И только когда показалось, что всё наладилось…

Она снова кричала во сне.

Грейнджер ненавидела то, как легко она запоминала буквально каждый сон, который ей снился. Иногда они были бессмысленными, наполненными такой глупостью, которую и не имело никакого смысла хранить в памяти. А иногда… и чаще всего это были именно те сны, которые запускали механизмы внутри неё и вынуждали кричать.

Ей снился Тео. Если быть точнее, ей снились пытки Тео и его образ, почти затянутый туманом, а затем Лучиано с ножом. Горе всё ещё было отвратительно. Как будто кто-то вырезал из мозга Гермионы ту часть, которой она умела обрабатывать всё происходящее и чувствовать ярче, чем сейчас, а раз она была утеряна, всё окрашивалось лишь одной палитрой красок. Это всегда означало одно — с каждой секундой её человечность исчезала. Только ей перестали сниться кошмары… Реджина вернул всё на круги своя.

Драко медленно растирал её запястья круговыми движениями. Он первым срывался на её крик, несмотря на своё ранение, и помогал выдохнуть. Но этот раз был уже вторым за ночь, и в глазах Малфоя засветилось сочувствие, как только Гермиона смогла разглядеть его за пеленой.

Слишком опасно, слишком рискованно и слишком трепетно, даже для него. Но это всё ещё был Малфой, распахивающий двери её комнаты, накладывающий заклинание, чтобы спрятать её крики, которых она так стыдилась, и прикасающийся к ней так, как никто бы не рискнул.

Он умел находить точки, которые возвращали Грейнджер назад. Такие как тонкая линия на её ключицах, как прикосновения к щекам, как лёгкий поцелуй в лоб или медленные движения на запястьях.

— Было бы куда проще отобрать у меня палочку на ночь и закрыть двери заклинанием, а затем наложить заглушающее. Так я никому не смогу навредить, даже потревожить.

— Сама ты этого не делаешь.

Потому что ей не хотелось просыпаться в полном одиночестве в пустой запертой комнате, даже когда она была не в себе. Да, ей нужна была помощь, впервые за долгое время оказалось легко признаться, но не произнести вслух. Малфой остановился, оба его больших пальца замерли над переплетением вен, и он затих, похоже, отсчитывая её пульс.

Он поднял её запястья и оставил по поцелую там, где отдавалось каждое биение её сердца, а затем тихо проговорил:

— Ты — не болезнь, которую нужно вылечить, Грейнджер, и ты не сумасшедшая. Я не стану закрывать тебя только потому, что не знаю, как остановить твои кошмары.

— Зачем ты пытаешься? — она выдохнула, но не выдернула свои руки, так и замирая в его прикосновениях.

— Потому что могу? — его ответ был столь простым, сколь и издевательским, так что Малфой широко ей ухмыльнулся, несмотря на ещё заживающую ссадину в уголке губ, и снова погладил открытую кожу.

Драко поднял её подбородок и буквально заставил взглянуть на себя. Его касание там, где волосы путались у лица, заставило сердце замереть слишком надолго. Гермиона могла умереть, пока оно не билось. Малфой светился искренностью, и ей хотелось бы знать, что происходило в его голове в те моменты, когда он переходил от «я убью тебя, Каррера» до «я хочу тебя». Гермиона хотела бы понять, как произошла эта перемена в нём и как она её упустила для себя. Пусть даже он рассказал, ей не удавалось это осознать.

Но, прежде чем копаться в нём, стоило бы разобраться, почему каждый его взгляд или действие успокаивало сердце. Никаких бабочек в животе, никаких тревожных мыслей, только тишина. Каждый раз.

Грейнджер потянулась к Драко, стараясь не задеть руку, всё ещё перебинтованную и зафиксированную в таком положении, чтобы кости срослись, и упала в объятия. Тепло его тела тут же окутало её целиком.

Драко был её любимым преступлением против здравого смысла.

— Пэнси сказала мне, что ты сделала.

Они так и не собрались на общую встречу, пока Малфой восстанавливался, а Гермиона была слишком труслива, чтобы сказать ему. Она даже не могла представить, как должна была рассказать, что отпустила Реджину, чтобы спасти его. Себя бы она убила на месте. Но теперь Драко произнёс вслух то, чего боялась она, и Грейнджер прошептала проклятие ему в плечо.

Она не рискнула отвечать, продолжая цепляться за него. Что она могла сказать? Она трусиха. И недостаточно жестока и хладнокровна, чтобы рискнуть им. И слишком зависима от тех чувств, что он уже дарил. Как в этом признаваться?

— Я не стану извиняться.

— Разве я просил? — он запустил руку ей в волосы, и в тот момент, когда пальцы нежно надавили на голову, массируя, Гермиона закрыла глаза. — Я ещё не решил, очарован или разочарован тем, что ты решила сохранить ему жизнь, спасая меня.

— Как определишься — сообщи, — мрачно заметила она. Драко не отстранился. Он поцеловал её макушку и продолжил те движения, что могли свести с ума, а затем хрипло рассмеялся.

— Ладно, я очарован.

— Не оставляй меня больше в положении, в котором мне придётся выбирать между тобой и им. Я предупреждала, что моя рука может дрогнуть.

Гермиона и понятия не имела, зачем оправдывалась и объяснялась перед ним. Она не должна была рассказывать, почему именно приняла такое решение. Это была стрессовая ситуация, в которой на кону стояла чужая жизнь. Не просто чужая, а жизнь важного ей человека. Его шёпот прервал каждую мысль в голове:

— Я бы тоже выбрал тебя и дал ему уйти.

— Я же говорила. Ты давно сошёл с ума.

— Как тебе угодно, Каррера, — он снова рассмеялся и обнял её крепче, почти укачивая в своих руках. Гермиона спрятала улыбку. Прямо сейчас ей было нужно именно это. Грейнджер могла бы провести так ещё не один час, но ночь давно перехватила их планы, и в какой-то момент Драко отодвинулся, расцепляя руки.

На душе было спокойно. У неё. Повисшая частицами в воздухе тревога принадлежала совсем не Гермионе, и она посмотрела на медленно шагающего обратно к двери Малфоя. Он уже схватил ручку пальцами и дёрнул ту вниз.

— Драко?

В голове пронеслась тысяча вариантов того, что она могла бы ему сказать. От благодарности до поручений на завтра. Его злость, перемешанная с тревогой и видимым одиночеством, вдруг затопила ей сердце.

— Может, останешься?

Он едва приподнял брови, очевидно уставший. Гермиона не давала ему спать, и даже если была не виновата, всё равно чувствовала груз на душе.

Почему он до сих пор казался таким одиноким и потерянным в эти моменты? Словно в целом мире не было никого, кто заботился бы о нём так же, как это делал он. И лишь промелькнула об этом мысль, всё сразу стало ясно.

— Уверена?

— Да.

Ему было важно услышать её подтверждение, и только после него Драко отпустил ручку и отшагнул в сторону от двери. Оказалось неловко приглашать его в постель, хотя та и так принадлежала ему по всем законам логики. Когда последний раз они оба были не одни в спальне? И расстояния сокращались до настолько крошечных, что дыхание ощущалось кожей?

Грейнджер отмахнулась от картинки, появившейся в голове, и сдвинулась, когда Малфой лёг рядом.

Он обвил свою руку вокруг её талии и, неожиданно для них обоих, она положила голову туда, где билось его сердце. Она чувствовала его пульс кончиками пальцев, каждый неспокойный удар, пока в конце концов беспокойство не прошло. Может, потребовалась минута, может быть, час — они не имели понятия.

— Ты не одинок, — прошептала Гермиона, будучи не до конца уверенной, что он слышал. — В мире есть ещё как минимум один человек, готовый хранить твои тайны, страхи, кошмары и раны. Разделять с тобой радости. Сохранять тебе жизнь.

— Поразительно, как быстро ты пришла к этому, — Драко тихо усмехнулся и накрыл её ладонь на своей груди.

— Я знаю каково это — чувствовать себя одинокой, — Гермиона чуть сдвинулась, чувствуя поцелуй на своей макушке. — Но ты больше не один. Не сейчас. И если я могу что-то сделать… я не стеклянная.

