Ичиро
— Твой брат? — улыбался Татсуми фото вставленному в рамку моей родительницей и впаренному нам на новоселье вместе с четырьмя другими примерно год тому назад. Я такое не люблю, а вот Кензи не против. В итоге подарок занял место на полке рядом с его конспектами. Сейчас конспектов здесь не было, из пяти рамок тоже осталось только две, причем далеко не по его воле.
Переодевшись в повседневное и все же слегка подведя невыразительные глаза, я вышел из спальни и, подойдя к гостю, уставился на два ряда белоснежных на портретном фото зубов. Нахмурился. Удивился, ибо никаких опознавательных деталей на фотографии не наблюдал: типа не покидающей голову Кензи бейсболки или розовой краски — мою. Длинная челка пересекала лоб по косой, что тоже всех знатно сбивало с толку — не меня, конечно, но тех же предков — вообще легко.
— Как ты догадался?
— Просто.
— Думаешь, мы не похожи?
— Очень похожи.
— Тогда как?
— Просто знаю, это не ты.
— Потому что линз нет?
— Не поэтому.
— По чертам?
— Нет.
— Потому что вряд ли кто-то ставит свое селфи дома в рамку?
— Снова не угадал, — продолжал Татсу хитро отнекиваться.
— Хорошо, — не стал настаивать я на признании и сунул ему под нос вторую рамку. Внутри деревянного обрамления на корточках сидело двое быдловатого вида пятилетних пацанов — в бежевых шортах, бордовых футболках и с одинаковыми горшками из волос на голове. Близняшки закинули друг другу на плечи тонкие руки и грозно таращились в объектив. Скопировали, вставили, отразили. Отличий ноль. — А здесь? Который я? Как думаешь?
— Хмм, — почесал Татсуми с проглядывающей щетиной подбородок задумчиво и указал на мальчишку справа. — Этот.
— Как ты это делаешь? — сдвинул я брови и внимательно осмотрел фото сам.
— Угадал?
— Без понятий.
— Вы не знаете?..
— Не-а, — тряхнул головой отрицательно.
— А родители что говорят?
— Все время по-разному.
— Забавно. Не обижаетесь?
— На что? Скорее сочувствуем. Двое. Еще и близнецов. Еще и пацанов. Еще и не по девочкам. Просто комбо-кабздец.
— Почему с ними не живете?
— Жалко стало, — вернул я фото на полку и, стыдливо себя обняв, признался: — Мать столько болячек с нами за школу заработала — вообще не вылезала из больниц. Решили с Кензи: закончим, уйдем. Будем, типа, финансово родителям помогать, издалека. Правда пока как-то не очень получается.
— Все у вас получится. Вы замечательные дети, — наградили меня ласковым взором, неожиданно оставив мое темечко без прикосновения. А я так на него рассчитывал. Разве его не должно было здесь быть?.. — А как родители отреагировали, когда… все узнали?
— Не очень, — нервно затеребил я волосы у виска. Странно, что они меня еще не покинули. — Вернее, отнеслись бы, наверное, нейтрально, если бы это не приносило никому проблем. А мы четыре раза школу из-за этого меняли. Везде скандалы устраивали. Достали, короче, предков. Поэтому и отношение соответствующее. Сейчас им вроде бы как все равно. Хотя, может, и стыдно. В общем, они ничего на эту тему не говорят.
— И родители ваши молодцы.
— Ой, у тебя все кругом молодцы. И милые, и замечательные.
— Мне везет с моим окружением.
— Боюсь, дело не в окружении, — осуждающе помотал я на парня головой. Хотя мое осуждение уже не было таким категоричным, как пару часов назад. Сегодняшний удар в чужой нос меня будто отрезвил. Может, все же не Татсуми такой мягкотелый, а это я слишком импульсивный и все на свете воспринимаю в штыки?..
Чужая перед носом ладонь разбудила меня плавным возвратно-поступательным движением. Я очухался и вспомнил, что хотел спросить:
— Так, скажи, ты вообще любишь сладости?
— Неожиданный вопрос, — поставил Татсу Кензи рядом с парочкой шалопаев.
— Просто я же тебе завтраки обещал. Но меня так тянет что-нибудь вкусненькое приготовить. Будешь?
— Ты мне ничего не должен, Ичи. Все нормально.
— Не хочешь?
