Взрывная боль охватила его тело, заставив забыть обо всём на свете, кроме этой нестерпимой агонии. Сердце стучало в ушах, будто стремилось выбиться из груди, а кровь струилась горячим потоком, создавая жуткое пятно на полу.

Не она. Он. Первое, что пронеслось в голове Драко сквозь пелену чистейшей агонии, и он был бы чертовски, блять, благодарен, чтобы Пэнси услышала его слова. Твою мать. Это было действительно похоже на пытку, как если бы ему в рану вставили лезвие ножа и медленно… очень медленно начали поворачивать внутри.

Малфой не мог позволить себе сорваться на крик, это было бы унизительно, но ногти почти царапали паркет от того, с какой силой он пытался сжать кулаки. Мир плыл перед глазами, стягиваясь в дымку непонятных красок и звуков. Крики Пэнси, слова Грейнджер, возможно снова взведённый курок пистолета.

Через мгновение, которое казалось вечностью, окружающая реальность начала мерцать и тускнеть. В его ушах зазвенело, словно удар молотка, а сердце бешено колотилось, словно пыталось выбраться из груди. Колено горело, и он не мог сдержать приглушённого стона от боли, перехватывая ладонь Паркинсон.

Не она. Он. Чёрт. Только он. Не Грейнджер. Только Казентино.

Жажда причинить Грейнджер такую же боль была невыносимой, горло горело от необходимости почувствовать внутри чужую кровь, забрать чужую жизнь собственными стараниями. Пэнси всегда прекрасно справлялась с тем, чтобы понимать его без слов. Тот момент был тем, когда это пригодилось по-настоящему.

Она схватила палочку, что осталась лежать на полу, и направила её в сторону, которая для Малфоя давно плыла в неразборчивых силуэтах. Сука. Он опустил голову вниз в попытках перевести дыхание, но лёгкие горели.

Зрение прояснилось только в тот момент, когда Пэнси швырнула заклинанием, название которого Драко не знал. Грейнджер схватила поднос и шагнула в сторону, закрывая Кейла собственным телом, отражая заклинание. Резко, будто даже если бы у неё ничего не было в руках, она бы встала. На её лице не мелькнуло ни эмоции.

— Чего теперь стоят твои пистолеты против магии? — прорычала девушка и послала ещё одно заклинание, а затем, не дав передохнуть ни секунды, следующее. Она бы продолжала делать так и дальше, если бы Малфой не поднял голову, выпрямил спину и посмотрел на свою Соту, а затем на Грейнджер.

— Он истечёт кровью раньше, чем у тебя получится, Паркинсон, — совершенно ледяным тоном объявила она. — У них у всех один приказ, — махнув рукой в сторону, посмотрела на Драко. — Убить тебя и Малфоя. Меня спасать они не станут.

— Конечно, крысы первые побегут с корабля, — ухмыльнулся наконец Малфой, не ища поддержки. Он знал, что она была права, он истечёт здесь кровью, если они не уберутся, и это будет самая унизительная смерть для Дона на всём белом свете.

Гермиона на его выпад никак не отреагировала. Слишком спокойная, даже будучи настолько безрассудной в собственных поступках, и это наводило лишь на одну мысль — Грейнджер определённо была напугана тем, что сделала. Не ожидая этого от себя, она захлопнулась за дверями непроницаемости, перекапывая в своей голове миллионы оправданий и вариантов дальнейших событий.

Что, если бы её рука скользнула чуть выше, она могла бы с лёгкостью рассчитать, куда стрелять, чтобы не задеть сердце, но заставить его потерять сознание. Драко допустил ошибку, недооценив её в тот момент, но он точно не ошибся, решив, что она и не собиралась в него стрелять. А Грейнджер повелась на его провокацию.

— Дай мне хоть одну причину… — начала Паркинсон.

