Позволь мне забыть всё,

Позволь мне забыться

Рядом с тобой.

Саске просыпается от солнечных лучей, бьющих в глаза.

Итачи лежит рядом с ним, зарывшись лицом в подушку. Распущенные чёрные пряди раскиданы по постели, раскрашены золотыми бликами. Саске тянется к ним рукой — нежно поглаживает, пропускает меж пальцев.

Волосы Итачи тяжёлые и гладкие, нагретые щедрым солнцем. На ощупь совсем как в детстве, когда Саске плёл из них косички, пока старший брат отсыпался после миссии.

«Конечно, он не спал», — понимает Саске теперь. Не мог шиноби такого уровня не проснуться от его неумелой детской возни.

Итачи не спит и сейчас: тихо выдыхает в ответ на прикосновения Саске, потягивается по-кошачьи, разворачивается к нему лицом. Он открывает глаза, — тёмные склеры, алый шаринган, — и улыбается.

— Доброе утро, Саске.

Голос брата, даже слегка охрипший, звучит очень мягко. Саске целует тёплые шёлковые пряди и улыбается тоже.

— Доброе.

***

Саске не знает, как Итачи готовил раньше. Не то чтобы у него, гоняющегося за ненавистным братом с катаной наперевес, был шанс попробовать. Интересно, готовил ли тот вообще? Жизнь бродячего наёмника мало располагает к кулинарии.

Хотя Саске всё равно почему-то кажется, что он был хорош. Он ведь во всём хорош до тошноты.

Есть то, что Итачи готовит сейчас, почти невозможно. Он совсем не чувствует вкусы, поэтому блюда получаются то пересоленными, то пресными, то сыроватыми.

Конечно же, Саске всё равно ест. Разве он может отказаться, когда Итачи старается ради него?

— Приятного аппетита, — Итачи ставит перед ним тарелку с омлетом и садится напротив. Тарелка всего одна — ему-то есть не нужно.

В омлете слишком много приправ, а помидоры в салате горчат. Саске старательно жуёт, игнорируя привкус тлена во рту, и улыбается.

— Спасибо.

***

Саске не хочет отпускать брата ни на миг. Даже в ванную комнату он увязывается за Итачи.

— Саске, я и сам могу помыться, — говорит тот, стягивая футболку через голову, и Саске любуется его выверенными изящными движениями. Голос брата одновременно и насмешливый, и ласковый.

— Можешь, — ровно соглашается Саске, аккуратно стягивая резинку с его хвоста. Тёмное полотно волос рассыпается по обнажённым плечам и спине. — Ты можешь всё на свете, но я помогу.

Итачи не спорит: лишь отступает чуть подальше, продолжая обнажать своё тело — медленно, кусочек за кусочком. Саске не моргает, не желая пропустить ни секунды этого импровизированного представления. Глядя, как перекатываются мышцы под сероватой кожей, он забывает даже дышать.

Брат опускается на табурет, спиной к Саске, и тот приближается — медленно, почти бездумно, всё ещё завороженный. Итачи так красиво сложен. Его плечи широкие, всё ещё шире, чем у Саске, но талия тонкая, и перепад между ними выглядит потрясающе. Руки Саске прикасаются к тёмным прядям, аккуратно перебрасывая их через плечо. Он оставляет короткие поцелуи по линии позвоночника, от шеи к пояснице — и Итачи тихо выдыхает, но не говорит ни слова.

Мыльная губка, зажатая в руке Саске, аккуратно проходится по телу Итачи. Ему нравится это: заботиться о брате, делать для него что-то настолько интимное, личное. Нравится очищать его. Такое чувство, словно вместе с грязью он смывает всё тяжёлое и болезненное, что между ними когда-либо было.

Волосы Саске оставляет напоследок. Это его любимая часть. Он выдавливает шампунь на ладонь и аккуратно распределяет его по корням, мягко втирает в пряди, лаская и поглаживая их. Тяжёлые мокрые локоны проскальзывают между пальцев. Саске проходится по всей длине снова и снова, наслаждаясь тем, как чёрный шёлк скользит по его коже. После подушечки его пальцев возвращаются к корням; он массирует голову Итачи, нежно и бережно, и тот льнёт к его рукам.