— Не хочу тебя напрягать. К тому же я взял нам с тобой гамбургеров, — заглянул в висящий на предплечье пакет и вынул в пропитанной маслом кальке булку.
— Оу, — сдержал я порыв сморщить нос.
— Не любишь? Ты, кажется, не говорил.
— Просто… сейчас не хочу, — отвернулся, состроил положенную гримасу и проследовал к кухонным шкафам.
— Тогда я уберу. Это твой. Не забудь после съесть, — дал наказ и положил один бутерброд в практически пустой холодильник.
— Обязательно, — презентовал тонну сарказма ему в ответ. После чего угрожающе загремел мисками.
— Серьезно будешь готовить? — испуганно уточнил Татсуми.
— Ну, да…
— Не стоит, Ичи, правда.
— Еще как стоит. Хочу тебя отблагодарить. За помощь. И за поддержку. За терпение. Еще за мужика. За мужика больше всего хочу. Это было очень круто. Ты меня… приятно удивил.
— Хорошо. Как скажешь. Тогда я тебе помогу.
— Я сам.
— Может, помыть что-то надо?
— Нет. Ты мне будешь только мешать. Ничего личного.
— Хмм, — растерянно вырос Татсуми посреди комнаты, кажется, не зная, куда себя деть.
— Что?.. Тебе скучно?
О боже, ему точно со мной скучно. Надо было на такие случаи плейстейшн у Сеитоши забрать. Ф-фак!
— Хочешь телик включи.
— Мне не скучно, Ичи. Все хорошо.
— Или телефон вот мой возьми. Посерфи, — сцапал я со столешницы гаджет и, подскочив к гостю, с надеждой сунул ему его под нос.
— Мне и так хорошо.
— А хочешь поспи. Я тебя разбужу. Хочешь? — Гипнотизирующий в глаза напротив взор. Только не уходи…
— Успокойся, — заправил он руки в карманы брюк и сделал маленький шажок назад. Что это было? Меня что, остерегаются?.. — Можно я просто тут посижу?
— Мм, — виновато я кивнул, с ощущением таким, будто кого-то пытаю. Но, представив себя брошенным, подумал, что вину могу и перетерпеть. Собрался с духом и с намерением изобразить что-то мега грандиозное, дабы Татсу не пожалел о потраченном на ожидание времени, приступил к готовке.
— У тебя очень уютно, — осмотрелся он по сторонам, неуверенно опустив зад на край дивана.
— И тесно.
— Ты просто не видел каморку, которую снимаю я.
— Маленькая?
— Очень.
— Знаешь, если бы ты не улетал, я бы подумал насчет комнаты, — сделав жалкую попытку заставить парня остаться в Осаке, я ясно ощутил, как горит лицо.
— Я шутил, Ичи.
Ну, да. Попытка действительно была жалкой.
— Ну, а я… не шучу, — буркнул тихо и принялся с усердием колоть яйца в металлическую для взбивания миску.
— Это что, мой плеер?..
Глянув через плечо, я увидел вертящего в руках гаджет его владельца.
— А, да. Все время забываю отдать.
— А я думал, что потерял.
— Не, я взял, — представил, как это выглядит со стороны и обеспокоенно обернулся. — Просто одолжил! Честно! Клянусь, что не крал!
— Верю. Честно, — мило усмехнулся Татсуми. Кажется, это единственный человек, который не сомневается во мне несмотря ни на что.
— Закачал тебе песенок попозитивнее. А то под твои медляки вены хочется резать. Хотя парочку я перекинул себе.
На самом деле скопировал все и уже заслушал до дыр за эти дни в дороге. Вены резать действительно хотелось, но только не себе. Часто вспоминал о Сеитоши…
***
Кензи
— Это ужас какой-то, — помассировал Кента-сан лоб, изнеможденно опустив веки. — Дерзит, грубит, старших не слушает, не подчиняется, спорит, перебивает…
— Он просто не на своем месте, — вступился я за брата, пока список его минусов не перевалил за двадцать.
— Не перебивай, — процедил Сеито сквозь зубы, кажется, меня стыдясь.
— Всего лишь пытаюсь объяснить, что и где пошло не так. Че в этом плохого?
— Сегодня он был на кухне, — заговорил Кента-сан непосредственно со мной. — Взбивал белок ножом. И где же, спрашивается, его место?
