Неизвестность — чувство, придававшее белым стенам и без того безжизненной палаты ещё более тоскливый вид, слишком знакомое чувство, которое лишало её всякого сна. Лежащие на прикроватной тумбочке ключи, отражающие тусклый свет одиноко горящей луны, снова и снова заставляли набирать номер, который после этой ночи она вряд ли сможет забыть. На экране телефона раз за разом высвечивалось «Алеников», но с того конца провода ответа по-прежнему не следовало.

      С каждым новым неотвеченным звонком дышать становилось всё тяжелее, сознание наполнялось густым вязким туманом, а к телу очень осторожно, стараясь не спугнуть подступающую волну напряжения, подкрадывалась дрожь. Противно скрипящие сруны эфемерного волнения перерастали в долгоиграющий органный концерт в исполнении тревоги. За него? За себя? Пожалуй, второй вариант был сейчас более вероятен. Ира чётко ощущала, что всё происходящее может означать только одно — она вновь останется без своей должности, к обладанию которой вновь так наивно успела привыкнуть.

      «Я же сама буквально вчера собиралась послать его к чёрту, вычеркнуть его из своей жизни, наплевать на это проклятое кресло», — мысленно она всё-ещё пыталась привести себя в чувства, но, безуспешно, так как в сознании зарождалась целая дискуссия.

      «Да, но только в этом случае, это было бы твоё решение, твоя партия была бы разыграна, а сейчас, Ира, ты даже не понимаешь, в какую игру вы играете, и подчиняется ли она каким-либо законам?! А может, вы уже давно перешли к бою без правил?» — от последней мысли её левая скула моментально запылала, как бы отвечая на повисший в воздухе вопрос.

      Дотянувшись до зеркала, Ирина аккуратно открыла его и с ужасом взглянула на своё отражение. Покрасневшие глаза и обрамляющая их глубокая синева слишком явно указывали на тот факт, что их обладательница провела бессонную ночь. Вишенкой на торте стало бледное осунувшееся лицо.

— Да пошло оно всё! — хрипло прошипела она, резким движением выдвигая ящик и сбрасывая туда намозолившую глаза связку ключей. Внезапно ощутив, как её голова превращается в нечто чугунное, она опустила её на подушку и уставилась в потолок.

— Доброе утро выздоравливающим, — раскатился по палате оживлённый мужской голос.

— Доброе, Олег Михайлович, а у вас разве сегодня не выходной? — без малейшего энтузиазма отозвалась Ирина.

— А я за Мариной Владимировной… — по прежнему весёлым голосом начал объяснять он, но, обратив внимание на внешний вид своей пациентки, продолжил с нескрываемым негодованием, — решил вас навестить и, по всей видимости, не зря, — Олег подошёл ближе и, прикоснувшись к её запястью, стал мысленно отсчитывать секунды. Пульс явно стремился преодолеть какой-то невероятный рекорд.

— Ирина Алексеевна, вы что себя как маленькая-то ведёте? Знаете же, что нельзя нервничать! — взгляд хирурга упал на мобильный, находившийся на кровати под правой рукой женщины.

— А я и не нервничаю, — возразила она, пытаясь подняться, несмотря на подступающее головокружение.

— А я вижу, — резко парировал Брагин. — Лена, приготовьте нам успокоительное.

Сделав укол, он потянулся за телефоном.

— Звонить отныне будете только под присмотром. Не хочу потом быть ответственным за вашу смерть, — бросив на неё строгий взгляд, Олег быстро удалился.

      Тепло, мягкими волнами распространяющееся по её телу и приносящее расслабление и душевное спокойствие, буквально за пару минут погрузили Иру в глубокий и сладкий сон.

      Следующие шесть дней она провела в больнице под пристальным наблюдением Брагина, который в любую свободную минуту старался убедиться в том, что начальница не решила окончательно угробить своё здоровье. После выписки ей неделю предстояло сидеть дома на больничном — факт, который ещё больше подрывал её нестабильное моральное состояние.

