— Она уснула, — Гермиона с надрывным шёпотом, боясь нарушить хрупкую секунду спокойствия, осторожно смахнула прядь волос Лиры в сторону, а затем вздохнула. — Наконец-то.

— Быстрее, чем вчера, — Малфой поднял к ней глаза и улыбнулся.

Они лежали на кровати по обе стороны от маленькой девочки. Та и не подозревала, сколько усилий им обоим пришлось приложить, чтобы она наконец провалилась в сладкий сон среди облаков одеял и подушек. Она так мило посапывала во сне, что и Грейнджер невольно залюбовалась этой картиной.

— Это оказалось сложнее, чем я думала. Может и к лучшему, что у меня нет своих детей.

— К слову, а почему у тебя их нет? — Драко спросил тоже шёпотом, усмехаясь. Он подтянул плед так, чтобы Лира чувствовала себя в тепле, рассматривая все свои сновидения. Только ради неё они могли лежать здесь, на расстоянии вытянутой руки, ловя каждый неровный вдох.

Гермиона очень быстро отрезала его вопрос, подперев голову рукой.

— Я не буду обсуждать это с тобой.

— Ладно, давай обсудим то, как ты поцеловала меня.

Этот озорной блеск в глазах и откровенное веселье почти заставили её кинуть в него подушку, но та однозначно бы разбудила Лиру.

— И это мы тоже обсуждать не будем.

Она не хотела даже думать об этом. Даже вспоминать те чувства, которые проснулись, а затем разом сорвали с крючка остальные. Красный блеск в глазах не пропал на следующий день и не исчез следующей ночью. Он остался, иногда превращаясь в едва заметную дымку, а иногда вспыхивая ярким пламенем.

Гермиона не знала, как всё это трактовать. Она уничтожила стены, разум остался беззащитен и это было легко почувствовать. Словно весь самоконтроль вдруг исчез, и появилось желанное чувство свободы. Как если бы у неё выросли крылья за спиной.

При этом Гермиона всё ещё чувствовала ту же необычайную нежность к девочке рядом с ней, то же чувство вины перед Кейлом и Сиеной, как и всегда, ту же боль от смерти Тео, ту же тоску по прежней жизни. Малфой, как и все, знал, что в её голове что-то происходило. Но никто не решался начать этот разговор с ней.

Может, боялись, что сорвётся…

Она молчала достаточно долго за прошедшие несколько дней, отвлекаясь лишь на то, чтобы найти предателя и получить что-то из информации. Её было немного. И как всегда они застряли в ожидании действий с другой стороны, не в силах сделать первый шаг лишь потому, что не знали, куда бить. Её пленники в подвале отказывались говорить, её собственная интуиция замолкла.

Снова тупик.

— Поговори со мной, Каррера, — серьёзно попросил Драко. — Ты бываешь такой разговорчивой, когда это совсем не нужно, а сейчас молчишь.

Он был её камнем преткновения в последнее время. Одно его присутствие сбивало с мыслей и заставляло их рассеяться. Безмятежность — вот как она бы это назвала. Гермиона не могла думать ни о чём, будто из неё вытягивали разом всё, и казалось, что это неправильно.

— Вроде бы тебя устраивало то, как я молчала, пока была лисой, — она выгнула бровь, и в этот момент Лира перевернулась так, что уткнулась носом чуть выше её ключицы. Грейнджер позволила ей обхватить несколько своих пальцев во сне.

— Мы говорим не об одном и том же.

О да, она знала, о чём он хотел поговорить. И что она должна ему сказать? Что теперь дверь комнаты, в которой она спала, заперта на замок, потому что она не знала, в какой момент проснётся и сможет сделать кому-то больно? Что было страшно закрывать глаза, хотя она и не знала, что может произойти? Или что того, кто держал бы её руку, очень не хватало?

«Ты даже не пытаешься с ней бороться».

Гермиона понятия не имела как, и Драко не был советчиком в этом вопросе. Она не хотела делиться с ним ни страхами, ни переживаниями, даже если все её защитные щиты пали. Каждое слово имело значение, когда дело касалось его.

— Может, мне стоит дождаться ночи и очередного твоего кошмара, чтобы выбить из тебя хоть одно откровение?

Сарказм, смешанный со злостью и шёпотом, казался почти угрожающим, если бы он был способен её напугать. Страх исчез, но вряд ли это было связано с проклятьем. Грейнджер всё ещё боялась проиграть, потерять кого-то из родных, но не его. Угроза вокруг его фигуры давно испарилась, оставив лишь сомнения на задворках сознания.

— При условии, что тебе удастся не получить заклинание в спину.

— Ты не настолько опасна.

— В том и дело. Мы не знаем насколько, — Гермиона посмотрела прямо ему в глаза, увидев в них то же равнодушное спокойствие. В этом они были похожи. Было так легко принимать реальность такой, какой она являлась, без изменений и попыток что-то исправить. Многое было безвозвратно утеряно, и время в том числе, какой смысл бороться с тем, что не переписать? — Мне нечего сказать ни тебе, ни остальным, потому что я ничего не знаю.

Её волнение передалось Лире, слушавшей её биение сердца, и она что-то недовольно промычала, прежде чем перевернуться на другой бок и прижаться к Гермионе спиной, не отпуская её руки.

Малфой молчал, рассматривая их вдвоём какое-то время, в основном дочь, конечно. Так странно было в своих мыслях называть её дочерью, хотя она ей и не являлась, но в то же время он был её официальным опекуном. Она всё ещё была Малфой, и вряд ли это изменится в ближайшее время.

— Должны же быть какие-то источники, хоть какие-то записи.

— По моим предположениям, проклятье было наложено несколько столетий назад кем-то из предков. Что-то вроде проклятья Гринграсс, но, как ты помнишь, о нём было кому рассказать, а я такой привилегией не обладаю. Лучиано был последним, кто мог что-то знать.

— Ты не открывала дневник?

О нём Гермиона рассказала почти сразу, и теперь он лежал на столе в этой же комнате. Взгляд Грейнджер невольно метнулся к небольшому блокноту, который так и остался непрочитанным, а его страницы — неоткрытыми. Её сбитое дыхание нарушало внезапно возникшую тишину, пока Драко ждал ответа, пусть тот и был ясен.

— Я не стану его читать.

Такой вариант развития событий, который он точно не рассматривал, заставил его удивиться. Гермиона опустила голову и взгляд обратно к Лире, слыша именно то, что и ожидала — явное осуждение такого решения в его голосе.

— Почему нет?

— Если Ди Кристина не врёт и там его жизнь до того, как он стал Доном, я не найду там чего-либо полезного. А я… — она сбилась, тяжело выдохнула, прежде чем продолжить, уже вернув Малфою свой взгляд, ответ на который она получила видимой жалостью в его, — не могу и дальше жить с его призраком за своей спиной. Достаточно истории, фамилии, которую буду носить всю жизнь, и наследия, которое пытаюсь сохранить. Те слова предназначались не мне, и я не буду читать их, чтобы снова ухватиться за иллюзию, что он никогда не умирал.

Малфой поджал губы:

— И вот снова я вижу ту же женщину, что стояла у могилы, колдуя венок цветов.

— Ты можешь прочитать его сам, на случай если там есть что-то, что нам поможет, — она уверенно кивнула и даже попыталась улыбнуться. — Я попрощалась достаточное количество раз, чтобы не возвращаться.

Она не могла с точностью трактовать то, как он смотрел на неё в ту секунду, как будто пытался поймать малейшее изменение в её лице. Боль никуда не уходила, и даже если ей и скорби не было места в мафии, что шла рука об руку со смертью и отдавала души дьяволу, Гермиона никогда от неё не избавится.

Она скучала. Больше, чем хотела бы. Скучала по тому времени, когда могла есть мороженное на кухне, злясь на весь мир, кроме Лучиано. Когда мечтала о доме и счастье с ним. Когда ей казалось, что она улыбается так, как должна — счастливо. Когда заклеивала его раны и прощала его ошибки.

Увы, те розовые очки давно разбились стёклами внутрь, забираясь в голову, в память и разрезая последние воспоминания на кусочки так, что отличить правду от вымысла её разума становилось всё сложнее с каждым днём. И как бы больно ни было признавать, слова Кейла имели больше смысла, чем всё остальное в собственной голове.

Её чувства не были любовью.

Чем угодно, только не ей. Иначе по ночам, вглядываясь в отражении на рисунки шрамов, Гермиона не задавала бы себе один и тот же вопрос — почему?

~*~

— Малфой так и не вернулся? — она сбежала с лестницы, отбивая каблуками по полу быстрый ритм собственных шагов, и сразу заглянула в столовую.

— Неа, — Пэнси расслабленно мотнула головой и уткнулась обратно в чтение прессы, заканчивая весьма поздний завтрак. Она едва ли обратила внимание на то, что Гермиона была полностью одета и готова к отъезду, как и Кейл за её спиной, собирающий последние вещи, и точно не собиралась никак это комментировать.