— Значит разволновался. С кем не бывает? — произнес уверенно, вспомнив нашу непростую школьную пору и все те разы, когда директора вызывали на беседу мать. Ичи всегда схватывал куда быстрее меня, но учился, как это ни странно, хуже. Частенько получал параши, если вне занятий начинало идти все наперекосяк: поднятые на смех признания, долго неломавшийся голос, непреклонная любовь к готовке и куча всякой ерунды, ставшей для брата большой трагедией. Успеваемость съезжала со скоростью моих лишенных тугого ремня портков, отношения с учителями портились. Ичи тут же забивал на учебу и на всю к нему агрессию отвечал аналогично, до старших классов вынося мозги просто всем. А после успокоился, когда окружающие осознали, на что он способен (а подстав его боялись сильнее, чем моего кулака), и предпочли в его сторону даже не дышать. Ичи понял, как это работает, и как вести себя по-человечески слегка подзабыл.
— Боюсь, ему будет очень тяжело абстрагироваться от событий извне и не тащить все на кухню.
— А вы не бойтесь. Даже я не знаю всего, на что он способен. А он способен на многое. Он всю нашу семью с семи лет кормил! Постоянно кашеварил! Никто ни разу не пожаловался! Всем всегда все было в кайф!
— Зай… — коснулся Сеито моего колена, пытаясь меня угомонить.
— Ну что?! Подумаешь, образования нет! Практика — лучшее обучение! Всем, блин, бумажки нужны. Корочки. Да вашими дипломами только в туалете жопу подтирать! — заметил, как бойфренд накрыл девчонке уши, и только сейчас понял, че где сказал. Блин.
В глазах Кента-сан сквозила безнадега, наверное, та же самая, какой удостаивался всю неделю брат, отчего мне стало за него только обиднее.
— Не остановишь? — посмотрел он на Сеито, мотнув на меня головой.
Я приготовился к претензии.
— Да, но… он же прав. Разве нет? — поддержал меня милый, и я мысленно признался ему в любви. Все же он лучшее, что со мной когда-либо случалось. Точно. Так ему позже и скажу.
— Я не лишал его возможности себя проявить, но он предпочел показать свой характер, а не способности. Вы это сами сегодня прекрасно наблюдали.
— Ситуация вынудила, вот и показал, — снова подал я голос, жаждая справедливости. — Можно сказать, за слабого заступился.
— Это Татсуми-то слабый? — усмехнулся мужчина в сторону.
— А кто этот Татсуми вообще такой? — встрял вовремя мой.
— Терпила, — высказал я мысли вслух и получил по ноге тяжелой кроссовкой мелкой. — Эй! — потер место ушиба, вылупившись на хулиганку ошарашено и адресовав немую претензию ее отцу.
— Обычный парень, — заговорил Кента-сан, не обратив на мои корчи внимания. — Несколько месяцев назад устроился. Тихий, воспитанный, порядочный. Очень положительный человек.
— Я же тебе говорила, — пробубнила мелкая под нос и получила от Сеито тихое над ухом «шиканье».
Не понял…
Я вопросительно вскинул брови на бойфренда, мою мимику, естественно, проигнорировали.
— В тихом омуте, как правило, тоже не все ладно. Или он редкое исключение?
— Ну, как тебе сказать?.. — замялся мужик.
— И что же с ним не так?
— Очень плохой вкус, — пробурчала мелкая, пялясь в свой гаджет, развалившись в объятиях моего парня так, будто он кресло, а не человек.
— С чего такие выводы, малыш?
— Потому что вон в этого вон влюбился, — неприязненно мотнула в мою сторону головой.
— Да ладно? — засияла физиономия Сеито энтузиазмом.
Мои же брови хмуро поползли вниз:
— В натуре?
— Йес! — вскинул Сеито в воздух кулаки уж как-то больно радостно.
— И смотрит все время теперь только на него, — продолжила девчонка ныть.
— Так, — напрягся я на автопилоте и с серьезным выражением подался к мужику. — Сколько, говорите, ему лет?..
— Разве я говорил?
— А какое у него образование?.. Чем родители вообще занимаются? И насколько серьезны его намерения относительно Ичи?
— Кензи… — стопорнул меня мой.
Я принял максимально безмятежный вид и, откинувшись на спинку стула, водрузил пятку на вновь задрыгавшееся в воздухе колено:
— Да я шучу.
