«Было слишком легко», — эта мысль не покидала её ни на секунду.

Теперь казалось, что в её кабинете тоже стало на несколько градусов холоднее. Неужели это происходит именно так? Просто в какой-то момент что-то внутри надламывается окончательно и сердце с душой на пару начинают охладевать. Гермиона сидела на диване, покачивая ногой, пока в голове все раздумья превращались в густую горькую кашу. Она успела скурить три сигареты, пока обдумывала всё произошедшее.

Она особо не переживала, не думала о предстоящем разговоре с Гарри. Просто хотела побыть одна, запереться изнутри и защитить эти стены всевозможными заклинаниями, чтобы никто не смог зайти. Глухая боль в боку всё ещё напоминала Гермионе о том, что случилось вчера. Под рёбрами скреблись кошки после разговора с Драко, вгоняя острые когти в подлатанное нутро.

Можно ли было рассыпаться на ещё большее количество мелких осколков, коими она являлась уже сейчас?

— Мисс Грейнджер, к вам мистер Смит, — в реальность ворвался голос Лайзы.

— Пусть заходит, — отозвалась Гермиона.

Грейнджер в два счёта оказалась за столом, держа ровную спину. Карие глаза почернели и внимательно следили за дверью. Она не любила оставаться тет-а-тет со своими коллегами из Совета. Гермиона относительно понимала, кому можно улыбнуться, а с кем стоит оставаться на расстоянии вытянутой руки, но всё же опасалась каждого, кто находился в стенах министерства.

Захария Смит — ещё один член Совета министра, занимал должность главы отдела магических популяций. Он был любимцем публики. Рита Скитер и все остальные журналисты просто обожали его.

Обаятельная улыбка, приятный голос и добрые голубые глаза. Эта обманчивая внешность пленила многих.

Гермиона всегда думала о том, что те выпуски, где мелькала колдография Смита, раскупали быстрее. И самое отвратительное в этом — это лицемерие. Пока отдел Смита рассказывал о защите несчастных эльфов или расширении земельных владений для лепреконов и кентавров, вне кадров «Ежедневного Пророка» уничтожались целые отряды кентавров-беженцев, огромные семьи вампиров и стаи оборотней.

— Доброе утро, — он по привычке выдал свою фирменную улыбку.

— Привет, — холодно ответила Гермиона. — Что привело тебя ко мне с утра пораньше?

— Хотел поздравить с удачной охотой в Белфасте.

— Спасибо.

— Дин сказал, что тебя ранили, — Захария сел за стол, поправляя пиджак, будто бы ждал, что сейчас из ниоткуда появится человек с волшебной камерой в руках. — Как ты?

— Как видишь, — она пожала плечами. — Жива и почти здорова.

Смит кивнул головой, а улыбка сползла с лица. В кабинете повисла тишина, и никто не решался её нарушить. Гермиона знала, что Захария хотел у неё спросить совсем другое, но не решился, потому что у стен министерства были свои уши.

— Мы могли бы вместе пообедать?

— Не сегодня, — вежливо отказалась Грейнджер. — Прости, но мне нужно к Гарри, я должна сдать ему отчёт о проделанной работе в Белфасте.

— Ну да… Проделанная нами работа — это святое.

Они встретились взглядами, а Гермиона проглотила ком, что внезапно образовался в горле. Смит вышел из кабинета, а Грейнджер прижала к себе блокнот, выходя следом за главой отдела магических популяций.

В боку ныло, отдавая глухой болью, но Гермиона пыталась сосредоточиться на чём-то другом. Перебирала в голове всевозможные мысли, чтобы только не думать об охоте. О том, как именно та закончилась. Ей не хотелось, чтобы Поттер случайно увидел в ней зарождающуюся искру слабости, которую так презирал в людях. В Грейнджер он ценил только ту слабость, которая просыпалась в её душе под натиском его магии — это его тешило.

Она медленно шагала в сторону кабинета почитаемого всеми министра магии, пока сердце с каждым мгновением всё отчаяннее норовило вырваться из груди. Некогда безопасные стены превратились в тюремную камеру, в её личную пыточную, из которой не было выхода. Грейнджер тут просто закрыли, а она теряла силы и прекращала барабанить руками о бетонные стены.

У неё давно возникла настойчивая, просто необоримая потребность найти для себя убежище. Укрыться в ком-то.

Пока она проделала всего двадцать шагов, шея взмокла от пота. Там, где уже давно стало холодно и неприятно, сегодня было неестественно душно и жарко. Её внутренности сжались, а во рту пересохло. Жизнь била её с каждым разом сильнее, отчанно подталкивая к пропасти. Гермионе оставалось просто считать шрамы на бледной коже и поддаться силе притяжения, что тянула её глубоко вниз в беспросветную пропасть.

— Рад видеть тебя, Гермиона! — двери его кабинета были открыты, а Поттер уже ждал её. — Мне показалось, что сегодня ты шла ко мне без должного энтузиазма. Что-то случилось?

