Уён не занимался сексом.

Поначалу Чонхо не совсем осознавал это, слишком захваченный новизной всего происходящего, чтобы думать о том, что Уён должен был делать. Он был больше сосредоточен на том, что на самом деле происходило, на каталогизации вещей, которые, как ему казалось, нравились Уёну, когда предгон переклассифицировался в полноценный гон (например, укутывать всех под одеяло, обмениваться феромонами, обниматься и целоваться слишком много, если кто спросит Чонхо) и вещи, из-за которых он дулся (например, если кто-то высовывал даже мизинец за пределы их гнезда).

Но постепенно он начал понимать, что Уён не был, ну, трахающимся. Было бы одно дело, если бы Уён был полностью заземлен, но Чонхо видел, что это не так, что ему постоянно нужно, чтобы кто-то другой обнюхал его, укусил или сделал что-то, потому что его инстинкты, похоже, просто не могли успокоиться. И, судя по всему тому, что Чонхо слышал о гоне альф, это, вероятно, означало, что ему нужно было выпустить узел, верно?

Никто ничего не сказал об этом, но было совершенно очевидно, что единственной причиной, по которой они этого не делали, был он сам, и в течении вечера Чонхо начал чувствовать себя все более виноватым. Он уснул в объятиях Сонхва на краю гнезда, но провел ночь, ворочаясь с боку на бок так много, что руки Сонхва соскользнули с его тела к тому времени, как он окончательно проснулся посреди ночи.

Он посмотрел на остальных, вздыхая и чувствуя себя очень неловко и одиноко, когда понял, что Уён тоже, похоже, не может нормально отдохнуть. Уён спал, но его сон был очень поверхностным, и сердце Чонхо неприятно сжалось при напоминании о том, каким разочарованием он был как омега. Его партнёры были так неизменно добры и щедры, что ему было легко об этом забыть, но... но Чонхо действительно был помехой, не так ли? Уён, очевидно, не собирался заставлять Чонхо чувствовать себя неловко, занимаясь сексом, которого он так явно хотел, а Чонхо поступил эгоистично, оставаясь в гнезде так долго, когда он на самом деле не нес никакой пользы.

Чонхо устыдился собственного поведения, вспомнив, как сильно он отклонился к краю гнезда, когда его партнёры начали заниматься чем-то более интимным, и как мало он на самом деле взаимодействовал с Уёном все это время. Конечно, он позволил Уёну и обнюхать его, и уложить его в центр во время просмотра фильма, и накормить его всеми лучшими кусочками их ужина, но…

Чонхо содрогнулся и заставил себя перестать думать о прошлом, сосредоточившись вместо этого на том, что он может сделать, чтобы все исправить. И, на самом деле, было только одно решение, не так ли? Если Уён не собирался делать то, что ему было нужно, когда Чонхо был здесь, то Чонхо просто должен был уйти.

Он мог бы пойти в свою комнату на некоторое время и, возможно, урвать ещё немного сна, если он правильно рассчитает время, то сможет вернуться, когда Уён будет заканчивать раунд с остальными, чтобы Чонхо мог провести с ними немного больше времени, прежде чем дать им пространство ещё раз. Или… Или, может быть, они не захотят, чтобы он возвращался, и это… Это было бы нормально.

Это должно быть нормально, твердо сказал он себе, подавляя болезненное беспокойство, которое он чувствовал при этой мысли. Это обязано было быть нормально.

Поэтому Чонхо осторожно выбрался из гнезда, помедлив, когда воздух, казалось, сгустился от напряжения, прежде чем прокрасться к двери. Он как раз потянулся к дверной ручке, когда из кровати раздался низкое, душераздирающее хныканье, и Чонхо замер с вытянутой в воздухе рукой. Он оглянулся на кровать и увидел, что Уён явно проснулся и наблюдает за ним, выражение лица нечитаемое, однако напряженное. Чонхо запнулся, не уверенный, что бы это могло значить.

— Я… я просто пойду в свою спальню на секунду, хён, — сказал он так тихо, насколько это было возможно, — Я… Ты можешь делать с остальными, что хочешь, а потом я… я могу вернуться. Если хочешь.

— Оу! — Чонхо дернулся, его сердце заколотилось от внезапного крика удивления Ёсана, в то время как остальные резко проснулись и начали садиться, моргая в замешательстве мутными глазами.

— Что происходит? — спросил Сонхва, слепо похлопывая по кровати там, где лежал Чонхо, и резко оборачиваясь, чтобы посмотреть на него, когда понял, что Чонхо переместился. — Чонхо? Возвращайся в гнездо, детка.

Чонхо покачал головой в нерешительности, уверенный, что уйти было правильным решением для него, и Уён заскулил.