***

      Оказавшись, наконец, в родных стенах и с нескрываемой радостью поприветствовав Кота, за которым всё это время ухаживала консьержка, работающая в подъезде Иры, она с грустью огляделась. На полу в гостиной лежали осколки от разбитой коньячной бутылки, а на стуле, как и в тот раз, висел мужской пиджак.

      «Снова свобода», — мысль, молниеносно озарившая её сознание, отразилась лишь в ироничном смешке.

      «Решила остаться одинокой, да ещё и безработной», — фраза, которую память воспроизвела с издевательской точностью, оставила на душе множество глубоких царапин от кошачьих лап, ведь одиночество — это именно то, что она ощутила, как только вновь оказалась в своей квартире.

***

Шум от гневно захлопнутой коричнево-терракотовой деревянной двери заполнил всё пространство вокруг. Очередной сорванный сеанс. Казалось, как и в предыдущие несколько раз, по дороге домой Анатолий закупится своим излюбленным 40-градусным успокоительным, а наутро все угрызения совести будут с особой жестокостью убиты похмельным синдромом. Однако сегодня всё складывалось иначе. Еле уловимое осознание, терзающее его душу, не оставляло места ни для чего другого.

      «Это всё я», — как на зажёванной кассете крутилось у него в голове.

      Единственным желанием было поскорее добраться до своего убежища и попытаться восстановить в памяти всё то, что он упустил за последние несколько недель.

      Перешагнув порог, Алеников вновь почувствовал то, что заставляло его возвращаться на терапию снова и снова. Каждый раз, когда он приходил в это безжизненное пристанище, возникало ощущение, что он находится в доме, который с каждым разом всё больше и больше наполняется угарным газом, словно печь, с любовью построенную для того, чтобы согреваться в холодные зимние вечера, намертво перекрыли заслонкой. Только вот его печь наполняла квартиру удушающей тоской.

      Не раздеваясь, Анатолий прошёл в комнату и медленно опустился на диван. На душе было до боли противно, а перед глазами стали всплывать слова психолога, ещё сильнее тревожащие старые, как ему казалось зажившие раны.

***

— Да, действительно, существует патологическая вина, но это не ваш случай, по крайней мере, в контексте данной ситуации. Взяв во внимание всё, что вы рассказали…ваше чувство вины вполне обосновано, — абсолютно спокойным голосом констатировала сидящая в сине-сером обитом кожей кресле женщина.

— Нихрена оно не обосновано, так же как и ценник на ваши услуги, по всей видимости. По-вашему, я пришёл сюда для того, чтобы слушать эти прописные истины — «вы чувствуете вину, потому что виноваты»? Нет! Это она виновата. Она должна сидеть здесь, на моём месте. Из-за неё погиб мой сын… она ничего не сделала, для того, чтобы хоть как-то ему помочь!

— И, тем не менее, вы взяли эту женщину в жены. Зачем, если вы её так ненавидите?

***

— За наши предыдущие встречи вы ясно дали понять, что вините в смерти Анатолия трёх человек: Ирину, старшую медсестру из её отделения и психолога. А какую роль вы отводите себе в том, что произошло с вашим сыном? Если я правильно поняла, то, незадолго до инцидента вы представили ему Ирину, дав понять, что она — ваша новая спутница.

— Вы сейчас намекаете на то, что это Я виноват в смерти Толика?! Да я всю жизнь всё делал только для него, защищал, оберегал, с учёбой помогал, с работой, пропади она пропадом! Он был единственным, что у меня осталось после смерти жены! Да, я их познакомил, только не понимаю, какое это вообще имеет значение?

— Первостепенное, Анатолий Борисович. Делали вы это, как и большинство людей, только для себя. В силу своего эгоизма, вы просто не могли позволить ему справляться со всем самостоятельно. Ведь если Толик может построить свою жизнь без вашей помощи — он в вас более не нуждается. А это ведь единственный близкий для вас человек, вы не могли себе позволить лишиться его.