— Я не боюсь разбить тебя, Гермиона. Я боюсь вскрыть те раны, которые должны зажить, прежде чем я смогу говорить о них.

Гермиона приподнялась на руках всего на пару сантиметров и коснулась губами его кожи, на секунду закрывая глаза. В самое сердце. В самую душу. Своими шипами, которые заставляли его кровоточить. Далеко в его разум и жизнь. Без дороги назад.

Она больше ничего не сказала. Злость и тревога постепенно рассеивались.

Впервые за долгое время Гермиона заснула не в слезах, не думая о прошлом или будущем, без страха за других. В безопасности и спокойствии. И проспала оставшиеся часы, ни разу не проснувшись.

Ей стоило бы знать, какой катастрофой для них обоих это однажды обернётся.

~*~

Последний раз, когда она могла вспомнить себя, стоявшей у стены и опустившей голову — встречи Ордена. Мерлин, ей в последнее время было совсем не до воспоминаний о войне, которая отпечаталась на её жизнь огромным красным следом. После всего случившегося те события будто и вовсе стёрлись.

В дни войны она едва ли была кем-то большим, чем помощницей или воином, предложения которого не рассматривали, пока других не оставалось. А других было всегда много. Именно в те дни Гермиона пряталась в тени и боялась сказать хоть слово. Теперь же она чувствовала себя точно так же, не зная, как признавать свою ошибку.

Не то чтобы от неё этого кто-то требовал.

Грейнджер потянулась к пачке сигарет и закурила, посматривая на часы. Её терпение не было бесконечным, а один уличный гонщик упорно его испытывал.

— Ещё минута, и я иду за виски, — пробурчал Блейз себе под нос, как только отвлёкся от разговора с Драко. Малфой сидел во главе стола, лениво обсуждая последние поставки, которые они получили. И полностью проигнорировав вопрос Грейнджер о его разбитых костяшках и утреннем исчезновении из её постели.

Она предпочитала не давить, но любопытство уже съедало её заживо.

Наконец двери распахнулись, и под гневным алым взглядом Гермионы, докуривающей сигарету, и Пэнси, которая удивлённо обернулась, в комнату размеренно и почти спокойно вошёл Макс.

— Ты опоздал, — мрачно заметила Грейнджер, пока гонщик обходил стол. Если бы она докурила до того, как он пришёл, то начала бы встречу без него.

— Потребовалось время, чтобы купить цветы. Прости.

Грейнджер выгнула бровь, а служанка, проводившая его, вставила своё слово:

— Букеты уже доставлены в комнату каждой леди, Госпожа.

— Приятный бонус этого утра, — скучающая до этого Дафна наконец подала голос. Она наклонила голову, осматривая Макса своим оценивающим взглядом. Решая, готов ли он войти в семью достаточно, чтобы ему доверять, или нет. А затем махнула на место за столом.

Паркинсон проводила его особенно открытым взглядом. Гермиона же считала, что всё это было сделано как раз для неё. Все эти подарки, цветы, комплименты… Макс всерьёз взялся за красивую девушку, что когда-то ответила на его флирт. Любопытно.

Блейз буквально набрал в лёгкие воздуха, но Малфой прервал его одним ленивым движением руки поперёк стола. Как будто оно могло сказать так многое.

— Что нового? — коротко спросил Драко, начиная встречу. Гермиона так и осталась стоять в стороне, докуривая.

Как ни посмотри, он великолепно смотрелся в роли лидера. Всегда вдумчивый на встречах, такой осторожный и одновременно сумасшедший. Каррера даже не скрывалась, когда наклонила голову, очерчивая его профиль глазами.

— Мы нашли двух новых союзников Реджины по наводке Ди Кристины. Пока что проверяем, — Пэнси толкнула по столу небольшую папку. — Не так много из того, что было в архиве Министерства.

— Ты действительно перевезла все документы? — Кейл тихо усмехнулся. Паркинсон ответила не без гордости.

— Ещё и прямо под носом у Поттера.

— Сейчас архивы, вероятнее всего, уже пополнились новой информацией, — Грейнджер тихо выдохнула дым, через мгновение приоткрыла окно, впуская свежий воздух и заставляя сигарету исчезнуть.

— На твоё имя как минимум, — Драко метнулся к ней глазами.

Свежий воздух не помог, у неё всё равно перехватило дыхание от этой искорки в его взгляде. Как будто он знал больше, чем она, но признаваться не планировал. Ни капли раскаяния в том, о чём он молчал, она также не увидела. Вместо каких-либо слов Малфой вернулся к документу, пока Блейз отчитывался за поставки.

Когда Гермионе показалось, что она в безопасности, он вдруг протянул руку в её сторону и мазнул пальцами по воздуху в приглашающем жесте.

Она, совершенно не думая, подошла к нему и вложила ладонь в его, намереваясь взглянуть на документ лично. Драко дёрнул её на себя и одним движением усадил к себе на колени, даже не приподняв бровь, пока его глаза бегали по тексту. Так просто. Словно Грейнджер уже принадлежала ему, и весь мир должен был знать об этом.

Даже говорить что-либо Гермиона не стала, но махнула рукой Сиене и получила ещё одну папку себе в руки, а Драко одарила взглядом, обещавшим разговор. Позже.

— Мы выяснили что-то о поместье? — он продолжил допрос как ни в чём не бывало.

Макс подтянул к себе бутылку с водой.

— Мои ребята прочёсывают улицы, но потребуется время.

— А записи в архивах?

— Ничего, — Кейл мотнул головой. — Все записи об их домах были как будто намеренно стёрты. Сомневаюсь, что остались ещё хоть где-то.

— Нужно поискать в нашей библиотеке, — почти безучастно заявила Гермиона, перелистывая документы Сиены о книжном магазине. На следующей странице скрывались цифры за месяц по табачному бизнесу, и давно они не были такими высокими. Она попросту позволила сегодня вести Драко. С ней на коленях как со своей.

Там, где было необходимо, он стоял за её спиной, теперь была её очередь.

— Если твой муженёк был в сотрудничестве с ним, мог и стереть, — напомнил Макс.

— Мы не знаем об их сотрудничестве, лишь о том, что Реджина приложил руку к смерти Доминики и их сына.

— А дневник? — Паркинсон склонила голову на бок. — Что-то стало известно оттуда?

Грейнджер вскинула голову, но уставилась в точку на столе, вспоминая о несчастной тетрадке с буквой «К» на обложке. Та так и осталась лежать в ящике стола на дни, пока события проходили мимо, и Гермиона даже не думала, что о ней когда-либо ещё пойдёт речь. Она приняла решение и не планировала его менять.

— Там ничего нет о Реджине, — она соврала уверенно, хотя и почувствовала, как пальцы Драко сомкнулись на её талии. — Только о его отце, Доминике и студенческих… приключениях.

— Ясно, — Пэнси обречённо выдохнула, смирившись с ответом в ту же секунду.

— А что с Селвином? — Малфой вновь включился в разговор, его большой палец продолжил чертить небольшие отрывистые линии на боку.

Кейл закурил и откинулся назад на своём стуле:

— Он сказал всё то же самое, что Морроне. Только письма без обратного адреса и имени, никаких встреч. И ещё раз упомянул поместье.

— А мы можем проследить связь Реджины и Маркуса? — вдруг спросила Дафна, потеряв былую скуку.

— Почему ты спрашиваешь? — Гермиона едва нахмурила брови.

Зато Малфой, кажется, сразу же поймал мысль. Иногда казалось, что эти двое были связаны так, как никто из них не понимал.

— Сейф. В особняке Маркуса. Ты говорила, что он там был, — он чуть отстранился назад, чтобы посмотреть на неё, затем тряхнул головой. — Не говорила, имела в виду. В общем, когда была там.

— Там хранятся документы на его семью, — она дёрнула плечом и задумалась на пару секунд. — Их в любом случае нужно забрать, но они не настолько важны.

— Их вообще может что-то связывать? — не успокаивалась Гринграсс.

— Очень сомнительно, — Блейз тихо выдохнул.

Вмешалась Сиена:

— Маркус был и остаётся крысой, конечно, но разве он нужен был Реджине? В моём представлении кто-то вроде Франческо не станет плавать столь низко.