— Пэнс, — мягко Драко вывел её из состояния, в котором она была способна испускать яд, пока не умрёт. Она осталась бы там, чтобы сражаться, но Малфой мог посчитать, сколько ему оставалось. С учётом, что он всё ещё был в сознании, может, минут сорок. Дорога займёт двадцать, при условии, что Пэнси забудет об ограничениях скорости.

Она всё ещё не сводила палочки с головы Грейнджер, готовая послать ей всё, что угодно, из заклинаний. Авада Кедавра сработает, скорее всего, ведь для этого нужно было искреннее желание убить, а оно у Паркинсон было.

Сердце успокаивалось, только это совершенно не радовало. Малфой застонал, когда Пэнси помогла ему подняться на ноги и перекинула одну его руку через свои плечи. Драко знал, что был тяжёлым, а она даже не пошатнулась. Последнее, что он сказал Гермионе, которая до сих пор ждала удара:

— Я никогда не прощу того, что случилось здесь.

— Надеюсь на это.

Она проводила их взглядом прямо до двери, куда Паркинсон фактически дотащила хромого Малфоя. Только устроившись в машине, он откинулся назад и зарычал от пронзающей его плоть боли, сводящей с ума в самом прямом смысле этого слова.

Он вытащил рубашку из брюк, мысленно жалея о том, что весь салон будет залит кровью, и дёрнул нижнюю её часть. Белая ткань мгновенно пропиталась, едва он положил её на место, куда попала пуля. Блять, она всё ещё была внутри, там, кусок металла под его кожей, который оставлял буквальную дыру. Она будто нагревалась там, в нижней части его бедра.

Он спрятал всё, что было связано с его болью, за высокую стену, но та рвалась наружу, и каждое резкое движение руля Пэнси отдавалось Драко в позвоночник.

Паркинсон повернула к нему голову лишь на мгновение, в её глазах блестело беспокойство, даже паника, и она быстро вернула внимание к дороге, подрезая кого-то справа.

— Я в порядке, не торопись. Думаю, — Малфой вяло ухмыльнулся, — ещё полчаса у нас есть.

— Когда ты, твою мать, стал медиком? — зарычала она в ответ, делая резкое движение и вынуждая Драко прижаться к двери с тихим мычанием.

— Полегче.

— Она действительно выстрелила в тебя. Блять. Правда выстрелила. Стоило убить её там.

Он это проигнорировал, закрывая глаза. Легилименция всегда была рядом, она умела раскладывать его эмоции на аккуратные стопки в разных углах комнаты. Сверкающая боль была чем-то столь чересчур, что задвинуть её удалось.

Как только Драко понял, что они свернули не туда, он вскинул к подруге голову.

— Домой.

— Ты с ума сошёл?! — её крик разнёсся по всей машине. — Да ты умрёшь к моменту, как я тебя довезу.

— Это приказ, а не тема для обсуждения, — мрачно отозвался он. — Домой. Никаких врачей.

— Сам из себя пулю вытаскивать будешь? — Пэнси даже не дёрнулась, не говоря уже о том, чтобы сменить курс.

— Если понадобится. Я сказал поворачивай.

— Нет.

— Не вынуждай меня кричать, пожалуйста, — голос хрипел, и перед глазами плыло, но он всё ещё пытался остаться в сознании. — Никаких врачей. Ты думаешь Поттеру слишком тяжело будет узнать о пациенте с пулевым ранением с фамилией Малфой? Это приблизит наше раскрытие. Домой.

Она поджала губы, ещё несколько секунд раздумий, и она свернула в переулок, кажется, задев чьи-то мусорные баки. В улице от них было шоссе, которое вело прямо к дому, а значит они потеряли не так много времени. Малфой откинулся назад, сильнее прижимая ладонь к ране в надежде, что это остановит кровь. Стон боли вырвался случайно.

— Если ты умрешь… — начала Паркинсон своим злым голосом.

— Я не умру.

— Даже не вздумай. И заткнись. Не трать энергию.