      Гнев в глазах Аленикова разгорался с бешеной скоростью, насквозь прожигая стену, на которую был устремлён его взгляд. Но что-то едва ощутимое всё же не давало ему прервать эту сессию.

— Переехав сюда, устроившись на работу, пусть и по вашей рекомендации, ваш сын стал ощущать, что, наконец, отрывается от вас, становится свободнее. Да, у него возникли некоторые проблемы. Я сейчас говорю о том случае с избиением. И снова вы не позволили ему разобраться с этим самому, более того, ещё больше травмировали его психику, в деталях воспроизведя всё то, что он испытал накануне. А знакомство с Ириной могло стать последней каплей, ведь Анатолию в этом открывалась одна простая истина — вы не доверяли ему, контролировали даже на работе. Вы даже не замечали, что душите его своим авторитаризмом.

      После этих слов, вскочив с места, мужчина, как ошпаренный выбежал из кабинета, со всей силы хлопнув дверью.

***

      Приступая к своим должностным обязанностям, Ирина надеялась избавиться от постоянно мучивших и терзающих её мыслей. Только теперь, один вид таблички с именем, висящей на белоснежной двери кабинета, подло напоминал обо всём произошедшем и заставлял задуматься о том, что непременно должно произойти в ближайшем будущем. Изо дня в день Ира, стараясь побороть отчаяние и досаду, ожидала, по её мнению, неизбежного — приказа об увольнении. Дома к этой и без того непростой гамме чувств добавлялось уже ставшее привычным ощущение одиночества и сопутствующие ему воспоминания о первых днях её брака, которые, как ей казалось, были не так уж и плохи. Если бы Алеников только знал, как яростно она ненавидела его за то, что из-за него ей каждую минуту приходится контролировать свои эмоции, чтобы никто даже мысли не посмел допустить о том, что в её жизни всё идёт кувырком.

***

— И сейчас эта же модель поведения, порождённая страхом потерять близкого человека, оказывает непосредственное влияние на ваши отношения с Ириной. Взятка и ваша испорченная репутация стали лишь искорками, которые подожгли давно и тщательно подготовляемый костёр. Когда она попыталась решить вопрос с должностью самостоятельно, вы испугались, испугались того, что вы ей больше не нужны. А взяв во внимание тот факт, что вы всё ещё винили её в смерти сына, для вас было невыносимо осознавать, что отняв его, она собирается лишить вас ещё и себя. В связи с этим, Анатолий Борисович, скажите, пожалуйста, всё это время вы полагаете, что Ирина решила стать вашей супругой и остаётся ей только лишь из корыстных соображений? Неужели в этом браке не было абсолютно ничего хорошего?

      Первая часть вопроса, лишь коснувшись его сознания, растворилась в воздухе. Казалось, какой-то невидимый барьер не пускает его дальше, барьер, всё ещё защищающий какую-то часть его сознания.

— Было, — с болью в голосе ответил он, погрузившись в омут давно минувших событий.

      Изрядно выпивший Анатолий, едва держась на ногах, провожал последних гостей. Сработавшая магия крепкого напитка вкупе с тёплыми и порой даже искренними поздравлениями практически незнакомых людей не оставили и следа от той агрессии, которая переполняла его всего несколько часов назад. Затуманенный алкоголем разум не подавал никаких знаков, и только одиноко стоящий кусок свадебного торта, предназначавшийся его теперь уже супруге, оказался спасительным маячком. Лишь приоткрыв дверь кабинета, он увидел спящую на диване Ирину.

–Ира, пора домой, — прошептал он, не желая её напугать.

      Открыв глаза, она оказалась где-то между действительностью и алкогольным туманом. Алеников, заметив, с каким трудом ей даётся каждое движение, аккуратно приобнял её за талию, помогая встать.

      Как и в тот вечер, когда он впервые оказался у неё, всю дорогу до дома, она абсолютно расслабленная спала у него на плече. Густой дым воспоминаний начал постепенно вытеснять реальность. Казалось, что весь тот кошмар, который произошёл с ним…с ними — страшный сон, от которого ему вдруг посчастливилось очнуться.

