Плохой сон заставил её проснуться за несколько часов до рассвета, но Гермиона больше не пыталась уснуть. Она заварила крепкий кофе, достала из сумочки сигареты и уселась на диване, освобождая голову от очередного кошмара. Ей уже очень давно не снились нормальные сны, но и кошмары она больше не считала чем-то необычным или странным. Это было просто частью её однообразной мрачной жизни, как и многое другое.

Город ещё спал, хотя время от времени слышались то рёв автомобиля, то чьи-то далёкие крики. Гермиона уставилась в одну точку перед собой, вглядываясь в беспросветную темноту. Она почти не двигалась, не считая рваного дыхания, из-за которого казалось, что грудь ходуном ходила.

Пару раз Грейнджер всерьёз задумывалась о том, чтобы обратиться к хорошему врачу и проверить свои лёгкие, но потом снова вспоминала о сигаретах с черничными капсулами, и эта затея опять отправлялась в дальний ящик. Сигаретный дым стал её маленькой страстью, за которую приходилось платить не такую уж и высокую цену. Она могла себе это позволить в свете всего происходящего. Гермиона в уме отсчитывала минуты до того, как ей придётся собираться на работу, покинув квартиру в уютном маггловком районе.

Вряд ли её привлекал уют — скорее, дело было в безопасности.

Лёгкий прохладный ветерок защекотал её шею.

— Ты всё так же не закрываешь балкон, — тихо произнёс ранний гость.

— Ко мне никто больше не влезает в квартиру через балкон четвёртого этажа, — спокойно ответила Гермиона, не оборачиваясь. — Доброе утро, кстати.

— Знаешь, было бы замечательно, если бы я застал тебя спящую. И да, Грейнджер, у тебя достаточно недоброжелателей, у которых под мантией волшебная палочка.

— Тогда запертая дверь балкона их не остановит, — хмыкнула Гермиона. — И ты бы снова сидел у моей кровати до тех пор, пока я не проснусь? Мерлин, твой отец знал, что ты так падок на грязнокровок?

Последнее слово слетело с уст, будто бы никогда её не тревожило. Оно больше не вызывало у Гермионы отторжения, не приравнивалось к чему-то ужасному. Это был просто набор букв.

— Нет, — Малфой сел рядом с ней. — Я бы сидел у твоей кровати только в том случае, если бы меня не вызвали.

В комнате повисла тишина.

Она не планировала в это утро плакать, но слёзы бесконтрольно сорвались из глаз. Эмоции брали над ней верх, когда кто-то с ней говорил так, словно она — самая обычная, всё та же Грейнджер.

Гермиона давно отвыкла от этого, несмотря на то, что Малфой с ней только так и говорил — он видел в ней самую обычную девушку, за которую можно беспокоиться, с которой можно спокойно разговаривать, а порой даже шутить. И всё, на что она была способна в ответ — это искренние слёзы. Если кто-то не верил в то, что их мир давно изменился, то стоило просто взглянуть на жизнь Гермионы Грейнджер, где её доводил до отчаяния и ощущения несносной боли Гарри Поттер, а успокаивал и порой укладывал спать Драко Малфой.

Теперь Малфой с ней был таким, каким она его никогда раньше не знала. И бывали моменты, когда Гермиона задумывалась о том, что лучше бы он оставался для неё высокомерным и заносчивым ублюдком. Возможно, что тогда и другие устоявшиеся представления о мире остались бы прежними.

Да, она была готова отдать все, что обрела, взамен на то, что больше уже не вернуть.

— Что случилось? — Драко коснулся её плеча.

Запах его кожаных перчаток врезался в нос. Для неё так выглядела безопасность: кожаные перчатки, немного грубости и еле уловимые цветочные нотки. Гермиона не была уверена в том, что это именно цветы, но было очень похоже, а спросить она никогда не решалась. Ей было страшно узнавать о Драко больше, чем он сам рассказывал или она замечала — это их сближало, а куда ближе?

Он и так стал ей слишком близким. Расстояния между ними не осталось практически.

— Я больше так не могу, — Грейнджер повернулась к нему лицом. — Мне кажется, что во мне нет ничего живого, Драко. Я давно умерла.

— Ты не умерла, — он провёл указательным пальцем по её щеке. — Вот, ты сидишь рядом со мной. Абсолютно живая и тёплая.

Малфой улыбнулся краешком губ. Только ей он так улыбался, так касался её. Он вёл себя с ней так, словно всё было хорошо.

Они взяли себе за привычку прикидываться.

А Гермионе хотелось быть такой всегда, а не только перед рассветом в пустой квартире на Уолнер-стрит, рядом с Драко Малфоем. Но ведь Гермиона знала о чём говорила: она действительно давно умерла, когда не смогла уйти, когда вновь почувствовала очередной приступ боли, оказавшись на каменном полу под пристальным взглядом Гарри. Кому-то везло, и он мгновенно умирал, а вот смерть Гермионы Грейнджер растянулась на годы вперёд.

— Не хочешь выпить? — она встала с дивана, запахнув ночной халат.

— Нет. Мне через несколько часов на работу.

— Мне тоже, — горько усмехнулась Гермиона. — Может, он уволит меня за пьянство…

Слёзы мешали ей говорить твёрдо и спокойно. Вместо этого каждое новое слово превращалось в неразборчивое бормотание. В полной темноте Гермиона быстро нашла полупустую бутылку, отпивая прямо из горла, чтобы заглушить жгучую боль. Её жизнь напоминала ей бесконечный полёт в бездну, где она попутно натыкалась на острые выступы.

