— Вижу, в этот раз вы пришли с компанией.

Голос Морроне звучал хоть и ровно, но слишком равнодушно. Тот самый знак сломленности, в котором Гермиона так остро нуждалась в последние дни. Она наклонила голову, позволяя теням спрятать свои глаза на несколько секунд, осмотрела свежие чистые швы на его руке. Точнее на том, что от неё осталось.

Он был в нескольких шагах от того, чтобы открыть им свой разум, потому-то Грейнджер и спустилась сюда. Подвалы навевали не те воспоминания, которые бы хотелось. Мокрые полы, влажность, скудный свет и запах смерти, шагающий по пятам. Стены хранили крики и маниакальный шёпот, слышимый до сих пор, если обращать внимание.

Лампочка над потолком едва моргала раз в несколько секунд. Дверь чуть скрипнула, когда Малфой оперся на неё спиной.

— Если это заставит вас говорить, то стоило привести их раньше, — спокойно заметила Гермиона и сложила руки на груди.

— Кто вам сказал, что заставит? — уголок губы Морроне дёрнулся в усмешке. Кейл обошёл его со спины и стало в миг заметно, сколько ужаса он наводил на их пленника. Словно палач, обещающий смерть, но не приносящий её достаточно быстро. — Ваша паранойя сводит вас с ума, мисс Грейнджер?

— Паранойя?

Ноги ныли, хотелось сесть напротив, но ей было необходимо превосходство даже в расстановке сил в душной тёмной комнате.

— Вы никак не можете предположить его следующий шаг, а это сводит с ума. Неприятно играть с серьёзным противником, не правда ли?

— Тебе не слишком-то поможет это, — с ухмылкой бросил Драко, опуская взгляд себе под ноги. — Ты-то всё ещё здесь, и надежды на спасение ждать не от кого.

— Мне не нужно спасение.

— Потому тебе его никто и не предлагает, — Грейнджер со скучающим видом провела большим пальцем по кончикам своих ногтей и резко вздохнула. — Где вас с Селвином учили сопротивляться допросам?

Его глаза сверкнули колкостью за секунду до того, как он произнёс её вслух.

— Там, куда вас отдать не додумались, потому-то вы и здесь.

Она едва ли выглядела впечатлённой, приподнимая брови.

— Плохая попытка. Даю вам шанс попробовать снова.

— При всём уважении, мисс Грейнджер, — он показательно выделил её фамилию, подался вперёд так, чтобы тени упали на часть его лба, — никто не оскорбит вас сильнее, чем вы сами, когда раздвинули ноги перед Лучиано, а затем решили, что можете править миром. Ваше достоинство предостаточно вами же и унижено.

Гермиона наклонила голову в сторону и дёрнула плечом от незаинтересованности, которую она и чувствовала относительно его слов. Он не сказал ничего нового или по-настоящему обидного, так что ей было плевать. А вот двум мужчинам, которых так заботила её гордость, совсем нет.

Кейл со спины обвил рукой шею Морроне и грубым движением поднял его голову к Грейнджер.

— Мне нужно лишь две вещи, — начала она приторно мягким голосом. — Союзники Реджины и место, где он их собирает. Я прошу не так уж много.

— Моя жизнь стоит дороже, — прохрипел Морроне.

Малфой усмехнулся и наконец сделал шаг, когда почувствовал, что пришло время вмешаться. Всё это время лишь его тяжёлое дыхание напоминало о том, что он не покинул комнату.

— Твоя жизнь не стоит и кната, и сохранять её мы не планируем.

— Тогда в чём моя выгода сотрудничества?

— Кто сказал, что она есть? — Драко остановился за спиной у Гермионы, нарочито медленно обвивая руку вокруг её талии, показательно и, пожалуй, слишком ярко демонстрируя её принадлежность к нему. Она чуть позже напомнит ему о том, какие между ними отношения, но в тот момент она предпочла молчать.

По крайней мере, пока мягкий шёпот не коснулся её уха.

— Почему бы тебе не опробовать что-нибудь новое, дорогая?

Магия требовала, чтобы её выпустили. Её слишком ограничили, ей не давали снов, в которые можно прорваться, и не позволяли превращать эмоции в те, что были нужны ей. Самообладание являлось самым страшным врагом.

Грейнджер ощущала кожей, как ей физически нужно было избавиться от скопившихся искр в венах, иначе последствия могут быть непоправимы.

И Малфой понял это лишь по тому, как она вела себя всё утро? Поразительно.