Драко усмехнулся, но к совету прислушался. Приложившись горящим лбом к ледяному стеклу, он закрыл глаза. Почему-то уверенность в том, что смерть ему не грозит, была такой сильной, что он даже не рассматривал такой вариант конца. В теории — конечно. Но в это не верилось. Пожалуй, каждому человеку хотелось бы верить в собственное бессмертие.

— Дай мне руку, — сквозь туман попросила Пэнси. Драко промычал что-то невразумительное в ответ.

— Не смей, блять, отключаться. Дай мне руку, — она схватила его руку и сжала пальцы так сильно, что это вырвало его из объятий манящего сна. — Держи крепче, не вздумай отпустить.

— Я в… порядке.

— Будешь, осталось немного, — тревога и паника превращались в слёзы, которые Драко слышал в её голосе, пусть и не видел. — Не смей оставлять меня здесь одну.

— Сопливые слова, что я всегда буду рядом, не очень помогут, да? — шутка выдалась неудачной, хотя она всё равно всхлипнула сквозь короткий смешок. — Представь, как бы расстроилась Грейнджер.

— Клянусь правой рукой мёртвого Волан-де-морта, я поставлю запрет на её имя везде, кроме её похорон.

— Бедный Лорд, — Драко попытался растянуть губы в улыбке, на это требовалось слишком много сил, веки становились тяжёлыми. В какой-то момент он задумался, будет ли где-то там свет в конце какого-нибудь туннеля. Говорят, если эти мысли есть в голове, значит ещё есть шанс на спасение. Умирая, никто не думает об этом. Драко был бы ему рад. Свету. И маме, которая протянула бы свою руку, согрела ладонь родным касанием и увела бы его за собой.

Если бы он мог уйти из жизни сам, то сделал бы это так. Увы, кажется, покоя ему не будет.

Машина остановилась, хлопнула дверь, и Малфой услышал даже отсюда, как сильно Пэнси закричала о помощи. Чёрт, он любил эту девчонку до безумия за то, что она была с ним всегда.

— Так, приятель, ты там уже выбрал надгробие? — это был Блейз, который очень пытался шутить, но его паника была слышна. Малфой хрипло рассмеялся, подаваясь вперёд. Кашель застрял в горле.

— Надеюсь, ты подписал бы его «любимая заноза в заднице».

— Непременно. Давай вытащим тебя отсюда.

Драко оттолкнулся от двери сквозь пожирающее его внутри чувство темноты, а Забини дёрнул ручку двери и потянул Малфоя на себя. Ещё один из парней, имени которого он никак не мог вспомнить, подхватил его с одного бока, а Блейз со второго. Оставляя за собой алый след, они повели его внутрь. Малфой успел подумать, почему они не применили заклинание, пока не вспомнил, что на раненных это рискованно.

А затем он увидел глаза Пэнси, и всё, больше его это не волновало. Она плакала, действительно плакала так, как он не видел уже очень давно. Забегая внутрь, она просила освободить пространство, позвать домовиков, всё, что могло бы помочь. И материла Малфоя по пути за то, что не позволил отвезти себя в больницу.

Он не хотел туда, к колдомедикам, которые будут суетиться вокруг него. Он хотел домой. Замёрзшая боль пронзала каждую клетку его тела, когда Драко был принесён в зал, который теперь служил примитивным «пунктом помощи». Кровавые пятна на его одежде свидетельствовали о несущемся ужасе, который он только что пережил. При виде раненого Малфоя все в помещении снова забегали, у них уже не было времени сожалеть — надо было действовать быстро.

Его положили на большой обеденный стол, который явно больше никогда не будет использоваться по назначению, Драко зашипел. Дафна сбежала вниз по лестнице и тут же увидела дорожку крови на полу. Глаза расширились, затем она посмотрела на Малфоя, и он заставил себя подмигнуть ей.

— Привет, Гринграсс. Вспомнишь свои навыки первой помощи?

— Ты придурок, Малфой, — процедила она сквозь зубы, но кинулась к тому, что уже принесли домовики. — Кто тебе сказал, что я вообще вытаскивала пули из людей?