— Грейнджер… — Малфой подошёл к ней и забрал бутылку.

И снова он говорил с ней вот так — не так, как должен говорить Драко Люциус Малфой. Откуда в нём эти потуги на обеспокоенность жизнью малозначимой грязнокровки? Гермиона не понимала этого.

— У меня нет выхода.

— Есть.

— Это не выход, Драко. Я не хочу провести всю свою жизнь оглядываясь по сторонам, вглядываясь в толпу и боясь, что в любой момент могу почувствовать удар ножом в спину. Это не жизнь.

— Я не допущу этого. — Он снял перчатки. — Я уберегу тебя.

— Не убережёшь, Драко. Ты только подставишь себя. Меня. Это не то, о чём можно мечтать.

— Предлагаешь мне смотреть на то, как ты страдаешь? — Малфой взял её за запястье, но она тут же отдёрнула руку. — Что такое?

С глаз снова сорвались слёзы. Гермиона так долго вчера вечером залечивала свои руки, а теперь они снова начали кровоточить. Проклятья Гарри болели долго и никогда не заживали просто так. Будто бы он в них вкладывал всю невозможную для обычного человека ненависть.

Грейнджер метнулась к раковине на кухне, подставляя окровавленные участки кожи под холодные струи воды. На полу остались новые капли крови, хотя девушка полночи убирала квартиру от вчерашних следов.

— Что это? — Малфой включил свет и подошёл к Грейнджер. — Что он сделал с тобой?

Его голос снова стал чужим — таким, каким всегда его знала Гермиона. Её Драко снова превратился в бесчувственного, не способного на проявления тепла и милости, личного аврора господина министра.

Хоть Гермиона и не смотрела на Драко, но чувствовала каждой клеточкой организма, как он начинал злиться. Его серые глаза моментально потемнели, челюсть напрягалась и, как будто бы, он перестал дышать — так выглядела со стороны эта резкая смена настроения. Грейнджер знала — она уже выучила это. Да, она же была отличницей по жизни.

Умница-гриффиндорка.

— Ничего, — дрожащим голосом ответила Гермиона. — Это пройдёт. Я просто вчера… Я просто не долечила раны. Мне нужно было тебя предупредить…

Белая раковина быстро окрасилась в кроваво-красный цвет. Грейнджер попыталась отвернуться, чтобы не видеть этого. За все эти годы она так и не смогла привыкнуть к виду собственной крови. Ей порой казалось, что у её крови даже запах был другой, от которого тут же начинало воротить. Будто бы та и правда была грязной. Как бы Гермиона ни старалась, но спустя миг в раковине оказался и тот алкоголь, который она успела выпить. Мысленно Грейнджер успела обрадоваться тому, что за последние сутки ничего не ела, иначе и это оказалось бы в раковине.

Малфой перекрыл кран и достал из кармана палочку. Гермионе стало настолько плохо, что она практически не слышала тех заклинаний, что нашёптывал Драко, но руки начали быстро затягиваться, а боль притуплялась. Вот Поттер и наградил её новыми шрамами, ведь никогда не использовал обычную магию — после неё всегда оставались следы.

Гермиона сглотнула и отвернулась от Драко, когда тот закончил с её руками. Её все ещё подташнивало, а нижняя губа дрожала. Как бы она ни пыталась оставаться сильной, но чувства брали верх, и только перед одним-единственным человеком Грейнджер была готова сдаться им в плен.

— Вот, возьми, — она протянула ему белое полотенце, что висело над раковиной. — Ты весь в моей крови…

— Посмотри на меня! — приказал Малфой, касаясь её плеч. — Что он сделал с тобой, Грейнджер?

— Я не знаю, — её тело обмякло в его сильных руках. — Он просто разозлился на меня, а потом просто появились эти раны. Он отпустил меня домой. Сказал, что мне нужно время привести себя в порядок.

Гарри всегда оставался ею недоволен. Даже когда Гермиона беспрекословно подчинялась ему, к ней всегда оставались вопросы. И так уж сложилось, что Поттер отвык от пустых, по его мнению, разговоров. Он всегда переходил к действию.

Боль — это не наказание, а удовольствие — не награда. Это всё — важные уроки.

На новой коже начали проступать отчётливые следы. Она надеялась на то, что они проявятся немного позже, чтобы Драко не видел их, но с каждым разом магия Гарри была сильнее и темнее, а потому следы появлялись быстрее — они были грубее и болезненнее. Гермиона не рассказывала Малфою, но даже старые шрамы, оставленные министром, продолжали болеть. Боль никогда не покидала её, никогда не утихала окончательно.

Её жизнь превратилась в обычное существование и выживание. Грейнджер перестала планировать что-то на будущее, перестала заглядывать наперёд в свою жизнь, надеясь лишь дожить до вечера. Жила мгновением, как ей когда-то и завещали родители.

Из свободной, умной и волевой героини она превратилась в запуганную, израненную и несчастную девушку. Её карие глаза больше не горели, каждое движение было аккуратным и продуманным, потому что она знала, что за ней наблюдают.

Ведь она стала чужим проектом.