Первобытный страх перед неизвестной болью вдруг пробежался по лицу Морроне и тут же спрятался за его маской, не оставляя Гермионе и шанса воздействовать через него. В этом и не было необходимости, ей нужны были только боль и разрушение, чтобы защитная стена истончилась достаточно для атаки Малфоя.

Драко провёл вверх по её талии, как будто пытался напомнить, где Гермиона ещё находилась. Она всё ещё чувствовала землю под ногами и каждое его дыхание там, где её шея была открыта, она видела напряжённый взгляд Кейла. Грейнджер была реальной, и она была готова рискнуть.

Они пугали Морроне своей медлительностью и одновременно с этим неосторожностью. Чтобы быть успешной, пытка должна быть выдержанной, как хороший виски— каждый в комнате давно усвоил этот простой факт. Гермиона провела по обоим щекам Морроне своими пальцами, затем ногтями и заключила лицо мужчины в крепкую хватку обеих ладоней.

— Будет больно — кричи, — зло оскалилась она.

Но они всё равно не остановятся.

Раз теперь она жила с этой силой, ей придётся научиться ей пользоваться. Каждый предыдущий случай был похож скорее на приступ или припадок — резкий наплыв всех скопившихся чувств разом. Иногда это был адреналин, иногда злость, иногда боль. То, что Гермиона уже не могла остановить или контролировать.

Она осторожно обратилась к тому языку пламени, что ласкал её сердце последние несколько недель. Он отозвался заботливым прикосновением, признавая покровительство, и Грейнджер поманила его к себе. Её огонь подчинялся ей, во всяком случае, пока он был достаточно небольшим. Едва бы его языки заполняли всё вокруг, не оставляя никакого пространства для манёвра, то сила попросилась бы назад.

Обращение к самой себе так, будто внутри существовала ещё одна личность, отдавалось очень странным чувством. Тем не менее это работало. Гермиона разбивала пламя на искры, а их в свою очередь направляла туда, где держала голову Морроне. Оказалось, что это так же легко, как дышать. Словно её уже давно научили как пользоваться тем, что она имела. Как если бы проклятье было её частью уже целое столетие…

Когда она открыла глаза, то увидела, как алый туман постепенно обвивается вокруг головы и шеи мужчины и как его лицо искажается гримасой боли. Той, что он пока ещё мог сдерживать. Но Грейнджер надавила одновременно и силой, и пальцами, откидывая его голову назад.

Крик, который она услышала, прошёлся по внутренностям ласковым прикосновением удовлетворения. Так звучала боль вперемешку с желанием убить и закончить всё это. Такой крик был ей слишком хорошо знаком. И каким же наслаждением было его слышать от того, кто способствовал её страданиям.

— Где-то рядом, — шепнул ей Драко. — Либо держи так, либо дави сильнее.

— Не боишься, что всё выйдет из-под контроля? — она ответила, не отвлекаясь и не отводя взгляда от лица Морроне.

— Нет. Я доверяю тебе.

Она сама себе не слишком доверяла, но его касания к её коже были лучшим способом вспомнить, где она находилась. Гермиона сощурилась и направила сквозь ладони особо сильный удар магии.

Трещина, что почти поползла по черепу в её руках, не была настоящей.

— Сейчас, Малфой.

Он ворвался своей магией так далеко в сознание, что Морроне забыл о боли. Он распахнул глаза, затянутые серой дымкой, и выглядел так, как если бы никогда не ощущал никаких страданий. Внезапные морщины на лбу разгладились, уголки губ опустились. Он замер, парализованный, пока Драко изучал самые тайные углы его разума и искал каждый скелет в его шкафах.

Гермиона с трудом понимала, что видела подобное действие легилименции впервые. Следом ей в голову пришла мысль об ученике Волан-де-Морта, прошедшем войну, и стало дурно.

Кейл бросил ей обеспокоенный взгляд, но Грейнджер лишь мотнула головой. Не прошло и секунды после её движения, как Драко отступил и дёрнул её за собой.

Руки соскользнули, магия рассеялась, оставив лишь редкие проблески алого тумана.

— И? — Гермиона посмотрела на него, ожидая чего-то большего, чем… ничего. Она не видела ничего, о чём просила изначально.

— Задавай вопрос, Каррера, — он уничтожил все их точки соприкосновения и махнул рукой. — Он весь твой.

Она неторопливо опустилась вниз так, чтобы быть с глазами Морроне на одном уровне. Мерлин, он выглядел призраком в собственном теле.

— Как мне добраться до Реджины? — первый вопрос прозвучал тихо и без особого доверия к информации, которую она услышит далее.

