вжался пахом в жесткий его, переместил ладонь на загривок, растрепав собранный в петлю хвост, и, вспомнив, как это работает, сделал фальшивую попытку его от себя отстранить. Тут же получил желанный укус в губы. Почувствовал напор его бедра между моих ног, о которое невольно потерся промежностью, и услышал… возмущение соседского шпица. Его противное тявканье вклинилось в мой опьяненный поцелуем мозг, заставило очухаться и осознать, что я творю. Татсуми дернулся назад, кажется, тоже опомнившись, смущенно затоптался по кругу, вытирая пальцами обсосанные мной губы, и попытался принять непринужденный вид. Неловко сложился пополам при виде выплывшей вслед за собакой соседкой.

— Здрасьте, — вынужденно мямлил я, не совсем понимая, то ли рад ее видеть, то ли сейчас убью. И чтобы не слышать от Татсу слов прощания, сказал первым: — Ладно. Пока. До понедельника.

— Пока, Ичи, — произнес он мягко, превратившись в свою будничную версию редкостной святоши, и, не отрывая от меня глаз, проводил до хлопка.

Спрятавшись за дверью, я навалился на нее спиной обессиленно, все еще чувствуя пульсацию искусанных губ. Попытался перевести дыхание и, не включая свет, рванул к окну. Вгляделся в просвет между шторами в ожидании его появления, не понимая, зачем, — я видел эти плечи миллион раз за эти дни, но сейчас смотрел на них с каким-то трепетом в груди и наползающей на губы улыбкой. Господи, как это вообще возможно? Татсуми? Самый потрясающий поцелуй? Не может этого быть… Мой первый настоящий и такой незабываемый. Какой-то особенный для меня. Наверняка для него самый обычный, — сбил я с себя наваждение. Нет. Всего лишь слюнявый засос. Ничего сверхъестественного. Я придаю произошедшему слишком большое значение. Так не должно быть. Как хорошо, что у него нет телефона. Можно не сидеть и не ждать дурацкого сообщения или звонка два долбанных дня. Целых два… Неужели ему будет все равно? Разве он бы не пришел, если бы поцелуй для него что-то значил? Но он же постоянно работает допоздна. И вряд ли придет, не зная точно, дома я или нет. Но он бы мог подождать, и это было бы так романт… Фак... Нет! Плевать! Просто ничего не значащий животный засос!

Снова записав себя на прием к врачу, я кое-как хранил целомудрие до полуночи, после чего снова принялся заниматься непотребствами, думая о Татсуми совершенно осознанно, а не потому что, мне приснился грязный с его участием сон. А наутро, как идиот, вскочил в семь. Эврика! Завтрак! Я должен Татсуми завтрак. Точно! Тогда начну прямо сейчас. Можно поэкспериментировать, никуда не торопясь. В будни с этим придется туго. Все логично. Супер! Класс!

***

Девчонка с платиново-голубым сплитом, септумом с торчащими из него шипами, талией в толщину моей руки и до тошноты идеальным макияжем слащаво улыбнулась мне на входе:

— Добро пож-а-аловать! Вам столик на одного?

Приплыли, блять. Ну, зашибись.

— На десятерых, блин. Сам найду, — огрызнулась бледная недобитая моль, то бишь я, сто пятьдесят раз пожалев об отсутствующем на мне раскрасе. Прикинул, какие столики обслуживает эта мадам и занял один из них, кинув на него пакет с приготовленным для Татсуми бенто. Надменно отмахнувшись от протянутого девчонкой меню и, закинув ногу на ногу, я лихо затараторил: — Два тарта клюквенных, половинку чизкейка с манго. Вместо манго сделайте персик. Раф банановый. Нет, все же клубничный.

Оперенный кончик ее ручки перестал дергаться в воздухе, цвета бирюзы глаза вытаращились на меня ошеломленно.

— А лучше смешайте два к одному. Еще три пончика с собой. Один здесь. Здесь шоколадный. С собой банановые. Все записала?..

На помощь к моему дублеру подтянулась причина моей бессонницы и улыбнулась помощнице так же ласково, как улыбалась только мне:

— Я обслужу. А ты возьми мой столик.

— Спасибочки, — сделала умильную моську, сжала пальцами с матовым в пастельных тонах маникюром мощное предплечье и скоропостижно отчалила к столику в углу.

Мой предатель обернулся на меня:

— Деточка, у тебя ничего не слипнется?

— Даже если и так, это уж точно не твоя проблема.

Мою язвительность проигнорировали, Татсуми заглянул в свой блокнот и спокойно зачитал:

— Два тарта клюквенных, половина чизкейка с персиком. Раф бананово-клубничный. Два к одному. Три пончика с собой. Один здесь — шоколадный. С собой — банановые. Все записал?

Пауза.

— Бесишь, — сцапал я со стола пакет, рванул на выход и отправил его в ближайшую урну на углу.

— Ичи! — окликнули меня уже на улице.

— Чего тебе? — соизволил я обернуться.

— Что-то случилось? — подступил Татсуми ближе и обеспокоенно заглянул мне в глаза.