Пока Гермиона дожидалась вступления нового мэра в должность и получения им полноправной власти над городом, Малфой взял и… испарился. По-другому она никак не могла это назвать. Одним утром он уехал и уже второй день отсутствовал, что по привычке наводило на тревожные мысли.

Никто в доме, однако, по этому поводу не переживал. Блейз спокойно организовал утром встречу, чтобы передать указания Пэнси их людям, сама она наслаждалась трапезой в зале, а звонкий детский смех из гостиной говорил о том, что Лира находилась в объятиях Дафны.

— И никто не будет его искать? — нарочито надавливая на каждое слово спросила Грейнджер, чуть наклонившись вперёд. Паркинсон повторила прежнее движение.

Она прервалась лишь для того, чтобы пожать плечами, смотря прямо на Гермиону:

— Иногда он пропадает так. Час, день, два, неделя, затем возвращается. После смерти Астории и Тео он боялся оставлять Лиру одну, но, когда здесь Даф и столько людей, он почувствовал, что может уехать, — Пэнси подцепила вилкой кусочек и с улыбкой добавила. — Взрослый мальчик, сможет сам о себе позаботиться.

Грейнджер тактично умолчала о том, что Тео тоже был «взрослым мальчиком», умевшим держать в руках и палочку, и пистолет, если это было необходимо, и ему это совсем не помогло. Тяжело сглотнув ком в горле, она поняла лишь то, что такое исчезновение было делом привычки, а нынешние вопросы не ждали решения.

Раз никто не беспокоился, то с чего бы вдруг начинать ей? Она твёрдо остановилась на этой мысли и кивнула Кейлу, который перехватил сумку в руке. Судя по тяжести, сумма была достаточно внушительной, а её это могло лишь удовлетворять.

— Если вернётся, передай, что я уехала договариваться с мэром.

— Плодотворных разговоров, Грейнджер, — с легко читаемым сарказмом она усмехнулась, газета снова зашелестела в руках.

Сиена уехала несколькими часами ранее по делам бизнеса, поэтому сегодня её не было в их сопровождении, и они вдвоём с Казентино устроились в машине. Отпускать Скьяретта одну в город Гермионе не нравилось, но чего девушка не терпела к себе и чем была необычайно похожа на свою Кампанью, так это упрямством, а потому советов она не спрашивала.

Теперь в мире стало так много вещей, которые пугали и напрягали. Отъезд Малфоя на несколько дней, поездка Сиены в одиночку, слишком длительное спокойствие и тишина. Ещё немного, и Грейнджер окончательно сойдёт с ума от того, что каждая секунда её существования напоминала о трагическом прошлом.

Ей пришлось переключиться на мэра, ведь именно с ним предстояло договориться. Кого угодно можно было уговорить на необходимые условия, вопрос стоял только о методах. У Гермионы были припасены не только деньги и покровительство, но и оружие, на случай, если мирно соглашаться на сотрудничество он не захочет.

А он не захочет, имея рядом человека, который держал сейчас всю мафию под напряжением. Франческо Реджина играл с ними в прятки, выиграть в которые было невозможно.

Кейл за рулём передал ей краткое досье, которое удалось собрать на нового мэра. Его имя стало известно вчера утром, и за сутки их люди неплохо справились с поиском информации. Макс помог, но с ним ещё предстояло встретиться позже ночью, чтобы посвятить в подробности встречи.

Джордж Эшфорд начал свою карьеру в области общественной службы, работая в благотворительных организациях и занимаясь социальными вопросами. Его стремление к улучшению жизни горожан привлекло внимание, и он решил войти в политику, сразу став вторым кандидатом на пост мэра на выборах. Вероятно, поэтому именно им сейчас и был заменён пост, скорее всего Джордж выиграет и следующие, если приложит руку к уничтожению мафии.

Весьма любопытная тактика работать для этого с тем, кто хочет вывести мафию в предыдущую эпоху чрезмерной жестокости.

Было на руку ещё и то, что Эшфорд был преданным семьянином с женой и двумя детьми, у дома которого уже было достаточно тех, кто мог бы угрожать при необходимости. Гермионе не нравилось то, как приходилось поступать, но не в первый раз она договаривалась с людьми такими методами.

Всё-таки истина была в том, что у них не было преимущества, и оставлять так много врагов в живых — элементарно нерационально. Поэтому Грейнджер подъезжала к офису мэра с твёрдым пониманием, что приказ Кейлу должен быть отдан незамедлительно.

— Он будет готов к тому, что мы ему предложим, — он вытащил из сумки оборотное зелье, отдал одну колбу ей, вторую открыл сам.

— Мы не предлагаем. Мы берём своё, и, если он с этим не согласен, он мне не нужен, — Грейнджер залпом выпила всё содержимое, и её плечи содрогнулись от мерзкого вкуса на языке. Заклинание ей нравилось гораздо больше, потому Лучиано его и придумал, но на мэре оно никак не сработает.

Они вышли из машины, как только сменился облик их обоих. Казентино протянул фальшивые документы на них, наслаждаясь ролью начальства, которую играл сегодня. Гермионе досталась помощница, и она не возражала, поскольку именно так на неё никто не обращал внимания. Что было как нельзя кстати, потому что теперь красные глаза, что не менялись даже зельем, являлись весьма серьёзным опознавательным признаком.

Так как их встреча была сегодня запланирована и записана, а фотографии совпадали, вопросов к ним не возникло ни у охраны, ни у стойки возле кабинета.

— Мистер Уитман, мисс Сантана, — улыбчивая девушка с чёрными волосами встретила их у самых дверей. — Рады вас видеть сегодня. Подождёте пару минут? У мэра задерживается один из посетителей.

Гермиона сдержалась и не нахмурила брови. По расписанию, которое было у них, их встреча была у Эшфорда первой. Кому понадобилось посещать его сегодня?

— Конечно, мы дождёмся. Благодарю, — холодно, пусть и с читаемым уважением к несчастной девушке ответил Кейл и кивнул Гермионе на кресло у дверей. Они не могли обсуждать вопросы в такой тишине, где каждое их слово было бы слышно на весь коридор, но она чувствовала его беспокойство столь же ярко, сколь её прорывалось через маску спокойствия.

Как будто мысль о том, что его мог навестить кто угодно, не была достаточно успокаивающей и рациональной. И снова гребаная интуиция, которая теперь своими щупальцами умела дотягиваться туда, куда никакое сознание не могло. Её проклятье увеличивало чувство опасности, исходившее отовсюду и в то же время ниоткуда.

Что-то было не так.

Она поправила в руках кейс якобы с документами своего начальника, который держала на коленях, и попыталась сосредоточиться на плане. Ей нельзя было вести себя как запуганная девочка, да Гермиона уже и не умела. Всё было просто, без прелюдий и обязательств.

Минута. Две. Десять. Теперь они задерживались, а не приехали раньше, как Гермиона планировала. А за дверью была такая тишина, что только одно могло сохранить её — заклинание.

Эта мысль похоже коснулась и Кейла, когда они переглянулись.

— Мисс? — Гермиона поднялась с места и подошла туда, где брюнетка сидела за своим столом.

— Да, мисс Сантана? — она подняла голову.

— Подскажите, пожалуйста, а у мэра есть ещё встречи после нас?

— Ох, дайте мне минутку, я взгляну, — она открыла журнал, похожий больше на дневник с личными записями, учитывая как всё в нём было хаотично. Благодаря обзору, Грейнджер могла посмотреть расписание и на ранние часы. Девочке явно стоило получше следить за конфиденциальностью данных своего работодателя.

Строка до них оказалась совершенно пустой, а значит утро мэра было свободным, и кто-то, кто прибыл, не хотел попасть именем на страницу.

Ассистентка провела пальцем и несколько раз кивнула:

— Да, боюсь, после вас есть ещё несколько встреч. Я прошу прощения за такую задержку и надеюсь, она не повлияет на ваш разговор.

— Думаю, тогда вам стоит предупредить следующих посетителей о возможной задержке, — Грейнджер и правда мягко улыбнулась, давая ей совет, и та, будто только что вспомнив, что ей стоило бы это сделать, мгновенно согласилась.

Гермиона даже не успела развернуться, чтобы вернуться к Кейлу, как ручка двери скрипнула, опускаясь, а затем дверь осторожно открылась.

Нет.

Стоило опустить глаза вниз.

— Разумеется, господин мэр. Хорошего дня! — Франческо отвернулся от Джорджа и повернулся, широко улыбаясь, туда, где стояла она. Он был так доволен своей свободой и положением, что едва ли попытался убрать это выражение со своего лица. Когда она взглянула в эти холодные, безжалостные глаза, ей сразу стало дурно.