— Ты вообще не смешной, — буркнула мелкая и получила от меня косоглазую гримасу.
Мой мудень гаденько хихикал в противоположный бок.
***
Ичиро
— Да как?.. — воззрился Татсуми на меня пораженно, когда я бухнул в крем сахара на глаз. То же самое было со сливками. А еще в тесте — с солью и мукой.
Через полчаса прослушивания своего пополнившегося новинками плейлиста, Татсуми пристроился рядом и, облокотившись на столешницу, просто с интересом принялся за мной наблюдать:
— И что, ты даже не попробуешь?
— После попробую, — отставил я крем вбок, ни разу не окунув в него палец.
— А вдруг переборщил?
— Нет.
— А шеф всегда с весами работает.
— Ну, там и порции другие.
— А когда на семью готовил, ты как измерял?
— Тоже на глаз.
— Что и требовалось доказать.
— Что же? — поставил я духовку на разогрев, повернув регулятор.
— У тебя талант.
— Просто неплохой глазомер. Ну что, понравилось что-нибудь? — мотнул я головой на лежащий на столе плеер, все же слегка смутившись от нескончаемой похвалы.
— Все понравилось. Особенно… э-э… «Face», кажется.
— Пфф.
— Что?
— Да так… Еще один недооцененный талант. Сам все пишет. Только об этом не знает толком никто…
Через еще полчаса на тарелке, украшенной паутинкой ягодного соуса, красовался нежнейший кофейно-шоколадный со сливочной начинкой бисквит.
— На самом деле, я сделал мусс, но он в холодильнике. Ему постоять надо. После попробуешь. А этот — так, импровизация. Чтобы ты не скучал.
— Уа… Впервые жалею, что у меня нет телефона. Я бы сфотографировал.
— Ничего особенного. Пробуй давай.
— Может, шефу лучше отнесем?
— Какой, к черту, шеф?! Я для тебя готовил!
— Как-то у меня рука не поднимается это есть.
— Это всего лишь хлеб.
— Ну да, всего лишь…
— Татсуми, твоя лесть становится слишком очевидной.
— Ты все еще сомневаешься в моих словах?
— Так, — облокотился я на столешницу, скопировав его позу, сцапал чайную ложку и беспощадно отделил от шоколадного цилиндра четверть, достав до начинки и поддев ягодный с кислинкой сок. Поднес кусочек пирожного к розовато-лиловым губам: — Открывай.
— А ты пробовать не будешь?
— Открывай.
— Так в себе уверен?
— Это единственное, где я в себе уверен. Давай.
— Напомни мне чуть позже с тобой об этом поговорить.
— Ладно. Ну!
О слегка разомкнувшиеся зубы стукнулся край ложки, заставил Татсуми пошире открыть рот и снять с прибора десерт. Крупные зрачки уплыли за подрагивающие ресницы, кончик его языка с аппетитом собрал растянувшийся по губам крем.
— Ну как?
— Не могу описать словами.
— Вкусно?
— Ничего в жизни вкуснее не пробовал.
Я знал, что он преувеличивает, но именно сейчас отбиваться от похвалы не стал:
— Правда нравится?
— Безумно.
— А я? — вырвался из меня вопрос сам собою, после чего я словил запоздавший мандраж. Ждать от Татсуми активности стало в какой-то момент просто мучением.
Пауза затянулась. Я с прискорбием понял, что все плохо, и отчаянно потянулся за реабилитирующим ситуацию поцелуем. Мне не дались.
— О боже… — Тело охватил жар, я беспомощно сполз со столешницы и, перебирая по полу ватными ногами, потянулся к двери. Стал заваливаться набок, ловя звездочки перед глазами, и, вспоминая пятилетней давности позор, жалобно заскулил. Я помнил эти ощущения. Все в точности так же, как в тот самый проклятый день. Я был стопроцентно уверен, что никогда в жизни не наступлю на те же грабли, и вот снова я получаю деревянной палкой в лоб. И если бы не поймавшие меня сейчас руки, точно бы, как и в прошлый раз, улетел в астрал.
— Куда? — подхватил Татсуми меня со спины.
— Как-то мне нехорошо…
— Спокойно. Держу. Я тут. Дыши, малыш. Все хорошо. Это не отказ. Это забота. Ладно? Слышишь меня? Ты еще со мной? — обняли меня так крепко, что я почувствовал слабый, но все же прилив сил. Снова осознав свою никчемность в полной красе, я кое-как развернулся и жалобно заглянул в чужие глаза.