— Ты до него не доберёшься. Никто не доберётся, — безжизненный ответ пробежался мурашками по коже.

— Где он собирает сторонников?

— Это всегда лишь письма с указаниями. Никаких встреч.

Она и Малфой переглянулись.

Он знал об осторожности больше, чем они, собираясь группами, и защищал свою приватность лучше, чем Гермиона ожидала. Она на секунду прикрыла глаза и снова посмотрела на Морроне.

— Есть какие-то места, которые важны для него? Где я смогу найти подсказки?

— Фамильное поместье. Только его Реджина ценит по-настоящему.

Грейнджер встала и выпрямилась, поправив юбку, затем кивнула Кейлу. Если его допрос ничего не даст, они перейдут к Селвину, но ей нужна была передышка от подвалов. Лёгкие сжимались после каждого вдоха от сырости, что ползла по воздуху.

Гермиона быстрым шагом поднялась по лестнице и почти сразу выскочила на улицу, прижимаясь к стене. Пока свежий воздух не ударил лёгким прикосновением по лицу, легче не стало. И лишь тогда она посмотрела на Малфоя, который стоял рядом, но не пытался прикоснуться к ней.

— Подвалы, — коротко бросила она, снова особенно сильно глотая кислород.

Драко медленно кивнул.

— Да, я так и понял. Я могу взяться за Селвина сам, если хочешь.

— Нет, — Гермиона быстро мотнула головой и оттолкнулась. — Прекрати, Малфой. То, что я сказала, не даёт тебе права думать, что мы строим отношения.

Он так удивлённо вскинул брови в ответ на её обвинение, что сразу стало ясно — она была единственной, кто об этом думал. Думал неустанно, перед сном, прокручивая одни и те же мысли раз за разом, пока не начинало тошнить. Назойливые воспоминания и тревога никак не отпускали душу и разум, и вот, чем это обернулось.

Теперь Драко ожидал объяснений, судя по его взгляду. Она не знала, как преподать их так, чтобы быть корректной. Затем решила, что никогда не была таковой по отношению к нему, а значит, не стоило и начинать.

Сложив руки на груди, она прошла мимо него обратно в дом, ожидая, что Малфой последует за ней. Именно так он и поступил.

— Мы не будем притворяться, что твоя репутация не распространилась. Все знают о твоих похождениях.

Он подавился воздухом и остановился, Гермиона развернулась, вскидывая брови. Ожидая обнаружить лишь искреннее удивление, она заметила и усмешку на его губах, и то же желание ответить ей оскорблением, каковым наверняка счёл её слова.

— Ты ведь это не серьёзно.

Она сощурилась.

— Я не стану ещё одной наградой в твоём длинном списке.

Он тут же отзеркалил её движение и почти отшатнулся, продолжая растягиваться в усмешке всё сильнее.

— То есть святую строить из нас двоих собралась ты? Правда? — после этого Гермиона автоматически перестала чувствовать себя такой хладнокровной. — Расскажи мне, как ты не крутила роман с Казентино за спиной у мужа, и попробуй ещё раз.

— Я не крутила роман за спиной у мужа.

— Дай угадаю, потому что было запрещено? И что, ты не стала бы спать с ним, если бы не запретили?

— Не стала бы! — Гермиона шагнула на его. — С чего ты взял, что знаешь меня достаточно для таких выводов?

— У тебя на лице всё написано, — фыркнул Драко и закатил глаза. — Читая мне нотации о том, как я справлялся с браком, ты пытаешься оправдать себя? Если у тебя не было попыток побега, не значит, что их ни у кого не было.

Гермиона резко выдохнула, как от удара, и на секунду ей показалось, что дышать стало слишком невыносимо. Но они никогда не чувствовали границ. Ни в том, как ранить друг друга, ни в том, какие слова выбирать для этого.

— Несчастный Драко Малфой, выбравший себе женщину, что любила другого, смеет учить меня жизни, — она вскинула к нему взгляд, пылающий красным. — В отличие от тебя, у меня никогда не было выбора!

— В самом деле, Грейнджер, мы оба знаем, что был! — крикнул он в ответ, автоматически заключая в хватку запястье, которое ещё не успело дёрнуться, чтобы его ударить. — Был ведь, да? Ты отказалась от него, а теперь осуждаешь меня и думаешь, что так тебе будет лучше. Лучше, потому что ты не одна такая, не единственная.

Гермиона оскалилась ещё когда он назвал её фамилию, а затем и вовсе дёрнула руку, но тут же вновь оказалась в плену между Малфоем и стеной.