Прежде чем Гермиона успеет вытащить пистолет и выстрелить, девушка сзади нажмёт на тревожную кнопку. Прежде чем Кейл успеет сделать хоть что-то, они вызовут отряд спецназа, который будет защищать мэра, а они оба будут арестованы. За преступление на глазах у свидетелей им никак не сбежать от тюрьмы.

Незабытые боль и унижение всколыхнулись в груди, она чувствовала, как ненависть вновь оживает, пронзая её внутренности. Она могла ощутить привкус горечи на кончике языка, когда воспоминания обо всём, что он отобрал у неё, всплывали в сознании.

— Виктория, мы закончили, спасибо, — Реджина закрыл дверь за собой, не отрывая взгляд от Грейнджер ни на секунду. Конечно, он знал, кто перед ним, его ухмылка была лучшим доказательством. — Мы случаем не встречались раньше?

Вопрос был направлен ей.

— Это мистер Уитман и его помощница — мисс Сантана, — Виктория, то есть ассистентка, подлетела к ним. — Они пришли поговорить от лица Национальной Галереи о финансировании выставки в следующем году.

— Разумеется, — Грейнджер видела его клыки, когда он почти оскалился. — Господин мэр любит искусство, так что, думаю, у вас есть надежда на успех.

Она не могла убить его здесь, но ей так этого хотелось. Выстрелить в него, позволить ему истечь кровью, и положить на это собственную жизнь. Заставить его страдать так, как он заставил её. Надавить каблуком там, где пуля зайдёт в его тело, так глубоко, что никакая медицинская помощь, вызванная в ту же секунду, не поможет.

Пока капли крови будут падать на мраморный пол, растекаясь прекрасными узорами, а его собственные губы зальёт та же алая жидкость. Ей хотелось услышать каждую ноту его истерического смеха перед тем, как жизнь навсегда затихнет в нём, как безумие вместе с темнотой поглотят его раз и навсегда.

Чтобы больше никто и никогда не столкнулся с ним.

Гермиона могла бы это сделать, даже учитывая все риски. Она стояла к нему так близко, что требовалось лишь движение. Он успеет увидеть, кто всадил ему в грудь обещание смерти.

Сердце наполнилось знакомой яростью, разрывающей вены. Каждая клеточка её существа вопила о мести, о возмездии за бессмысленные страдания, которые он ей причинил. Её кулаки сжались, ноги словно пригвоздили к полу. Ей нужно было сдвинуться и пройти вместе с Кейлом в кабинет, а она стояла и прописывала в своей голове каждое мгновение его страданий, причиной которых станет.

— Камилла, — Кейл подошёл к ней и позвал именем, к которому она не привыкла, поэтому Гермиона даже не потрудилась обернуться.

— Знаете, я определённо уверен, что мы где-то встречались, — повторил Реджина, насмехаясь над ней.

— Едва ли, — процедила Грейнджер.

— Тогда, думаю, я ошибся, — он кивнул, зная, что здесь она ничего ему не сделает, потому что не рискнёт жизнью Казентино. Своей — запросто, но не его, его жизни в тюрьме она никогда не допустит. Он ещё раз попрощался с Викторией, затем протянул руку Гермионе. — Приятно было познакомиться, мисс Сантана.

Она не ответила тем же лишь потому, что боялась, что следующее, что она сделает — притянет его к себе и засадит кинжал между рёбер, проворачивая его внутри. Весь его вид вызывал отвращение, каждое его слово поднимало волну жгучей ярости. Она откровенно желала, чтобы его существо прекратило пачкать этот мир своим присутствием. Это была жгучая кислота, прокатывающаяся по каждой клетке её тела, словно расплавленное свинцовое течение.

Он не заслуживал даже прикосновения. Её глаза сверкали зловещим светом, словно два пламени ада, и, если сейчас она бы посмотрела на помощницу мэра, та непременно отшатнулась бы назад.

Ненависть была не просто эмоцией, она была катализатором её существования, топящим все человеческие, добрые чувства в лаве ярости. Она не могла и не хотела удерживать в себе этот жгучий яд, она хотела, чтобы он пронзил сердце Реджины и высосал из него всякую жизнь, как паразит.

Проклятье её не останавливало, Гермиона буквально ощущала, как тьма внутри неё кормится этим чувством, нарастая и снимая предохранители там, где они стояли. Блять, ещё шаг, и она сорвётся, она убьёт его. Здесь. Сейчас.

Реджина с пониманием опустил руку вниз, а она уже видела, как та после лёгкого взмаха волшебной палочки отделена от его тела и лежит в его же ногах.

— Хорошего дня.

Только присутствие Кейла за спиной, который осторожно обернул пальцы вокруг её предплечья, остановило её от непоправимого. Чёрт. Гермиона взяла обещание с Малфоя, но не смогла выполнить его сама.

Раз так, она выльет всю свою агрессию на человека, который подчинялся Реджине и сидел за этой дверью. Даже не пряча горящие зрачки, она, после разрешения, зашла вместе с Казентино внутрь и наложила два заклинания. Запирающее и заглушающее.

Мэр, увидев настрой своих гостей, тут же подскочил к столу.

— Я бы не стала этого делать, — тон звучал предупреждающе низко. — Нужно было воспользоваться помощью и не отпускать покровителя из кабинета.

— Я знаю, кто вы такая, — без тени страха ответил он и всё равно подошёл к столу. Казентино выставил пистолет в его сторону, и Эшфорд замер.

— Они не войдут сюда, пока я не сниму заклинание. Не будьте идиотом, вы прекрасно знаете, как работает магия, не так ли?

Грейнджер сделала в его сторону несколько шагов.

— Буду краткой, поскольку вести с вами долгие разговоры не имеет никакого смысла, — кейс оказался на столе и открылся за долю секунды. Следом из рук Кейла на кресло упала сумка с деньгами. Но до того, как мэр успел фыркнуть, что его сотрудничество не купить, Гермиона заткнула его движением руки.

Она делала всё рвано, готовая сорваться в любую секунду. Даже когда нажимала на кнопки телефона и дожидалась ответа с той стороны.

— Джордж? — женский всхлип за секунду изменил лицо мэра. — Джордж, где ты? Ты в безопасности?

— Элизабет? — он посмотрел на Гермиону, удерживающую телефон, и где-то за беспокойством в его глазах мелькнул гнев.

— Джордж, у них наши девочки. Наши… Элис и Каролина, их увезли. Тут очень много людей, и они сказали, что, если ты согласишься на их условия, всё будет хорошо. Всё ведь будет хорошо, правда?

— Будет. Я со всем разберусь, родная. Ничего не бойся, — дрожь в голосе была прекрасным знаком.

Грейнджер оборвала звонок до того, как он успел сказать ей что-либо ещё.

— Намёк ясен?

— Предельно, — прошипел он.

— У вас очень простой выбор. Берёте деньги, соглашаетесь на сотрудничество — получаете дочерей назад, и я гарантирую безопасность им и вашей жене, а также своё покровительство вашей работы. Если нет… — Гермиона красноречиво промолчала, позволяя мэру самому продолжить мысль. Он быстро понял, к чему она вела, хотя и вскинул голову в дерзком ответе.

— Вы угрожаете моей жене и детям, но мне говорили, что вы не трогаете женщин.

Гермиона отрезала:

— Правила изменились. Передайте своему источнику, что он ошибся, — спустя секунду она равнодушно спросила. — Решение принято или вам нужен звонок ещё и дочери?

— Я хочу убедиться, что они обе в порядке.

— Придётся поверить мне на слово.

Она пыталась договориться. Правда надеялась на то, что ей не придётся прибегать к жестокости, но Реджина довёл её своими же руками, и он не мог надеяться, что она не прогнёт его союзника под себя. Он не будет доверять ему после этой встречи или попытается убить. Пусть так. Эта жизнь более её не волновала.

Гермиона сложила руки на груди и после его настороженного кивка добавила:

— Расскажете о нашем соглашении — я убью всех троих. Не подчинитесь моим указаниям — я убью всех троих. Попытаетесь сбежать — я убью их на ваших глазах. Мы друг друга поняли?

Сейчас она чувствовала, что была способна на это, но знала, что пожалеет об этом позже, поэтому на самом деле прибегать к насилию над его женой и детьми не собиралась. Ей было нужно, чтобы он поверил в это достаточно, чтобы испугаться. И Эшфорд верил. Очевидно, потому что представлял, каким беспринципным бывает Реджина, а потому и женщина с горящими глазами пугала его ничуть не меньше.

Разница в том, что у неё были принципы. Пока что.

— Мне нужно что-то подписать или что? — смелости в нём было больше, чем здравомыслия, раз он считал, что может так явно хамить ей на повышенных тонах.

Гермиона лениво подняла бровь в ответ на его тон.

— Могу расписать кровью пол вашего дома, если заговорите со мной так ещё раз. Наше соглашение будет на словах, но это не значит, что если вы что-то предпримете, я об этом не узнаю или не найду способ принять меры. Это ясно?