Из всей толпы Грейнджер ловила на себе только один взгляд — изумрудные холодные глаза, что внушали страх, заставляли дрожать и отворачиваться. Гермиона присоединилась ко всем тем людям, которые так сильно боялись Гарри Поттера, которые были готовы склонять перед ним голову. Он всего лишь стал для всех новым министром магии новой магической Англии, которого почитали коллеги с других стран, но на самом деле он превратился в нового Тёмного Лорда. И Грейнджер знала, что этот куда более опасен, чем тот, которого они когда-то победили вместе.

— Он не имеет никакого права на эти раны, — Драко легко коснулся губами её запястья. — Грейнджер, никто не имеет права на то, чтобы причинять тебе боль.

Она открыла рот, чтобы что-то ответить, но Малфой просто растворился в воздухе, оставив её наедине с болью и зажившими руками.

Их разговор не первый раз заканчивался на подобной ноте, как бы Гермиона не старалась переключаться на другие темы. Ей совсем не хотелось обсуждать с Драко то, что связывало её с Поттером.

Три года назад это была ещё работа. Тогда Гарри стал новым министром, а Гермиона стала его правой рукой. Рон с подачи Гарри возглавил департамент внутренних магических расследований, хотя глупо было сомневаться в том, что существовала лучшая кандидатура на эту должность. В те дни они были всё ещё тем «Золотым Трио», коим их прозвали в Хогвартсе. Молодые, амбициозные, с надеждами и верой в лучшее. Они преодолели много горестей вместе, прошли через огромное выжженное поле Войны, остались верны друг другу и своим идеям. Грейнджер видела в отражении счастливую себя, которая смогла переступить через все пережитые ужасы, разогнать все грозовые тучи, что нависли над ней и её друзьями.

А потом что-то случилось, но она даже не заметила этого.

Гермиона видела, как с кабинета Поттера выходили перепуганные министерские служащие, видела десятки пустующих мест, которые поспешно покинули ведьмы и волшебники, работающие много лет на своих должностях. Она пыталась понять, что происходит, но Гарри лишь успокаивал её, приговаривая, что они вместе построят новый мир, в котором не будет изъянов, который возродит прекрасную магическую Англию.

Гарри продолжал на неё смотреть как прежде, хотя в его кабинете стало значительно прохладнее, а все прикосновения лучшего друга внезапно стали куда более грубыми и обжигающими. Ей стоило уже тогда задуматься о том, что что-то случилось, но Грейнджер оказалась слишком самонадеянной. Ей хотелось после Войны верить в то, что больше никакого зла рядом быть не может.

А особенно, если в это зло начал превращаться лучший друг.

И в какой-то момент Гермиона увидела то, чего боялись все вокруг. Гарри перестал прикидываться кем-то перед ней, обнажив истинного себя. В его глазах больше не осталось никакого добра и тепла, голос пробирал до костей, а каждое телодвижение заставляло замереть в одной позе. В это было сложно поверить, но Поттер медленно умирал, а вместо него рождался кто-то другой — кто-то, кого стоило опасаться, кому не стоит открыто смотреть в глаза.

Гермиона пыталась с ним говорить, но казалось, что Гарри больше не слышал и не знал её. Всё, что связывало их, растворилось в беспроглядной темноте и мраке, что образовались в душе Поттера. Грейнджер отчаянно стучалась, но дверь была наглухо закрыта. Его не убедили ни слова, не разжалобили слёзы — Гермиона Джин Грейнджер стала для него просто пустым местом.

Тогда она считала, что это самое страшное — Поттер забыл то, кем они приходились друг другу, но оказалось, что это было только начало. Сначала весь его холод проявлялся в его отстранённости, а потом Гермиона заработала свои первые шрамы.

И в душе, и на теле.

А ещё никогда не обсуждалось то, как сам Драко был с ним связан. Это оставалось тайной за семью печатями, к которой Гермиона никак не могла добраться. Что-то раз за разом останавливало Малфоя, когда он был готов собственноручно лишить жизни Поттера… Вместо этого он опять склонял голову и шёл выполнять очередное задание своего министра.

Своего господина.

За раздумьями и грузными воспоминаниями она даже не заметила, как гостиная заполнилась солнечным светом. Пришла пора собираться на работу — на каторгу, которой она не видела ни конца, ни края.

Гермиона достала из шкафа платье, подаренное ей Роном на прошлый день рождения. Красивое, терракотового цвета, которое подчёркивало красивую фигуру и глубокие карие глаза.

Это было в прошлом году. Она решила отметить свой день рождения, позвать близких ей людей и притвориться, что снова всё, как прежде. И к ней пришёл только Рон, принеся в красивой упаковке это платье. Гермиона хотела, чтобы всё это закончилось, чтобы в одно прекрасное утро солнечные лучи расселяли темноту, которая окутала душу её лучшего друга.

Платье, что приходилось год назад ей по фигуре, теперь свисало на ней, как на старой вешалке. В её шкафу оставалось всё меньше и меньше вещей, которые она могла бы надеть и выглядеть в них нормально. Всё стало большим и мешковатым, подчёркивая её неестественную худобу. Гермиона сняла платье и отшвырнула его в сторону. Она могла бы подогнать его себе по размеру, но не делала этого, потому что считала это предательством.

Ей казалось, что если она решится на то, чтобы уменьшить все большие вещи, то это будет немым согласием.

Гермиона не собиралась соглашаться с тем, что происходило. Несмотря на все трудности внутри неё ещё теплилась крохотная надежда на то, что когда-то Гарри снова посмотрит на неё прежним родным взглядом. Она боялась его, но какая-то часть души хранила воспоминания об истинных чувствах к этому человеку.