— Это потому, что я ужасно выгляжу? Да? Потому что не сделал нормальный мейк?
— Ты замечательно выглядишь, Ичи. Не говори ерунды, — утешительно огладили мою щеку. Как же долго я ждал этого прикосновения.
— Тогда потому, что со мной тяжело? Я правда очень стараюсь. Я даже шефа сегодня в кафе пощадил.
— Мне вовсе не тяжело.
— Тогда, может…
— Дело во мне, Ичи.
— Ну, да. Конечно, — опустил я разочарованно руки, с четкой уверенностью, что мне врут.
— Я тебя не заслужил.
— Что? — ошарашенный ответом, я распахнул заслезившиеся глаза. — Разве это не мне решать?
— Тебе. И ты сам мне это говорил. Я не заслужил…
Я хватанул ртом воздух с намерением что-то сказать, постарался вспомнить, когда такое было, и, ничего не найдя в голове, просто отрицательно ею замотал. На мое несогласие Татсу тяжело вздохнул. Убедившись в том, что я в состоянии самостоятельно держаться на ногах, отступил от меня на пару метров, одну за другой расстегнул пуговицы на рубашке и, как-то стыдливо поджав губы, развернулся ко мне спиной. Чуть жеваная белоснежная ткань соскользнула с широких плеч, на обнаженной в меру мускулистой спине красовалось четыре длинных параллельных царапины…
***
Кензи
— А что все-таки с клубом? Ичи же там был, — снова накрыл Сеито девчонке уши, заставив меня навострить свои. О каком клубе речь, я не имел ни малейшего понятия, кажется, благополучно прозевав в этой странной истории самый смак.
— Не могу сказать, извини.
— Это что, конфиденциальная информация?
— Не по этой причине.
— Тогда по какой?
— По той, что меня там вообще не было.
***
Ичиро
— Это был я. Прости, Ичи, — встал Татсуми лицом ко мне, смяв в руке рубашку, демонстрируя такой знакомый уже однажды впечатливший меня рельеф, которому для полноты картины не хватало разве что красного с переливом оттенка.
— Как это ты? — почувствовал я себя обнаженным перед целой толпой незнакомых людей. Нет, хуже — будто мне залезли в душу и выдрали оттуда все, что я так тщательно прятал. Смахнули с меня маску гонора и сволочизма, за которой прятался трусливый слабый изгой.
— Извини, малыш, — таращился Татсуми в пол.
— Но тогда… Там у него была тату… На спине… Огромная… У шефа…
— У меня, Ичи. Ненастоящая.
Вспомнил я убогую сводилку Наны, понял, что его версия имеет право на существование, и, ощутив внутри какую-то противную пустоту, обессиленно повесил руки.
— Прости меня, малыш. Я не хотел тебя пугать. Но я должен был ждать, пока ты не скажешь слово… Я… я… я сам тогда не понимал, что творю. Я давно знал о клубе. И шеф даже предлагал попробовать себя именно там. Я отказывался. Но в тот вечер Нана попала в какой-то переплет, и семпай поехал все улаживать. Но сначала попросил меня его заменить. Сказал, что это хороший заработок. А мне срочно нужны были деньги… Это был первый раз! Клянусь! И последний! Я все перепутал, когда увидел тебя… Все делал неправильно. А после просто сорвался и вообще перестал что-либо понимать… Я не должен был этого делать… Я… я… Мне очень, очень, очень жаль.
Дав Татсуми возможность объясниться, я неловко себя обнял и подал вялый голос:
— Только поэтому?
— Что?.. — вскинули на меня растерянный взгляд.
— Ты не хочешь меня сейчас только поэтому? — увидел я себя в этих глазах жалкой тряпкой.
— Я безумно тебя хочу, Ичи. Ты просто не представляешь, как.
— Тогда забирай.
— Но…
— Хочу закончить, то, что мы тогда начали. Забирай, — взял я парня на слабо, снизив тембр голоса, на самом деле, беря на слабо именно себя.
Татсуми набрал полную грудь воздуха, медленно выдохнул вбок, кажется, не зная, как от меня отвязаться, и, сократив между нами расстояние, попытался меня вразумить:
— Не надо, малыш. Я сделаю тебе больно.
— Нет.