Эшфорд стушевался и уже куда сдержаннее кивнул. Она толкнула к нему кейс с деньгами и, лишь когда он принял его, закрывая, отступила назад. Улыбка, почти что насмехающаяся, коснулась её губ, а минутой позже Гермиона отправила сообщение тем, кто сейчас находился подле Элизабет.

Её голос, дрожащий от слёз и страха, снова разнёсся по всему кабинету.

— Джордж?

— Девочки с тобой? — он наклонился вперёд, чтобы иметь возможность говорить.

— Нет, ещё нет. Но они сказали, что приведут их назад.

— Они будут там через десять минут, как только я покину здание, — почти шёпотом произнесла Гермиона. — Моя гарантия, что вы меня отпустите.

Джордж снова согласно качнул головой.

— Ты в порядке? Тебя не били? — он вновь обратился к жене.

— Да, да, со мной всё хорошо. Но наши девочки? Что с ними?

— Они скоро будут дома. Я свяжусь с тобой позже. Скажи им, что мы всё решили, никто больше к ним не притронется. Я обещаю. Слышишь, Элизабет? Я клянусь.

Как сентиментально и отчаянно.

Разговор снова был оборван, теперь Гермиона разместилась в кресле, а Кейл встал за её спиной, опустив оружие.

— Теперь вы выслушаете мои условия и то, что вы должны сделать.

~*~

Пока в крови кипело желание выстрелить в кого угодно, к ней мало кто рискнул приблизиться, даже когда они вернулись в дом Малфоя. Перемена в настроении была очевидна для всех, но никто так и не рискнул спросить в чём дело в присутствии Грейнджер. Драко не вернулся, Казентино не смог вытащить её из этого состояния, и Гермионе чертовски сильно нужно было уехать, пока она не вывернула кому-нибудь запястье от попытки дотронуться до неё.

Она ненавидела всё. Особенно Реджину. И её не волновало, что сделало его таким, он превратил её в такого же врага для себя, так что никакой жалости Грейнджер не испытывала, думая о его пытках и смерти. Пуля между глаз была бы слишком милосердна, и всё же она не станет рисковать возможностью для него сбежать или выжить. Не после всего, что он совершил относительно их семей.

Грейнджер сменила платье на удобный костюм и вышла из дома, не услышав ни единого вопроса или слова протеста, затем бросила ещё одну сумку с крупной суммой на заднее сидение и хлопнула дверью с такой силой, что стекло едва не покрылось трещинами.

Сейчас её уже ничего не интересовало, ни насколько всё это было правильно, ни насколько неверно. Плевать. Её вены горели, небо для неё было окрашено иными красками, и лишь педаль в пол и скорость могли успокоить её сейчас.

Пока в этом мире существовало что-то столь несовершенное и неидеальное, как человеческие эмоции, ничто и никогда не будет идти по плану. Гермиона знала это, понимала, но её всё ещё преследовали те же страхи и кошмары, смешавшиеся с каждым чувством, которое она испытывала.

Словно сорвав петли со двери воспоминаний, её память игралась с ней разными отрывками жизни, наполняя те всевозможным отчаянием. Грейнджер выехала к полупустынной трассе до того, как успела остаться возле какой-нибудь калитки или столба из-за невозможности здраво управлять машиной.

Её в целом нельзя было пускать за руль, а она, ко всему прочему, продолжала развивать скорость выше разрешённого, пока неслась по дороге мимо пустынных равнин по обе стороны. Дрожь усиливалась с каждым мгновением, Гермиона сжала руки на руле так, что ногти впились в тонкую кожу.

Разум зацепился за ту единственную картинку, которую больше никогда не хотелось видеть в своей жизни, и, в конце концов, она встала перед глазами так ярко, что Грейнджер не смогла сосредоточиться на дороге.

Она резко затормозила и остановилась, не зная, где находится, пока знакомое воспоминание окончательно не заслонило всё, что было перед ней, словно экран, закрывающий остальное.

~*~

Видеть солнечный свет впервые за долгое время казалось наградой, которую Гермионе даровали незаслуженно. Не после того, что она сделала. И всё же тонкие, едва тёплые лучи, которые касались её лица, в сочетании с малейшими звуками, которые не являлись шагами или ударами, были её благословением.

Руку жгло так, что было трудно отделить боль от любого другого реального чувства, будь то лёгкое дуновение ветра на щеках или ноющее чувство от ссадины на скуле. Она запрокинула голову назад, чтобы слипшиеся от грязи и крови пряди волос наконец отстали от щёк и упали за спину.

Руки не были связаны, но вряд ли кто-либо в комнате верил в то, что Гермиона рискнёт их даже поднять. Она не могла вспомнить ни когда ела в последний раз, ни когда пила, ни когда в её теле было что-то кроме этой прожигающей отвратительной боли. Уже стало так всё равно на то, что будет с остальными или с ней. Хотелось, чтобы всё закончилось.

Каждый вдох бил по рёбрам, вряд ли сломанным, но в то же время будто скрипящими от любого движения. Грейнджер сморгнула пелену, едва скривив губы, и попыталась всмотреться в окружение.

Каррера стоял так же, как и всегда, когда был рядом. Сложив руки на груди, всматриваясь в пустоту, но сегодня вместо тьмы было окно, имеющее какой-то пейзаж за ним. Они перетащили её из подвала в другую комнату. Если бы Гермиона помнила этот момент, она бы сказала в какую. Хотя эта информация была ей не нужна, она едва ли знала, как далеко находится от Лондона и какой сегодня день. Может быть, прошли месяцы с тех пор, как от неё не было ни слова.

Двери распахнулись, сзади снова раздались шаги, на которые у Гермионы не было сил обернуться. Она бы хотела. Мысли не складывались в достаточную картину, чтобы осознать всё, и даже так было ясно, что Каррера принял решение насчёт неё. Теперь, когда он знал каждую крупицу, что рассказал ей Кейл, он мог придумать самый извращённый способ убить её или уничтожить её жизнь.

Шаги Кейла она узнала бы где угодно. Тем больнее было осознавать, что он был в порядке. Может быть, не полностью, может быть, они разрушили его разум так же, как пытались добраться и до её, но он дышал ровно, тихо и не было ни единого признака, что они раздробили его душу на тысячи осколков.

Никто не решался произнести ни слова, и, казалось, будто хриплые вдохи Гермионы были единственным, во что вслушивался каждый из присутствующих.

Вот, во что она превратилась.

Это заставило её изогнуть губы в злобной усмешке, похожей на человека, потерявшего грань реальности. Кем она стала? Когда-то героиня войны, самая умная ведьма своего века, а теперь? Все навыки и способности меркли и пропадали, потому что она ничего не могла, сидя здесь в таком положении. Даже шевельнуться.

Что вообще тогда значат титулы, заслуги, награды?

Пыль под ногами и только.

Каррера наконец сделал шаг назад и развернулся, рассматривая сразу двух людей, что были причиной его чрезмерных мыслей в последнее время. Он же, безусловно, так уставал пытать девушку в своём подвале и думать о будущем своей семьи. Гермионе было мерзко даже находиться в нескольких шагах от него.

— Вы оба здесь… — Лучиано уставился сначала на неё, будто ему было наплевать на всё, что сделали с её телом за эти дни, недели или месяцы. — Предатель и его шлюха. Великолепно.

— Не смей называть её так, — Казентино дёрнулся вперёд, а Гермиона осталась непреклонна. Ей было плевать. Какими бы словами Каррера ни попытался добраться до неё, было всё равно. Она поставила на карту всё, что имела, и теперь не имело никакого значения, каким именем или словом её сотрут в пыль.

Каррера тоже не сдвинулся ни на миллиметр от попытки его прервать, лишь одарил Кейла взглядом, достаточным, чтобы он замолчал.

Лучиано говорил с ней, ведь так? Обращался к той части, что ещё была способна мыслить логично. Теперь, когда он повернулся к ней полностью, это стало предельно ясно. И вроде его слова предназначались ей, но направлены они были угрозой на всех вокруг.

— Я не могу убить тебя, не могу сломать. Не могу стереть тебе память, — Каррера шагнул ближе, а у неё не оставалось даже шанса отклониться назад. — Теперь ты ждёшь, что я проявлю к тебе милосердие?

— Мне всё равно. Как будто есть вещи хуже, чем те, что ты уже совершил, — она ухмыльнулась, и щеку тут же засаднило из-за раны в уголке рта и на скуле. Лучиано поднял руку и провёл большим пальцем там, где порез всё ещё кровоточил. Кажется, это был чей-то перстень, задевший её во время удара.

Кейл снова попытался вырваться за её спиной, а Гермиона всё вглядывалась в глаза человека перед собой, не рискуя сопротивляться.