Связка ключей отправилась в сумочку, когда Грейнджер закрыла дверь квартиры. По итогу её выбор одежды остановился на белой рубашке и чёрных джинсах. Сложив руки на груди, она вышла на улицу, чтобы за ближайшим безлюдным углом аппарировать в министерство.

«Надеяться всегда лучше, чем отчаиваться», — подумала она, исчезая в хлопке аппарации.

— Доброе утро, мисс Грейнджер, — у дверей её кабинета стоял Колин. — Мне нужно с вами поговорить, если вы не против.

— Конечно, — она кивнула головой и взмахом волшебной палочки открыла двери. — Что-то случилось?

Парень зашёл следом за ней, аккуратно закрывая двери. Судя по тихому и настороженному голосу Колина, Гермиона догадывалась, что он уже успел побывать в кабинете Гарри. Хотя в стенах министерства сложно было найти кого-то счастливого. Все служащие походили на армию, которую собрал новый министр. Никаких улыбок, никаких лишних разговоров, ничего человеческого. Кто-то являлся таким от рождения, а кто-то попал под перевоспитание мистера Поттера. Суть была лишь в том, что тут все были одинаковой температуры.

Его политикой нового мира стал холод.

— Мисс Грейнджер, я бы хотел уволиться.

— А я каким образом могу тебе помочь? — Гермиона заняла своё место за рабочим столом. — Ты не подчиняешься мне. Как минимум, тебе нужно переговорить с Дином, а как максимум, подойти к мистеру Поттеру.

Колин так и остался стоять у дверей, переминаясь с ноги на ногу. Грейнджер не давила на него, требуя ответ, но пристально осматривала парня с головы до ног. Были дни, когда этот парень восхищался Поттером, просил у него автограф и щёлкал на свою магическую камеру, а теперь боялся его.

— Я говорил с мистером Томасом, но…

— Или говоришь внятно, или уходишь, — грубовато отчеканила Грейнджер. — Я не устраивалась тут штатным… психологом.

— Я прошу вас поговорить с мистером Томасом, — Колин поднял голову. — Он не хочет отпускать меня, но я не могу оставаться тут.

— Почему он не отпускает тебя?

— Я… — парень запнулся, словно собирался с духом. — Я возглавляю новую группу по ликвидации…

— Достаточно! — оборвала его Грейнджер. — Я ничего обещать не стану, но с Дином поговорю.

Она прекрасно понимала, почему Колин пришёл к ней. Гермиона была одной из немногих, кто был способен на проявление доброты в этих стенах, хотя тут такое было под запретом. Несколько раз девушка задумывалась о том, что согласись она на порядки Гарри, то ей было бы куда проще. Возможно, что даже разговоры с Поттером прекратили бы напоминать болезненную пытку, потому что их больше не связывали бы общие тёплые воспоминания.

Но никто не знал, каким было на самом деле положение Гермионы. К ней приходили порой за советом или помощью, потому что наивно полагали, что её имя чего-то стоит.

Колин благодарно улыбнулся и вышел из кабинета. Гермиона закрыла глаза, запирая разговор с Колином на дно своего ментального лабиринта. Она старалась всё хорошее прятать куда поглубже. Пусть это и был минутный диалог с малознакомым парнем, но он хотя бы не сопровождался болью, упрёками и новыми следами на бледной коже. В её мире осталось так мало доброты.

Сегодня у Поттера было назначено совещание Совета, куда входила и Гермиона.

Она уже знала, как оно пройдёт, и то, что никому не было дела до этого совещания. Каждый раз они обсуждали какие-то общие дела, но никто не обсуждал истинную политику министра. Никто вслух при всех не говорил о группах, которые занимались зачисткой северных земель; никто не зачитывал отчёт по количеству убитых оборотней и вампиров; никто не предлагал ничего из того, что могло бы действительно понравиться Гарри. За длинным дубовым столом Совет выглядел таким, каким он должен быть на самом деле. Это была плохая иллюзия, в которой никто на самом деле не нуждался, потому что все были прекрасно осведомлены в горькой правде.

Гермиона потянулась к маленькому хрустальному шару, что стоял на серебристой подставке.

— Лайза, пригласи ко мне в кабинет мистера Томаса.

— Одну минуту, мисс Грейнджер, — раздался звонкий голос помощницы.

Дымка в шаре пропала и связь прервалась. Грейнджер откинулась на спинку кожаного кресла, покручивая в голове разговор, который ещё даже не случился. Все, кто был по-настоящему приближён к Гарри, очень часто со временем начинали на него походить. Возможно, дело было в его влиянии, а возможно, что все эти люди изначально были окутаны тьмой, но не давали ей пробиваться на свет.

Все были чёрствыми и непробиваемыми.

— Хотела меня видеть? — Дин ворвался в кабинет без стука и приветствий. — Я надеюсь, что дело важное и стоящее.

— Слышала, что ты создал новую группу по ликвидации сквибов, — она открыла глаза и посмотрела на бывшего однокурсника. — Неужели не похвастаешься?

— Ну, раз ты всё уже слышала, то что я могу ещё тебе рассказать? — Дин плюхнулся на диван, закинув ногу на ногу. — Ты же вроде таким не интересуешься? Я думал, что ты специализируешься на полукровках.