— Ты однажды из меня стрелу вытащила, справишься, — улыбнулся он и откинулся назад, жмурясь от боли.

— Держите его. И дайте ему зелье.

Пэнси надавила на его плечи, оглядываясь на Гринграсс, но очень быстро Блейз перехватил её руки и мягко отстранил.

— Позволь мне.

— Это будет очень больно, Малфой, — предупредила его Дафна и ножом порвала ткань, которая мешала. В его горло влили зелье с мерзким привкусом мяты, но подействует оно далеко не сразу. Малфой знал, что это будет за ощущение, едва она попробует из раны вытащить кусок железа.

Она больше ничего не сказала, только подхватила спирт, пинцет, кажется, нацепила одну из перчаток. Откуда всё это взялось в их доме — он не имел ни малейшего понятия.

Забини прижал его к столу обеими ладонями с такой силой, что кости были готовы треснуть. И когда Гринграсс дотронулась до ранения, Драко был чертовски этому благодарен. Он чувствовал всеми нервными окончаниями каждое движение так, будто ему разрезали внутри всё. Драко пытался подавить крик, который угрожал вырваться из его груди, сжал кулаки, словно это могло бы ему помочь.

— Лучше кричи, — предупредила его Пэнси, удерживая ладони по обе стороны от его головы. Он не мог, не мог себе позволить. Не когда у него была жена, которую нужно было защищать, не когда наверху спала маленькая девочка по имени Лира, не когда у него была целая семья. Разве он мог дать им понять, насколько он слаб.

Горячие слёзы, которые он едва чувствовал сквозь агонию, капнули на его лицо, и Малфой открыл глаза, до боли стискивая зубы. Пэнси наклонилась вперёд и нежно поцеловала его в лоб, будто прощаясь.

— Никто не услышит, только мы.

Каждый удар сердца был как молот, громко отзываясь в его груди. Каждая клетка его тела кричала от боли, и он ощущал, как мир вокруг него тускнеет, оставляя лишь ощущение мучительной реальности. Он сдался, позволяя крику наполнять всё пространство вокруг.

Он чувствовал, как острая режущая боль распространяется по всему колену, а потом, как лавина, опускается вниз по его ноге, захватывая каждый отдельный нерв на своём пути, пока Дафна пыталась зацепить пулю внутри. В конце концов ей это удалось, и она со вздохом вытащила её, откидывая от себя.

— Потерпи, осталась пара минут, зелье подействует, — попросила Дафна с той же жалостью в голосе и мягко провела по его руке, держащей край стола.

Перекись, или спирт, или чем там она обрабатывала его кожу врывалось в его тело как огонь. Спустя минуту, показавшуюся вечностью, вся боль вдруг растворилась, и Драко уже не чувствовал, как иголка проходит сквозь кожу, пока рана сжималась в одну тонкую линию. Жжение от бадьяна тоже стало едва заметным.

Но силы были на исходе. Драко лежал, бессильный и истощённый, его дыхание было тяжёлым и неспокойным. Перед тем, как потерять сознание, он увидел лишь руки Дафны в крови и улыбку Пэнси, обещающую ему, что всё будет хорошо. Дальше осталась только темнота.

~*~

Когда Драко медленно открыл глаза, мир вокруг показался ему размытым и неуловимым. Свет солнца проникал сквозь тёмные полупрозрачные шторы. Он почувствовал, что лежит на мягкой кровати, но каждый мускул его тела был словно набит иглами. Память о прошедшей ночи вернулась к нему как смутный кошмар, и он едва мог поверить, что это было реальностью.

Он был в своей комнате, хоть и не сразу это понял. Малфой попытался подняться, чтобы разобраться в окружающем его мире, но ощущение слабости заставило его упасть обратно на кровать.

— Спокойнее, — тихий знакомый голос прозвучал со стороны, и Драко повернул голову в его направлении. Астория поднялась с кресла, на котором сидела, и через секунду оказалась рядом, касаясь плеча. — Без резких движений, ладно?

