Поёт иволга. Иногда шумит ветер. Каркает ворона вдали.

Цири стоит у могилы.

Она не плачет. Не бубнит под нос горячие исповеди или слова-просьбы умершей. Ничего не ждёт. Она просто... Смотрит и почти не думает, потому что не до конца осознаёт, что Мораны больше нет.

Морана – её babka по отцовской линии. Именно babka – ей это обращение нравилось. C ней она познала прелести жизни в России: они сбежали туда, когда ей исполнилось девять. Они перебрались в какую-то сибирскую глушь и жили припеваюче. Мама возила книги. Морана учила её тому, что знала сама. Цири бегала с местной шпаной и кошмарила село своими выходками, за которые её потом таскали за уши.

Ей казалось – Морана сильнее и древнее всех. Ей рассказывали, что от неё произошли все Картвайты. У Цири было достаточно двоюродных-троюродных братьев-сестёр, ещё больше тех, кого она даже не знала. Но её знали все, потому что она дочь Айдена Морана Картвайта, главы их рода уже как несколько сотен лет. Столько многие ваганты не живут, а столько, сколько прожила её бабушка – и подавно.

— Грустишь?

Цири не отвечает. Женщина понимающе кивает, пусть она этого и не видит.

У гостьи светлые волосы собраны в небрежный хвост на затылке. Пара прядей выбивается из причёски и колышется на ветру, изредка щекоча щёки. У неё добрые карие глаза и лёгкая улыбка. И зонтик белый, как её лабораторный халат, который она, видимо, забыла снять – или нет.

— Прошло три года с тех пор, — замечает она. — Скучаешь?

— Немного, — признаётся Цири. — С тех пор, как её не стало, всё изменилось.

— И все. Мы тоже. Я знала Морану всю мою жизнь, и с тех пор, как...

— Ш! Они нас слышат.

— Да, я помню.

Они молчат с минуту.

— Агния... — впервые за разговор Цири смотрит на Агнию. — Вы тоже получили приглашение?

— Да, — и добавляет. — А Морри?

Цири кивает:

— Я ещё не отговорила её от похода туда, — она нервно мнёт пальцы. — Она упрямая. Очень любопытная... Вредная и противная.

— И ты её любишь.

Сердце пропускает удар. Слова отпечатываются в её сознании и разжигают и без этого разгорячённое сердце. Милый образ предстаёт перед глазами – веснушки, волосы рыжие, взгляд вечно беспокойный. Красная рубашка в клетку, пропахшая одеколоном Цири, которую она отказывается возвращать. А она и не против. Это Морриган, дорогая Морри, при виде которой рука сама тянется дать ей то, что заставляет её улыбаться.

— Вот и люблю, — и добавляет. — Впервые за мою жизнь мне не всё равно, Агния, я клянусь. Обычно мне плевать, когда отец втягивает вагантов в свои планы, но здесь... — она шумно выдыхает через нос и бормочет уже себе. — Чтобы он пальцем её тронул...

Когда она приходит в себя, она понимает – Агния ушла. Ушла тихо, настолько, что даже её вагантский слух не уловил шороха её одежд. Она всегда так делает, когда понимает – слова излишни. Ворох чувств и эмоций клокочет в Цири и не даёт покоя.

— Привет. Я Цири.

Они познакомились, когда случайно пересеклись в университетской библиотеке. Морриган искала материалы по переводу, пока Цири отлынивала от занятий и пряталась за до смерти предсказуемым любовным романом. Спустя какое-то время он ей надоел, и её тяга к приключениям зашевелилась с новой силой, когда она увидела её. Тогда Морриган надела полосатое пончо, а в волосы вплела косички из бус и шерстяных ниток.

— Морриган, — она протянула ей руку.

Они уселись за парту. Морриган разложила конспекты и книжки, достала ручку и тетрадку, всем видом показывая, как она готовится к работе. А Цири болтала. Рассказывала, кто она, чем занимается. Морриган с виду выглядела незаинтересованной, но она была уверена – её слушают. Просто иначе, не так, как она привыкла. Иначе бы Цири выгнали взашей.

— Ты вагантка, да?

— Ш! — она чуть не заехала Цири по лицу тетрадью.

— Да кто поймёт?

— Я, конечно, знала, что Картвайты безрассудны, но чтобы настолько...

— О, ты уже знаешь обо мне?

Цири строила ей глазки.

— Скажем, так: слышала краем уха.

— Ну, тогда я могу сказать, что все Химмели – поголовно заучки и выскочки, — на непонимающий взгляд Цири пожала плечами. — А что? Такое мнение бытует в моей семье. Но я, лично, ничего на твой счёт не думаю. Хотя нет, думаю.

— Что?

— Ты умная и трудолюбивая, вот что я думаю.

Цири стоило больших усилий не заулыбаться во весь рот – Морриган покраснела. Краснела она нелепыми пятнами, так, словно она ей не комплимент сделала, а оскорбила до глубины души и заразила чем-то противным.

— Ну тебя, — она углубилась в чтение.

