Гэвина ломало, сжирало огнём изнутри, как никогда раньше. Тело словно плавилось, а мысли растекались вслед желанию и пульсирующему в паху возбуждению. Дилдо не помогал, постоянная дрочка — тоже. Организму было мало искусственной замены, ему хотелось близости с сильным, уверенным, вкусно пахнущим альфой, рядом с которым можно было почувствовать себя в безопасности, ощутить нужным, желанным, отдаться, принять в себя всё до последнего сантиметра, до финальной капли, впитать губами горячее дыхание, стоны удовольствия и жадные поцелуи. На два дня Гэвин потерял голову, не ел, не пил, вообще не выходил из комнаты — благо во время течки все естественные процессы организма замедлялись. И только один образ не исчезал, горел перед глазами так же ярко, как и возбуждение в пульсирующем члене. 

Образ Ричарда.

Его губ, его глаз, его тела. Его голоса и запаха.

Несколько раз Гэвин порывался выйти, чтобы вернуться в комнату, где Ричард снова мог приласкать так чувственно и правильно, словно читал мысли. Несколько раз замирал в шаге от двери, убирал трясущиеся пальцы от ручки и возвращался в смятую постель. Несколько раз выл от несправедливости, от недоступности человека, которого омежья сущность не просто хотела — требовала. И только редко всплывающее сознание говорило — нельзя. Нельзя трогать. Нельзя поддаваться. Нельзя хотеть.

Чужое. 

Ричард чужой. Он сделал выбор партнёра и его не изменит. Оттого становилось только невыносимее, ведь приходилось бороться не только с инстинктами, но и с чем-то болючим, тёмным, жадным внутри.

И только в понедельник — к вечеру, не к утру даже — Гэвин более-менее пришёл в себя и дополз до ванной, чтобы закинуться двойной порцией экстренных подавителей, пока ни Максвелла, ни Ричарда не было дома. И плевать, что по инструкции нельзя пить больше одной таблетки в сутки.

Пле…

…вать

Терпеть это состояние, бороться с ним и проигрывать вновь и вновь Гэвин больше не мог. 

Он с трудом добрёл обратно до комнаты и упал на кровать, даже не закрыв за собой дверь. Запах феромонов, накопившихся за дни течки, наверняка потянет в коридор, но это Гэвина совершенно не беспокоило. Сейчас таблетки подействуют, а туман в мозгах рассеется, тогда можно будет проветрить комнату, распылить освежитель и пойти наконец пожрать и залить в себя литра так два воды. Или три. Или сразу четыре, чтобы надуться, как хренов шар, зато избавиться от Сахары во рту, глотке и, кажется, даже пищеводе. Вот они, ещё одни чудесные побочки течки, проведённой без нормального альфы под боком, — некому позаботиться не только об удовлетворении хотюнчика, но и за стаканом воды тоже никого не пошлёшь. А как бы было классно налить сейчас холодной, с парой кубиков льда, сделать несколько жадных глотков, чтобы прохлада упала в желудок, а потом смаковать, не торопясь, каждую каплю. Гэвин едва не застонал от фантомного наслаждения, пока представлял, как оторвёт жопу от кровати, выйдет на кухню и внаглую спиздит всю бутылку воды, которую обычно охлаждал для себя Максвелл. Потому что тот переживёт, Гэвину сейчас нужнее.

— Да ты реально бессмертный! — вслед за воплем ниоткуда взявшегося Максвелла с грохотом захлопнулась дверь спальни. — Проветри сначала, блядь, потом открывай! — приглушённо донеслось из-за двери.

Нащупав под подушкой телефон, Гэвин посмотрел на время. Почти семь, понятно, почему этот придурок уже дома, тренировка недавно закончилась. Странно, что Ричард при этом ещё не пришёл, обычно он первым возвращался домой.

Стоило подумать о нём, вспомнить горячие губы, заинтересованный взгляд и умелые пальцы внутри, по телу дрожью прокатилась волна жара. А ведь только начало отпускать, но одно короткое воспоминание, и возбуждение вспыхнуло вновь. Да, не так сильно, как на пике течки, да, сейчас получилось сдержать запах, и всё же реакции собственного тела оставляли желать лучшего. «Нужно перестать думать о нём», — со скрипом, но Гэвин вынуждено признал, что мысли о других альфах не вызывали такого отклика.

Заурчавший желудок отвлёк от мыслей о Ричарде и неконтролируемого поведения собственного тела. Думать о красивой мордашке, конечно, хорошо, но жрать и пить после трёх днёй безвылазной ебли с дилдаком всё же хотелось больше. Да и в душ бы не помешало, ведь ощущения потного липкого тела и засохшей между булок смазки оставляли желать лучшего. «Пить, ссать, мыться», — созрел в голове короткий и доходчивый план, после чего Гэвин поднялся с кровати, открыл окно на полную и пошёл на кухню.