— Сделаю. Несмотря на то, что меньше всего в жизни хочу обидеть именно тебя.
— Обидишь, если уйдешь.
— Ичи…
— Не прощу, если уйдешь.
— Пожалуйста.
— Умру прямо на месте.
— Отпусти, — послышалась в его просьбе мольба.
Выдержав крайне необходимую мне паузу, я смахнул с себя эту жалость, вспомнил, какой сволочью могу быть, и, за то, что получил от него отказ чуть ранее, с несуществующей ненавистью угрожающе проговорил:
— Если уйдешь, пойду в ближайший клуб и отдамся первому встречному. Пусть всю ночь меня во все дыры трахает. Плевать уже, кто, — вынужденно перешел на шантаж и, демонстрируя раздражение, двинул мимо, нарочно задевая Татсуми плечом. А в следующую секунду всячески пытался набрать в легкие воздух. На горле сжались напряженные пальцы, затылок загудел от удара об дверь. И тут я все вспомнил. Вспомнил поцелуй, мою попытку Татсуми от себя отстранить и его на эти потуги реакцию. Вспомнил камеру, мои жалкие усилия из нее выбраться, фразочки, которыми не пренебрегал, и что получил в итоге. Снова понял, как это все-таки работает и, воодушевленный открытием, вцепившись руками в каменное запястье, продолжил его бесить:
— Вперед! Проваливай! Давай же! Ну! Не можешь? — сорвался на едкое ненормальное хихиканье, которое выводит из себя просто всех.
— Хватит, — прошептали у меня над виском предупреждающе.
— Слабак, — с ненавистью проговорил я возле его уха.
На меня уставились надменно сверху вниз, приблизились к губам губами и получили от меня толчок ладонью в лицо:
— Заслужи!
С трудом наполнив грудь воздухом, я процедил мерзкую ухмылочку и почувствовал неожиданный напор: его рука дернула кнопку на поясе моих джинсов и рывками распорола молнию. Погрузив ладонь в ткань боксеров и стиснув член, принявшись нетерпеливо его терзать, Татсу ткнулся спинкой носа в мой висок и обжег дыханием кожу на скуле, пока я пытался не задохнуться то ли от нехватки воздуха, то ли от наслаждения.
Стоя буквально на цыпочках, не в силах сделать что-либо сам, я прикусил зубами губу, опустил веки машинально и беспомощно тихо застонал. Пронизанный диким желанием почувствовать Татсу в себе, опасаясь, что не дотерплю до такого грандиозного события, выплюнул в него очередную порцию яда:
— И что? Это все, на что ты способен?.. Ж-ж-жалкий, — тут же получил очередной удар затылком об дверь и следом свободу. Решил было, что сказал лишнего. Лихорадочно принялся подбирать слова, жадно насыщая легкие кислородом. Но, дождавшись его нового прикосновения, с облегчением выдохнул: поддев пальцами мой опущенный подбородок, Татсу поднял мое лицо на себя.
Коснувшись рукой моих губ, как это однажды сделал я, он размазал по ним вытекающую слюну, и сменил выражение на озадаченное, когда я поймал ртом его пальцы. Забрал один глубже, прижав к нему влажный язык, и соблазнительно со смаком скользнул от основания вверх. Снова вниз, сознательно парня дразня. Настойчиво приложил ладонь к чужому паху, с нажимом огладил напряженное достоинство и подцепил пряжку черного ремня. Выдернул полоску кожи из шлевок, пуговицу — из петли и не успел расстегнуть молнию. Мою руку отвели вверх и вбок и прижали тыльной стороной запястья к двери, кажется, решив ответно поиздеваться. Уголок сочных губ напротив прыгнул вверх, я незамедлительно отреагировал:
— Боишься? Трус… — взглянул в упор, стараясь не моргать. Потянул прижатую к лакированному полотну руку вниз, заставив Татсу ослабить хватку, и вместо того, чтобы убрать ладонь, сплелся с его пальцами своими.
Очередная попытка меня за это поцеловать закончилась его проигрышем. Я отвернулся вбок, подставив под губы уголок челюсти. Усмехнулся, его дразня, и получил мелкий щипок в шею, после укус туда же и сразу же заживляющее прикосновение кончиком языка. Обзавелся ожерельем из наверняка пока розовых засосов, снова потянулся к ширинке его брюк и снова не достал. Зато в одно мгновение лишился футболки: сжав край ее ворота, Татсу рванул ткань на себя и превратил шмотку в тряпку, пополнив свою коллекцию моего драного барахла. Сграбастал меня в свои объятия, насадил на бедра, вмяв торсом в дверное полотно и, кинувшись губами на грудь, принялся пощипывать и покусывать кожу.