— Ты единственная, Грейнджер, — прошипел Драко, склоняясь над ней. — Ты выбрала верность, и это только твоя проблема. У тебя была тысяча способов справляться со своей болью, но ты жалела себя, а затем выбрала тот, что заставил бы тебя чувствовать себя необходимой. Нужной. Важной.

— Прекрати, — она огрызнулась на него и дёрнулась.

— И не подумаю, — мгновенно отозвался он. — Что, не нравится быть в положении, где ты не управляешь ситуацией? Навевает воспоминания? Поверь, мне тоже. Сотни тысяч минут, в которых я не управляю ситуацией. И да, Каррера, мне хотелось иметь кого-то, кто не имел меня. Кого-то, кому я был интересен не только как кошелёк с деньгами или как охрана для ребёнка.

— Так вот кто ты такой? Кошелёк с деньгами и охрана для Лиры? Не твои ли амбиции поставили её под угрозу?

— Мои, — он дёрнул плечами, а затем наклонился так близко, что шёпот мазнул по её губам. — И это было, блять, единственное, что я выбрал сам за несколько лет. Ты себе не представляешь, какое наслаждение я испытал, когда решил уничтожить тебя.

— Сколько же в тебе жалости к самому себе, — она снисходительно откинула голову назад и посмотрела на него так, будто смотрела сверху. Не имело значения, насколько он был выше, Гермиона всегда находила способ напомнить, что он никогда не сможет превзойти её, сколько бы не пытался. — Самого не тошнит?

— А тебя? — слова ударили румянцем по её щекам. — Кого ты ненавидишь больше? Меня, Реджину или саму себя, а, Гермиона?

— Ненависть к тебе — единственное, что поднимало меня с кровати, ничто другое, — напомнила Гермиона, едва чувствуя пол под ногами. — Лишь мысль о том, что ты потеряешь всё, что создал.

— Знаю.

— Мне хотелось видеть, как ты мучаешься. И отомстить тебе за всё. За Лучиано, за «грязнокровку». За исчезательный шкаф. За тот вечер в Малфой Мэноре. За войну. За шрамы.

Малфой положил ладонь на её щеку и медленно провёл пальцем по скуле, а она всё продолжала говорить.

— Ты бы пылал изнутри, когда я закончила. Я бы заставила тебя молить о пощаде, стоя на коленях, — Гермиона тихо вздохнула, закрыла глаза.

— Так поставь меня на колени.

Сначала ей показалось, что Драко не произносил этого вслух. Грейнджер тут же распахнула глаза, встречаясь с его слишком тёплым взглядом. Привычно холодные облака перед грозой в его зрачках будто сменились цветом мягче, ярче, но на самом деле этого не произошло.

То, как он смотрел на неё, можно было бы изображать на картинах. Она больше никогда не сможет выбить это из головы. Малфой казался ей наваждением, до которого лишь стоило дотянуться — он исчезнет.

— Ты ведь можешь.

Он очертил линию, по которой привычно скатывались слёзы. Сперва — кончиками пальцев. Затем — также медленно — губами. Заставляя мурашки бежать по спине, а дыхание сбиваться.

— Чего ты боишься?

Наваждения. Лжи. Предательства. Игры, правил которой она ещё не усвоила.

Они были врагами слишком долго, и столь же долго Сиена говорила ей о том, что можно было всего лишь соблазнить его. Что, если Блейз, или Пэнси, или Дафна заложили в его голову ту же мысль? Оставалось слишком много «но», чтобы согласиться.

Собственных чувств. Боли. Смертей. Последствий…

Он сдвинулся на несколько миллиметров от неё, чтобы наклонить голову в сторону.

— Я не верю тебе — в этом дело, — Гермиона смело заглянула в тот омут из собственных страхов, о котором думала, и поняла, что шага назад уже не существовало. Было слишком поздно.

— Ты позволила мне закрывать тебя от пуль когда-то. Спала в моей постели, рассказывала о своих кошмарах. Ты доверила мне заклинание, ты всё ещё доверяешь мне, засыпая в этом доме каждую ночь.

— Да, — она кивнула. — И это не одно и то же. Каждое твоё слово может иметь второй смысл, о котором я не знаю. И я не могу поверить в то, что ты чувствуешь. Себе не верю, тебе тем более.

Он слегка приподнял брови, а затем почти сразу нахмурился, оценивая её слова. По мере того, как каждое из них постепенно полностью достигало его разума, он стоял уже почти в шаге от Гермионы.