— Что ты здесь делаешь? — голос всё ещё был надломленным и хриплым. Малфой легко мог бы возненавидеть себя за эту слабость, но никак не мог найти в себе на это сил.

— Очевидно, что Пэнси сказала мне. Ты ожидал, что я проигнорирую её слова?

— Честно говоря, да, — холодно ответил он и закрыл глаза на несколько мгновений, делая тяжёлый вдох и выдох. — Как Пэнс?

— Она в порядке. Как и Блейз. И Дафна. Хотя ты всех нас ужасно напугал.

— Как будто от меня так легко избавиться.

Астория засмеялась, осторожно толкнув его в плечо, но Драко разглядел слёзы, которые блеснули в её глазах.

— Как себя чувствуешь?

— Как будто снова принял метку, прошёл сквозь пытку Круциатусом и легилименцией одновременно, — он откинулся обратно на подушку, тяжело выдохнув и закрыв глаза. Астория села на край его кровати, больше коснуться его она и так и не решилась.

— Сколько прошло времени?

— Около четырех-пяти часов, как вы вернулись. Дафна сказала, что ты везунчик. Пуля не задела никакую из важных артерий и костей. Учитывая все зелья и лекарства, на выздоровление уйдёт недели две, и ты снова сможешь ходить как раньше. Не хромая.

— Теперь мы знаем, что Грейнджер умеет хорошо обращаться с пистолетом, — сарказм промелькнул в словах, а следом накатила усталость. Как будто даже дыхание забирало такие необходимые силы. Он задумался над тем, сделала ли она это специально — выстрелила так, чтобы не нанести ему непоправимых повреждений, но заставив пройти через ад.

Ему всё ещё было больно, и он решил подумать обо всём позже. Гринграсс провела по краю его одеяла.

— Отдыхай, мы справимся.

Она должна была бы сказать «я буду рядом, когда ты проснешься», и какой-то частью своей души Драко очень надеялся, что эти слова прозвучат. Этого не произошло, хотя он до последнего вслушивался в каждый её шёпот. Он провалился в сон, так их и не услышав.

И в действительности, когда снова сознание вернулось к нему, рядом её не было. Как и всегда.

~*~

— Что бы ты сказал, увидев меня сегодня? — спросила Гермиона тихо, поворачиваясь к единственной сохранившейся фотографии мужа. Тем ироничнее было, что на ней были его жена и его сын, кажется, на третьем месяце после рождения. Больше у неё ничего не осталось, всё пряталось где-то очень глубоко в архивах, или коробках, или где-то, где она никогда не бывала. — Кейл меня ненавидит за то, насколько я похожа на тебя. Сиена, вероятно, боится. А Тео… не знаю, он непредсказуем.

Она хотела бы знать, что Лучиано сказал бы ей. Скорее всего то, что она глупа, ведь в принципе позволила ситуации произойти. Такой, что её жизнь была на волоске. Скорее всего, как Ди Кристина, он прочитал бы ей лекцию о безопасности, научил бы её приёмам, которые помогли бы этого избежать. Вряд ли она бы услышала похвалу и вряд ли он обнял бы её, сказав, что всё в порядке.

Он не умел так.

Лучиано умел улыбаться, когда улыбалась она, и умел проводить по её ладони большим пальцем, когда чувствовал себя счастливее обычного, возвращать её в кровать после бессонной ночи за книгами или работой. Но во всём, что касалось семьи, он всегда был жесток.

— Я тебя не ненавижу и не боюсь, — голос Нотта прозвучал за спиной, Гермиона улыбнулась, несмотря на то, что её щёки были мокрыми. Она провела пальцами по ним, собирая влагу и будто удивляясь, что это была она. Может, это всё ещё была кровь.

Она повернулась обратно к окну, у которого стояла. То же место, где когда-то так, наблюдая за горизонтом, стоял её муж. Раньше Грейнджер этого не понимала, сейчас она видела то, сколько спокойствия это на самом деле приносило.