На мгновение я пожалел, что проколот сосок. Вырвет штангу, съест и не подавится. Почувствовал, как зубы сменяет язык, превращая укусы в исцеляющие прикосновения, с облегчением выдохнул и, осознав, что не в силах больше играть, нетерпеливо застонал:
— Хочу тебя, хочу, хочу, пожалуйста…
Татсуми замер. Отлип от моей груди, заглянул в глаза проницательно и, проявив неожиданную покладистость, перетащил меня… далеко не на кровать. А бухнув на кухонный стол, начал стаскивать расстегнутые на мне джинсы. И тут я откровенно запаниковал. Возбуждение возбуждением, но мои возможности с той самой ночи так и не изменились. И как-никак стоит быть реалистом — без лубриканта нам не обойтись. А в ближайшем доступе из похожего только… подсолнечное масло.
— Татсу, смазка, — озвучил я поступившую мысль вслух.
— У меня нет, — ответил он сорвано, ненасытно вылизывая мой впалый живот горячим языком.
— У меня есть, в спальне.
— Далеко…
Чего?! Далеко?! Да тут два шага! Блин-блин-блин-блин! Собрался я с силами, которыми пока еще обладал, и, вцепившись в его плечи, одним резким толчком отпихнул зверя назад. Улучил выгодный момент, чтобы смыться, кинулся в нужном направлении, но, почувствовав его хватку, понял, что мне конец. Постарался отбиться, был притянут за пояс все еще обтягивающих бедра брюк и, наученный горьким опытом, ловко из них выбрался, перебирая коленями по полу. Чувствуя боль в еще незаживших на коже ссадинах, ойкая и хныкая, я, наконец-то, переполз в спальню. Кинулся всем телом на матрас, занырнул в ящик прикроватного столика, выудил круглую плоскую банку и, как воин в матроске, вознес ее над своей головой. Ну все, блин! Лунная призма, дай мне силу! Надеюсь, в банке все-таки что-то есть…
Расстегнув заветную молнию брюк самостоятельно, Татсу дал им соскользнуть с жилистых ног и, демонстрируя оружие чуть ли не массового поражения, заставил меня судорожно откупорить лубрикант. Переместившись на кровать, навис надо мной властно, положил руку мне под поясницу и, словно тряпичную куклу, с легкостью перевернул на живот. Заставил вздернуть бедра, встать на колени, уткнул в подушку носом, надавив на затылок, и, щедро окунув пальцы в приготовленный для него гель, втолкнулся в меня нетерпеливо сразу несколькими.
Захотелось попросить, предупредить, пригрозить, но понимая, что напросился сам, забрал в зубы край подушки. Стерпел грубый, нетерпеливый натиск руки, ощутил прижимающуюся к совсем не готовому входу крупную головку и чуть не взревел. Изогнулся дугой, словно кошка, крепко зажмурив глаза, сквозь сомкнутые ресницы засочились слезы. Боль пронзила тело такая, что, кажется, меня накрыла тошнота. Времени на передышку мне не дали. Сжали бедра костистыми пальцами и принялись вколачиваться, пока я, держась за кованое изголовье, пытался не уйти в астрал. Перетерпел адски долгое начало, уговаривая тело привыкнуть к ощущениям. Дождался сладкого поцелуя в плечо, перевел дыхание и от ритмичного скольжения крупной ладони по моему члену поймал кайф. Благодарно потерся макушкой о его висок, подставив под поцелуй скулу. И, дав себе отдохнуть, толчком прижался ягодицами к его паху. Мое желание было услышано, Татсу отстранился и, запутав пальцы в моих на затылке волосах, резким рывком заставил меня встать на колени. Заключив мой торс в жестких объятиях, энергично заработал бедрами, пока я нетерпеливо громко для него стонал. А после стал изнемогать не по этой причине. В голове разрослась и заполнила все вокруг мысль о том, что я ему необходим; о том, что нужен ему буквально, как воздух; что от моего существования зависит его жизнь. Возбудился только сильнее, захотел исполнить любое его желание и с трудом сдержался, чтобы не позволить ему его загадать. Мне так хотелось сказать ему все, что вертелось у меня в мыслях. Попросить его желать только меня, смотреть только в моем направлении, целовать, любить, касаться, приклоняться. Взамен на то, что захочет он. Чувство рациональности во мне слегка притупилось, все в этот самый момент стало легко выполнимым и неимоверно простым.