Она зарылась пальцами в волосы и прижалась затылком к стене.

— Слишком быстро, — простая констатация факта и характеристика всего, что было между ними. Слишком быстро они забыли о ненависти, когда смерть вновь постучалась в их двери, и слишком быстро позволили произойти тому, чему не стоило. — Я говорила тебе, я зависима. От каждой капли любви, которую получаю, потому что такой была моя жизнь. Тебя же я знаю недостаточно, чтобы делать те же выводы, какие делаешь ты.

Он спокойно протянул ей руку.

— Я покажу тебе кое-что, и, может быть, это ответит на твои вопросы. Хотя и так сказал достаточно.

Гермиона не торопилась. Драко не сдавался.

— Я не отниму у тебя много времени.

Доверять ему свою жизнь оказалось проще, чем собственное сердце, которое кричало о том, что не стоило этого делать. Оно помнило всё, что происходило, пока мозг стирал эти воспоминания, хоть им не было и года.

Грейнджер едва слышно выдохнула и вложила свою ладонь, в который раз отдавая частичку своего здравомыслия ему.

Малфой мгновенно трансгрессировал. Не прошло и секунды, как он оказался у неё за спиной, удерживая плечи.

Чтобы она не могла сбежать. А ей безумно хотелось.

Выросшее из очертаний поместье тут же почти оттолкнуло её. Высокие тёмные колонны, давно увядшие сады с сорняками, покрытыми пеплом, и мрамор, когда-то казавшийся величественным. Гермионе стало дурно от каждого мгновения, однажды проведённого в ненавистных стенах.

— Это лишь дом, Гермиона, ничего больше.

Ничего подобного. Это был Малфой Мэнор, и самые жуткие крики отпечатались в нём навечно. Её крики.

И снова она — девочка-подросток, которая крутится в собственных травмах, о которых, казалось бы, давно забыла. После войны произошло слишком многое, чтобы вспоминать о таких моментах. Обучение, Министерство, мафия, Кейл, Лучиано… Разве имел значение шрам, изрезанный поверх другими? Даже оскорбление уже не имело.

А Малфой Мэнор, по каким-то причинам, пугал всё так же.

Драко переплёл их пальцы.

— Мы идём не совсем туда. Я покажу. Обещаю, ничто не причинит тебе вреда, пока ты со мной.

Грейнджер никогда прежде не думала о том, каким он был во время войны. Воспоминания о Малфое в этих стенах стали настолько мутными и чёрно-белыми, что восстановить их казалось невозможно. Единственное, что всплыло в мыслях особенно ярко — это был и его дом тоже.

Дом его фамилии, где Нарцисса устраивала вечера и наряжала ёлку на Рождество, куда он возвращался каждое лето, чтобы увидеться с родителями, где Люциус подарил ему его первую метлу и где наверняка звучало слишком много рассказов о невыносимом Золотом Трио.

Всего упомянутого не стало, а холодные стены продолжали стоять посреди бескрайних полей как напоминание.

Грейнджер знала, что её любопытство пересилит. Она сильнее сжала пальцы Драко и, держась ближе к нему, пошла вперёд. По той же тропе, по которой когда-то ходил Тёмный Лорд. Среди тех же видов, которые она видела годы назад.

От величия Малфой Мэнора не осталось ничего. Теперь разбитые люстры, порванные картины, чёрные следы угасших пожаров украшали когда-то живой дом. Драко вёл её по залу, мимо лестниц, к другим закоулкам поместья, пока даже солнечный свет не пробивался сквозь заколоченные разбитые окна.

— После суда сюда стали приходить люди с желанием отомстить или сделать нашу жизнь хуже, — тихо начал Драко, продолжая вести Гермиону, где-то обходя с ней особенно опасные участки. — Мама любила это место, но отец слишком боялся за неё и меня. Я так и не смог снести его после их смерти.

— Я понимаю, — тихо отозвалась она. — Родной дом всегда будет чем-то особенным. После начала войны я стёрла память родителям и так и не смогла вернуться туда. Но если бы у меня была возможность, я бы тоже не смогла его снести.

— Где они сейчас? — он чуть обернулся, чтобы взглянуть на неё.

— В Испании. Я так и не смогла вернуть им память и в какой-то момент поняла, что нужно отпустить их. Они продали наш дом и переехали к побережью.

— По крайней мере они живы.

Она не могла не согласиться, поэтому промолчала и вновь стёрла картинку улыбающейся мамы из головы. Словно её там и не было.