— Чонхо, — рявкнул Хонджун таким холодным голосом, что Чонхо почувствовал, будто его кровь замерзает в жилах. — Возвращайся в гнездо. Сейчас же.

Чонхо немедленно повиновался, его сердце колотилось, пока он забирался обратно на свою зону гнезда и прижимался спиной к его стенкам, свернувшись в клубок и накинув на себя одеяло. Разумом он понимал, что ему было нечего бояться, но... но его альфы выглядели злящимися, и все шло не так, как надо, и он не знал, что делать.

— Хэй, Чонхо-я, — сказал Хонджун, его голос был гораздо мягче, когда он протянул руку, чтобы положить её на икру Чонхо. — Альфе жаль, что он сорвался, детка. Но… Если это не что-то срочное, пожалуйста, не покидай гнездо. Или, по крайней мере, предупреди нас, чтобы мы могли помочь Уёну перенести разлучение.

Чонхо проглотил те слова, что собираться сказать, скользнул по подушкам вниз и безмолвно закрыл глаза. Если он не должен был уходить, но он все испортил, когда находился там... что это значило? Он с самого начала вообще не должен был быть частью стаи? В конце концов, гон был основной причиной, по которой стаи нуждались в омеге. И многие стаи айдолов в современном мире вообще не имели омеги. Это не было строго необходимо, а это означало, что он не был строго необходим и… И возможно, это просто показывало, что в интересах каждого уйти, пока они еще могут.

— Чонхо, — мягко позвал Сан. Раздался тихий шуршащий звук, и кровать примялась прямо за Чонхо, свежий запах Сана окутал его и успокоил его измотанный разум, — что происходит, детка?

Чонхо пожал плечами, не зная, как это объяснить, и ещё крепче прижал колени к груди.

— Ты можешь сказать мне, если захочешь снова уйти? — постарался уговорить Сан, прижимаясь к нему сзади и закидывая ногу ему на бедро. Поза означала, что Чонхо был полностью прижат к груди Сана, их ноги переплелись, и Чонхо на секунду растаял в объятиях, прежде чем напрячься, поняв, что он этого не заслужил. Он не только все испортил, но и разбудил их, и... и Уён, похоже, не собирался его проверять, как он делал это ранее днём, когда Чонхо возвращался из туалета. Если уж на то пошло, Чонхо был почти уверен, что Уён переместился на совершенно противоположную сторону гнезда, если его чутьё было верно.

— Чонхо.

Чонхо вздрогнул от звука голоса Хонджуна, твердого и властного.

— Повернись и посмотри на меня, пожалуйста, — сказал Хонджун, его голос был ровным.

Чонхо колебался, но он не мог игнорировать прямой приказ своего альфы, поэтому неохотно повернулся в руках Сана, слегка расслабившись вопреки себе, когда движение толкнуло его глубже в объятия Сана.

— Почему ты хотел выйти, милый? — спросил Сонхва, протягивая руку, чтобы легонько нажать на нос Чонхо пальцем. — Важно не делать этого во время гона, особенно... ну, особенно для омег, если честно. Конечно, мы можем это устроить, так что ты сможешь выйти, если тебе нужно, но только дай нам немного времени, чтобы все организовать, хорошо?

— Зачем? — выпалил Чонхо, нахмурившись в замешательстве. — Ведь не так чтобы я делал…

Он умолк, сглотнув на воспоминание о том, как сурово его альфы относились к тому, что он говорил о себе в негативном ключе.

— Даже просто твое присутствие – важно, — сказал ему Минги, слегка нахмурившись от его слов. — Серьезно, для альфы в гоне иметь всю свою стаю поблизости — и особенно их омегу, если у них он есть — это один из основных, самых простых способов облегчить симптомы гона. Мы становимся смехотворно защищающими и территориальными во время наших гонов, особенно над омегами, и наличие всех в гнезде очень помогает.

— Но... но он должен...

— Ты не делал этого, — отметил Юнхо. — И для альф очень характерно вступать в гон вскоре после того, как их партнер разродится, верно? Чтобы защитить своего нового щенка? Ты думаешь, они думают о сексе в такие моменты?

Чонхо запнулся. Он об этом не задумывался, и, насколько он знал, большинство стай в их возрасте действительно проводили гоны, занимаясь беспорядочным, непрерывным сексом. Но, конечно, это не относились к семьям, или к раненым и заболевшим партнёрам. Он взглянул туда, где Уён продолжал игнорировать его, сбитый с толку, подавленный и потерянный. Если прошлой ночью Уён постоянно проверял его состояние и следил за тем, чтобы ему было комфортно, то теперь Уён даже не смотрел на него.