— Может, стоило бы, — короткий ответ, скорее даже совет, который ей бы хотелось ему дать. Так было бы проще для всех.

— Зачем, Грейнджер? Чтобы и дальше подпитывать твою жалость к самой себе и ощущение, что у тебя в этой жизни никого нет? — несколько его шагов прозвучало, когда он прошёл вперёд. — Мне не нравится то, что ты так думаешь, но раз тебе так угодно — кто я такой, чтобы запрещать?

— Я не могу остановиться, — на выдохе призналась она и прикрыла глаза. — Жалеть себя. Мне мерзко от этого, хочется выдернуть это чувство из себя полностью, двигаться дальше. И всё же раз за разом я возвращаюсь к тому, что мне больно и я не могу это… забыть.

Воцарилось молчание, плечи дрогнули, и Гермиона опустила голову вниз, пряди закрыли её лицо от лунного света.

Наконец Тео вздохнул, следующий звук был похож на то, что он засунул руки в карманы.

— Тебе будет больно ещё очень долго, как и многим из нас. Чем дольше ты пытаешься отрицать это, тем хуже.

— Я не отрицаю.

— В своей голове — нет. А для других ты пытаешься казаться сильной, и вот, чем это заканчивается. Ты позволила своему гневу взять верх, и это привело к началу войны. Я не осуждаю тебя за это, но раз ты планируешь оставаться в живых, то это лучше взять под контроль.

— Я не сильная? — Гермиона развернулась, встречая жёсткий взгляд Тео, в котором прослеживался упрёк.

— Не знаю, — он качнул головой в сторону. — Я действительно не знаю, Грейнджер. Потому что пройти через всё, через что прошла ты, мог только сильный человек. Но прямо сейчас я вижу перед собой разбитую до основания женщину, которая не может собрать себя обратно.

Прошло две, может три секунды молчания.

— И, что хуже, она даже не пытается, — закончил Тео, сжимая губы в тонкую линию.

— Люди не пишут книги о таком, — ответила Гермиона, разворачиваясь к окну. — Нет никакого справочника или последовательности действий, как справляться с этим.

— Тебе не нужна книга для этого.

— Мне нужен кто-то, кто скажет мне, что делать! — крик разрезал воздух, ставший тяжёлым от всех повисших в нём эмоций. — Я никогда не была в такой ситуации, откуда мне знать?!

— Ты не слушаешь, в том и дело.

Правда была жестокой, может быть, именно она и была ей нужна. Это было больно слышать. Хотя, к чему враньё, всё было окутано только этим паршивым чувством постоянно. Даже дышать было больно, не было смысла этого избегать.

— Сиена даёт тебе совет, его ты отвергаешь. Кейл пытается, но и его слова тебя не волнуют, потому что ты слишком устала от его морали. Иногда ты пытаешься слушать меня, и это тоже получается паршиво. Единственная, кого ты по-настоящему слушаешь — ты сама.

Он остался там, на расстоянии нескольких шагов, не решаясь или не желая подойти ближе, Гермиона оглянулась через плечо. Лишь его силуэт она зацепила боковым зрением и вернулась обратно к горизонту.

— Ты можешь сменить консильери, соттокапо, можешь сменить хоть всю семью. Никакие из их советов на самом деле никогда не будут для тебя играть роли, потому что для тебя всегда самая умная — ты. Так было всегда, со времён школы, это в тебе не изменилось.

Он усмехнулся, прошёл к столу и опёрся на него.

— Ты считаешь, что ты — другой человек, и в этом ты ошибаешься. Я не видел тебя годами и всё равно узнаю ту же девчонку с вороньим гнездом на голове. Тебя не переписала война и не переписала мафия. Ты осталась такой же упрямой и прямолинейной эгоисткой.

— Если бы я была эгоисткой, я бы здесь не стояла.

— Давай только не будем лгать друг другу, Грейнджер, — яд пропитал его слова. — Когда тебя раскрыли, сколько возможностей у тебя было уйти и остаться живой вместе со своими друзьями? Ты сама знаешь, что много. Но ты осталась, и не потому, что защищала Поттера, или Уизли, или кого там ещё. Казентино никогда не был дорог тебе настолько, чтобы класть свою жизнь ради него.