Они прошли так, чтобы не попасть в комнату, хранящую следы её крови, и поднялись на самый верх. Гермиона знала, что у Мэнора должен был быть чердак, но никогда всерьёз не задумывалась о его существовании, до этого момента. Драко отстранился и дёрнул ручку двери, чуть скрипнув половицей под ногами.

Всего на несколько секунд яркий свет ослепил их обоих, а затем краски стали превращаться в силуэты, а из них в предметы и мебель.

Кое-где на окнах висела плёнка, чуть притупляя свет, сверху под потолком свисали остатки предыдущих попыток чем-то закрыть крышу. Но все эти мелочи были не главным. Несмотря на лёгкий осадок пыли, в комнате пахло жизнью. Тогда Гермиона и осмотрелась по-настоящему.

Перед её глазами открылась настоящая мастерская. Вдоль стен покоились холсты, следы от перемещения которых расцветали на деревянном полу. Мольберты и случайно уроненные карандаши создавали беспорядок, пока запах красок смешивался с запахом дерева. Гермиона пристально рассматривала холсты, видя на них миры и эмоции, знакомые и чуждые пейзажи. Выполненные маслом или грифелем. Яркие или тусклые. Завершённые и незаконченные.

Драко рисовал… хотя это слово казалось неподходящим.

Шагнув к одному из пейзажей, напомнившем ей о доме далеко среди полей, она могла описать сделанное его руками только как искусство. Он творил здесь, в этой комнате, под самым потолком Мэнора — волшебство, доступное не каждому.

Сам Драко молчал, пока она оглядывалась по сторонам, и лишь спустя минуту нарушил тишину.

— Ты спрашивала меня тогда, — он спрятал руки в карманах и почти стыдливо потупил взгляд, — давно ли это началось.

— И? — её терпения не хватало.

Вместо ответа Драко кивнул туда, где на очередном мольберте стоял холст. Сперва приняв написанное на нём лишь набросками, Гермиона пропустила его, но теперь вгляделась. Потребовалось время, чтобы увидеть саму себя.

Словно на фотографии, с каждой крохотной деталью своей внешности, написанной грифелем на идеально белом полотне. Она подошла и едва не дотронулась, но тут же одёрнула руку в страхе всё испортить. Каждая линия походила на попытку выплеснуть всё скопившееся внутри на бумагу. С какой лёгкостью ей удалось представить, что именно Драко перепачканными в грифеле пальцами ведёт их, постепенно добавляя деталей, чтобы воссоздать образ по памяти.

Хаотичные и неаккуратные штрихи сложились в портрет лишь тогда, когда Грейнджер сделала шаг назад. Она никогда не смотрела на себя в чужом представлении, такое казалось невозможным. В глазах Драко же она была… невероятной.

В сотню раз красивее, чем Гермиона могла себе представить. На портрете её глаза светились, несмотря на то, что это едва угадывалось среди штрихов. Она выглядела счастливой по ту сторону холста и в его голове.

Малфой в несколько размеренных шагов оказался за её спиной.

— Всегда, убегая, я прихожу сюда. Здесь, — пол вновь скрипнул, — я чувствую себя вдалеке от остального. И в тот день у меня была бутылка огневиски и желание нарисовать хоть что-то. Так в моей мастерской появилась ты.

— Драко…

— Поэтому Пэнси не сказала тебе, где я — она не знает. Никто не знал. Но в тот день здесь была Дафна. Она увидела картину, увидела меня и задала мне вопрос, заставивший меня задуматься, — он шумно выдохнул, а Гермиона повернулась к нему. — “Была ли вообще твоя ненависть настоящей?”

Грейнджер снова затихла, отдавая ему возможность говорить, открывать ещё один уголок своей души, о котором никому не было позволено знать. Даже самым близким, но почему-то было позволено ей.

— Я думал о тебе больше положенного. Я разрешал себе рассуждать о том, как красива ты была, как величественна и как великолепна в гневе. Я думал о том, что сделали с тобой война и Лучиано, и злился, сам не зная почему. Тебя было…

— Слишком, — закончила Гермиона за него, произнося ещё раз это же слово.

— Так что нет, ты не будешь ещё одной в списке моих наград, потому что я не способен получить тебя по-настоящему. Ты всего лишь первая, кто оказался в этой мастерской.

В обоих смыслах.

— Поэтому ты и ответил тогда?

— Да. Это происходило дольше, чем я осознавал, скрываясь за тем, что мог испытывать к тебе. То есть ненавистью. У нас не было времени разбираться, и только после смерти Тори я задумался.