Чонхо вздохнул и попытался снова перевернуться, готовый расплакаться, но слишком пристыженный, чтобы позволить своим партнерам увидеть его слезы. Однако руки Сана крепко сжали его прежде, чем он успел это сделать. Секунду спустя лицо Уёна появилось из-за плеча Сана, и Чонхо замер, наблюдая, затаив дыхание, как Уён неуверенно потянулся, чтобы погладить большим пальцем щеку Чонхо, как будто вытирая слезу. Чонхо ещё не плакал, но этот жест прорвал дамбу, и он метнулся к своему альфе, всхлипывая навзрыд, пока Уён переворачивал их так, что Чонхо оказался прижат к матрасу весом Уёна, а его нос уткнулся в чужую феромоновую железу.

— Чшш, крошка-омега, — промычал Уён хриплым и немного рычащим голосом, прижимая Чонхо к своей груди, — не плачь, моя милая пара.

Чонхо растаял в облегчении, как только слово «пара» сорвалось с губ Уёна, он был так благодарен за такое признавание после целого дня гона, что он не думал, что когда-либо сможет снова отпустить Уёна. Он зарылся носом в шею Уёна и глубоко вдохнул, сильный, подавляющий запах гона Уёна окутывающий его словно одеяло, горячий и тяжелый, пока не стал таким ошеломленным и витающим в облаках, что едва мог думать. Он будто снова почувствовал, что находился в течке: его кожа стала чувствительной и покраснела от внезапно раздражающей ткани футболки.

Уён сел, и Чонхо захныкал прежде, чем успел это осознать, поспешно оборвал себя и зажмурился от стыда. Но это не имело значения, потому что Уён сидел на его талии и стаскивал с него футболку. Чонхо вздохнул с облегчением от свободы, все ещё слишком рассеянный и опьяненный запахом, чтобы думать о чем-то, в то время как Уён перехватил его запястья и зажал их над головой одной рукой. Внезапно пришло осознание положения, в котором они находились, и Чонхо раскрыл рот в безмолвном вздохе удивления, выгибаясь в его неподвижной хватке и слегка извиваясь, когда Уён собственнически провел рукой по его груди.

— Замри на месте, — приказал Уён, и Чонхо тут же стал податливым, словно держащие его ниточки обрезали. Он надулся на Уёна, но был бессилен что-либо сделать, кроме как подчиниться, жаждущий быть хорошим для своего альфы.

Уён погладил его по волосам в знак похвалы, повернувшись к остальным с гордым, полным надежды выражением лица, как будто одновременно хвастаясь и прося ободрения.

— Да, наш омега самый красивый, — согласился Хонджун, обнимая Уёна сзади и кладя подбородок ему на плечо, чтобы он мог видеть и Чонхо. Желудок Чонхо сделал сальто от собственнического блеска в их глазах, яркого и уверенного, и он инстинктивно с надеждой обнажил перед ними шею. Больше всего ему нравились укусы Уёна, свидетельствующие о его намерении, даже если они не были настоящими метками принадлежности которых его омега уже требовал, и ему едва пришлось начать формулировать слово «пожалуйста», прежде чем Уён оказался рядом.

Сладкое как сироп удовлетворение потекло по позвоночнику Чонхо, когда зубы Уёна впились в его шею, и всё оставшееся напряжение полностью исчезло. Все, о чем он мог думать, был его альфа, сильный, красивый и идеальный, в то время как Уён снова устроился на нем сверху с раскатистым удовлетворенным рычанием, которое, казалось, затекло в кости Чонхо.

— А теперь засыпай, детка, — пробормотал Ёсан, придвигаясь к ним и укладывая голову на край его подушки. — Все будет хорошо, вот увидишь.

*

Так всё действительно и было.

Чонхо все еще чувствовал себя виноватым на следующее утро, задаваясь вопросом в глубине души, не было ли все это просто доказательством того, что он на самом деле не создан для того, чтобы быть омегой стаи, но поведение Уёна изменилось так сильно, что трудно было сомневаться. Уён был совершенно прикован к нему весь день, крепко прижимая Чонхо к себе, усадив на колени и заботясь о нем, пока остальные менялись местами рядом с ними и помогали охранять гнездо.

Все их инстинкты обострились, однако Чонхо обнаружил, что ему ни разу не надоедала эта нелепая суета, как это было бы в обычное время. Вместо этого его внутренний омега гордился тем, как хорошо его альфы заботятся о нем, немного игривый, но в основном просто стремящийся угодить своим предполагаемым партнерам.

Уён имел привычку хвастаться им перед остальными, настолько глубоко погрузившись в свой гон, что большую часть времени не произнося ни слова, и всё же каким-то образом умудряясь осыпать Чонхо похвалой при каждой возможности, с помощью довольного рычащего мурлыканья и одобрительных покусываний. Он казался более спокойным теперь, выискивая одного альфу за другим, чтобы обняться, и таща за собой Чонхо всюду, куда бы он ни пошел, как будто не в силах вынести разлучение даже на минуту.