Удерживая меня за пояс одной рукой, притиснувшись ко мне всем своим торсом, Татсу скользул второй по моей груди вверх, снова слегка сдавил горло, но на этом не остановился, а обвел дрожащими кончиками пальцев контур моих губ. Поласкав его пальцы языком, я заметил, как постепенно снизился темп, коснулся ладонью его виска, перевел ее на затылок и распустил растрепанную петлю. Зарылся в мягких волосах, щекоча кожу на его загривке, и, пропустив через тело судорогу от удовольствия, признался шевелюре:
— Люблю…
Кажется, обалдев от неожиданности, Татсу перестал двигаться вообще. Получил от меня глумливый смешок и, выйдя, заставил лечь на спину. Посверлил меня пристальным взором, пока я играючи накручивал его пряди волос на пальцы и кокетливо улыбался парню одним краем губ. Поймал мой рот своим жадно и утянул в глубокий нетерпеливый засос.
Я закинул ноги ему на поясницу, поддавшись навстречу бедрам, заставил его в меня войти снова и замычал ему в рот от очередной порции мук.
Больно стиснув волосы на темечке в кулак, уткнувшись после поцелуя носом в мое плечо, меня принялись долбить так, что резь пронзила все мое тело.
— Стой… — проскулил я отчаянно, только привыкнув к нежности, двинул крепко сжатым кулаком ему по спине, по щекам сами собой скатились слезы. Понял, что меня не слышат. Ощутил, как же сильно меня хотят, увидел его чувства, желание обладать только мной и представил любовь. Просто огромнейшую. Искренне в нее поверил и, схватив ртом воздух, выплеснул экстаз трепетом через все тело, пачкая чужой живот.
Пока сладостный оргазм растекался теплой негой по всем моим вялым конечностям, а голову кружило так, будто я провернул тройное сальто назад, Татсу финишировал следом. Сделал несколько последних грубых рывков, обжег плечо горячим выдохом, царапнув его кончиками клыков. Ослабил свою зверскую хватку, превратив ее в ласковые объятия и, рухнув рядом, чувственно притиснул меня к себе.
Наши тяжелые шумные вздохи вскрыли эту томную тишину. Дыхание постепенно выровнялось вместе с сердцебиением, способности мыслить рационально неминуемо возвращались, и я начал откровенно паниковать. Реальность прояснилась, выдуманное мной его передо мной поклонение превратилось в физическое влечение, а желанное единоличное обладание им — в неосуществимые мечты. Чувствуя свою растущую во мне зависимость от новых эмоций, я увидел свое печальное будущее слишком ясно. Увидел постоянный контроль, манипуляции, скандалы, слезы, ревность, недоверие, неуверенность, самоуничтожение, смерть… Я точно умру, если буду все это переживать днями и ночами. Он слишком идеален для меня. Я не смогу найти в нем минусов, чтобы однажды просто отпустить. Я просто сведу себя с ума этими отношениями. Лучше не начинать ничего вообще. Нельзя. Только не с ним. Ни с кем. Я не готов посвятить себя другому человеку. Я хочу жить только для себя.
— Прости… прости… прости… — не прекращая повторять, Татсуми ласково целовал мои плечи. Мягко сжал мой бок, повернул мое лицо на себя и снова потянулся к губам.
— Уходи, — тихо прошептал я, прижав ладонь к его рту. Скажу вслух, и он точно услышит дрожь в моем голосе.
Ощутил, как набегают слезы, испуганно накрыл свои глаза второй рукой, и в панике от того, что он это видит, процедил:
— Проваливай, ненормальный.
Тишина.
Забрав мое запястье в руку, Татсу нежно отвел мою ладонь, поцеловав на прощанье ее центр. Поднялся с постели, заботливо накрыл меня краем сползшего на пол одеяла и, притушив свет, затворил за собой дверь. Убрав руку с лица, я сцапал спасительную подушку, накрыл ею голову и, снова дав волю чувствам, снова тихо заревел…