— На дне, я бы сказала, — с усмешкой добавила Пэнси. — Я согласна. Маркус — слишком просто и мелочно. К тому же, если бы он сдавал наши разговоры, вычислить его было бы нетрудно. Нужен кто-то ближе. Кому мы доверяли все эти годы.

Гермиона не доверяла никому вне этой комнаты. Лучиано тоже никогда не отличался доверием к кому-либо. У Малфоя были связи, но он презирал Совет и почти все другие семьи за их лицемерие и бездействие.

Что если крысы никогда не существовало и Реджина на самом деле лишь пытался посеять сомнение, заставить их не доверять даже самым близким, как Грейнджер и говорила? Невозможно. Все подписали договор, нарушить его условия означало попрощаться с жизнью. Поэтому она его изначально и придумала.

— Поступим так, — Драко подался вперёд и чуть переместил Гермиону на своих коленях. Его тон сменился с задумчивого на очевидно приказной. — Макс, на тебе поиск поместья и любой информации по Реджине. Возьми документы, может, вы сможете что-то найти.

— Будет сделано.

— Кейл, вы с Сиеной и Гермионой поедете в ваш дом и поищете любые упоминания Реджины и их поместья.

Казентино молчаливым кивком принял приказ.

— Пэнс, я хочу, чтобы ты съездила и нашла сейф Маркуса. Что бы там ни было, оно нам пригодится. Блейз, поедешь с ней, не хочу оставлять её без защиты.

— Я не нуждаюсь в телохранителе, — резко бросила Паркинсон. Драко не просто метнул взгляд в её сторону, он развернулся почти всем корпусом. Его недовольство и пока ещё не выраженную ничем угрозу Грейнджер почувствовала спиной.

— С каких пор перечить моим приказам вошло у тебя в привычку? Если на моих коленях сидит Каррера, ещё не значит, что я стал достаточно мягким, чтобы не требовать их соблюдения.

Но Пэнси оставалась так же непреклонна, несмотря на очевидные пониженные тона в его словах, которые даже по спине Гермионы заставили пробежать стройный рой мурашек. В такие моменты она и вовсе забывала, что они находились в строгой иерархии, а не были лишь семьёй.

Увы, слабость Драко к женщинам была сильнее. Он тяжело выдохнул под её плохо скрытую ухмылку.

— Ладно. Блейз, поедешь искать сейф. Пэнс останется проверять информацию, которая может нам понадобится по контактам Ди Кристины, — он откинулся назад и потянул Гермиону за собой. — Однажды я сделаю своей Сотой Гермиону, у неё как раз есть опыт.

— Удачи заставить меня подчиняться, Малфой, — Грейнджер шумно усмехнулась и довольно демонстративно подмигнула Паркинсон. Она не одобряла неподчинения, но, кажется, самые ближайшие капо имели эту ужасно раздражающую привычку — повсеместно спорить.

По комнате прокатился тот же весёлый смешок, окончательно разрушивший атмосферу тревоги, а Малфой закатил глаза.

— Даф, на тебе Лира, естественно.

Гринграсс почти благодарно улыбнулась. Гермиона не хотела слишком сильно останавливать на ней своё внимание, так что она лишь едва заметила знакомую тоску, которую нельзя было перепутать ни с чем. Дафна не хотела копать под Реджину, она хотела убить его, а сейчас всё, что ей было нужно — время с племянницей.

Драко наконец махнул рукой, явно слегка раздражённый:

— Свободны.

Грейнджер развернулась к нему:

— Чем займёшься ты?

— М?

— Ты раздал задания всем, даже мне, — она скептически выгнула бровь, намекая, что он даже не подумал её спросить. Хотя не то чтобы она стала спорить с его решением, это была её идея. — Чем займёшься сам?

— Поеду поговорить с Лизаветой.

— Почему именно с ней? Я думала, она не слишком-то в восторге от нашей аферы с заклинанием.

Он положил руку ей на бедро и на мгновение устало прикрыл глаза.

— В какой-то мере. Но она обладает одним из ценнейших ресурсов. Ты удивишься, как много шлюхи в клубах знают и слышат, когда им это выгодно, и как любят продавать эту информацию за свободу.

Иногда Грейнджер напрочь забывала, что он до сих пор владел определённой частью этого рынка. Даже если женщины в его клубах, как она уже выяснила, не страдали и получали достойную оплату жизни, в её глазах это всё ещё было рабством.

— Однажды я заставлю тебя отпустить их всех.

— Да, я так и думал, — Драко даже не был удивлён, ухмыляясь. — Ты провернула тот же трюк с Лучиано, я и не надеялся, что ты оставишь меня в покое.

— Женщины не должны жить в таких условиях. Если тебе нужна другая сфера прибыли…

— Я могу компенсировать это бизнесами Флинта, — Малфой чуть наклонил голову в сторону и встретил её взгляд. К тому моменту вокруг них повисла лишь одинокая тишина. — Ты соврала про дневник.

— Они бы осудили меня и были бы правы.

— Никто не имеет права судить тебя за твои поступки и желание избежать встречи с прошлым.

— Имеет, когда на кону наши жизни. Там может быть что-то полезное.

— А может и нет, и мы никогда об этом не узнаем, — он равнодушно пожал плечами. — Если ты не станешь его читать, я тем более.

— Я вообще не хочу, чтобы его читал кто-либо, больше нет, — Гермиона опустила взгляд на его ладонь и вновь увидела разбитые костяшки, но спрашивать снова не стала. — Единственная, кому я бы передала этот дневник — его жена. Странно, что он был у Маттео всё это время.

Малфой осторожно поднялся с места и поставил её на ноги следом за собой.

— Пошли.

Приказ звучал как что-то, что не обсуждалось, хотя на встрече уже и было усвоено, что технически это было не совсем так. Грейнджер послушно последовала за ним в свою комнату, где в ящике стола и лежал злополучный дневник.

Драко вытащил его и положил перед ней.

— Избавься от него, и мы забудем об этом. Найдём другие способы.

— Ты хочешь этого, потому что речь идёт о моём погибшем муже или потому что волнуешься за меня? — она слегка прищурилась и перевела взгляд с дневника на Малфоя. Он едва улыбнулся.

— Потому что не хочу, чтобы тебя уличили во лжи, если кто-то додумается проверить твои слова.

Об этом Гермиона не подумала.

Она достаточно долго всматривалась в блокнот на столе. Затем вдруг развернулась и дошла до шкафа, где среди одежды нашла кулон, спрятанный среди слоёв вещей. Обручальное кольцо, висящее на цепочке. Она с тихим вздохом опустила его на кожаную обложку.

Две последние вещи, которые в прямом смысле соединяли её с Лучиано. Не считая свидетельства о браке, которое теперь наверняка затерялось среди остальных документов и не играло уже никакого значения. Её власть была закреплена на бумаге, не было смысла подкреплять её подписями свидетелей.

Грейнджер последний раз всмотрелась в переплетение бриллиантов с серебром, очертила взглядом срез страниц, которые так и не сумела прочитать. А затем одним щелчком пальцев заставила их превратиться во вспыхнувший за мгновение огонь.

— У тебя есть нездоровое пристрастие к тому, чтобы всё сжигать, — с насмешливым настроем прокомментировал Драко.

— Когда мы найдём поместье Реджины, я хочу сжечь и его дотла, — она всмотрелась в то, как магия постепенно разъедала бумагу и плавила металл. Лучиано мёртв. Память о нём сохранится в веках. Но Гермиона больше не могла быть одной из тех, кто будет хранить её столь близко к сердцу. Она сделала достаточно шагов назад за это время, чтобы увидеть картину целиком.

Напоминание о нём и одновременно обо всём, через что они прошли, отдалось глухой болью в сердце.

Огонь погас и бесследно унёс с собой все следы двух предметов. Воспоминания никуда не денутся, и однажды эта жалящая скорбь в конце концов пройдёт. По крайней мере она уничтожила последние нити, которые привязывали её к нему. Как если бы призрак Лучиано мог рассеяться за её спиной, и дышать стало чуть легче.

Гермиона с благодарностью посмотрела на Драко, секундой позже в двери постучали.

— Пора заняться делом, дорогая, нельзя бесконечно жалеть друг друга, — он обошёл стол и поцеловал её в висок, распространяя тепло по телу.

