Помнишь,

то был июньский день.

В столице было еще прохладно, а ты с юга страны, где вы тогда стояли, привез с собой запах солнца и жженой карамели и не до конца смытого грима.

Я давно еще взяла с тебя обещание приехать, и вот наконец ты смог вырваться — но всего на один день. Я переживаю его снова и снова, прокручиваю в голове каждую мелкую деталь, так врезался он мне в память.

В тот вечер на моей квартире собралась вся университетская компания — сбросившая оковы экзаменаций и изнывающая от скуки. Так странно и обидно, что именно тогда у меня были гости. Я представила тебя, и ты мгновенно влился в компанию; ты казался выше и старше, своим, и никто бы не подумал, что на самом деле ты на пару лет младше меня.

Разговор тек по-приятному неторопливо, словно разомлевший на солнце; кто-то дремал; ты, рассеянно отвечая на вопросы, крутил в руках лист бумаги, прихваченный с комода. В конце концов он сложился в какую-то причудливую фигурку, и кто-то захлопал в ладоши в наивном восторге. И тут лукаво засветились твои глаза…

Ты вдруг пообещал всех развлечь, выбрал двоих. Ты вывел их в коридор, и вы о чем-то громко шептались. Я с кухни несла поднос с кофе и мороженым, и, когда проходила мимо, ты поймал мой взгляд и улыбнулся как соучастнице. Ты спросил у меня какие-то вещи, и я кивнула тебе на шкаф в прихожей. Я не спрашивала, что ты затеял, но знала, единственная, чего ожидать. Я уже видела, как ты вытворял подобные штуки, как раскрывался в тебе талант… Твои добровольцы переглядывались и прыскали со смеху.

Вы вернулись… Все затаили дыхание, ожидая, чем обернется твоя затея. Первый импровизатор ступил в комнату в шарфе, намотанном на голову наподобие тюрбана, а другой — в моей шляпке, которую я не носила уже несколько лет. «Дамы и господа, почтеннейшая публика…» — объявил ты, подражая распорядителю, чей выход на арену наблюдал каждый вечер. Ты выбрал сценку из какой-то старой, всем известной пьесы, только переделал ее на комический лад. Ты объяснил им роли, отрепетировал все в считанные мгновения, и они разыгрывали живо, с задором, лишь ты ремарками направлял их, и все хохотали. Но я толком не слушала их.

Все взгляды устремлены на исполнителей, и твой в том числе,

а я смотрю на тебя: ты стоишь в профиль, и солнце так чУдно падает на твое лицо, и кажется в тот момент, будто я впервые по-настоящему взглянула на тебя. Это торжество, эта легкая надменность, и эта уверенность в собственном успехе, и… Что-то странное кольнуло во мне.

Потом мы писали друг другу шутливые задания, и тянули их все из той же шляпы, и когда подошла моя очередь, я вдруг испугалась, что кто-то догадался, заметил, что сейчас попросит невозможного. И меня пронзил холод, я поняла, что в тот момент ни за что не заставила бы себя даже коснуться тебя.

Было у меня спасение в обязанностях хозяйки, и я выскочила на кухню, чтобы наполнить бокалы. Никто ничего не заметил.

Вечер окончился, все разошлись, и как-то незаметно остались только мы, и я потянула тебя на улицу, будто убегая от тишины опустевшей квартиры.

Ты уезжал в тот же день поздно ночью, и мы бродили по набережной, коротая время до твоего поезда. Рассматривали шелк и лампы в витринах и выдумывали всякие глупости про людей, встречавшихся нам по пути. Ты спросил меня о своих родителях, и я запнулась, не смея сказать, что они не хотят о тебе и слышать, так и не простив твой поступок. Я и сама когда-то дулась на то же, а теперь держала тебя под руку, позабыв горечь детских обид, из которых мы давно выросли. И вместо того я заговорила о домашнем театре, который мы выдумали еще подростками, и эти воспоминания заставили тебя улыбнуться, только скорее грустно.

Я позволила себе тогда поверить, что мы, разбежавшись так далеко, еще способны… Но теперь понимаю, что ты для меня еще более невозможен, чем когда-либо.

Встречи искать не стану. Пусть судьба опять сведет нас, если ей будет угодно.