Она сглотнула, но не отвела глаз от Дина. Знала, что он оценивает её реакцию, ставит мысленно оценку её поведению. Порой ей начинало надоедать то, что каждый, кому не лень, пытался подловить её на каком-то проступке: на слезах, на дрожи в голосе, на эмоциональной нестабильности. Казалось, что они только того и ждут, когда Гермиона наконец-то покинет своё место по правую сторону от Гарри. Неужели никто не понимал, что ей самой хотелось бы раз и навсегда покинуть это проклятое кресло?

— И ты решил, что Колин Криви — это прекрасная кандидатура на роль того, кто смог бы возглавлять эту группу?

— С этого бы и начала, Грейнджер, — усмехнулся Дин. — Малыш Криви уже успел нажаловаться?

— Найди другого человека.

— Тебе вдруг показалось, что ты можешь отдавать мне приказы?

Дин прыснул со смеху, будто бы услышал самую смешную шутку в своей жизни. Гермиона терпеливо ждала, пока он успокоится, хотя рука инстинктивно дрогнула и потянулась к волшебной палочке. Когда-то она не могла нарадоваться тому, что большая часть работников, которые возглавляли отделы, — это её бывшие однокурсники, которые знают цену мирного и свободного неба. А теперь, спустя несколько лет, Грейнджер ненавидела каждого из них, кто уподобился новому министру.

— А тебе вдруг показалось, что ты можешь ослушаться меня? — произнесла Гермиона, когда в кабинете снова стало тихо. — То, что я никогда не приказывала тебе не означает, что я не имею такой власти.

— Будь так добра, Грейнджер, и опустись с небес на землю. Перестань считать себя золотой девочкой, потому что мы прекрасно знаем, кем ты являешься на самом деле. Пусть такие, как Криви, бегают к тебе и смотрят с благоговением, будто ты действительно можешь что-то решить. Уж я-то знаю, что твой максимум… быть хорошей девочкой министра.

Она ничего не ответила, хотя по лицу Дина было заметно, что он ждал отпора.

— Я прошу тебя по-хорошему, Дин. Отпусти Колина и найди кого-то другого. Ты же знаешь, что он не справится.

«Знаешь, но делаешь это намеренно», — подумала она, но не озвучила этого.

— Было приятно поболтать, Гермиона, — Томас встал на ноги и направился к двери. — Попроси Гарри, может повезёт.

Ничего другого она себе и не представляла. Глупо было даже задумываться о том, что Дин пошёл бы на уступки. Казалось, что его распирает от счастья из-за того, что его пригласили сесть за один стол с министром.

Гермиона посмотрела на стрелки наручных часов. Через двадцать минут должно было начаться совещание Совета, но она решила навестить Гарри раньше, чего уже давно не делала. В самом начале, они частенько по утрам пили кофе и болтали на различные темы до начала совещания. Тогда всё было идеально, как себе и представляла Грейнджер. Но теперь она уже сомневалась и в этом. А было ли когда-то всё хорошо? Или Гарри всегда был таким, а Гермиона оказалась просто слепа?

Она захватила свой блокнот и ручку, хотя знала, что ничего записывать не будет. Последняя запись в личном блокноте датировалась ещё прошлым годом, а потом Гермиона перестала туда что-то записывать, потому что в этом не было смысла. Она закрыла кабинет и выровняла спину, нацепив на лицо фальшивую улыбку. Руки в запястьях всё ещё побаливали, но она старалась просто не обращать внимания на эту боль, хотя знала, что кое-кто обязательно поинтересуется её самочувствием.

— Доброе утро, — дверь в кабинет Поттера открылась прежде, чем она успела постучать.

— Здравствуй, — он отложил в сторону какую-то книгу в потёртом кожаном переплёте. — Ты меня неожиданно обрадовала своим визитом. Как твои руки?

«Твоими молитвами и стараниями».

— На месте, — спокойно ответила Гермиона. — Я хочу, чтобы ты дал добро на увольнение Колина Криви.

— Он решил покинуть своё рабочее место?

— Да. Дин не отпускает его, а моё слово ведь что-то значит ещё, не так ли, Гарри?

— Конечно, значит, Гермиона, — Поттер встал со своего места и подошёл к ней. — Я же всегда прислушиваюсь к твоему мнению.

Она прикусила язык, лишь бы не расплакаться. Он продолжал бить её невидимыми хлыстами, когда разговаривал с ней вот так вот — очевидно фальшивил и пытался казаться милым. Гермиона попыталась сделать шаг назад, но не смогла пошевелиться, потому что Поттер уже успел связать её крепкими нитями.

— Зачем ты это делаешь? Я же не убегаю, просто хочу сделать шаг назад.

— Ты увеличиваешь между нами пропасть, моя милая Гермиона.

— Ты сам выкопал эту яму, а я лишь отхожу от её краев, чтобы не свалиться вниз.

— Не расстраивай меня с утра, пожалуйста, — он крепко схватил её за правое запястье. — Потому что ты запустишь необратимую цепочку действий с моей стороны. Я разозлюсь, сделаю тебе больно, ты начнёшь плакать, а это разозлит меня ещё сильнее. Ты же сама это прекрасно знаешь.