~*~

Позже тем же вечером, когда тишину нарушал лишь стук капель дождя по окнам, Драко стоял и смотрел за стекло, укачивая дочь. Там, за ним простирался унылый пейзаж, будто бы нарочно согласованный с его настроением. Тяжёлые облака скрывали последние лучи заката, и мир погружался в умиротворённое сумеречное сияние.

Свет от фонарей освещал мокрые дорожки сада, расплываясь в лужах. В такие моменты каждая капля, будто намеренно, приносила умиротворение и позволяла забыть о заботах и суете. С каждым стуком сердце билось ровнее, забывая о тех шрамах, что его украшали.

Они не кровоточили и не болели под этот размеренный спокойный ритм, и Малфой знал, что так и должно было быть. Такие вечера напоминали ему о прекрасной способности природы уносить в свои объятия и оберегать от повседневной суеты. Они учили останавливаться на мгновение, наслаждаться миром вокруг и дарить себе немного покоя.

Лира сладко сопела на его руках, прижавшись к плечу. Дождь, как и всегда, успокаивал её, уводя в чудесный мир детских грёз, где не было реалистичных кошмаров и страшных воспоминаний. Она всё ещё оставалась настолько маленькой, что даже монстры под кроватью ей были не страшны. Лишь однажды Лира выучит, что монстры прячутся совсем не там, а в близких людях, преданных соратниках, семьях и друзьях. Они всюду, и от них нельзя спастись.

Малфой улыбнулся и осторожно перенёс вес с одной ноги на другую, крепче прижимая девочку к себе. Он чуть приоткрыл окно, позволяя холодному ветру внестись в комнату небольшим ураганом. Где-то над их головами прогремел гром.

Тогда Драко и услышал первые аккорды, смешанные с музыкой дождя. Нежное прикосновение к клавишам пианино он не перепутал бы ни с чем. Он остановился во времени, и даже дыхание замерло, прислушиваясь к этой мелодии, которая рассказывала давнюю забытую историю в его гостиной. Лишь через приоткрытые двери и благодаря его распахнутому окну он мог слышать её. Ему не нужно было соединять в своей голове домыслы и выводы, чтобы понять, кому она принадлежала.

«Здесь есть рояль?!» — удивлённо спросила она, впервые взглянув на него в центре комнаты. На нём никто не играл, наверное, годами. Драко перестал любить музыку, Астория разучилась, Пэнси не умела, как и Блейз. Тео предпочитал скрипку. Может быть, он стоял там для Лиры, чтобы однажды она смогла своими мягкими касаниями возродить музыку в их доме.

Малфой убедился, что девочка на его предплечье всё ещё тихо сопела, и развернулся, чтобы опустить её в кроватку. Она даже не заметила, только перевернулась на бок и продолжила спать, будто не потеряла тепло его тела. Драко успел улыбнуться ей, закрыть окно и шагнул за дверь, чтобы спуститься вниз по лестнице. Весь дом был погружён в тишину в этот поздний вечер, двери захлопнуты, свечи погашены.

Поместье казалось пустым и безжизненным, и, может быть, это было не так далеко от правды. Малфой понятия не имел, чем были заняты Блейз, Пэнси и Дафна. В каких закоулках его дома скрывались Сиена и Казентино, и его это совсем не волновало.

Вскоре он оказался перед дверями зала и толкнул их вперёд так медленно, как мог. Едва он перешёл границу, музыка ударила в его сердце и заполнила всю его душу. Вокруг не горел свет, не было ни намёка на свечи. Двери выхода в сад были приоткрыты, дождь бил по порогу, а ветер трепал шторы. И среди всей этой атмосферы, будто в самом заброшенном месте на свете, сидела девушка, играющая свою музыку на том самом рояле.

Гермиона не заметила его прихода, полностью погружённая в мелодию. Её глаза были закрыты, а лицо выражало самые нежные чувства, которые отражались в том, что она играла. Её музыка говорила о многом: обо всей боли, о любви, о потерях и надеждах.

Драко стоял как заколдованный, смотря на неё, нежно касающуюся клавиш, он забыл о времени, о своих проблемах и разногласиях. В этот миг существовали только она и её музыка.

Он знал, что она умела играть, она говорила ему это. Она училась в доме, который принёс ей слишком много страданий, и с тех пор, как в нём погас свет, не прикасалась к клавишам. Ведь и там был рояль. Закрытый много месяцев назад тканью серого цвета, спрятанный ото всех.

Её волосы чуть вились из-за влажного воздуха, ветер изредка подхватывал их, а её это не заботило. Салазар, какой же необычайно красивой она была… в каждом её движении и моменте, в каждом мгновении, когда уголок губ едва приподнимался, и казалось — она вот-вот улыбнётся, но этого не происходило.

Её игра казалась такой утончённой и глубокой, что он почувствовал, будто она открывает свою душу, делясь с миром самыми личными тайнами. Драко хотел бы лучше понимать её, быть ближе, но всё это время они до сих пор держали некую дистанцию друг с другом. Недоверие висело туманной дымкой, скрывающей секреты, и Драко не был уверен, что когда-то туман вообще исчезнет.

Но вот Гермиона была здесь, в его доме, играла так, будто не было последних месяцев, не подозревая, что рядом стоит Малфой, оперевшись плечом на проём двери, и слушает её. Медленно утопая в чувстве, о котором она говорила.

Молния вспыхнула на мгновение, озаряя своей вспышкой комнату, и оглушительный гром, казалось, должен был прервать её. Но Гермиона сбилась лишь на пару нот, а затем сразу вернулась в тот же темп.

Он смотрел на неё сотни раз, думал о ней тысячи минут, и всё равно так и не смог увидеть всё, что должен был. Зато тогда он услышал всю боль от предательства Поттера. От любви Казентино, в которой она чувствовала себя виноватой. От жестокости Лучиано и о её зависимости от него. От потери Тео. От всех шрамов, что рисовали узоры на её коже. От убийства, которое она увидела. От вражды с ним, когда он попытался отобрать последнее, что у неё осталось.

Ей не нужно было об этом говорить, наверное, никогда больше.

Она сбивалась всё чаще и чаще, постепенно пальцы переставали попадать по клавишам, будто момент, в котором она так потерялась, был упущен, и реальность снова падала на её плечи. Гермиона всхлипнула, горячие слёзы упали на клавиши, окончательно прерывая её, и Драко сорвался с места.

Всего несколько секунд тишины, и его сердце замерло, требуя продолжения. Грейнджер не обернулась на него, когда он подошёл, чтобы сесть за её спиной. Она не повернула головы и её дыхание не сбилось. Драко накрыл её ладони своими, чувствуя, что они влажные от упавших слёз.

— Покажи мне, — попросил он шёпотом, будто боясь нарушить хрупкое равновесие этого момента. Она набрала в лёгкие воздуха, он очертил линию на тыльной стороне её ладони. И, подхватив её пальцы первым, он стал осторожно давить на них, вновь задевая клавиши для мелодии, нот которой не знал. Она ведь принадлежала Гермионе, жила в её голове, а не в его, и у него не было ни шанса в точности повторить её.

Одна. Две. Три. Пять нот и Грейнджер продолжила сама, позволяя его рукам лишь находиться поверх её и помогать, но в этот раз композиция была другой. Она стала более спокойной, пусть и не менее печальной. Она играла снова и снова, пока пальцы не начинали болеть, каждый раз меняя мелодию на ту, что отражала Гермиону целиком. И даже когда она замирала, может быть, в попытке вспомнить ноты или собраться с силами, Драко терпеливо ждал. Он будет ждать ещё долго, ловить каждую секунду её моментов и возможностей открыться. Не имело никакого значения — словами, музыкой, письмами, поступками. Он понял, что для него это было совершенно неважно.

Он хотел видеть перед собой женщину, которой она была внутри себя, и сколько бы шрамов внутри неё ни было, Драко мог с ними жить. Он мог бы сравнивать их со своими, только вот она уже выиграла это сражение, слишком давно. И неважно насколько глубокими они были или как много времени уйдёт на то, чтобы они зажили, он хотел знать о них. О каждом.

Музыка звучала, дождь успокаивался за окнами, сменяясь редкими каплями, задевающими лепестки роз. По-настоящему белоснежных.