— Ты издеваешься?! — Максвелл был настолько возмущён, что даже забыл про свой любимый баскетбол. — В ванную вали, избавься от запаха, потом к альфам приближайся!

— Я к тебе и не приближался, — еле ворочая языком в пересохшем рту, ответил Гэвин, нырнул в холодильник и достал холодную бутылку воды. План со стаканом и льдом обломился, Макс не позволил бы настолько борзеть, оставалось только быстро выпить всё, что есть.

— Ты бы хоть разрешения спросил, а?! — не сбавляя запала, продолжил Макс, при этом не сдвинулся в сторону, чтобы попробовать забрать воду. — Ладно, пей, тебе сейчас нужнее. — Гэвин аж глотком подавился, когда услышал.

— Серьёзно? — Холодная вода освежила не только тело, но и мысли.

— Ага, — отмахнулся Макс, — только новую залить не забудь. — И снова переключил своё внимание на телевизор. Лишь нос, который он спрятал в футболке, и слабый запах жженых спичек показывали, что он сдерживается.

«Действительно, не такой уж говнюк, может быть нормальным человеком, если захочет», — подумал Гэвин, но не стал расслабляться слишком сильно, ведь от Максвелла можно было ожидать чего угодно.

— Спасибо, — тихо сказал в ответ и с наслаждением осушил литровую бутылку. Не идеально, жажда всё ещё не отступила, но выпитого хватило бы, чтобы терпимо провести время под душем, смыть с себя последствия течки и после заняться восстановлением организма.

Как же Гэвин ненавидел течки. Особенно внезапные. И в два раза сильнее ненавидел те, которые вынужден был проводить в одиночестве. Потому что после того, как ломка возбуждением заканчивалась, становилось во много раз хреновее. По ощущениям, словно сначала пару суток блуждал по пустыне, а потом бросили под каток, потому что не было ни одной мышцы, которая бы не отзывалась усталостью и лёгкой болью. Хорошо, что регулярные походы в тренажёрку достаточно укрепили тело, чтобы можно было двигаться и не кряхтеть, как старый дед. Плохо, что эмоционально всё ещё чувствовал себя разбитым куском говна. «С альфой под боком было бы проще», — думал Гэвин, упрямо отвергая вариант, что не просто с альфой — с Ричардом. 

Потому что с ним было бы только сложнее. Не в постели, конечно, ведь Ричи отжёг пару дней назад, что сказать, отсосал, как боженька, и пальцами трахнул так, как некоторые не могли членом. Но это ведь была ошибка, не более, влияние феромонов, которым сложно сопротивляться. «Он спокойно мог поиметь меня, но вместо этого помог хотя бы ненадолго прийти в себя и отправил в комнату. Сколько бы альф поступили так же? — даже под приятным освежающим душем мысли Гэвина возвращались в тот вечер. — Наверняка единицы. Нужно хоть спасибо ему сказать, а то секс бы в разы всё усложнил. Хотя его ебучий минет и без того подкинул проблем». Как теперь смотреть Ричарду в глаза? Как спокойно реагировать на его присутствие, запах, на движение его губ, когда в памяти то и дело всплывало его покрасневшее лицо, влажные опухшие губы, обхватывающие член, поплывший взгляд, умелые пальцы внутри и низкий возбуждённый шёпот.

— Блядь… — Гэвин тихо застонал под нос, вспомнив, каким был Ричард, из-за чего покраснели щёки и чуть потяжелело в паху. — Хватит уже вспоминать! — Гэвин злился сам на себя, на свои реакции, отклик, который не мог взять под контроль из-за отголосков течки. Потребовалась пара лишних минут, чтобы успокоиться, ещё раз умыться и после выйти на кухню и зацепиться взглядом за Ричарда.

— Наконец-то, я уж думал, ты там утонул, — раздражённо бросил Максвелл и побежал в туалет. Гэвин почти не обратил на него внимания, полностью сосредоточившись на широкой Ричардовой спине и уверенных движениях.

— Привет, — сказал он, когда закончил с приготовлением салата и повернулся. С виду всё такой же собранный, спокойный, такой, что по лицу не прочтёшь, что он чувствует и о чём думает. Разве что голос казался мягче, чем обычно, звучал… ласково.

— Привет, — повторил Гэвин и потёр мгновенно взмокшую шею.