Каррера казался ей безумцем до, казался и теперь, с его лёгкой полуулыбкой на губах и сверкающей внутри яростью. Его прикосновение походило на кислоту, медленно разъедающую кожу.

— Он будет жить, — Лучиано кивнул за её спину, — как будет Поттер, и Уизли, и все, кого ты так любишь.

— Ценой чего?

Он прищурился, может, из-за её дерзости или потому что раздумывал, говорить ли ей. Грейнджер думала о том, как он надеялся получить её здесь сломанной, рыдающей в ногах и умоляющей о пощаде. Или молчаливой, не способной сказать ему ни слова.

Если бы Гермиона боялась, так бы и было. Но страха уже не существовало. В какой-то мере именно им он надломил её, но недостаточно, чтобы преклониться.

— Ты возьмёшь фамилию Каррера. Свадебная клятва навсегда закрепит то, что ты сможешь сказать, а что нет, — прикосновение исчезло всего на секунду, прежде чем обжечь кожу шеи. Каррера оказался слишком близко, но поднял взгляд к Кейлу. — И если мне хоть раз не понравится, как на меня посмотрит моя жена — они умрут. Если она решит проявить благородство и лишить себя жизни — они умрут. Если она прикоснётся к своему любовнику — они умрут.

А затем он наклонился почти к её уху, оборачивая пальцы вокруг горла:

— Если она попробует сбежать — все они умрут. Медленно… мучительно… и на её глазах.

Его слова не звучали как предложение или вопрос — они были приказом, который никто из них не посмеет не выполнить, Гермиона в первую очередь. Она погрузилась в темноту на несколько долгих мгновений в попытках заставить себя дышать. Слёзы потекли по её щекам медленно, они казались кровью, что стекала вниз.

Каррера медленно отстранился, выпрямился, но так и не убрал своей руки.

— Никто не узнает о свадьбе, и ты выйдешь из этого дома без ран и с улыбкой, — снова его глаза сконцентрировались на ней, когда она открыла свои. — Ты проживёшь свою жизнь, исправляя те ошибки, которые совершила. Здесь. Среди этих людей. Но останешься жива.

Женой. Он сделает её своей женой. Он спрячет её ото всех навсегда и заставит врать каждому, кого она знала. Он превратит её жизнь в ад.

Лучиано наклонил голову в сторону, шепча:

— Разве я не милосерден?

Гермиона сдержала тихий всхлип, рвущийся наружу, и спряталась в единственном уголке своего сознания, чтобы не находиться там, где она была сейчас. Не знать о том, что Гарри отправил её сюда лишь потому, что Каррера никогда не смог бы убить её. Не пытаться спасти души всех, кто был ей так дорог все эти годы.

Она с трудом нашла в себе силы взглянуть на него вновь со всем презрением, что только существовало внутри. В ответ Каррера резко впился пальцами в её волосы, откидывая голову назад:

— РАЗВЕ Я НЕ МИЛОСЕРДЕН?!

~*~

Её трясло так, словно только что выдернуло прямиком из кошмара, в котором она находилась, и последнее выражение лица Лучиано всё ещё было перед ней. Искажённое гневом, который она нередко видела в собственном отражении. Шрамы горели на руках будто были свежими, только что нанесёнными на кожу, и на мгновение Гермиона задумалась, не играла ли с ней магия, напоминая о тех днях, когда больше всего на свете ей хотелось смерти.

То, что она сказала мэру, так напоминало угрозу, которую она боялась воспроизводить в голове, а ненависть к Реджине то, что она испытывала к Лучиано когда-то. Очередное доказательство, что их жизнь была фальшивкой.

Она любила его, несмотря на то, что он сделал, или думала, что любила?

Дверь машины открылась, и чьи-то тонкие руки развернули лицо Грейнджер к себе. Сквозь пелену ей едва удалось понять, что это Паркинсон, откинувшая от себя шлем прямо на асфальт. Они стояли на обочине трассы, где почти не было проезжающих мимо машин.

— Блять, ты горишь. Грейнджер, какого хрена?

И снова эта дерьмовая реальность, в которой не было ни руки Нотта, ни того образа мужа, по которому она скучала, ни мирного обещания Амелии, что всё будет хорошо. Ни Гарри, ни Рона, ни безмятежной жизни в Хогвартсе с её приключениями.

Опять в этот мир, где у неё, как и во снах, ничего не осталось. И никого.

— Мне не нужна нянька, Паркинсон, — голос прозвучал слишком безжизненно.

— Конечно, нет, — Пэнси потянула её на себя, вытащила из машины и заставила обойти ту, чтобы не стоять на дороге. Она усадила её на капот и подняла голову, чтобы заглянуть в глаза, и всё равно это её нисколько не напугало. — Тебя всю трясёт.

Не то чтобы констатация этого факта ей как-то существенно помогала. Гермиона застряла на том стуле в той комнате, которая впоследствии стала одной из тех, что она обходила стороной. С рвущимся на свободу Кейлом и шрамами, что навсегда останутся на коже.

Она помнила теперь всё слишком хорошо, а ведь казалось, что эти дни давно спрятаны.

Она была там, проживала всё это, а потом… Гермиона из прошлого ударила бы её за каждую пролитую слезу по Лучиано, потому что та не забывала всего, что он с ней сделал. Как могла она? Даже если понимала, почему?

Вслед за прорвавшейся наружу силой, как и всегда, следовало лишь опустошение и слишком большое количество мыслей в голове. Гермиона выдохнула и зарылась пальцами в волосы, с трудом осознавая, что когда-то тех же мест касался её муж в попытке причинить ей боль и сломать её.

Пэнси лишь стояла рядом. Она не предпринимала никаких попыток вторгнуться в её пространство, поддержать словами или прикосновениями — ничего. Она просто стояла и следила за тем, чтобы что-нибудь не пошло не так. Хотя что могло бы пойти не так? Всё уже вставало назад на свои места, оставляя после себя лишь выжженную пустыню.

— Если ты заплачешь, я никому не скажу, — Паркинсон села рядом с ней на капот.

Гермиона хрипло рассмеялась в ответ и мотнула головой.

— Я уже не в том возрасте и статусе, чтобы бояться проявлять свои эмоции.

— Обычно самые сильные те — кто ничего не показывает, а не наоборот, — она наклонила голову и подняла глаза, будто пытаясь осторожно подтолкнуть её на откровение. В ответ она получила лишь вялую улыбку. Спустя несколько секунд молчания, Грейнджер сдалась.

— Твой секрет в обмен на мой.

— Ладно, — она довольно кивнула. — Но ты первая.

Гермиона одарила её взглядом полным осуждения за хитрость, но всё-таки ничего не сказала об этом. Ей потребовалось время, чтобы совершенно серьёзно произнести то, что крутилось в мыслях достаточно долго и о чём она рассказала лишь Малфою в ту ночь.

— Все мои чувства к мужу не были любовью, и чем дольше его нет, тем больше я это понимаю. Но я не могу перестать любить ту его версию, которая никогда не делала мне больно.

Пэнси, не комментируя её слова, ответила своими:

— Я ненавижу то, что так и не простила Тео перед смертью, и до сих пор не могу забыть ему всего. Не могу перестать думать, что его уход запустил цепочку событий, которая привела к смерти моей подруги.

— Ты не винишь меня?

— Тебя? — она усмехнулась, на грани, чтобы полноценно рассмеяться, затем поняла, что вопрос был задан не в шутку, и вскинула брови. — Нет, Грейнджер, в этом нет твоей вины. Я злюсь за то, что он не сказал ни слова, исчезнув. И даже получив шанс, первое, что он сделал — написал письмо Астории.

Гермиона не знала, что сказать. Она повернула голову, только чтобы увидеть, как ветер играет с волосами Пэнси, а та развернулась к солнцу, игнорируя всякий взгляд Грейнджер и ожидаемое продолжение, что повисло тяжёлым грузом.

— Никто ни разу не спросил у меня, как я.

Она выдохнула, посмотрела в ту же сторону, что и Пэнси рядом, позволяя лучам греть кожу, заставляя румянец расцветать на щеках.

— Мой лучший друг предал мою семью, завёл себе новых друзей, писал только своей любовнице и даже не допустил мысли, что её дочь — его ребёнок. Моя семья ввязалась в войну. Мой друг буквально превращался в монстра на моих глазах. Моя подруга умоляла о свободе, а затем погибла. Мой парень, может быть, спал со своей бывшей. Я знаю, что ты несчастна и всё такое, и понимаю тебя, просто иногда мне кажется, что вы с Драко — единственные, кому позволено это чувствовать.

Она не думала об этом, в самом деле никогда не думала, и эта мысль была такой постыдной и отвратительной ей же, что захотелось вернуть в руки маховик времени и заложить такую простую мысль в свою голову. Хотя Гермиона не являлась тем человеком, кто мог бы задавать подобные вопросы. Тогда, может быть, Малфою, или Дафне, или Блейзу.