Да, она знала, но не могла ничего с собой поделать. Ей было больно и неприятно находиться в такой непосредственной близости рядом с ним, чувствовать его дыхание и улавливать глухое сердцебиение. Ей бы хотелось сидеть в противоположном конце стола от него, не слышать его голоса, но он не позволял ей такой свободы. Поттер построил золотую клетку для неё, которая билась током, когда она пыталась покинуть её.

— Хорошо. Я поняла. Я буду стоять на месте, но развяжи меня.

Гарри прекрасно владел невербальной магией, и похоже, что лучше, чем сама Гермиона, в этом никто не был осведомлён. Она испытала достаточно на своей шкуре.

Порой Грейнджер задумывалась о том, случились бы с Гарри такие метаморфозы, если бы он тогда не стал министром? Существовал ли шанс, что останься он в Аврорате, и этого можно было избежать? Или это был необратимый процесс?

— Зачем я тебе? — она перешла на шёпот. — Я же никто, просто пустое место для тебя, но ты ухватился за меня мёртвой хваткой. Зачем я тебе, Гарри?

Этот вопрос был стар, как мир. Столько раз уже Гермиона задавала его: кричала, плакала, умоляла, ненавидела, но продолжала спрашивать. Это злило Поттера, выводило из себя, заставляло его делать такие вещи, о которых вспоминать было неописуемо больно. Гермиона давилась собственной кровью, но всё же задавала ему этот вопрос, что так мучил её, но ответа не последовало. Гарри продолжал истязать её, а потом гладил по волосам, приговаривая, что всё это когда-то закончится, и она обязательно всё поймёт.

И вот она опять решилась спросить. Не боясь его ярости, предвкушая боль… Возможно, Гермиона надеялась и на то, что однажды Поттер остановиться, когда в очередной раз заглянет в её затуманенные карие глаза. Ведь не могло быть так, что в нём по-настоящему, до самого основания, была выжжена любовь к ней.

— Не бойся, твоё время просто ещё не пришло, — просто ответил Гарри и странно улыбнулся. — Тебя нужно держать поближе к себе.

В его руках были нити, которые время от времени натягивались. Грейнджер была марионеткой, которая ждала своего часа, и от этого томительного ожидания становилось не по себе.

— Я слышал, что у тебя роман с нашим главным аврором, — Поттер вернулся на своё место. — Я удивлён, что ты не поделилась этой новостью со своим лучшим другом.

— У меня нет лучшего друга, Гарри.

— Разве Малфой не был твоим главным врагом? Только представь, Гермиона, ты встречаешься с тем, кто первым назвал тебя грязнокровкой, кто унижал тебя столько лет, кто заставил тебя не раз плакать. Я помню, как мы с Роном защищали тебя от него…

— Бывают в жизни огорчения, мистер Поттер, — сглотнула Грейнджер. — Я же как-то дружила с человеком, который мутировал в того, кого столько лет мечтал убить и наконец убил.

— Ты сравниваешь меня с Волдемортом?

— Не сравниваю. Ты и есть он.

Она даже не поняла, как это утверждение вырвалось из уст и как в голове сложился один цельный пазл. Гермиона так долго проводила в мыслях параллели, соединяла нужные точки, анализировала поступки, пыталась найти общие знаменатели, а теперь всё собралось до кучи. Формула оказалась до смешного простой и понятной.

— Забавно, — хмыкнул Гарри. — Но мне не нравится, Гермиона. Ты всё же расстроила меня. Твой анализ такой поверхностный, сведён к простым человеческим чувствам и эмоциям. Признаться, я ждал от тебя иного.

Она напряглась, ожидая нового удара тёмной невербальной магии по сердцу, но ничего не произошло. Поттер сложил руки в замок, потупив взгляд куда-то в стол, словно сам задумался о том, что только что услышал. Гермиона заняла своё место по правую сторону от него, начав в голове обратный отсчёт.

Первым в двери простучал Рональд, который выглядел довольно уставшим и измученным. Гермиона слышала, что последнюю неделю он провёл где-то на окраинах Дублина, выполняя очередной приказ Поттера. Там было восстание кентавров, которые несколько месяцев назад сбежали из Запретного леса. Очень много усилий Гарри сейчас прикладывал к тому, чтобы истребить всех, кто отказывался подчиняться новым негласным законам волшебного мира.

Пока в «Пророке» выходили новые статьи Риты Скитер о том, что министр магии подписал указ об открытии новых учебных заведений для сквибов, вампиров и оборотней, то на самом деле их активно уничтожали. Для этого возвели самые настоящие фабрики смерти. Чтобы избежать уготованного им конца они должны были соглашаться на очень тёмные дела, а поэтому всё чаще и чаще вспыхивали новые недовольства в массах.

Все, кто был замечен в обществе Гарри Поттера, автоматически попадали в чёрный список тех, кого уничтожало министерство. Гермиона знала о том, что однажды её сердце может навсегда остановиться от стрелы какого-то кентавра или укуса оборотня, поэтому попросту перестала цепляться за жизнь. Либо умереть на полу в кабинете Поттера, либо от руки тех, кого правительство безжалостно истребляет.

Вот такой вот она была — жизнь в моменте.

Совет начал что-то активно обсуждать, когда двери кабинета закрылись за последним его членом — Симусом Финниганом. Грейнджер была единственной девушкой в мужском коллективе, но уже привыкла к этому. Она не обращала внимания на грубые шутки Дина Томаса, пропускала мимо ушей замечания в свой адрес от Энтони Голдстейна и не проявляла интерес к отчётам Маркуса Флинта. Зачастую Грейнджер делала вид, что сосредоточенно слушает, пока мысли витали где-то за пределами холодных стен кабинета министра магии. И только одни серые глаза были сосредоточены на ней самой — Малфой мог не отрываясь смотреть на неё всё время, сколько шло совещание.