Стало неловко. Нужно было что-то добавить, поблагодарить, как и собирался, или выдавить из себя любую неважную хрень, только бы не показывать, с каким трудом давалось спокойствие.

— Я это… — голос дал петуха, и Гэвин откашлялся. — Хотел сказать спасибо за твою помощь в пятницу. И мне пиздец как стыдно за то, что набросился на тебя, но твой запах…

— Я понимаю, всё в порядке, — перебил Ричард и — мать твою, господи, ну за что? — улыбнулся. — Ты был не в себе.

— Я должен был догадаться, что это не простуда, хотя сейчас уже нет смысла об этом думать, я уже проебался. Так что спасибо, правда. — Он с трудом заставил себя посмотреть в голубые глаза напротив, в которых вместо обычного безразличия читалось тепло. — Но у меня вопрос, очевидный для такой ситуации. Почему ты не трахнул меня, из-за жениха? Ведь ты же… ну… тоже хотел, повёлся за запах. В том состоянии я бы и слова против не сказал.

— В том и проблема, Гэвин, что ты бы поддался, дал бы взять себя. Только меня хотел не ты. — Показалось, или в голосе проскочило подобие огорчения? — Меня хотели твои инстинкты. Боюсь, если бы я воспользовался ситуацией, ты мог возненавидеть меня, а я не хочу из-за спонтанного секса терять друга.

Друга.

Ухо резануло, словно опасной бритвой, болезненный прострел отдался куда-то в грудь, сбил ровный ритм сердцебиения, и Гэвин с трудом сдержался, чтобы не поморщиться.

— Всё нормально? — Похоже, что-то всё-таки отразилось на лице, раз Ричард спросил.

— Да. Наверное, не полностью отошёл после течки. Пойду прилягу. — Гэвин отвернулся, потому что столь наглую ложь проще говорить без контакта глаза в глаза.

Нет, ничего не было нормально. Совершенно. Настолько, что, махнув перед уходом, он проскочил мимо Максвелла, захлопнул дверь в свою комнату и стёк по ней на пол.

— Пиздец, — отчаянно прошептал под нос и зарылся пальцами в волосы.

Этого просто не могло быть, не могло. Но реакции, обида, появившаяся внутри, боль, эхом отозвавшаяся на безобидное «не хочу терять друга», не говорили даже, кричали о том, что Гэвин всё-таки вляпался в огромные, сука, проблемы.

Что всё-таки влюбился.

— Пиздец, — повторил снова, будто это помогло бы отмотать время назад, собрать вещи и свалить куда-нибудь подальше при первых же звоночках. Ведь мог же догадаться, мог же не упираться и сразу признать, что Ричард слишком хорош, несмотря на некоторые минусы, что противоречиво привлекает к себе своей холодностью и эмоциональной неловкостью. Что чёртова улыбка была не только милой деталью, а била прямиком в сердце. Что вздрочнул на него когда-то, потому что уже тогда начал западать, и бесился при одном только упоминании женишка совсем не от несправедливости выбора, который навязали Ричарду родители. Что Максвелл всё же был прав, Ричард действительно нравился. А теперь, как бы Гэвин ни противился, он больше не мог отрицать очевидное — план «не сближаться» с треском провалился. Наверное, ещё в тот момент, когда впервые согласился посмотреть с Ричардом стендап, а потом залип на скромную улыбку.

— Поздравляю, Гэвин Рид, ты полный долбоёб, живи теперь с этим.

С этим и с тем, что влюбился в альфу, который вряд ли бросит своего жениха ради, блядь, друга.

— Сам загнал себя в это болото, сам и выкарабкаюсь, — решил Гэвин, взял в руки телефон, подключил наушники и упал на кровать. Оставалось дело за малым — придумать, как же теперь выбираться.

***

Только вот придумывалось совсем плохо. Никак не придумывалось, если быть точнее, и уже к концу очередной недели Гэвин поймал себя на мысли, что заебался одёргивать себя от залипания на Ричарде. На его длинных пальцах, которые крепко обнимали стакан с апельсиновым соком или кружку с травяным — самым нелюбимым у Гэвина — чаем, а могли бы сжимать руку, как тогда, в совместные походы на стендап. На тёмных ресницах, красиво выделяющих голубые глаза в те моменты, когда Ричи не прятал их под солнцезащитными очками. На сочных мягких губах, которые хотелось поцеловать, прикусить, ощутить на шее, груди, бёдрах. После осознания своей влюблённости словно сорвало все предохранители, из-за чего взгляд автоматом цеплялся за Ричарда, когда он был рядом, или искал среди других студентов, когда переходили по коридорам в перерывах между парами. И Гэвин едва ли не молился на то, чтобы Ричи не замечал этих взглядов, участившихся улыбок и коротких разговоров.