И выходило, что Пэнси знала о Лире, пусть это и являлось секретом.

Заламывая собственные пальцы, Гермиона на секунду вернулась к Паркинсон взглядом. Она сидела там, не выдавая даже намёка на какую-то эмоцию. Словно чистый белый лист… но в ней точно не было равнодушия. Или презрения. Или гнева. Или ненависти. Грейнджер могла бы нарисовать её, если бы умела. Такой, какой она была в тот момент. Настоящей, с прядями волос, разбросанных в разные стороны, с лучами солнца, щекочущими нос, и искорками обиды в глазах.

— Я думаю, у Малфоя, как и у меня, мало кто спрашивает, как мы. Потому что мы все просто миримся с тем, каково нам, и каждый заранее знает, что плохо. Нет смысла спрашивать, потому что паршиво всем, это не изменится ещё очень долгое время, — она на секунду взглянула на свои руки и вздохнула. — Но ты права, это не даёт нам права так себя вести.

— Я не то чтобы жалуюсь… — начала она, но Гермиона тут же прервала её.

— Ты права, — она повторила это ещё раз. — Никто из нас не сможет вернуться назад, чтобы спросить тебя. Но я спрошу сейчас. Как ты?

Пэнси дважды моргнула удивлённо, отвернулась, пряча взгляд.

— Я чувствую себя преданной. Всеми. У меня была семья, а сейчас её словно не стало, и я одна. Совсем.

— Ты не одна, — Гермиона перехватила её ладонь и сжала, затем потянула на себя. — Я не твоя семья, не твоя подруга, и, может, никогда ей не стану. Но ты точно не одна.

Пэнси сначала неуверенно, а мгновением позже сильнее сжала руку и благодарно улыбнулась. Они провели так какое-то время, переплетя пальцы, просто слушая моторы редко проезжающих машин и шум ветра среди деревьев, пока это чувство одиночества окончательно не рассеялось, и тогда Паркинсон добавила:

— Нормально любить и скучать по нему, даже если все ваши отношения были не очень-то здоровыми. Противоречивые чувства делают тебя живым человеком, а значит — мы тебя ещё не потеряли.

— Думаю, в конце концов это пройдёт, — согласилась Гермиона. — Однажды утром я проснусь и пойму, что ненавижу его больше, чем люблю.

— Грань между любовью и ненавистью такая тонкая, что я даже не удивлюсь, — теперь это прозвучало с намёком, на который Грейнджер распахнула глаза, а Пэнси засмеялась. Она встала с места и потянула её за собой. — Поехали. У тебя, кажется, был план.

— А вдруг я решила сбежать с сумкой денег куда подальше из этого проклятого места?

— Думаю, ты бы забрала Лиру.

— Чёрт, я хочу услышать о том, как Малфой почти год делал вид, что вы не знаете!

— Он идиот и иногда даже не подозревает об этом.

Она подобрала с земли свой шлем и стряхнула с него пыль, а затем направилась к мотоциклу. Уже когда она была у него, Гермиона окликнула её, открывая двери машины.

— Пэнси. Спасибо, что поехала следом.

— В следующий раз, когда у тебя будет этот твой припадок, не садись за руль, идёт? Драко дорожит этим союзом, а я всерьёз настроена получить из него выгоду.

— Так уж и быть, я испеку для тебя те шоколадные брауни по рецепту бабушки.

Озорной смех Пэнси разнёсся по пустоте эхом и согрел Гермиону изнутри. В этот раз слёз и правда не было, как после её последних всплесков силы. Её одновременно пугало, что это могло означать медленную потерю возможности чувствовать всё слишком ярко, но с другой стороны — люди рядом не боялись этого. Паркинсон рискнула поехать следом, а она умела оценивать степень угрозы. И, может, с её человечностью всё было не так уж плохо?

~*~

Паркинсон была уже третьим человеком, которого Гермиона приводила в это место, и её реакция вполне могла быть непредсказуемой. К моменту, как они добрались до точки, небо начало стремительно темнеть.

А группы гонщиков под покрывалом наступающей темноты собирались в укромных местах, далеко от любопытных глаз. Свет фар исчезал в поворотах, создавая игру света и тени среди деревьев. Машины, припаркованные в тени, словно ожидали своего часа, в то время как гонщики гуляли от одной машины к другой, хвастаясь приобретениями.

Атмосфера была пропитана молчаливым ожиданием и энергией перед стартом. Звуки ночной природы смешивались с шёпотом ветра и шорохом листвы. Когда начиналась гонка, рёв моторов разрывал тишину, создавая эхо. И в этот поток адреналина ворвались девушка на дорогой машине и девушка на мотоцикле за её спиной.

В этот раз не было уже ни каблуков, ни излишнего пафоса, ни долгих приветствий. Гермиона сразу нашла, где среди своей компании находился Макс, и направилась в его сторону, дважды моргнув фарами для привлечения внимания.

Паркинсон остановилась возле.

— Кажется, я не спрашивала, как ты познакомилась с уличными гонщиками.

— Долгая история, расскажу, как вернёмся, — она, прихватив сумку, вышла из машины, как раз когда её любимый гонщик оказался рядом, но уже не с тем же лучезарным приветствием, как и всегда. Перемена чувствовалась везде, каждый участник, являющийся звеном этой цепочки знал, что что-то происходило, даже если не был посвящён в детали.

— Каррера, — он с лёгким привкусом мрачности поприветствовал её, а затем заметил Пэнси. Даже если его взгляд остановился на ней дольше положенного, и он вспомнил, о чём просила его Гермиона в прошлый раз, должность девушки он спрашивать не стал. Благоразумно, стоило заметить. Последнее, о чем хотелось бы сейчас думать — Тео. — Я не знаком с твоей гостьей.

— У тебя прибавилось манер с нашей последней встречи, — не без попытки уколоть отозвалась Грейнджер и бросила ту самую сумку, набитую деньгами между ними, только потом махнув рукой на свою спутницу. — Это Пэнси. Советую быть с ней аккуратней.

— Она хотела сказать, что, если вдруг ты неправильно на неё посмотришь, за убийство, скорее всего, осудят меня, — как ни в чём не бывало и с мягкой улыбкой добавила Пэнси. Макс удивлённо, хотя и, кажется, слегка заинтригованно вскинул брови.

— Меньшего от той, что стоит рядом с Каррера, я и не ждал, — он протянул ей руку, в которую она вложила ладонь, а затем коснулся её тыльной стороны губами. — Рад знакомству.

— Он не всегда такой вежливый, имей в виду, — Гермиона шутливо закатила глаза.

— Не порти мою репутацию в глазах красивой женщины, Гермиона, — тут же осадил её Макс, пока его взгляд всё ещё был прикован к Паркинсон. Так, будто она была самой прекрасной женщиной, которую он когда-либо встречал, и как смотрел на каждую, кого, как он думал, ему удастся завоевать. Зачастую это оказывалось не так. Он всё же отступил на шаг назад. — Какой ветер занёс вас к нам?

— Восточный, — бросила она. — Мы достигли соглашения с новым мэром.

Он громко фыркнул:

— Что-то мне подсказывает, что очень ненадолго.

— Не поверишь, насколько семья является серьёзным стимулом подчиняться. Нарушит условия, и я найду способ прогнуть нового, не переживай.

— Деньги за какие такие радости? — его глаза всего на мгновение метнулись к сумке.

— За Франческо Реджину.

Он замолчал, и, несмотря на общий шум вокруг, какое-то время казалось, что всюду было слишком тихо. Привычная весёлая усмешка окончательно растворилась. Разговор между Донами мог отличаться бы сейчас от этого лишь тем, что Макс полностью верил каждому человеку в своём окружении и не прятал ни детали. Так что Гермионе приходилось довольно аккуратно следить за тем, что она говорила.

— Что ты знаешь? — надавила Паркинсон.

— Мало, чтобы помочь. Достаточно, чтобы не согласиться.

— Я приехала не спрашивать, — довольно грубо сразу же отрезала Грейнджер. — То, что происходит, коснётся всех. У тебя не получится просто отказаться.

— О, нет, у него получится, — добавила Пэнси своим нарочито ленивым тоном, разглядывая маникюр с тем же интересом, с которым пять минут назад могла бы обращать внимание на камни под ногами — нулевым. — Просто он не доживёт до утра, если откажется.

— Невежливо приезжать в мой дом и угрожать.

Пэнси наклонила голову в сторону и позволила ему наслаждаться своим вниманием к его персоне, таким был весь её образ сейчас.

— Невежливо вести себя как трус, прячась в углу, пока другие пытаются не сдать всё преступное сообщество в руки психопата. Знаешь имя — значит знаешь, что делал в прошлом, а значит, просто сдаёшься.