Ему было плевать на то, что это видели другие, что это стало темой для обсуждений.

Он начал снова появляться на собраниях Совета после того, как ему пришлось выносить Грейнджер на руках. Приглядывал за ней. И за ним. До этого Малфой беседовал с Поттером за закрытыми дверьми без лишних глаз, а теперь сидел вместе со всеми.

— Колин Криви не будет возглавлять новую группу, — спокойно протянул Гарри, когда все зачитали свои пустые отчёты. — Найди кого-то другого, Дин.

— Мне не нужен кто-то другой, — гневно выплюнул Томас. — Я курирую эти группы и я хочу, чтобы новую группу возглавлял Колин Криви. А если драгоценная мисс Грейнджер настолько против, что решила вписаться вместо него, то я могу лишь согласиться на то, чтобы она встала на его место.

— Хорошо, — молниеносно ответил Поттер. — Мисс Грейнджер в твоём распоряжении.

В кабинете повисла тишина. Гермиона почувствовала, как боль в запястьях снова запульсировала и заставила сердце работать быстрее, но перечить не стала. Она понимала, что сейчас Поттер ждёт её ответа, тихо ухмыляясь себе под нос. А ещё заметила, как напрягся Малфой.

«Пожалуйста… Ничего не говори, не перечь ему…»

Её взгляд, полон мольбы, был обращён к нему. Гермиона не позволяла себе когда-либо приказывать Малфою. Природа их взаимоотношений была совсем другой.

— Отлично, — тихо согласилась Грейнджер, по-прежнему смотря в глаза Драко. — Я считаю, что я более квалифицированный специалист, нежели Колин Криви.

Утром Драко злился на Поттера, но сейчас его гнев распространялся и на Грейнджер, но он всё же смолчал. И Гермиона снова захотелось узнать, что заставляет его молчать. Ведь дело было не только в ней. Свою голову Малфой склонил перед Гарри раньше, чем ему пришлось выносить её тело из кабинета министра.

— Вот и отлично. Все свободны.

Гермиона никогда не относилась к этим «все». Гарри отпускал всех, но только не её.

— Ты знал, что он попросит меня вместо Колина?

— Ты и сама это знала.

Она догадывалась, что это может так закончиться, а Поттер получит от этого своеобразное удовольствие, ведь он любил наказывать людей. Ему нравился этот процесс воспитания.

Сколько бы он ни говорил о том, что Грейнджер была ему важна и с её мнением в этих стенах продолжали считаться — всё это пыль в глаза. Гермиона сомневалась в том, что для Гарри остался хоть кто-то важный и дорогой. Все люди, которые находились рядом, были лишь расходным материалом, без всякого исключения. Просто чей-то черёд настал раньше, а для кого-то участь была только уготовлена.

— Я могу идти? — она встала из-за стола, поправляя рукава рубашки. — У меня есть работа.

— Я хочу, чтобы ты лично рассказала мне о вылазке новой группы.

— Если останусь жива, то непременно.

— Ты не хочешь жить?

— Странно, что ты только сейчас задумался об этом.

— Ты совсем другой стала, Гермиона, — он достал с книги маленькую колдографию. — Ты больше не напоминаешь мне ту Гермиону Грейнджер, которая так отчаянно стремилась выжить любой ценой, дожить до победы.

— Удивительно, да?

Даже когда он держал в руках старую колдографию, на которой было изображено счастливое Золотое трио, Гермионе было противно. Создавалось ощущение, что своими прикосновениями Поттер убивал то тепло, которое хранилось на снимке. Его тьма обжигала до болей в недрах души.

— Ступай, — он взмахом руки открыл двери. — Не забудь обговорить с Дином все подробности.

— Конечно.

Они уже давно не были друзьями — это даже мало походило на рабочие взаимоотношения. Гермиона просто подчинялась ему, потому что так было нужно. Она знала, что убежать ей не удастся, вечно скрываться тоже не получится — она была нужна Поттеру, хоть и не понимала зачем. И Грейнджер знала, что бывает с теми, кто противится его воле.

Обычно, смерть для таких была сравни божьего дара, посланного небесами. От него никто и никогда не выходил прежним, если попадал в его лапы. Поттер действительно стал новым Тёмным Лордом, который действовал в разы аккуратнее и продуманнее, нежели его предшественник.

В коридоре было практически безлюдно. Все сидели по своим рабочим местам, выполняя все свои функции без задержек и точно в срок. Работа министерства была налажена, как точные механические часы, за которыми тщательно ухаживали, только вот они попали не в те руки.

Когда Гермиона оказалась в своём кабинете, то совсем не удивилась при виде Малфоя, который сидел на диване. Она догадывалась, что он поджидал её, потому что им было что обсудить, а точнее, Драко было что ей сказать.

«Не нужно меня защищать, Драко. Поклянись мне, что никогда не станешь меня защищать. Только при условии, что ты примешь любое моё решение, я позволю тебе быть рядом со мной…»

Эти слова, сказанные ею, жили в их головах с момента, когда они прекратили сопротивляться течению, подхватившему их.