Потому что хватало того, что это всё заметил блядский Максвелл и, конечно же, не смог сдержать свой блядский язык за своими блядскими зубами.

— Как дела, мистер «Ричард мне не нравится»? — Сука, и время ещё выбрал такое удачное, чтобы спросить, как раз Ричи был дома, хоть и снова пиздел по телефону со своим женишком. — Смотрю, настолько не нравится, что ты не перестаёшь облизывать его взглядом.

— Завидуешь, что не тебя? — огрызнулся Гэвин, даже не пытаясь отрицать. К чёрту. Макс хоть и гондон, но не идиот, умеет пользоваться что глазами, что мозгами, нет смысла упираться до победного.

— Разве что немного. Я ведь не такой благородный принц, как Ричи, не стал бы терять возможность хорошенько тебя выдрать.

— Смотри, как бы тебя кто не выдрал, — рыкнул в ответ и успел заметить, как всего на секунду, но лицо Максвелла изменилось, показало растерянность. — Или кто-то уже воплотил шуточки про командную групповушку в жизнь?

— Ты словно только этого и ждёшь, Гэ-эви. Такие у тебя предпочтения, значит? Может, мне стоит уболтать Ричи разложить тебя на двоих, что скажешь? — Он подошёл совсем близко, так, что яд слов проникал не в уши, а сразу в вены.

— Уёбок, — прошипел Гэвин в ответ, вложив в слова максимальное количество ненависти. — Какой же ты всё-таки мудак, Максвелл.

— Какой есть, — он нагло усмехнулся и отошёл.

Ярость внутри тоже чуть утихла.

— Почему вы настолько разные, вы же, блядь, из одной семьи? — Даже спустя несколько совместно прожитых месяцев Гэвин не понимал, почему братья, которые выросли в одинаковых условиях, настолько не похожи друг на друга.

— Думаю, Ричи тебя просветит, — ответил Макс и снял с полки поношенные «конверсы». Гэвин резко обернулся и понял, что Ричард уже закончил разговор и стоял в коридоре.

«Сколько он успел услышать?» — на секунду паника подкатила к горлу, но, судя по безразличию на лице Ричарда, вряд ли он застал начало разговора.

— Расскажешь нашей сладкой омежке, почему мы так отличаемся? А я пойду, есть дела поинтереснее. — Одарив напоследок кривой усмешкой, он вышел за дверь.

— Очередная фантазия Максвелла или тебе действительно интересно? — спросил Ричард и пошёл на кухню, чтобы включить чайник.

— Интересно. Это так странно, ведь вы одинаковые внешне, но совершенно разные по характерам. Ты и Максвелл полные противоположности, подозреваю, что Коннор тоже отличается, учитывая, что он свалил из вашей семьи. Как так вышло?

— Сложно сказать, — пространно ответил Ричард и задумался на несколько секунд. — Разные компании в детстве, разные интересы. Например, я всегда любил тишину, искусство, музеи и галереи, а ещё копаться в делах отца. Максвелла после первого гона в четырнадцать понесло во все тяжкие: плохая компания, гулянки по ночам, бездумный секс. Я до сих пор не понимаю, как его после всех попоек не выперли из баскетбольной команды. А Коннор… — Ричард отвлёкся, чтобы заварить чай. — Сколько его помню, он всегда был рассудительным, спокойным.

— Как ты?

— Почти. Как ты успел заметить, я не особо умею показывать эмоции, наверное, сказывается, что из нас троих я больше всех проводил времени с отцом. — Он взял кружку и сел напротив. — Коннор же был открытым миру, при этом умел держать дистанцию с людьми, редко подпускал кого-то близко. Максвелл вечно ржал, что если у человека нет ушей, хвоста и четырёх лап, то и шансов по-настоящему сблизиться с Коннором тоже нет.

— В смысле? — Гэвин не сразу уловил сравнение. — Он любит животных?

— Собак. С тринадцати волонтёрил в приюте, лишь бы проводить с ними больше времени, играл, выгуливал, убирал, а потом по вечерам рассказывал истории, как кто-нибудь из псов нашёл новую семью или, наоборот, жаловался, что у них стало слишком много подопечных. Родители думали, что он наиграется и угомонится, ведь главным наследником компании должен был стать Коннор, а потом в восемнадцать он выкинул то, что никто не мог ожидать.

— Неужели он ушёл из дома из-за собак?