— Я встала бы перед градом пуль, чтобы закрыть его, — возразила Гермиона сквозь давно хлынувшие вниз слёзы.

— Его бы это не спасло просто по законам физики. Ты сделала бы это ради собственного героизма или смерти, ведь умереть тебе явно хочется.

— Неправда.

— Правда, — надавил он уже более сильно, голос охладел. — Ты могла уйти, но ты здесь. Была там, давала клятву верности новому мужу. Признайся себе уже наконец, что не ради спасения жизни Поттера. Ты возненавидела его с первого дня, как вошла в тот бар.

— Тебя там не было! — Грейнджер развернулась, обвинение было очевидно, и Гермиона ткнула пальцем в его фигуру. — Ты понятия не имеешь, как это было. Гарри попросил меня о помощи, он дал мне возможность сделать что-то, что бы принесло больше пользы, чем бумажная работа.

— И ты согласилась, — Тео выгнул бровь. — Не потому, что тебя попросил друг, не так ли? Тебе хотелось большего, чем быть на побегушках у Кингсли.

Не вопросы, кругом утверждения, факты. До чего он пытался докопаться, какую суть найти? Это было погружение в старые шрамы и вспарывание их так, что из них снова сочилась кровь. Прямо по сердцу там, где они давно успели зажить. Может быть, не успели, иначе это не было бы столь мучительно.

— Ты влюбилась, несмотря на задание. Скажи мне, что это не было эгоистичным поступком. Выкачивать из Кейла информацию, пока ты трахалась с ним. Ведь он сказал бы тебе всё, что ты хотела знать, только ради того, чтобы ты взглянула на него. Поверь мне, Грейнджер, я прекрасно знаю, что это такое — сделать всё ради любимой женщины. И встать под пули в том числе.

— Наши истории…

— Разные, я знаю, — грубо оборвал её Нотт. — Суть одна. Ты была для него всем, а он для тебя — средством выбиться в люди. Поэтому ты не можешь заставить себя его любить, он никогда не был для тебя ничем большим, нежели средством достижения цели.

— Что ты вообще знаешь о нас, чёрт подери! Ты вошёл в семью всего год назад, ты не видел, через что мы проходили!

— Я вижу твою реакцию. Этого достаточно, — Тео дёрнул плечами, и ей захотелось спрятаться от него, от всего, что он говорил ей. Она сжала пальцы вновь так, чтобы те впились в кожу ладоней, на них уже не было бинтов, и проткнуть кожу оказалось слишком легко. — Так ты расскажешь мне конец истории?

— Я знала, что что-то не так, — Гермиона всхлипнула и зажмурилась. — Люди присматривались ко мне слишком часто, как будто загадка была разгадана. Как будто образ магии, работающий, пока они обо мне не знают, спал, и они видели меня. Меня всю, насквозь. Я сказала об этом Гарри.

— А он, само собой, заставил тебя идти до конца. Ты поэтому так его ненавидишь?

— Я не…

Гермионе хотелось бы отрицать эту ненависть и злость на него. Если бы тогда, в тот вечер, он остановился и не назначил встречу ради её предупреждения, её бы не поймали. Ещё до того, как она успела передать ему хоть слово, её жизнь была оборвана. Привычная, пусть и неспокойная, закончилась.

— Конечно, ненавидишь. Ты дуришь его, унижаешь и делаешь всё, чтобы его план провалился. Чтобы выставить его идиотом и дать ему почувствовать всё, что чувствуешь ты. Хочешь знать, почему Малфой тянет с твоим раскрытием?

Тео оттолкнулся от стола, развернулся, чтобы с поразительной лёгкостью найти шкаф, где стоял графин с виски. Грейнджер не хотела снова пить, не сегодня, Тео это не волновало. Он поставил два бокала на поверхность.