Он открыл ей один из своих самых потаённых секретов, а у неё не было почти никаких слов. Всё, что он сказал ей тогда, когда зажёг звёзды для тех, кто ушёл, теперь имело куда большее значение. Пальцы снова потянулись к холсту, только теперь Гермиона позволила себе дотронуться.

Тайна в обмен на тайну.

— Я больше не могу играть на пианино, — сперва несмело призналась она. — В детстве меня учила мама, в нашем доме стоял рояль, и Лучиано часто играл со мной, я любила это всем сердцем. Теперь я не могу прикоснуться к клавишам, как бы ни старалась.

Малфой перехватил её руку и провёл большим пальцем по костяшкам.

— Шутка, брошенная в машине, оказалась не шуткой.

Это на секунду заставило её улыбнуться.

— Я не буду говорить что-то вроде «все, кого я любила, умирают», это неправда, — Гермиона опустила взгляд к их рукам. — Мне хватило одного раза. Не хочу переживать это снова.

Он поднял её ладонь и нежно поцеловал.

— Ты позволишь мне сделать кое-что ещё?

— Что угодно, — с неё достаточно игр с доверием. Даже если всё было неправдой, ей надоело бежать.

Малфой легко улыбнулся ей и очертил пальцами не скрытые шрамы. Глаза следовали за прикосновениями , а потом он поднял их к ней.

— Придётся сесть. Теперь мне потребуется время, — Драко молчал всего мгновение, после чего добавил. — И закрыть глаза.

~*~

Её ждала поразительно комфортная тишина.

Не вокруг — за границами её зрения Малфой тихо возился со всем подряд, иногда роняя кисти или тихо ругаясь, каждый раз нежно касаясь совсем не там, где должен был. Он выводил линии по её руке, и Гермиона могла сосредоточиться лишь на прохладных мазках краски на своей коже.

Тишина была в голове.

Тревожные мысли перестали биться друг об друга как пылинки и улеглись, сдавшись. Устав от бесконечных метаний, они решили, что с них хватит этих бесконечных мучений и напоминаний о себе. Остались лишь касания кисти и слова Малфоя со скрипом дерева. Лёгкий шум за окном, ветер, играющийся с занавесками и плёнкой на окнах. Шёпот жизни, слышимый отовсюду.

Грейнджер не позволялось открывать глаза, и каждое из её чувств обострилось до предела. С одним сознание никак не хотело мириться — Драко Малфой был художником. В её фантазии он иногда был перепачкан краской так, что та оставалась в прядях волос и на идеально выглаженной одежде. Он наверняка закатывал рукава, когда работал, и оставлял пиджак на кресле у входа. Подолгу рассматривал своё последнее творение издалека, допивая виски. Он не умел говорить словами, а потому высказывал всё через краски на холстах, и в этом оказалось так много завораживающего.

Там, где её касались тёплые пальцы, оставались не пропадающие следы, которые Гермиона могла лишь чувствовать. Она не могла с уверенностью сказать, была ли это краска или только тепло его прикосновений. Умиротворение, поселившееся в душе, стало её проклятьем. Возвращаться назад казалось самым глупым решением, когда-либо кем-либо принятым.

Если так выглядело счастье и покой, Грейнджер отчаянно в нём нуждалась. Дом. Вновь это чувство, не покидающее душу, и слово на кончике языка. Оно пугало, но так пленило своей безмятежностью. Тот дом и та иллюзия вдруг показались реальными.

— Гермиона, — Драко провёл по её бедру костяшками пальцев. Она с улыбкой пробормотала что-то в ответ. — Можешь открыть глаза.

Она ещё не была готова возвращаться обратно в настоящий мир с его вызовами, и в то же время любопытство сводило с ума. Яркий свет снова ненадолго лишил её возможности видеть всё вокруг.

Волнение заставило сердце биться быстрее. Гермиона опустила взгляд на свою руку и переплетённые с Малфоем пальцы. Дыхание остановилось, а мир на секунду померк.

Она никогда не понимала, как люди с помощью цветов создавали что-то столь невероятное, что в будущем звалось картинами. Ей казалось это магией, которой не учили ни в одной школе волшебства во всём мире. Почему одни цвета, переходя в другие, так точно отражали действительность. Или, напротив, утягивали с собой на ту сторону, чтобы показать каждую эмоцию художника. Почему одни картины вселяли тревогу, а другие — спокойствие.