— Я не хочу рисковать своими людьми, — он попытался найти понимание в глазах у Гермионы, но она была согласна с каждым словом, произнесённым Паркинсон, а потому лишь добавила:

— Каждый рискует, ты не уникален в этом.

— Но будешь уникален в способе, который я найду для твоего убийства, — завершила Пэнси и снова расплылась в улыбке, которую он, чёрт подери, вернул ей. Нисколько не пытаясь язвить. Гермиона бы пошатнулась, но она стояла на слишком ровной земле, наблюдая за этой сценой. — Соглашайся на деньги, пока мы их предлагаем. В следующий раз предложение не будет таким щедрым.

Количество угроз сегодня было явно превышено.

— Обещаешь, что приедешь убивать меня лично? — Макс с весёлыми искорками во взгляде склонил голову на бок. Если это и был какой-то вид флирта, Грейнджер явно плохо его улавливала.

— Ночью, — кивнула Пэнси. — С холодным оружием. Люблю красный цвет в интерьере.

— Если цель была соблазнить меня на согласие, пока получается только на отказ.

— Откажешься — никогда не узнаешь, что было бы, если бы ты согласился.

Он снова легко удивился, приподнимая уголок губ:

— Поделишься парочкой деталей?

Паркинсон сделала к нему два шага, чтобы оказаться в непосредственной близости. Она элегантно переступила через сумку и вскинула голову. Гермиону никогда не перестанет восхищать то, как она со своим довольно маленьким ростом могла казаться выше любого мужчины, лишь потому что её сила текла не из внешних данных. Хотя и из них тоже.

— Когда закончишь дело, тогда мы это и обсудим. За наградой не приходят проигравшие, не так ли? — пальцем она очертила линию по его груди под одобрительный смешок Гермионы и подняла на него невинные глаза. — Да и ожидание способно свести с ума куда сильнее пыток.

До того, как Макс успел накрыть её ладонь на своей груди, она одёрнула её и вернулась к прежнему месту чуть за спиной у Грейнджер. Как бы дальше ни пошёл диалог, стало ясно, что она его убедила. Или соблазнила, как Макс и выразился, потому что выглядел он слегка отрешённым от реальности.

Последняя секунда на размышления и он вздохнул:

— Выкладывай, Каррера, что нужно сделать?

~*~

Раз Малфоя всё ещё не было, то все важные решения принимались Гермионой. Формально, конечно, в клане Драко они принимались Пэнси, но она прислушивалась к словам Кампаньи, а Забини оставалось лишь молча подчиняться. Ему не слишком нравилось положение Грейнджер в этой цепочке и возле Драко, поэтому он регулярно бросался колкими фразами, чем и злил, казалось, вообще всех.

Кейл чуть ослабил галстук и подался вперёд, чтобы опереться о стол, вокруг которого они стояли, обсуждая дальнейшую стратегию. За несколько дней «работы» под его глазами залегли тёмные следы. Та же усталость легко узнавалась и в чертах Сиены, ставших ещё более острыми, и в каждом движении Паркинсон.

Они были эмоционально вымотаны.

Дафна зашла в комнату с Лирой, тихо что-то нашёптывая ей, пока малышка внимательно осматривала всех вокруг со своей очаровательной улыбкой. Определённо её присутствия всем им не хватало, так что Гермиона перехватила её ручку и тоже улыбнулась.

— Макс дал нам несколько потенциальных адресов, которые они проверят. Но в любом случае ни один из этих домов, скорее всего, не будет тем, в котором Реджина прячется на самом деле.

— Будь я им, я бы засел в каких-нибудь катакомбах под городом или сделал своим убежищем старые станции метро, — отозвался Казентино.

Забини щёлкнул языком:

— Мы проверили всё, что могли, метро в том числе, и не нашли ни следа.

— Я бы надеялась на его сентиментальность, — включилась Сиена. — Психически нездоровые люди часто возвращаются в места, которые были им дороги до или после трагедии, запустившей механизм.

— Это сотни километров вокруг Лондона, — возразила Дафна, покачав головой, и чуть переместила одну из своих рук, чтобы Лире было удобнее. — Его мать скрывалась в лесах, когда бежала, никто из ныне живущих не скажет тебе, где именно она пряталась с сыном.

— Более того, это вполне могло быть не в Англии, — Блейз кивнул. — Нет, полагаться на сентиментальность здесь было бы глупо.

— Значит, мы пойдём теми же методами, что шли друг против друга, — Гермиона сделала шаг и оперлась о стул, замерев взглядом на одной точке на стене. — Вокруг него есть преданные люди. Каждому нужна оплата, а для оплаты нужны деньги. Откуда он бы брал их?

— Прежние связи и союзники. Морроне и Селвин молчат? — вопрос Пэнси был направлен Кейлу, тот дал отрицательный ответ. — Зачем мы оставляем их в живых?

— Я жду, пока у них закончатся конечности, — равнодушно произнесла Гермиона, и все взгляды вдруг повернулись к ней. Она чуть размяла плечи и пояснила: — Самый жестокий метод пытки — психологический. Их не продавили слова о семье, не продавили предложения или угрозы, а значит, и причинять им боль нет смысла.

— Хочешь сказать, отрезаешь им по пальцу без боли? — мрачно усмехнулся Забини. Грейнджер со всей серьёзностью покачала головой, чем тут же стёрла его усмешку.

— Никаких страданий. Просто каждый разговор начинается без какой-либо части тела. Они в изоляции, подвергаются сенсорной депривации, пока щиты вокруг их разума не сломаются. Тогда мне и понадобится Малфой.

Все молчали какое-то время, и почти каждый из них выглядел или поражённым, или откровенно напуганным, кроме Кейла. Именно потому, что он выполнял её приказы, а их обоих этому методу учил Лучиано, он был также равнодушен. Гермиона была благодарна за то, что свои знания её муж никогда не применял на ней.

— Это… — первым дар речи обрёл Забини, — действительно жутко.

— Я сейчас не хотела бы оказаться на их месте, — прошептала Пэнси.

— Тебе бы не понравилось ни слышать, ни чувствовать, ни видеть, при этом с каждым пробуждением понимать, что у тебя не хватает конечности.

Чужой голос прозвучал с той стороны, где за спиной Гермионы была дверь:

— Напомни мне больше никогда не становиться твоим врагом, Каррера.

Она резко обернулась, уже зная, кого обнаружит. Сложив руки на груди, Малфой, с лёгкой улыбкой на лице, похоже слушал их разговор уже какое-то время. За те дни, пока он отсутствовал, даже его глаза стали другими — они светились… умиротворением. Он оставил бурю своей души где-то за пределами дома и теперь стоял среди них, готовый снова ворваться в сражение.

— Не оставите нас на минуту? — его не слишком замаскированный приказ был быстро понят остальными, и они засуетились, чтобы исчезнуть из поля зрения этих двоих. Драко закрыл за ними двери, а затем повернулся к Грейнджер, до сих пор сохранявшей молчание.

Пылинки, приземлявшиеся на поверхность стола, были громче, чем её дыхание, и в то же время куда тише её немой претензии.

— Злишься? — было его единственным вопросом.

— За то, что исчез, не предупредив, не сказав ни слова и не оставив контакта для связи? — решила уточнить Гермиона ледяным тоном. — Злюсь.

Её честность была чем-то новым для него, так что Драко приподнял брови, не переставая улыбаться. Правда улыбаться. Будто она сказала что-то достойное такой реакции.

— Волновалась?

Конечно, ответом было «да». Чёрт, когда счёт пошёл на третьи сутки, её мозг уже сходил с ума. На пятые она окончательно потеряла сон, не зная, что и думать, желая только чтобы он вернулся просто так, задавая ей вопросы.

Плевать она хотела, что это значило. Он исчез, когда за границей этого дома кто угодно и что угодно могло быть опасно. Когда они лишились Тео, потеряв его из вида меньше чем на сутки. И она не соскользнула с тропинки собственной честности, отвечая:

— Да.

Самодовольство, написанное на его лице, стоило бы стереть хлёстким ударом по нему же. Он этого заслуживал. Он заслуживал ещё и ощутить то, как постепенно страх нарастал в ней, превращался в панику и оборачивался настоящим приступом, пока его не было. Почувствовать каждую крупицу сумасшествия, в которое её приводила даже одна мысль, что что-то пошло не так.. и раз теперь Гермиона помнила все до единого мгновения собственной пытки, ничто не мешало ей представлять потенциальные секунды его.

Он был в порядке.

А ей не стоило бы думать об этом.

Малфой подошёл к ней ближе, Грейнджер продолжала следить за его медленными шагами.

— Простые извинения не подойдут?

— Пока что ты не произнёс и их.

— Я скажу, но позже, — он протянул ей руку. — Сейчас я хочу, чтобы ты пошла со мной.

Она осмотрела это его простое действие так, будто не собиралась соглашаться, но Малфой явно настаивал. И его не интересовало, насколько она была зла или хотела его ударить, или рассказать, через что этим своим отсутствием он заставил её пройти, он просил лишь об одном.