Гермиона научила Драко музыке собственной души, и та навсегда отпечаталась в его голове. Он будет готов засыпать и просыпаться с ней. Она играла. Раз за разом, то начиная сначала, то с середины, иногда переключаясь на совсем новую мелодию. И казалась такой потерянной. Не в том привычном значении. Каждую частичку её души уносили ноты, без шанса вернуть назад.

Сколько времени прошло с тех пор, как Грейнджер могла себе это позволить? Она всё ещё играла для него или для того призрака, что стоял за спиной? Малфой боялся узнавать ответ на вопрос, мучивший его достаточно долго.

Она залечивала раны, которые не создавала, и спасала его в каждом смысле этого слова, даже не подозревая. Рядом с ней жизнь имела какой-то смысл. Может, не самый великий. Может, примитивный, обусловленный лишь его эгоизмом и болью, но она имела. Чёрт побери, впервые в жизни он чувствовал что-то кроме обязательств и требований к самому себе.

Гермиона была подобна звезде, которую ему нужно было увидеть, чтобы очнуться.

Драко и не подозревал, насколько сильно её душу раздирали противоречия в каждой секунде. Откуда бы? Грейнджер не рассказывала ему.

Он не знал о её страхе быть предательницей. О том ужасе, в который её приводила крошечная мысль, что её влечение к нему, желание заботиться, беречь его до ужаса хрупкое сердце в своих руках — результат химических реакций и ответов на всё, что случилось в последние месяцы.

Гермиона вряд ли когда-то расскажет.

Она остановилась и посмотрела на его пальцы, не осознавая, что только благодаря ему сыграла то, что хранила под сердцем достаточно долго. В уголках глаз собрались слёзы, как только понимание достигло своей точки. Она играла на фортепиано. По-настоящему. Впервые.

Потому что вчера она спала и слушала сердцебиение другого человека. А сегодня он держал её руку, не отпуская, пока ей не стало легче. Он был рядом, когда Гермиона не просила, но больше всего в этом нуждалась. В её жизни было несколько таких людей, но Драко… Драко Малфой был самым неожиданным из них всех.

Он ворвался яркой вспышкой в её облако страданий и постепенно сжигал своим огнём все дороги к старым воспоминаниям, приносящим лишь глухую боль.

Драко обхватил её руками и оставил на щеке лёгкий поцелуй, не вернувший её в реальность.

Она жила в сказке. Сказке, где принц почему-то решил, что ему нужна королева с разбитым троном и сгоревшим сердцем. Относившимся к ней так, словно в ней было что-то большее, чем власть и сила. Любившим её больше, чем она того заслуживала, или чем она могла отплатить ему.

Всё, о чём Грейнджер когда-либо мечтала — найти своё место, любить и быть любимой. Без сомнений, без оценки, без условий. Это была бы её волшебная сказка, в которой остался счастливый финал.

Её слёзы были пролиты по другому, и она никогда не рискнёт произнести слово «любовь» снова, но Драко был здесь. Он был настоящим. И он был её домом. Был её защитой. Был большим, чем внезапным влечением.

— Не умирай, — тихо попросила Грейнджер, смахивая слезу со щеки. — Пожалуйста. Я этого не вынесу.

— Если в этом мире и есть достаточная причина, чтобы жить, Гермиона, она носит твоё имя.

Гермиона до сих пор плакала, когда повернулась и обвила шею Драко рукой, притягивая к себе. Она поцеловала его, и весь мир растворился в единственном, о чём она могла думать.

Она была влюблена в него. Не так, как в романах. Не так, когда люди пересекаются единожды и после трёх свиданий решают, что они — нечто большее друг для друга. Не той любовью, какой любят кого-то, кого знаешь всю жизнь. Она была влюблена в него извращённо, привязываясь с каждой секундой и убегая от каждого мгновения, которое могло бы приблизить её к точке невозврата.

Гермиона была влюблена в него так, как любят ветер, шумящий за окном по утрам, или яркое солнце в летний день. Когда его не было — она могла скучать до разрывающегося сердца, но в те моменты, когда он появлялся — она никогда прежде не ценила его по-настоящему.

И целовала она его так же. Словно он был одновременно всей её жизнью и тем, кто мог исчезнуть в любой момент.

Голос разума пытался кричать, бился внутри её головы, что это, наверное, неправильно, но Грейнджер предпочла его игнорировать, когда разворачивалась в его руках. Логика не работала с их историей. Законы физики разрушались под их именами.

Больше действительно ничего не существовало, когда она запустила руки в его волосы и потянула ближе к себе. Ближе. Ещё ближе. Так, чтобы нарисовать на своей коже его отметины и шрамы, запечатлеть на себе всю его боль и все секунды его одиночества белоснежными тонкими линиями.

Её тихий выдох был нарушен его, и только тогда Драко перехватил инициативу. Он отстранил её от себя всего на секунду, чтобы найти твёрдую решимость, скрытую под остатками слёз во взгляде. Хватит границ и страхов. Ей нужно было сорвать последнюю, которую Грейнджер не решалась переступать годами.

Малфой провёл ладонями вверх по её талии, затем обратно, и по её бёдрам, чтобы обернуть те вокруг себя. Взглянул ещё раз, чтобы ответить ей тем же. Всеми и каждым чувством, что никогда не будут сказаны словами или написаны в книгах. О таком не пишут и не рассказывают. Осколок чего-то чересчур тайного и сокровенного врезался Гермионе в сердце, и она улыбнулась, снова утягивая Драко в поцелуй.

Он становился несдержаннее, прерываясь на короткие поцелуи у её плеча, на шее, за ушком. Всюду, куда только мог дотянуться и где мог оставить напоминание о себе. Если бы в руках Драко были краски, он бы нарисовал линии там, где касался её, и особенно там, где целовал. Каждая линия была бы напоминанием о том, что ему это было позволено.

Сегодня. Завтра. Всегда.

Гермиона сдавалась так стремительно, как никогда бы не позволила себе раньше. Возможно, где-то в другой жизни они сделали всё правильно, а сейчас… сейчас Драко забрался руками под её халат и топ пижамы движением, которое могло говорить лишь о желании обладать, и зубами потянул кожу на ключицах.

Грейнджер проглотила тихий вскрик, впившись в его спину ногтями. Её алые щёки почти служили для него призывом к действию.

Дождь уже не бил по окнам, Гермиона не обращала внимания на клавиши, отклоняясь на них всё сильнее, пока Драко прокладывал дорожку из поцелуев вниз по её телу, оттягивая ткань там, где считал это необходимым.

Он стирал бы все линии её неуверенности, если бы они были. Доверие. Огромное и безграничное, рождалось всякий раз, как он с трепетом относился к ней. Гермиона выгнулась вперёд, прижимаясь ближе к нему, и снова подняла его голову к себе.

Она не сказала ни слова, а он не нарушал хрупкую тишину своими разговорами, смотря прямо на неё, прежде чем поцеловать гораздо более ярко, чем раньше. Его язык обводил её, зажигал те звёзды перед глазами, которых она никогда прежде не видела.

Это завораживало. Как он смотрел на неё, как будто Гермиона дарила ему каждую из тех звёзд и сплетала из них на небе его имя. Она не смогла бы вспомнить, что оно на самом деле было созвездием, даже если бы попыталась. Не когда Драко целовал её так, что ноги лишь кончиками пальцев едва касались пола.

Грейнджер дёрнула пуговицы его рубашки на себя, чтобы расстегнуть. Было невыносимо чувствовать его вкус, находиться к нему столь близко, но так далеко одновременно. Одежда вдруг стала той преградой, которую захотелось уничтожить. И она с лёгкостью это сделала, срывая к чёрту нити и пуговицы вместе с ними, чтобы те посыпались градом вниз.

Малфой притянул её к себе, обвил её ногами свою талию и ударил по клавишам, когда почти укладывал её сверху.

А она коснулась его обнажённой кожи… шрамы, оставленные надписью, будто шрифтом для слепых. Полученные ради тех, кого он любил. Из-за неё в том числе. Чтобы спасти всех, кого он знал, кого хотел оставить подле себя навечно. Ради тех, кого так и не удалось…

Его чёрный рисунок на коже был ещё одной историей, о которой она спросит намного позже, чем следовало бы. Тепло его тела слишком ярко контрастировало с её, столь невозможно, что ледяная стена вокруг сердца тут же окончательно расплавилась и кончики пальцев согрелись.