Больше Цири её не трогала. Её взгляд снова устремился к страницам любовного романа. Не то, чтобы ей было интересно его дочитывать... Ей не хотелось уходить. А повод не уходить она придерживала в руках для приличия. Морриган показалась ей смешной. Вредной, немного, но все они не без греха, как говорил её отец.

— Сири.

Цири хрюкнула от смеха.

— Ты чего?

— Я Цири.

Морриган закатила глаза:

— Свинья ты, Дзыри.

— А ты само очарование. Попробуй ещё раз.

— Тсыри.

— Во-от, уже больше похоже на правду, — она оперлась о стол рукой. — Что ты хотела?

— У тебя какие планы после пар?

— Ого! Морри, я не готова к такому быстрому развитию событий, — Цири изогнула бровь. — А как же попереписываться в аське? Нет, я ничего против не имею, люблю тех, кто сразу быка за рога берёт. А там недалеко ЗАГС, дети, старость, смерть.

Морриган посмотрела на неё, как на умалишённую.

— Зачем мне аська, когда ты сидишь передо мной? Ладно, — она отложила коспекты в сторону. — Смотри, ситуация такая: мне осточертело сидеть дома. Понимаешь? А гулять не с кем. Было. Ты как раз вовремя свалилась мне на голову. Настолько вовремя, что я готова тебе простить «Морри».

Так и завязалась их передружба. Они часто выбирались в люди, когда учились; часто проводили время вместе в абсолютно любой обстановке. Они ходили по библиотекам, по музеям, временами забирались в парк аттракционов и часами проводили в местном парке, что выходил в самый настоящий лес. Как раз в том районе находился дом Морриган, доставшийся ей в оборот от родителей – те перебрались ближе к центру. А потом и вовсе Цири переехала к ней. Как она тогда сказала – по семейным обстоятельствам. Она не горела желанием погружать подругу – крашиху – в свои тайны. Они глубоки, темны и страшны, мрачны до безобразия. И Цири было бы всё равно, не будь Морриган – именно она показала, что в жизни есть чему радоваться.

— Цири, — в один из дней она научилась произносить русское «Ц» чётко, — смотри, какой перевод красивый получился.

— Тебе понравится этот чай, Цири.

— Цири! Надень шапку, простудишься же... Да, ваганты не так часто болеют, но всё равно. Уши отвалятся – серьги цеплять будет не за что.

— Снова до часу ночи песни сочиняла? Цири, не забывай высыпаться, хорошо? А то от дисбаланса сил изжога зашевелится.

И теперь её папаша объявился и подкинул ей треклятое приглашение. Знает Цири, что там происходит, на этих-то званых ужинах. Она присутствовала на нескольких – не по своей воле. Потому что она наследница семьи Картвайт. Потому что она продолжит то, что начал её отец. Потому что только ей он может доверять. Она догадывается, почему, но предпочитает не спешить с выводами.

— Ты сегодня сама не своя, Цир, — голос Кендрика тревожит её поток мыслей.

— Ты перекрасился? — ляпнула она невпопад.

Он действительно недавно покрасился. Раньше Кендрик носил чисто обесцвеченные волосы и смахивал на белый гриб. Но как был грибом, так и остался – только одну половину волос он покрыл малиновой краской, другую – чёрной. Одевался он соответствующе – в чёрное и малиново-фиолетовое. Всё это чудо разбавляли цепи из нержавеющей стали.

— Только сейчас заметила? — он ухмыляется. — Реально витаешь в облаках, сестра. С семьёй проблемы?

— С Морриган всё в порядке.

— Я про батю.

— А, — она на секунду выпадает. — Ну, с ним тем более. А Даллон где?

Кендрик виновато отводит взгляд, и Цири осознаёт всё. Их панковатый друг, Даллон Керн, басист, артист, местный психолог – или псих – и просто душевный человек успел наклюкаться, но не успел протрезветь. Про себя Цири отмечает, что в последнее время ей страшно везёт – иначе ей пришлось бы краснеть перед Морриган. Она часто звала её на репетиции, чтобы посмеяться, развеяться и покрасоваться. И сегодня хотела, но та занялась работой. Что-что, а деньги сами себя не заработают.

— Быстро всё прогоним, — говорит Цири. — А потом влепи ему от моего имени, как он проспится. Да как следует.

— Ладно-ладно.

Когда Цири взялась за гитару, Кендрик заметно расслабился.

Цири злится редко. Как бы она сказала, это бывает исключительно по праздникам. Она смотрит на людей – или вагантов – сверху вниз, понимая, что ничего не может с ними поделать. Тогда отчего же ей беситься? Локти там кусать? Ей лень. Она может ворчать, может высказывать своё мнение в пассивно-агрессивной форме, но это редко когда выходит в что-то открытое, страшное.

Но кровь Картвайтов кипит в её венах. Она напоминает о себе, когда ей плохо. Грустно. В такие моменты её душа тянется к разрушениям, к агонии – чужой или своей. Мозгом она осознаёт, что это нездорово. Что ей стоит сходить к психологу, пока на эмоциях она не натворила дел. Живые существа рождаются, чтобы быть счастливыми в достижении своих целей – и боль явно не входила в их рецепт счастья.