      Слишком быстро оказавшись около подъезда, машина остановилось, и её дверь автоматически распахнулась. Помогая Ирине выйти, Анатолий всё никак не мог избавиться от этой неги, порождённой грёзами.

      «Только Кривицкого не хватает», — подумал он, но, вовремя опомнившись, сплюнул три раза через левое плечо.

      Преодолев последнее препятствие в виде порога, они, наконец, оказались в квартире. Оказавшись в спальне, он бережно уложил её на кровать.

      Отныне Аленикову не требовалось быть «глубоко порядочным человеком», а поэтому, сняв с Ирины туфли и платье и бросив их на кресло, он осторожно, стараясь не разбудить, укрыл её одеялом.

— Так почему же вы всё-таки ушли? Почему не поехали с ней в больницу? Почему не позвонили после? На нашем первом сеансе, месяц назад, вы сказали, что были не в силах её видеть, настолько сильна была ваша злость. Сегодня наш последний сеанс. Вы по-прежнему считаете, что это так? — громкий монотонный голос психолога выдернул его из блужданий по дневнику его памяти.

— Знаете, а вы правы, я тогда просто испугался. Испугался, что она скажет, как сильно меня ненавидит, что вышвырнет из своей жизни. И, признаться честно, это было бы абсолютно справедливо. Я испугался, что не смогу удержать даже этой проклятой должностью, чёрт её побери.

***

      День в НИИ Склифосовского прошёл для Иры на удивление удачно. Четыре операции настолько её вымотали, что на привычные волнения у неё просто не осталось сил. Покинув стены огромного здания, она закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. В это время суток прохладный воздух был особенно прекрасен.

— Ирина Алексеевна! — внезапно раздавшийся из ниоткуда мужской голос заставил её вздрогнуть.

      Всматриваясь в ослепляющую темноту, она вдруг почувствовала, что забывает, как дышать. Каждый день её преследовало чувство, что когда-то это должно случиться, она представляла каждую деталь, продумывала каждый диалог. Когда-то должно, но точно не сегодня. Сегодня Ира была совершенно не готова к подобному повороту событий, не готова ни физически, ни морально.

— Здравствуйте, Константин, — замерев на месте и пристально глядя на мужчину, она, где-то в глубине души очень хотела верить в то, что он просто проезжал мимо и, заметив её, решил поздороваться. Но химеры предательски рушились под прессом реальности.

— Ирина Алексеевна, присаживайтесь, пожалуйста, в машину. Анатолий Борисович хочет вас видеть, — отчеканил тот.

      «Если Анатолий Борисович хочет меня видеть, то пусть сам и приезжает», — лишь одна так нечаянно вырвавшаяся из-под контроля искорка протеста заставила её взгляд запылать от негодования и обиды. Сделав несколько нервных и от этого отрывистых и далеко не беззвучных вдохов, она твёрдой походкой направилась к выходу с территории больницы.

— Ирина Алексеевна, если я вас не доставлю, меня уволят, — таким же сухим безэмоциональным голосом продолжал мужчина.

      «И с чего это вообще должно меня волновать», — Ира уверенно продолжала следовать намеченному маршруту, как вдруг, почувствовав невероятную злость на происходящее, резко обернулась.

— Вообще-то это называется шантаж, — с раздражением бросила она, гордо пройдя мимо Константина и аккуратно, подобрав полы своего светло серого пальто, забираясь в машину.

      Железный конь тронулся с места. Стены больницы, титанами возвышавшиеся над вечерней Москвой, остались далеко позади, когда Ирина вдруг почувствовала, как мысли начали разбегаться, а к горлу подступил ком. В салоне стало невероятно душно, она расстегнула пальто и попросила Константина приоткрыть окно. Свежий воздух, моментально подувший ей в лицо, немного отрезвил сознание.

      «Перед смертью не надышишься», — подумала она, улыбнувшись от того, как нелепо точно эта фраза описывает всё происходящее.