Ей хотелось утонуть в нём и этом чувстве бесконечной безопасности. Эта любовь убьёт её. Не сегодня и не завтра, но в конце концов эта боль от его потери в каждой секунде, которую она считала частью излечения, уничтожит в ней всё.

Гермиона не знала как останавливаться, и никогда не умела делать это вовремя. Драко дёрнул край её шорт на себя, и она застонала ему в губы. Осталась на месте лишь благодаря тому, что он держал её со спины. Никаких путей отступления, её мосты сожжены и забыты.

Она нажала на клавишу, и та издала стон, синхронный с её, а Малфой медленно направил пальцы вниз. Быстро. Слишком. Как и всегда. Он был создан для неё одной, и как самовлюблённо и эгоистично ей хотелось его себе.

Она жила в его руках так, будто ей всегда было нечего терять. Даже если бы полетели пули, здесь, сейчас, вокруг них, Гермиона закрыла бы глаза, чтобы их не видеть. Драко вновь поцеловал её, до боли кусая губы, пока пытка граничила с удовольствием. Она никогда не была «его», но, одновременно с тем, легко станет «его всем».

Жар его тела. Дыхание на щеке. Поцелуи на шее. Руки на талии и бёдрах. Всего этого было так много и так недостаточно. Она пожалеет о тех просьбах, которые шептала маниакальным шёпотом в тот день, когда он впервые скользнул пальцами под резинку её белья. Чужих прикосновений там не было целую вечность, и тело случайно вспомнило каково это — когда искры текут по венам, словно руки были опущены в заряженную электричеством воду.

Гермиона выдохнула его имя ему в губы, а Малфой в ответ нашёл клитор и надавил на него так, что ей захотелось кричать. Его ладонь оказалась на её губах, чтобы спрятать каждый из стонов и сохранить их лишь себе. В этом было столько Малфоевского собственничества и желания обладать.

— Я хочу знать о них, — после хриплого шёпота он провёл рукой по чернеющим линиям на коже. — Смысл каждой татуировки.

Если он продолжит движения пальцами, он получит что угодно.

Вибрация его тихого рычания распространилась по коже, едва Драко сдался. Его стены окончательно пали, и Грейнджер потянулась к нему руками, чтобы иметь хоть одну точку опоры. Он толкнулся в неё пальцами, заглушая вскрик, ещё раз, и ещё, пока её ногти не вонзились в его предплечье.

Контроль растаял ещё вместе с нотами, что уносили его с каждым мгновением, а теперь не было никакого смысла искать и собирать его по крупицам вновь. Гермиона была так, блять, восхитительно красива. Веки трепетали, в глазах горел знакомый огонь.

А он никак не мог остановиться ни на секунду.

Его движения были рваными, но с каждым толчком внутри неё, когда она сжималась вокруг его пальцев, он находил именно те точки, которые должен был. Гермиона пыталась быть сильной и не сдаваться. Но Драко… он накрыл большим пальцем её клитор, сразу входя в тот сумасшедший темп движений, который доводил её до сумасшествия.

Ещё немного…

Эти руки могли принадлежать другому мужчине, если бы не обстоятельства, и увы, её разум способен хранить воспоминания и просить лишь о тех, что касались её сейчас.

— Пожалуйста, — попросила Гермиона в его ладонь, всего на мгновение разжимая его хватку. Она распахнула глаза в ту же секунду, хотя оставаться в сознании становилось всё сложнее. Отчаяние, которое она увидела, не стыковалось с его движениями. Отчаяние и голод, невозможный утолить.

Драко надавил особенно сильно, резко, возвращая ей зрительный контакт — то, что перебросило её через грань. Оргазм стал оглушительным. Грейнджер не могла назвать его взрывом на кусочки, не могла подобрать ни слова в своей голове.

Она смотрела прямо на Малфоя, и всё, что было вокруг, превратилось в пыль, а её собственный разум стал пустотой. Она могла ощутить пылинку, что приземлилась ей на кожу в ту секунду. Могла услышать каждый его вдох. Прежде чем Малфой подался вперёд и накрыл её губы своими, забирая к себе и крадя громкий протяжный стон, переходивший в крик.

Голова кружилась, сердце останавливалось и начинало биться снова в два раза быстрее.

Прошла вечность с тех пор, как в голове взрывались фейерверки из мыслей, уничтожая всё вокруг. Пока её бёдра дрожали, а она продолжала сжиматься вокруг пальцев Драко, Гермиона не могла контролировать себя и не могла дышать. У неё разом всё забрали и отдали, чтобы потеряться во всплеске красок, которые он нарисовал на холсте её кожи.

Он уничтожил для неё всех.

Ощущение его пальцев пропало, как только каждое их прикосновение стало слишком чувствительным, но сознание ещё не вернулось, чтобы это понять. Весь мир затянуло дымкой тумана, превращая в переплетение невзрачных линий.

Её контроль — лишь иллюзия, которую так легко было утратить рядом с ним.

Драко потянул её ближе на себя и обвил руками, нежным касанием проводя рисунки на спине. Она почувствовала щекой его улыбку.

— Теперь давай сделаем всё правильно.

Руки Гермионы безвольно повисли на его плечах в жалкой попытке ухватиться, которая проваливалась. Наконец-то Вселенная приобрела привычные очертания, и чувства медленно возвращались назад. Хотелось расплакаться. Когда слёзы собрались в уголках глаз, а Малфой подхватил её под бёдра, чтобы встать, Грейнджер даже не стала пытаться это контролировать.

Мерлин.

Сердце было разбито и склеено одновременно им. Она прижалась к его шее поцелуем, пока они шли в сторону спальни. Весь дом должен был их слышать, а её это не волновало. Она принадлежала ему. Там, где были его пальцы, останутся следы. Где поцелуи — краснеющие пятна. Где слова — новые шрамы, наполненные лишь его любовью.

Ей было жизненно необходимо почувствовать тепло, ощутить кончиками пальцев пульс на груди, и он ей это позволил, целуя каждое из доступных ему мест. Теперь их чувства были обострены как никогда и не отравлены внезапной страстью.

Драко толкнул двери их спальни, и Гермиона откинула голову назад. Он сделал всего несколько шагов и наклонился над кроватью на долю секунды, прежде чем осторожно опустить её на мягкое одеяло. В нём было одновременно столько силы и жестокости, перемешанной с надломанной нежностью. Это пугало. Становилось страшно не самой разбиться о камни, а сломать его.

Грейнджер рассматривала его всего несколько секунд, запоминая каждую деталь. Его небольшой краснеющий порез над губой практически зажил, но он оставит тонкую белоснежную линию шрама. Его сильные руки способны были сломать ей кости, но он никогда себе этого не позволит. Его глаза… в них можно было теряться.

Драко наклонился к ней вперёд, упёрся коленом между её ног и провёл по щеке.

— Почему ты плачешь?

— Я не могу тебе сказать, — она покрутила головой, сильнее разбрасывая локоны по подушкам. Произнесённые слова слишком разобьют их обоих, если она решится, и она не была готова думать об этом сегодня. В них было слишком много лжи, в этих «я влюблена в тебя», и игры, и нарушенных процессов логики. Они требовали переосмысления, а не порыва, и ответственности, что Гермиона ещё не могла положить на свои плечи.

Вместо этого она потянулась к его расстёгнутой рубашке и заставила его вспомнить, для чего они здесь. Будто он мог забыть. Будто Малфой хоть на секунду мог не ощущать то, как болезненно стучит сердце под его ладонью.

Он был полностью поглощён ею, накрывая губы своими. Грейнджер залезла ему под кожу, забрала у него всё, что только могла, разрушила там всё до основания, чтобы потом заменить собой, пока Драко ей это позволял. И разве он может отказать ей сейчас?

— Драко… — его имя, произнесённое ею, всегда имело такой эффект. Сейчас оно казалось ещё более интимным. Этот момент принадлежал лишь им, а то, что наступит завтра — будет завтра. И вся планета замедлилась, чтобы дать ему почувствовать тот вкус сладости, когда она произнесла его.