— Он хочет, чтобы ты чувствовала то же предательство, что и Поттер. Чтобы ты знала, каково это — терять его.

— Я знаю, каково это — терять его. Я потеряла его очень давно.

Нотт буквально толкнул бокал ей в ладонь и отошёл обратно, как будто одно её общество ближе пары метров было ему противно. Или её слёзы. Или её слабость. А может, всё вместе.

— Ты осталась ради эгоистичного желания отомстить, Гермиона, — продолжил он свою почти забытую мысль. — Всем: Поттеру, семье Каррера, Министерству, даже Кингсли. Чтобы они наконец поняли, что тебя не стоило недооценивать. Это тот же эгоизм. На Гарри ты уже злилась так, что, может быть, позволила бы ему умереть, не говори мне, что сделала это ради его спасения.

Гермиона промолчала и сделала глоток, огневиски неприятно затекло в горло, никакого привычного тепла от алкоголя не последовало.

— И здесь подниматься ты стала для этого, потому что это возвышало тебя. Грейнджер, ты сделала всё ради себя, а не ради кого-то другого. Можешь продолжать лгать Малфою, что делаешь это ради безопасности семьи, только себе врать перестань. Ты выдала Сиену замуж, чтобы отделаться от Кейла, и чтобы она была рядом. Ты хочешь этой власти, и всех этих денег, и уважения, и хочешь, чтобы тебе говорили, какая ты спасительница и гордость семьи. Первая женщина в руководстве мафии. Вау!

Тео отсалютовал ей бокалом, заканчивая свою необычно жестокую речь, врезавшуюся в горло. У Грейнджер не было слов, чтобы ответить, и она не знала, что могла бы сказать. Какое-то время молчал и он, позволяя ей осмысливать всё, что он только что произнёс, обрушив лавиной сотню обвинений во лжи, в эгоизме, в предательстве, в бесчувственности. Она закрыла глаза, отказываясь от них, от всего этого, и бокал соскользнул вниз, разбиваясь на осколки. Гермиона даже не попыталась собрать их, прежде чем опуститься на пол следом, коленями на стекло, прорезая их до крови.

В таком случае она заслужила всё, что с ней происходило. До последней капли. Обрести счастье, потерять его, обрести вновь и снова потерять. Остаться в одиночестве навечно. Бежала за своими целями, а получила…

Гермиона не слышала за своими обвинениями в голове больше ничего, она разбивалась, как этот бокал снова, и снова, и снова. Ни склеить, ни собрать. Она не услышала, как подошёл Тео и опустился с ней рядом, игнорируя стекло так же, как и она.

Но она почувствовала его руки, обвивающие её, и уткнулась в плечо, захлёбываясь тем, что её душило. Так, чёрт подери, долго. Она ведь не хотела, чтобы всё было так, почему… Схватившись за его рубашку, она потянула её на себя, пряча крик в груди.

— Так вот, Грейнджер, — его голос стал мягким, рука запуталась в её волосах, с поразительной нежностью приглаживая их. — Раз мы выяснили, что ты уже эгоистка, сделай одну вещь. Возьми себя в руки и соберись. Не ради семьи, а ради себя. К чёрту то, что сказал бы Лучиано, к чёрту, что подумает Кейл. К чёрту меня, в конце концов. Разрушь их всех до основания ради самой себя, потому что этого хочешь ты.

Он прижал её к себе крепче, позволяя рассыпаться в его руках, и Гермиона на самом деле почувствовала, как ей было это нужно. Всё, что он сказал, чтобы заставить её вернуться к тому, кого она знала когда-то. Да, может быть, она всегда жалела себя, но она умела идти по головам сквозь это чувство.

Смерть Лучиано разрушила её саму, а не жизнь с ним, и впервые она осознала это тогда.

— Они все могут гореть в огне, если ты этого захочешь. Но ты должна захотеть, а для этого нужно собрать каждый из своих кусочков воедино назад. И показать им, что случается с теми, кто доводит женщину вроде тебя до слёз.