Это было так по-детски и так глупо, но главное, что это сработало. Сама судьба свела этих двоих, связала непонятными нитями и продолжала держать вместе. По крайней мере, так часто говорил сам Малфой, пока Грейнджер придерживалась мнения, что их свела её грязная кровь. Почему-то Драко когда-то решил её подхватить на руки, измазавшись в её крови, а Гермиона в ответ крепко прижалась к нему, потому что хотела почувствовать себя под защитой.

— Ты никуда не пойдёшь, — монотонно произнёс Драко, будто бы озвучивал понятные и простые истины. — Никакой группы. Никакой охоты.

— Это не тебе решать, — она подошла к окну, задёргивая тяжёлые шторы синего цвета. — Тебе не кажется, что сегодня солнце особенно…

— Хватит! — крикнул на неё Малфой. — Прекрати делать вид, что всё хорошо. Если ты думаешь, что это выглядит правильно со стороны, то я спешу тебя огорчить, Грейнджер. Ты провалила этот экзамен, эта твоя игра одной актрисы выглядит до ужаса дёшево.

Их мир был не таким, каким задумывался. У них не было абсолютно счастливого детства, не было радостного выпускного, не было радушного настоящего. Они все выбирались из одной антиутопии, чтобы переплыть океан, и оказаться в другой.

Тут не было той самой Войны, но были жертвы и потери; тут не объявляли о противостояниях, но всё время кто-то поджигал очаги восстания; не было добра и зла, потому что зло стало абсолютной единицей измерения.

Гермиона перестала отмечать дни рождения, никто из её знакомых не сыграл свадьбу, а на Новый год никто не приглашал на каток. Грейнджер не почувствовала на своей шкуре, что такое влюблённость, довольствуясь очень странными и специфическими отношениями с Драко, а он, в свою очередь, не дарил ей букетов и не преподносил дорогие подарки. У них вряд ли когда-то получилась бы нормальная счастливая семья, потому что нынче все жили в условиях необъявленной подпольной Войны, и это было в стократ хуже, чем в прошлый раз.

Теперь у врагов не было масок, их лица все знали, но это всё равно не помогало. Не нужно было разгадывать каких-то сложных загадок, чтобы добраться до чужого сердца или подобраться к кому-то вплотную… Всё было рядом и на поверхности.

— А что мне остаётся, Драко? — Она достала из кармана пачку сигарет. — Ты на моём фоне выглядишь не лучше. Ты точно так же, как и я, подчиняешься Гарри, исполняешь его приказы и сидишь за тем же столом, что и я.

— Нет. У нас совершенно разные ситуации, Грейнджер. Я тут только потому, что ты всё ещё не ушла от него. Я выполняю его приказы, потому что мне важно оставаться с тобой за одним столом.

Он говорил спокойно, а она срывалась на крики. Её бесило, что Малфой всё сводил к ней. Она не желала превращаться в его причину, потому что изначально всё было по-другому. Гермиона боялась, что неосознанно превратилась в чужое наказание.

— Ты сам пришёл к нему на службу! — девушка выдохнула облако дыма. — Ты сам решил стать аврором, а когда узнал что творится в этих стенах, то всё равно продолжил ему служить.

— Служить?

— Да, Драко. Именно служить. Мы тут все служим ему, как Тёмному Лорду. И как бы сильно мы сейчас с тобой не препирались, это ничего не изменит. Гарри останется на своём месте, а его политика продолжит процветать вместе с его идеалами. Не станет меня, не станет тебя — этого мало, это ничего не изменит.

Он подошёл ближе и забрал у неё сигарету. Гермиона знала, что Драко не терпит, когда она курит, но почти никогда ничего ей не говорил, лишь иногда просто забирая сигареты у неё. Он снова принялся осматривать её запястья, которые выглядели значительно лучше, чем утром, но продолжали болеть. Грейнджер непроизвольно дёрнулась, когда Малфой провёл большим пальцем правой руки по свежему шраму.

— Я не хочу видеть этого на твоём теле, — он уткнулся носом в её волосы, прижимая девушку к себе. — Не хочу знать, что кто-то причиняет тебе боль.

«Он не перечит мне, потому что не хочет рассказывать правду… Как же мне тебя вывести на этот разговор, Драко?»

— Мы всё переживём, — глухо выдавила Гермиона. — Обязаны пережить.

Она не верила в то, что говорила, и знала, что Малфой тоже не верит ей. Уж слишком часто Грейнджер твердила ему о том, что уже давно умерла. Порой она действительно была готова умереть по-настоящему, лишь бы больше не видеть и не слышать ничего, что напоминало ей о том, как она облажалась. Она проиграла важнейшую партию в своей жизни — она проиграла собственную судьбу.

— Я спасу тебя, Гермиона, — почти что шёпотом протянул Малфой.

— Ты обещал мне, Драко. Помнишь? Никакого спасения и никаких попыток, если хочешь быть рядом со мной.

— Тогда позволь мне спасти самого себя, Грейнджер.

Он поцеловал её в лоб, а потом аккуратно коснулся губами запястья и вышел из кабинета.

Внутри что-то ёкнуло, а с глаз снова сорвались горькие слёзы. Гермиона снова начала слишком много плакать, как будто бы до сих пор не привыкла к нынешнему уставу жизни. Она села за стол и покосилась на магический шар.

— Лайза, пригласи ко мне Дина, — спокойно попросила девушка, коснувшись шара.

— Конечно, мисс Грейнджер.