Гермиона так устала бороться. Она вложила свою ладонь и тут же ощутила, как тепло его пальцев легко согрело всё её существо. Как будто она вновь оказалась на своём месте, и чувствовать это было как правильно, так и неправильно одновременно.

Драко чуть приподнял уголок губ, а затем повёл её за собой из комнаты. Надоело спрашивать, размышлять, переживать, бояться. Он не смог бы причинить ей вред, раз теперь был связан заклинанием, поэтому Грейнджер забыла о любых сомнениях, пока следовала за ним. Не прилагая никаких усилий, он крал её страхи и запирал под замок.

Впервые Гермиона поняла это после кошмара и до сих пор не знала, почему столь сильное чувство доверия было даровано ему. Местами Малфой действительно не заслуживал ни её чувств, ни её доверия, ни того, что получал от других. Пэнси заметила совершенно верно, они были эгоистами слишком долго.

— Ты не спрашиваешь, куда мы идём, — сказал он, когда они вышли из дома и зашли за угол, а позже остановились.

Гермиона безучастно пожала плечами:

— Мне всё равно.

— Тогда мне нужно, чтобы ты мне доверилась, — Драко полностью развернулся к ней и замер, ожидая разрешения. Разрешения на что? Коснуться? Утащить её в глубины ада? Или подарить ей покой? Она ещё раз кивнула, не вкладывая на самом деле в этот жест то, насколько сильной была её вера в него. Даже размышлять о таком было действительно страшно.

Малфой обвил её талию, притянул к себе, и в нос ударил лёгкий запах его парфюма, когда она уткнулась ему в грудь. Гермиона примерно предполагала, что последует далее, а поэтому схватилась за его рубашку чуть дрожащими пальцами.

Они растворились в пространстве через мгновение, длящееся настоящую вечность. Темнота ночи сменилась внезапным светом, слишком ярким для этого вечера, это стало ясно через секунду, как под ногами Гермионы снова материализовалась земля.

Она продолжила держаться рядом с Малфоем, когда повернула голову в сторону.

Сотни огоньков разрезали небо, словно звёзды, поднимающиеся в воздух. Фонарики, что зажигали люди на поляне, на которую они смотрели с вершины холма, медленно плыли вверх. Словно стеклянные, наполняющие темноту лучами света, похожими на тысячи маленьких звёзд, зажигающих каждый сантиметр вокруг.

Лёгкий ветер нёс запах красных роз, цветущих где-то вдали, и шёпот деревьев, рассказывающих свои тайны ночи. Было трудно поверить, что что-то такое может существовать в реальной жизни, прямо перед ними. Когда фонарики достигали своего пика высоты, они, казалось, замедлялись в воздухе, чтобы навсегда отправиться в долгое путешествие по потокам воздуха.

Гермиона повернулась к Драко, тепло его тела всё ещё было под её пальцами, и ей пришлось поднять голову, чтобы встретиться с его взглядом.

— Это для Тео и для Астории, — он посмотрел на то, как Пэнси, стоящая внизу, поджигает ещё один фонарик и запускает его в небо, — для Амелии, Лучиано, для мамы и отца. Для всех них.

— Извинения приняты, — прошептала Грейнджер в ответ, всё ещё не в силах оторваться от того, как красиво проблески ярких звёзд, которые он запустил для них сегодня, отражались в его глазах. Щёки стали тут же влажными, но на её губах играла улыбка. Настоящая широкая улыбка благодарности, на какую она только была способна сейчас.

Малфой накрыл её ладонь своей.

— Я знаю, что тебе больно, — его пальцы зацепили прядь её волос, осторожным движением он заправил ту за ухо и снова посмотрел ей прямо в глаза. — Мне жаль. Гермиона, мне правда жаль.

— Мне ещё и страшно. Каждый день может стать последним, и ты не имеешь никакого права добавлять мне поводов. Я не хочу волноваться и за твою жизнь.

Она словно всадила тот нож, что держала у горла, ему же в сердце.

— Но ты уже это делаешь, — спокойно проговорил Драко, обводя большим пальцем её запястье.

— Именно. А я не хочу. Не знаю, по каким причинам меня волнует твоё благополучие, но это определённо не нужно нам обоим. Это, — она кивнула на то небольшое пространство, что было между ними, — всё испортит.

Она не могла отрицать, что всё уже происходило, пока они оба слишком сильно обращали внимание на происходящее вокруг. Его слова, её чувства, его поступки, её доверие. Когда они перешли ту грань, о которой говорила Пэнси? Она размылась в день смерти Тео, и больше Гермиона не могла восстановить стену собственного недоверия и ненависти. Её разрушили, разнесли до основания, разобрали на небольшие участки и раскидали по всему свету, а ей не было никакой нужды собирать всё обратно.

Грейнджер теперь слишком хорошо знала, почему. Она была в этой истории и знала каждую её строчку наизусть.

— Я стану ошибкой, которую ты не захочешь совершать, — она опустила взгляд туда, где его пальцы были поверх её. — Тебе больно, как и мне. Нам обоим. Всё, что мы чувствуем, ненастоящее. Любовь будет ненастоящей. Я не умею любить.

— Это не так, — тихо возразил он.

— Так, — Гермиона улыбнулась уголком губ и прикрыла глаза. — Поверь мне, однажды ты проснёшься и поймёшь, что всё, что было, не имеет никакого значения. Остановись, пока мы ещё можем.

Пока она ещё могла. Она была порезанной на кусочки картиной в разбитой, треснутой раме, и вряд ли реставрация поможет, чтобы снова восстановить тот шедевр искусства, который из неё сделали семья, школа, дружба, и даже когда-то война. Привязаться к мастеру, который попытается, только чтобы увидеть, как он, сдавшись, начнёт резать её на те же куски — было бы ошибкой.

Снова.

Драко пальцами поднял её голову и стёр влажный след слёз со щеки. С этой нежностью, что сквозила в его движениях, можно было бы разрушать города.

— В том и дело, Гермиона, я не могу. Я хочу те части тебя, которые ты показываешь только углу зеркала в ванной комнате. Я хочу части твоего сердца, наполненного гневом и страхом. Хочу ту тебя, которую видели лишь розы под твоим окном. Хочу то оружие, которое ты прячешь каждый вечер под подушкой.

Он заправил прядь волос ей за ухо и дёрнул уголком губ.

— Я хочу твою тишину, твои крики и удары. Твою жестокость и твоё молчаливое спокойствие. Твои янтарные глаза, смотрящие на меня. Хочу твои руки на своих внутренностях и каждый твой стон. Хочу твою веру и твою сумасшедшую цель. Твои губы на моих.

Она задержала дыхание, пока каждое его слово забиралось ей под кожу. В самое сердце, чтобы навсегда остаться в нём отпечатками, что ей не удастся стереть. Новым мазком неподходящей краски по холсту. Татуировкой на теле или шрамом.

— Хочу твои тревоги и радости. Царапины на коленях и кровь на руках. Твои плюсы и минусы. Секреты и чёрные розы. Те цели, к которым ты идёшь, и те части тебя, которые не заживают. Я хочу твоё стоп-слово и твоё сопротивление. Твои болезни, твои зависимости, твои кошмары. Хочу знать про всех призраков, которых ты видишь по ночам. Все твои мысли, все твои чувства, все твои поцелуи. Я хочу всё, что ты можешь предложить мне, даже если это будет могилой под твоим окном.

Гермиона молчала, не зная, что сказать, а он окончательно добил её:

— Я никогда не говорил, что хочу твою любовь, — Малфой шумно выдохнул и добавил. — Даже если это не по-настоящему, то к чёрту. Мы умрём. Завтра, или через месяц, или через год. В конце концов от нас обоих останется только пепел. Мне надоело прятать свои чувства к тебе за ненавистью.

— Давно? — тихий шёпот прорезал пространство между ними.

— Слишком, — кивнул Драко. — И слишком долго я думал, что это ничего не значит. Что каждая моя мысль о тебе — просто мысль.

Она и была мыслью. Переросшей во что-то большее случайным образом.

Гермиона потянулась, чтобы дотронуться до его щеки, и на секунду ей показалось, что по ней пойдёт трещина. Драко прильнул к её прикосновению:

— Тебе не стоило целовать меня в тот день.

— Не стоило, — в этом они сходились во мнении. Но сейчас было уже поздно. Она прижалась лбом к его лбу, закрывая глаза.

Не было никаких поцелуев, осталось только тёплое дыхание на её губах и молчание, заполнившее всё. Вместе с тысячей фонариков, освещавших небо и превратившихся в звёзды только для них.

Гермиона всеми силами не хотела хвататься за ту нить, что крутилась между её пальцами. Но в конце концов всё, о чём она успела подумать, до того как отпустить себя:

Она чувствовала себя дома.