— Ага. Эта мамзель пытается отнять у меня работу. Вот что! — выдумал я новую причину своего срыва на ходу, решив умолчать об истинной.

— Вовсе нет. Ты же скоро на кухню перейдешь.

— Да с чего ты вообще это взял? Знаешь, сколько раз я вчера накосячил? Тринадцать, Татсуми. За четыре часа шеф предъявил мне тринадцать гребаных раз. А я всегда считал, что делаю все правильно. Мои базовые знания — полное дерьмо.

— На то он и стаж. Шеф тебя всему научит.

— Ты думаешь, ему это нужно? Да он меня и так не переваривает. И если в зале на моем месте будет другой, а на кухне шеф психанет, или я, или… не знаю, кто первый, отправит он меня уже не в зал. И все снова начнется сначала. В другом месте. Откуда меня снова вышвырнут, — понял я, что мои слова не обделены смыслом, увидел себя кинутого со всех сторон и, разочаровываясь в жизни, опустил плечи в тяжелом выдохе. — Ладно, неважно, иди…

— Это важно, Ичи. Давай вечером поговорим, — попытался Татсу обхватить меня ладонями, но я протестующе увернулся.

— Нет.

— Я к тебе заеду, хорошо?

— Нет. Не хочу… Только не ты, — понял я, что уже начинаю страдать и надо все заканчивать, пока не произошло ничего катастрофического. — Ты такой… рафинированный, Татсуми. Смотреть тошно. Всем пытаешься угодить. Помочь. Со всеми такой любезный. Ответить грубо не можешь. Мямлишь. Пресмыкаешься. Даже представлять не хочу, какой ты… в постели. От одной только мысли тошнит. Не надо ко мне приходить.

— Я заеду к тебе вечером, Ичи. Не переживай. Все будет хорошо, — снова пропустили мои слова мимо ушей и обезоружили дружелюбной улыбкой. Я почувствовал себя полной скотиной и, не в состоянии смотреть этому человеку глаза, рванул прочь.

— Тупица… — спешно свернул я за угол, услышал звон колокольчика, давший мне понять, что мой мучитель ушел и, нервно зарывшись пальцами в волосы, сел на корточки, там где стоял. — Черт… Как же бесит…

— И как только не стыдно чужого парня в постели представлять. Фу, — разбудил меня голос откуда-то взявшейся Наны, заставивший меня сменить причину для угнетения.

— В смысле чужого? — вскинул я на эту прошмандовку взгляд. Юбки на ней уже не было, остались одни вчерашние трусы, губы блестели розовой слизью, лохмы накручены и забраны в два хвоста, на плече маленький рюкзак в виде сдохшевого плюшевого мишки.

— В прямом.

— И чей же он парень?

— Да ты точно слепой… Может, стоит линзы на очки сменить? С диоптриями. Новенькой он парень! Слава богу, что не твой. Тупица, — обогнула меня по дуге, исчезая и беспощадно оставляя меня наедине с моими сомнениями. Я не поверил. Нана ведь дура. Вернулся к стеклянной витрине кафе, заглянул внутрь, не заходя в зал, и увидел, как парочка мило обменивается улыбками. Как можно улыбаться так легко после тяжелого разговора с другим человеком?.. Как можно было так быстро уйти?.. Слова мелкой тут же стали истинной в последней инстанции, а вечером ко мне пришли. Неухоженный, с отвратительной горбинкой на ужасном носу, лохматый, бездарный нищеброд стоял в дверях и пялился на меня со слащавой заученной улыбкой, которую раздает, оказывается, направо и налево просто всем:

— Привет, малыш. Как дела?

Господи, и что я в нем нашел? Повелся на заботу? Снисходительность? Наверняка фальшивую нежность? На поцелуй? И что теперь? Я чувствую себя мелкой жалкой букашкой. Чувствую себя ненужным, лишним, униженным. Хочу просто исчезнуть, сквозь землю провалиться, но сперва донести хотя бы до него, что на самом деле чувствуют те, кого ни во что не ставят.

— Ненавижу таких людей.

— Мм? Каких?..

— У которых всегда есть запасной аэродром. Мало ли, на первый приземлиться не получится. Ничего. У меня же второй есть. Класс! Для которых унизить человека все равно что пальцем пошевелить. Которые других ни во что не ставят. Вам плевать, что они чувствуют.

— Ичи… — потянулся он к моей щеке.

— Не прикасайся ко мне! — нервно я отмахнулся. — Унижаете их, воспринимаете, как пустое место. Людей. Других. Которые вас искренне любят… Ненавижу таких, как ты. Ты просто отборный кусок дерьма, Татсуми. Ты даже взгляда… ее не достоин. Просто дерьмо, — захлопнул я дверь, услышал стук, свое имя и, зарывшись в спальне в постель, заткнул уши подушкой. Пролежал так безумно долгих полчаса, а после вылез из-под одеяла. Кругом стояла полнейшая тишина. И лишь за стеной в соседской квартире противно тявкнул рыжий шпиц.