Это почти походит на прелюдию.

Когда кожа и пряди начинают скрипеть от чистоты, Итачи перебирается в ванну. Его тело погружается в тёплую воду, а Саске добавляет немного приятных деталей: засыпает соль для ванны, купленную во время последнего визита в город, взбивает пену. По комнате разносится аромат лаванды, свежий и слегка горьковатый.

Брат откидывает голову назад, словно в приглашении, и Саске не нужно просить дважды. Он размещается позади, за ванной: прижимается грудью к влажным плечам, зарывается носом в шею. От Итачи пахнет цветочным шампунем, мылом и немного пеплом. Этот запах никогда не пропадает, как бы сильно они ни старались его смыть.

Саске медленно дышит лавандой и братом, растворяясь в моменте. Его пальцы бездумно скользят по груди, по ключице, по символу Анбу на плече. Кожа Итачи сухая, растрескавшаяся, и Саске целует её, будто это может что-то исправить — но, конечно, оно не может.

Так проходит час или, может быть, даже два. Вода наверняка уже остыла, но Итачи не жалуется — он не чувствует холод.

***

Иногда Саске снятся кошмары — в них война, бесконечные сражения, кровь и слёзы. Семья умирает у него на руках, друзья умирают от его руки, и он остаётся в одиночестве, разбитый и сломленный. Один во всей вселенной.

Но когда Саске просыпается, уже готовый закричать, Итачи лежит рядом. Саске смотрит на него, медленно дышит, и все страхи отступают — один за другим.

Неважно, скольких он успел потерять. Пока Итачи здесь, всё хорошо.

Саске целует его немного отчаянно: грубо вжимается в рот, прикусывает нижнюю губу, словно это спасёт от всех кошмаров разом. Алые глаза распахиваются и смотрят с недоумением, но в следующий же миг Итачи поддаётся и отвечает. Как всегда.

Саске выцеловывает его изогнутую шею, скользит пальцами по бокам и бёдрам, сжимает в объятиях — крепко, почти до боли, если бы брат мог сейчас чувствовать боль. Всё хорошо. Неважно, что кожа Итачи покрылась трещинами, неважно, что от неё пахнет смертью — она по-прежнему тёплая.

Всё хорошо, хорошо, хорошо.

Он прижимается губами к тёмным прядям и замирает так, тихо вдыхая и выдыхая. Спокойствие накатывает мягкими волнами. Даже если у Итачи кожа, как у мертвеца, и глаза неправильного цвета, его волосы ни капли не изменились.

Если закрыть глаза и не принюхиваться слишком сильно, он почти как живой.

— Так нельзя, Саске, — раздаётся голос Итачи, тихий и печальный. Саске вздрагивает, словно кулак старшего брата снова врезался в его живот. Мираж разлетается на куски.

Проклятье. Это постоянно происходит: каждый раз, стоит ему только слишком увлечься, контроль пропадает. Он должен стараться лучше. Нужно потренировать концентрацию, или доработать чёртову технику, или…

— Я мёртв. Ты должен меня отпустить.

«Что у меня останется, если я отпущу? — хочет сказать Саске. — У меня есть только ты, и мне не нужен кто-то другой. Когда я потеряю тебя, я потеряю всё.»

Конечно, Саске ничего не говорит. Итачи и так прекрасно это знает. Они разговаривали уже тысячу раз, ругались тысячу раз, но так и не смогли прийти к согласию.

«Ты должен отпустить», — говорит Итачи каждый раз, снова и снова.

Кому должен? Зачем? Саске не помнит за собой таких долгов.

Сегодня не хочется споров и пререканий — хочется тёплых объятий с запахом пепла, понимания и немного любви. Саске молча складывает печать; Итачи закрывает рот, и хмурая морщинка на его лбу тут же разглаживается.

— Мы будем счастливы, Итачи, — говорит Саске.

Итачи мягко улыбается в ответ — любящий, преданный. Такой, каким Саске всю жизнь хотел его видеть.

— Теперь и навсегда.