Когда-нибудь она спросит. Но сейчас Гермиона смотрела на те места, что ещё недавно были покрыты шрамами, и не могла увидеть ни один из них. Они растворились в красоте ночного неба, созданного на коже. Драко нарисовал звёзды на её шрамах, и те вдруг перестали кровоточить.

Каждая линия его цветов не обходила её белеющие следы, а превращала их в общий рисунок. Чёрный, жёлтый, нежно-синий. И бесконечные точки звёзд, сверкающие во Вселенной. Той, что он создал для неё. На ней. Из неё для себя.

Все слова застряли в горле, а слёзы скопились в уголках глаз.

Никто не делал ничего подобного для неё.

Гермиона не считала свои шрамы ужасными или уродливыми, она только признавала, что они были. Иногда они портили её образ, иногда она их стеснялась, иногда носила с гордостью, но никогда не видела их красивыми. До этой минуты.

— Тридцать три секунды.

Она вскинула брови.

— Что?

— Ровно столько только что потребовалось мне, чтобы влюбиться в тебя.

Они знали, что все эти слова сейчас — крик в пустоту. Бойня неизбежна, а их жизни могут быть обречены. Они знали, что когда-нибудь мир рухнет, и всё закончится. Но он был влюблён в неё, даже не догадываясь почему.

Ему так нужна была та толика мягкости и отдачи, которую Гермиона умела заключать в слова и взгляды, чтобы отдать ей себя. Страшная правда, не дающая уснуть. Он хотел её. Всю целиком. Впервые в жизни хотел отдавать, а не брать.

Однако, Драко не торопился — обречённым было некуда спешить.

— Твои глаза не красные, — с улыбкой подметил он, нарушая затянувшееся молчание.

Ведь дело было в том, что в её сердце не было сейчас ни капли злости или тревоги, она не чувствовала никакой ненависти к чему-то, только то же странное умиротворение. Однажды оно и станет причиной её гибели.

Странный порыв вдруг заставил её смахнуть слёзы, странное зажигающее ощущение прошлось по венам. Она улыбнулась. Так широко, как только могла, хотя картинка плыла перед глазами. Гермиона вспоминала, как легко это делается на самом деле, пусть и казалось, что она забыла. Щёки тут же заболели, из груди вырвался всхлип, который Малфой поймал губами.

Он подался вперёд и с присущей ему в последние дни нежностью — поцеловал. Если бы Грейнджер не сидела, то точно упала бы прямо ему в руки, растворяясь чересчур легко.

Мерлин, как красива она была, когда улыбалась — всё, о чём мог думать Драко, пока сцеловывал слёзы со щёк.

Зависимость. Необходимость. Потребность. Что угодно, только не любовь. И оно не должно было заставлять её тихо смеяться ему в губы, но она всё равно смеялась, зарываясь пальцами в его волосы. Будто меч, что висел над её головой все эти годы, убрали.

Всё это не могло происходить по-настоящему.

— Мы не можем провести здесь весь день, — она напомнила ему, мягко отстраняя от себя. — Нас ждут люди Флинта.

— Я знаю, — Драко уткнулся в то место между её шеей и плечом, которое казалось сейчас особенно чувствительным. — Отсюда всегда тяжело уйти.

Её обещание оказалось простым:

— Мы вернёмся. Когда всё закончится, я позволю тебе пропасть здесь хоть навсегда.

— Потому что ты хочешь от меня избавиться, — он поднял к ней голову, а она снова засмеялась, ещё не замечая, что он снова и снова любовался этим. Её смех стоило бы записать на пластинку и слушать, потому что он напоминал Малфою музыку. — Я ответил на твои вопросы сегодня?

Гермиона поправила пару прядей его волос у лица.

— Ты действительно хочешь, чтобы я рискнула, да?

— Твои глаза не светятся красным, Гермиона. Больше всего на свете сейчас я хочу, чтобы ты рискнула. Даже если это будет стоить нам жизни, даже если нам будет больно, даже если это дорога в никуда.

— И ты уверен во мне?

Он перехватил её ладонь, в глазах мелькнула серьёзность.

— Пусть это помешательство, я эгоистично хочу, чтобы ты зависела от меня. Прости. Но я как мальчишка, который нашёл новое увлечение и не способен от него отказаться.

В том, что он сказал, оказалось достаточно ответов и честности, чтобы убедить её. Помешательство, подобное восторгу от найденной игрушки. Пусть она потом и отправится на полку, сейчас у них был шанс насладиться тем временем, что они имели. А о существовании того самого «после» они оба не знали.

— К чёрту, — Грейнджер притянула его назад к себе и украла каждое из его непроизнесённых слов губами.