Он углубил поцелуй, чтобы чувствовать её без остатка, всю, и потянулся руками вверх по телу, чтобы уничтожить одежду и крупицы самообладания. Медленно, наслаждаясь каждой секундой, Малфой стягивал с неё топ, шорты, бельё. Задевая те участки, которые проводили заряды по её коже.

Он не впервые видел её такой уязвимой, но, пожалуй, впервые такой открытой для него. Гермиона сама же схватила его пальцы и потянула выше, пока не расположила там же, где сейчас лежали её, над пульсом, где ощущался каждый стук её беспокойного сердца. Драко остановился и задержал дыхание, пересчитывая удары.

Иногда он не верил в то, что Гермиона существовала в реальности.

— По какой-то причине, я всегда знала, что буду нуждаться в тебе больше жизни, — прошептала она тихо.

Он же знал, что она сломана до основания, и не боялся браться за каждый осколок, чтобы поставить его назад, даже если бы на это ушли годы. Уйдут. Он потратит их, даже если Грейнджер исчезнет, оставив лишь тёплое напоминание о себе.

— Это взаимно, — заключил Драко и коснулся губами солнечного сплетения. — Останови меня, пока я ещё могу жить без тебя.

— Я не могу.

Эта честность всегда пронзала его насквозь.

Мысль о болящем сердце тут же испарилась из её головы, как только он губами, почти невесомо, задел сосок, а пальцами обвёл второй. Ей никогда не нравилось странное чувство тревоги, которое зарождалось всякий раз, но сейчас оно было другим. Скапливалось внизу её живота натянутой пружиной. Грейнджер непроизвольно выгнулась дугой и подставила себя под следующий поцелуй.

Пальцами Драко очертил живот поперёк и проследил, как она горячо выдохнула от этого движения. Ещё раз, чтобы она вздохнула соблазнительно сладко. Ниже, по внутренней стороне бедра, чтобы она закрыла глаза и подалась вперёд.

Он сделал именно то, что обещал ей — встал на колени у края кровати, поднимая щиколотки, чтобы устроить на своих плечах. Список мужчин, готовых сделать это для неё, был неисчислим, но именно Драко поднял к ней глаза всего на секунду. Он забрал все сомнения с собой в своих обещаниях.

Малфои были не из тех, кто вставал на колени, пока правили Лондоном. Но лишь до тех пор, пока одна женщина не находила путь к их сердцу.

Сперва он поцеловал медленно, начиная с косточки на лодыжке, оставил мокрые следы на коленях, коснулся внутренней стороны бёдер. Её ладонь обернулась вокруг куска простыней и потянула их слишком сильно, под звук тихого треска в сочетании с заглушающим его стоном.

Он позволил себе оставить дорожку поцелуев на её бёдрах, а затем резко сместиться и захватить губами клитор. Широко проводя языком по ней целиком, он упёрся в центр кончиком носа и вытянул своё имя с её губ. В голове стало по-настоящему тихо.

Её лишили зрения. Сжимающая рука, которую она не видела, давила на горло настолько сильно, что Гермиона едва не задохнулась. Возможно, она так сильно сжала волосы на затылке Малфоя, что причинила ему боль, но ей уже было всё равно — она перестала чувствовать, видеть, слышать.

Ладони дрожали, пока она пыталась цепляться за его плечи, у неё почти не осталось никакого здравого рассудка, чтобы сквозь туман удовольствия расслышать какие-либо слова. Ей не нужно было думать или контролировать. В этом было что-то чересчур притягательное, о чём она не просила никогда. Иллюзия. И власть — фикция.

Как и раньше, Грейнджер сдала бы её в обмен на многое. Сейчас — в обмен на то, чтобы чувствовать Драко снова и снова. Как он поднимался выше, снимая с кожи бисеринки пота случайными прикосновениями, и целовал, чтобы она попробовала собственный вкус на его языке.

— Я сделаю тебе больно? — шёпот опалил место возле её уха.

— Не знаю, — Гермиона дёрнула плечами и добавила, — может, и да. В моей жизни достаточно долго никого не было.

— Ты обещаешь сказать мне, если будет больно?

Её улыбка обещала ему совсем обратное. До того, как Драко только успел подумать над её дальнейшими словами, она произнесла их вслух.

— Эта боль будет единственной, на которую я готова пойти добровольно.

— Никогда. Салазар, Гермиона, никогда, — он поднял руку и отбросил пару влажных прядей от её лица, — не лги мне о своей боли. Не со мной. Я не позволю тебе больше страдать ни единой секунды.

— Ты слишком хорош для этого мира, — она походила на ускользающую от него мечту. — А я недостаточно для тебя.

Малфой молчал достаточно долго, чтобы Грейнджер решила, что они закончат на этом, так и не сломав последнюю грань друг между другом. Он посмотрел на неё и наклонился вперёд, прижавшись лбом.

— Ты нужна мне любой.

И сразу толкнулся вперёд, растягивая под себя.

Вся сдержанность испарилась в её вскрике и распахнутом взгляде. Драко заткнул её губами, поглощая целиком, вышел почти до конца и снова — на всю длину. Это не было больно, но было мучительно в разных смыслах.

Малфой припал к её шее губами и двинулся снова, и снова, грубо кусая кожу там, где чувствовался её пульс. Он продолжал растягивать её под себя с каждым толчком, и вместе с тем вписывал имя на странице истории всех её самых больших и приятных ошибок.

Драко не верил, что она могла принадлежать ему, но только что стёр все границы, останавливающие её от этого. Красный в глазах превращался в тёплый мёд, сверкающий всеми искрами на свете ради него. Он толкнулся в неё вновь. Она двинулась бёдрами навстречу.

Его наркотик. Его смысл. Его жизнь.

Пройти ради неё через весь ад стоило того, вплоть до последней секунды.

Души сплетались, стоны сменяли друг друга. Они не могли разделить, что происходило на самом деле, а что далеко за пределами. Реальность давно сдвинулась со своего намеченного курса, когда столкнула их друг с другом. Всё пошло не по плану.

Последнее, что Гермиона смогла сделать, это подарить Драко поцелуй, что стал последней каплей.

Он был так глубоко в ней, что едва ли когда-либо сможет выбраться. Слишком далеко в сердце. На коленях.

В ту ночь он стал «Драко» раз и навсегда. Их прыжок с обрыва было не прервать. Не было ничего более правильного, чем он в её жизни, доводящий до грани и шепчущий что-то в шею, пока оргазм накрывал его с головой.

Они ждали этого слишком долго…

~*~

Гермиона докуривала сигарету. Под глазами залегли очевидные следы усталости и бессонной ночи, которую прервало внезапное утро. Реальность не обрушилась на плечи, не стала другой, не испортила всё, что случилось. Всего лишь солнце поднималось выше и украшало облака своим светом.

А Драко стоял на полу, стягивая с кресла чёрные кружевные чулки. Он с усмешкой приподнял ногу Грейнджер и поставил на своё бедро. Он выглядел другим. Она бы в жизни не смогла описать его, и, может, однажды лишь попросит научить её рисовать, потому что запечатлеть его таким она хотела навсегда.

Тонкий шёлк обвил её кожу, поднялся выше, пока резинка легко не щёлкнула по бедру.

— Само совершенство, — бросил Малфой так неслышно, будто и не планировал, что Гермиона обратит внимание. Но она расплылась в широкой улыбке, привлекая его внимание. — Я люблю твою улыбку.

Малфой потянулся, чтобы забрать сигарету из её пальцев, и сменил ногу, натягивая второй чулок. Между его губ дым поднимался в воздух, пальцы следовали вверх. Он обрушил для неё мир и вёл себя так, будто каждое их утро начиналось подобным образом.

Драко Малфой одевает её, стоя на коленях у кровати.

— Считается ли поцелуем, если я курю ту же сигарету, что и ты? — с лукавой усмешкой спросил он и заставил её рассмеяться.

— Если тебе четырнадцать, то да.

— Ты ещё не курила в четырнадцать.

Не то чтобы она была серьёзной, наклоняя голову в сторону.

— А я и не была единственной, кого ты целовал.

— Ты — женщина, которую я ждал всю свою жизнь, — его поцелуй вспыхнул на бедре.