Ричард помолчал недолго, поджал губы, обдумывая ответ, и начал:

— Нет, но они сыграли свою роль. Там, в приюте, он познакомился с человеком, который выбирал щенка для сына. Я не знаю, как получилось, что они сошлись, но в восемнадцать, прямо на день рождения, Коннор привёл его домой для знакомства. До сих пор отчётливо помню лицо родителей, когда брат завёл в гостиную бету вдвое старше себя и залепил, что он его истинный. Будто бета может быть истиной парой для альфы.

Случился скандал, в тот день Коннор разругался с отцом, папой, покидал основные вещи в сумку и ночью сбежал, оборвав с нами все связи. С родителями, потому что выступили против, с нами — потому что не поддержали его. Как-то так. — Печальная улыбка на губах Ричарда отдалась в груди тупой болью. — Больше года мы не общаемся, я не знаю, где он и что с ним. Никто не знает. Надеюсь только, что он счастлив со своей парой, пусть их истинность — это полная чушь.

— Я вообще не верю во всю эту херню с истинными, — протянул Гэвин, в задумчивости погладив губы подушечкой большого пальца. — По мне, это сказки для лошков, нет никаких истинных.

— Есть, — оборвал Ричард и посмотрел в глаза с едва скрываемой болью. — К сожалению, есть. — И отвёл взгляд в сторону.

Что-то неуловимо изменилось в атмосфере, что-то тяжёлое, тёмное, неприятное повисло между ними отголосками чужого отчаяния.

— Ты встретил его? Своего истинного? — прошептал Гэвин, не найдя в себе сил говорить громче.

«Нет. Только бы нет…»

Ричард снова посмотрел в глаза: долго, не моргая, потом двинулся дальше, рассматривая лицо, словно что-то искал или надеялся увидеть.

— Да, — вот так коротко и неумолимо, ответ, словно топор палача, обрубивший и без того смехотворные надежды на взаимность и отношения. У Ричи был не только жених, у него был ещё и истинный.

— А он что? — В горле пересохло, губы едва двигались, но Гэвин изо всех сил старался удержать лицо, не спалиться, насколько тяжело и удручающе больно давалась эта часть разговора.

— Он не знает, — огорошил и спустя короткую паузу продолжил: — Скорее всего, он сам не понял. Может, почувствует позже, может, вообще никогда не осознает. Надеюсь, что всё-таки второе, ведь так будет проще и мне, и ему.

— А как же та лабуда, что истинных тянет друг к другу, что запах своей пары никогда не пропустишь? Что встреча, как выстрел в сердце или голову, бьёт сильно и эмоционально?

Гэвин хоть и не верил — до этого момента не верил, — но иногда натыкался на сопливо-розовые описания, остатки которых въелись в память.

— Может, в прошлых веках так и было, но сейчас природа истинности постепенно затухает, исчезает, как атавизм. Так что не удивительно, что он не разглядел во мне свою пару, — сказал он, сполоснул кружку и подошёл к полке с обувью.

— Что ты будешь делать, если разглядит? — удивительно, но голос почти не дрожал, хотя внутри закручивались змеи сомнений, сплетались в узлы и стягивали сердце.

— Не знаю, — тоже тихо ответил Ричи. — У меня есть жених, так что наша истинность всё равно ничего не меняет. Отцу важна сделка, а не мои чувства.

Чувства.

Чувства.

Неужели у Ричарда есть какие-то чувства к своему истинному?

— Ты сам-то хочешь быть с ним? — Последний вопрос, решающий, который либо воскресит тень надежды, либо развеет её прах окончательно.

— Да, Гэвин, хочу.

Если признание Ричарда о том, что у него существует истинный, ранило, то последняя фраза — убила. Мелкой стеклянной крошкой рассыпался стержень, который ещё несколько дней назад предлагал держаться, не сбегать и всё же попробовать стать не только другом. Сейчас же Гэвин только крепче сжал кулаки, так, чтобы ногти впились в кожу и отвлекли от внутренних терзаний, закусил губу, зажмурился, пользуясь тем, что сидит к Ричарду спиной, и тот не может видеть настоящих эмоций.

— Я за продуктами, тебе что-то взять? — спросил он и звякнул с ключами.

В горле стоял комок, и Гэвин только отрицательно мотнул головой. Новые сердца, не влюблённые в недоступного альфу, в «Волмарте», к сожалению, не продавались.

— Как знаешь. Если передумаешь, пиши, — добавил он перед уходом.

И только когда дверь закрылась, Гэвин наконец-то сделал первый за последние десятки секунд вдох, который иглами оцарапал горло.

— Как же я влип, — прошептал и надавил пальцами на позорно слезящиеся глаза.

Как бы ни было больно, плакать Гэвин не собирался, поэтому первая же слеза, скользнувшая по щеке, стала последней.