— Морри! — вырывается у неё, когда она видит Морриган.

— Как она? — Саламандровая Ведьма присела за стол на кухне.

Порой Цири кажется, что их аккуратно выделанная кухня – самая популярная достопримечательность Мундрефа, во время посещения которой можно встретить чуть ли не всех. О приходе Хелен она уже знала – Морриган рассказала, когда она помогла ей перебраться в её комнату. Она попросила её не трогать ближайшие пару часов.

— Такое, — она повертела кистью. — Но это лучше, чем если бы она билась в панической атаке.

— Это она меня испугалась, — рот Ведьмы растянулся в противной улыбочке.

Цири кивает. О причудах Ведьмы она знает, как никто другая – она ей приходится дальней-дальней родственницей, что умерла давно. Их визуальное сходство заметно любой другой, что видела Цири и Ведьму хоть раз в жизни.

— Зачем приходила?

— Морри очень любит чужие тайны.

— Это я знаю.

— Она пыталась вычитать про твоего отца у Ликаэль, — Ведьма сделала бровки домиком. — Припомнить его прошлые грешки. Сама знаешь, я такое не люблю и пресекаю, но это же Морри. У меня рука на этого ребёнка не поднимется. Просто знай.

— Это я тоже знаю.

— Откуда?

Морриган легко предсказать. Чуть что – сразу тянется к заплесневелым книжкам. Она старается никого не втягивать в свои исследования, лишь бы не потревожить почём зря, заботится. И то, что она пойдёт вычитывать про Айдена, было ожидаемым. Но Цири всё равно стало досадно – она могла бы её спросить. Всё-таки он приходится ей отцом, а не далёким дядькой.

— Так. Интуиция.

— Настоящая Картвайт, — всплескивает руками Ведьма. — Наша ж ты гордость.

А потом её глаза загораются идеей. Цири никогда не нравились эти бешеные огни на её смертельно бледном лице – не всегда это сулило что-то хорошее. Возможно, её хотят втянуть в очередную авантюру или, как минимум, кому-нибудь напакостить. Таков её характер. Она может быть мудрой, строгой. Может наставлять на путь истинный и делиться многовековым опытом из жизней До и После. А может срываться и шалить. Так, по мелочи – где утащит под стол за ноги, где посреди темной комнаты зажжёт свечи, которых там быть не должно. А ведь добудет! Если призрачных сил хватит.

— Слушай, Цири.

— Да-а?

— А можно я у вас в зеркале поселюсь?

Цири многозначительно молчит. Она пялится на неё, перекрестив руки на груди. На языке вырисовывается одна фраза оскорбительного характера: «Нахера?».

— Где за домом присмотрю, где Морричке помогу, — от «Моррички» у Цири чуть не треснуло лицо. — Одна сплошная польза, ей-богу. Обещаю, не буду за вами подсматривать, когда вы будете заниматься своими делишками.

— Зеркало в гостиной, — только и отвечает Цири. — И тихо сиди. Морри не пугай. Особенно в темноте. Особенно ночью.

— Агась.

Впервые за долгое время Цири мысленно молится за то, чтобы она не ошиблась. Ошибалась она профессионально: не понимала каких-то вещей, не видела их в упор или воспринимала их как что-то нормальное. Для неё рисующий смайлики по ту сторону зеркала дух был чем-то обыденным. Традиционным. И мрачные подвалы, и темнота, вызывающая неприятные воспоминания, но относительно терпимые. В жизни она повидала всякое и с гордостью говорила: «Ничем меня не удивить». Насчёт Морриган она сомневалась. Её и без того хрупкое душевное равновесие трещало по швам.

— Без «агась», — говорит она строго. — Я знаю способ отправить тебя туда.

На зеркале появился грустный смайлик и исчез. Жирный намёк был понят незамедлительно.

— То-то же, — буркнула Цири.

Не успела она насладиться долгожданным покоем, как постучались в дверь. Цири, ворча, подошла к ней. Шестое чувство прошептало, кто их потревожил. Точнее – потревожила. И без дверного глазка она поняла – пришла Хелен.

— Здаров, — сказала Цири. — Морри выйти не сможет – отлёживается, — она чётко запомнила её слова – «хочу полежать в тишине и покое, и чтобы никто меня не трогала ближайшие часа два».

И почти захлопнула дверь, но Хелен её остановила. Она легко опустила ладонь на дверную ручку и вцепилась в неё, как в последний раз. В её движениях не было спешки или нервозности – Хелен смотрела на Цири с чистым равнодушием. Она сама по себе сильна, её хватка – крепка, даже когда она чертовски спокойна. Порой она напоминает ей болото, в которое она, отбитая и сумасшедшая, не рискнула бы сунуться. Ненароком затянет и проглотит.

— Я пришла к тебе. Выйдем?

— Без проблем, — бросает Цири и закрывает за собой дверь.