Где-то посреди ночи гон Уёна спал, и Чонхо проснулся рано утром от того, что Уён рассеянно играл с его волосами.

— Привет, — прошептал Уён, щуря глаза и нерешительно улыбнувшись Чонхо. — Как ты себя чувствуешь?

Чонхо сглотнул, нервно вглядываясь в глаза Уёна.

— В основном просто очень виновато, — признался он, его сердце тревожно забилось. — Я… я знаю, что ты бы хотел друго…

— Не заканчивай это предложение, — сказал Уён, нахмурившись и притянув Чонхо ближе. — Это я должен извиняться, если ты на секунду почувствовал, что тебя не хотят видеть. Ёсан сказал, что это не было чьей-либо виной, и что стая должна была поговорить с нами обоими о том, как это может протекать, потому что они проводили вместе гоны до того, как мы прибыли, но… Я не знаю. Я знаю, что мы с тобой пришли из разных ситуаций, но это ново для нас обоих, верно? Хонджун сказал мне это на днях, что проблема не в ошибках, а в том, как мы на них реагируем. Конечно, мы будем совершать ошибки, и они тоже будут иногда ошибаться. Мы ничего не можем с этим поделать, но, совершив ошибку однажды, мы не должны совершать ее снова, понимаешь?

— Я думаю, это к лучшему, что мы пришли из разных ситуаций, — честно признался Чонхо. — Я знаю, что ты и, возможно, другие, считаешь это неправильным, но… Ну, я думаю, дело не в гоне, но я знаю, что на данный момент ты уже меня уважаешь, и традиционные формы уважения, к которым ты привык, такие же, как и те, к которым привык я. Я не знаю, захочу ли я сохранить их навсегда, но сейчас приятно знать, что, возможно, я смогу переписать некоторые из этих плохих воспоминаний, прежде чем двигаться дальше.

— В любое время, — пообещал Уён, помедлив секунду, прежде чем продолжить. — И я знаю, что тебе это может показаться не таким, но... Честно говоря, это был самый удовлетворяющий гон, который когда-либо был в моей жизни. В целом моя жизнь сейчас более удовлетворяющая, чем когда-либо прежде, со стаей, которую я действительно, отчаянно хочу. Так что, пожалуйста, не думай, что ты что-то испортил, ладно? Конечно, вязка ощущается хорошо, но она ничто по сравнению с тем, чтобы быть вместе.

— Ты хочешь повязать меня? — выпалил Чонхо, яростно покраснев, как только слова сорвались с его губ, но не в силах забрать их назад, когда он так сильно хотел узнать ответ. Он не знал, какой ответ он хотел услышать, но он хотел знать.

Кончики ушей Уёна очень сильно покраснели, и он сделал глубокий вдох.

— Я… я хочу… Ах, я не знаю, стоит ли мне это говорить.

— Тебе лучше сказать это, — сказал Чонхо, не в силах вынести двусмысленность. — Хён…

— Я хочу обладать тобой, — выдохнул Уён, выглядя подавленным. — Мой альфа хочет обладать каждым сантиметром тебя, чтобы ты был моим, и... и неважно, означает ли это секс или нет. Если бы тебе это понравилось, это был бы просто еще один способ изучить твою покорность, но я знаю, что тебе это не понравится, поэтому сейчас это не будет чем-то приятным. Может быть, позже. Но… Я знаю, что на самом деле не могу обладать тобой, я не хочу этого ни в каком ином смысле, кроме абстрактного. Как… Как твой омега, вероятно, хочет, чтобы его к этому моменту уже повязали и ощенили, да?

Чонхо хватнул ртом воздух, его щеки горели от смущения.

— Зачем ты это сказал? — прошипел он, слабо шлепнув Уёна, спрятав лицо у него на груди, и упрямо игнорируя, как трепетно и тепло он себя чувствовал, зная, что Уён так сильно его желал. Он чувствовал себя привлекательным и любимым – не только его омега, но и он сам. — Никогда больше не говори слово на букву «щ».

— Хорошо, — послушно согласился Уён, смеясь и прижимая Чонхо к себе. — Мои губы запечатаны.

Чонхо фыркнул, украдкой поцеловав грудную клетку Уёна и приподнявшись, чтобы ткнуться носом в его феромоновую железу, наслаждаясь освежающе-нормальным, более легким ароматом. Запах гона Уёна был сногсшибательным в лучшем смысле этого слова, но было приятно находиться в окружении своего альфы и всё ещё относительно контролировать себя сейчас, а не сразу впадает в подчинение.

— Ты не владеешь мной, — тихо сказал он, довольный немедленным искренним согласием Уёна. — Но... но я принадлежу тебе. Я твой, Альфа.