Когда он говорил такие вещи, ей хотелось, чтобы он был серьёзен в каждом слове, и всё же она не могла быть уверена, что это было так. Вера была самым губительным в ингредиентах яда, и ей было так легко поддаться. Гермиона наклонилась вперёд, забрала сигарету прямо из его зубов под недовольный выдох и потянулась к губам.

Звонок телефона на тумбочке прервал несостоявшийся утренний поцелуй.

— Макс, — почти прошипел Драко.

— Если звонит телефон, почти всегда он, — равнодушно заметила она в ответ и дёрнула плечами. — Принесёшь?

В глазах вспыхнула тревога.

— Всё ещё больно?

— Я бы предпочла посидеть ещё минуту.

И даже та сменилась самодовольством, на которое Гермиона закатила глаза. Непомерное эго Малфоя было безусловно радо, что смогло довести девушку в спальне до того, что было тяжело ходить. За что он получил лёгкий удар по груди ладонью, и только после этого Драко встал со своего места.

Телефон оказался в её руке, она попыталась сделать голос не настолько хриплым и довольным.

— Если этот звонок недостаточно важный, я сживу тебя со свету.

— Как бы тебе сказать, дорогуша… Мы достали очень интересную информацию у дружков Реджины, ты оценишь, — голос гонщика по ту сторону был достаточно весёлым. — Один из его пособников играет в турнире по покеру через пару дней. Угадай, на что?

— Когда у тебя столько денег, что нет нужды их считать, играют только на одно — на информацию.

— Любому, кто выиграет. О чём угодно. Договор подписан.

Малфой рядом нахмурил брови, и между ними пробежала одна и та же идея. Гермиона ухмыльнулась одновременно и ему, и парню по ту сторону звонка.

— Ещё что-нибудь?

— Мы нашли поместье Реджины.

~*~

Они обыскали каждый сантиметр. Нашли каждую книгу и записку в ней. Каждую запись, которую только было возможно. Проверили подвалы, ящики, карманы одежды. Гермиона лично прошлась по каждому уголку дома в поисках чего-либо, что могло навести их на след.

Были вывезены десятки мешков вещей, было перевёрнуто ещё больше комнат с ног на голову. Каждый сейф — они нашли, каждый замок — взломали. Она позволила своей магии ползти щупальцами по стенам, только бы найти дыру, в которую спряталась главная крыса.

Всё до последнего сантиметра. Им ещё предстояло перебрать документы, письма и книги. Но это уже было чем-то в их бесполезной погоне за призраком. Зажигало внутри ту жажду возмездия, что успела затихнуть. По крайней мере крупицы, которые могли подобно хлебным крошкам привести их куда-то и предотвратить ещё одну трагедию, или спасти ещё одну жизнь.

Грейнджер всё вглядывалась в портрет отца семейства, когда-то очень властного, жившего своей жестокой жизнью. Три его прекрасные дочери стояли вокруг, и все они, словно замороженные временем, остались здесь на холсте с их лёгкими улыбками и румянцем на щеках.

Что-то в этой очень старой картине не давало Гермионе покоя.

Девочки были ещё в том потрясающем возрасте, когда проблемы мафии их не волновали, но черты Марианны, а вместе с ней и Франческо, угадывались сразу. Они были в чём-то даже похожи, совсем издалека. Те же острые, высеченные через боль, резкие линии.

— Мы закончили, — Кейл спустился вниз по чуть расшатанной лестнице. Гермиона обернулась. В его руках показалась последняя книга, на поиск которой ушло больше всего времени. Кодекс и история мафии. Та, до которой Совет ещё не добрался и не запустил свои когти. По каким-то причинам Пэнси была уверена, что такая была именно в этом доме, и оказалась права.

— Тогда уходим.

Подумать только, у них будет подлинная, не переписанная никем история, которая расскажет им о жизни кланов до войны. Кто на самом деле правил городом, и как далеко распространилась власть.

Грейнджер последний раз повернулась к портрету и почувствовала, как Малфой оказался у неё за спиной.

— У меня дежавю, — тихо прошептала она и протянула руку к кое-где вздувшейся краске. — Как будто я видела её раньше, хотя никак не могла.

— Теоретически могла, это не самая тайная картина из всех, которые принадлежали Реджине.

— Нет. Я точно вижу её впервые, но… как будто она мне знакома. Не могу объяснить. Что-то не так.

— Я привык доверять твоей интуиции, но, мне кажется, ты цепляешься за Марианну. Франческо безумно на неё похож.

— Часть его наследия, — Гермиона повела плечом. — Неудивительно, что он так дорожит этим домом и прячет его. Если бы у меня была история длиной в десятилетия, я бы тоже хотела её сохранить.

— Ему ужасно не повезло с тем, что ты не слишком дорожишь наследием Каррера, — в голосе Драко послышалась усмешка, он потянул девушку к себе, уводя дальше от этой картинки идеального дома. Грейнджер всего на секунду зацепилась взглядом за глаза одной из сестёр, прежде чем навсегда покинуть стены фамильного поместья Реджины.

За ней в последний раз захлопнулись эти двери, по этому полу прошлись последние шаги.

Вдалеке Гермиона услышала, как закрываются багажники машин со всем необходимым. Даже если они что-то не нашли, уже не было смысла искать. Они прочесали здесь всё, как ни одна команда авроров бы не смогла, и если мелочь и укрылась от их взгляда, ей было суждено сгинуть во тьме вместе со всем остальным.

Она посмотрела на всех, кто стоял на подъездной тропинке, заросшей травой за многие годы, пока здесь не было садовников. Встретила ледяную решимость во взгляде Пэнси, сквозящую ненависть в каждом движении Дафны, полное одобрение в глазах Сиены. Кейл кивнул ей, Блейз промолчал, но даже от него Гермиона получила то же согласие.

Драко поравнялся с ней и развернулся, засовывая руки в карманы брюк.

— Это всё ещё неравноценный обмен.

— Он никогда не будет равноценным, — заметила Гринграсс. — Одна жизнь в обмен на все, что он забрал — слишком мало. Реджина столько не стоит.

— Неважно сколько жизней, — отозвалась Сиена. — Никакое убийство не вернёт их нам.

— Не вернёт, — Гермиона согласилась и осмотрела колонны и окна, в которых когда-то играла жизнь. — Это не значит, что он достоин жить.

Пожалуй, в этом они все были согласны.

Смерть Реджины не вернёт Дафне и Сиене сестёр. Не вернёт им всем друга. Лире родителей. Гермионе мужа. Лучиано не получит назад жену и сына. Драко не сможет снова увидеть в своём доме Люциуса и Нарциссу.

Франческо отобрал у них самое главное, что зажигало сердца и привносило смысл в жизни. А они могли лишь по кусочкам забирать то ценное, что было у него.

Драко переплёл свои пальцы с Гермионой и посмотрел на неё.

За секунду она увидела в его глазах всё, о чём думала.

— Давай, Каррера.

Ночь поглощала их кристальной тьмой без единой звезды на небе. Она просила о том, чтобы её зажгли, и Гермиона была рада выполнить это желание единственной силы, перед которой преклонялась.

Никакой прежней осторожности не существовало. Она училась контролировать силу внутри себя, училась подчинять, как единственная хозяйка собственного проклятья. Раз не было книг и не было учителей, кто рассказал бы ей, как правильно поступать с этой силой, не существовало и правил и ограничений.

Она глубоко вдохнула, чувствуя запах гари и свободы в воздухе, и в тот момент сила вырвалась, словно освобождённый демон, жаждущий своего возмездия. Дом охватила вспышка огня, его стены содрогнулись под напором энергии. Пламя, похожее на настоящего дракона, пожирало всё на своём пути.

На секунду Гермиона почувствовала всё до последней искорки. Как будто грозы рассеивались, а звёзды терялись в бесконечности космоса лишь по взмаху её руки.

Реджина никогда не заставит её раскаиваться или сожалеть. Она жила в этой тьме, когда они встретились, а огонь был лишь способом исцелить весь этот гнилой мир от болезни, что его поразила, в лице его имени.

С каждым пламенем, вспыхивающим в её глазах, горела какая-то часть его наследия.

А их семья сожжёт все до единого, пока ничего не останется.