Зелёные глаза, поблёскивающие жестокостью, к которым она так и не смогла привыкнуть, буквально впились в неё. Его кожа была бледной, практически мертвецкого оттенка — живые так не выглядят. Порой Гермионе казалось, что только она замечает все эти изменения в Гарри, который для всех остальных оставался прежним.

— Всё хорошо, — тихо ответила Грейнджер. — Ты хотел отчёт услышать о…

— Ты никогда не слышишь меня, моя драгоценная Гермиона, — Поттер плавно встал со своего места и в долю секунды оказался возле неё. — Мне не нужен отчёт. Я требую от тебя покорности.

«Таких, как Гарри, боятся абсолютно все», — заученная и правильная мысль вбивалась кувалдой в её сознание.

Рядом с ним было небезопасно, дрожь пробирала до костей, а дыхание становилось рваным. Вот-вот, и кислорода могло просто не хватить на новый вздох. Гермиона порой наблюдала за членами Совета во время совещаний, но не замечала в ком-то такого же страха перед господином министром. Возможно, что остальные просто хорошо скрывали свои истинные чувства, но Грейнджер была уверена, что это не так.

— Как жаль, — констатировал Поттер, коснувшись её запястья. Хватка грубая, чтобы причинить ей боль. — Я ведь никогда не позволю кому-то обидеть тебя.

— Ты отправил меня на охоту, на которой меня чуть не убили, — ответила Гермиона, слыша в ушах эхо собственного учащенного сердцебиения.

— Но ты жива. Кажется, я обязан этим доблестному рыцарю в форме аврора, — усмехнулся он. — Что-то мне подсказывает, что мистер Малфой начинает злоупотреблять своими полномочиями. Ты так не думаешь?

— Мне неизвестно, кто скрывался под масками.

— Не волнуйся. Этот разговор уже не для тебя.

Голос Гарри не звучал доброжелательно. Гермиона сглотнула и отдёрнула руку, будто бы её ударило током. Она не смогла проконтролировать себя, а от неё этого и ожидали. Поттер наклонил голову и зловеще улыбнулся.

— Интересно, — протянул он. — Но об этом позже. Пока что есть разговор поважнее. Через месяц в Дублине состоится бал семей-основателей Ордена Бафомета. Я бы хотел, чтобы ты сопровождала меня.

— Орден Бафомета? — дрожащим голосом переспросила Грейнджер. — Орден?.. Так они теперь себя величают? Гарри, ты же не позволишь…

Она заходилась в кашле, пока страшные мысли брали в плен её воспалённое сознание. Девушка попыталась потянуться руками к рубашке, чтобы расстегнуть верхние пуговицы, что начали душить её, но тело не подчинялось.

Крепкие нити уже плотно связали её, пока рот наполнялся горячей кровью.

Гермиона лишь смогла перевести взгляд с пола на Гарри, который оценивающе осматривал её с головы до ног, довольствуясь действием очередного невербального заклинания.

— Покорность, Гермиона. Я требую от тебя всего лишь покорности, но ты продолжаешь дальше упираться, прёшь вперёд, будто у тебя достаточно сил на это.

Тело сковало судорогами, а из рук выпал блокнот. Она попыталась что-то выкрикнуть, но слова так и не слетели с губ. Глядя ей прямо в глаза, Поттер провёл рукой по её щеке, смахнув слёзы.

Когда-то Гермиона подарила Гарри духи, что отдавали приятными древесными нотами с оттенками табака, травами и какими-то пряностями. Тогда она считала, что они прекрасно подходят новоиспечённому министру, подчеркивают его мужественность и характер, но теперь они были ей отвратительны.

Поттер наклонился к ней так близко, что она не могла не слышать тонкий шлейф аромата, исходящего от его рубашки. Теперь это были духи, которые ощущались как опасность, страх и смерть. Она была уверена в том, что перед собственной смертью услышит именно этот аромат дорогого парфюма Гарри Поттера.

Мысль о том, что когда-то она умрёт от руки некогда лучшего друга, давно уже стала навязчивой. С каждым днём она становилась всё больше похожей на правду.

— Ты пойдёшь со мной, Гермиона, — снова повторил Гарри. — Это не просьба, если ты вдруг именно так это расценила — это приказ. Я бы мог заставить тебя, наложить на твой светлый разум дурманящий Империус, но давай не будем усугублять ситуацию.

Она беззвучно всхлипнула. Она была Гермионой Грейнджер, и это имя давно уже перестало ассоциироваться у всех вокруг с героиней Войны, с умнейшей ведьмой последнего столетия или просто свободной девушкой.

«Твой максимум — это шлюха, Грейнджер. Ты просто министерская подстилка».

Нити заклинания начали ослабевать, но руки Поттера быстро спустились на её шею, сдавливая бедную кожу. Он, наверняка, чувствовал, как тяжело Гермионе дышалось, как она старалась сглотнуть всю ту кровь.

Она трепыхалась в его руках, как птица с переломанными крыльями.

«И когда-то он убьёт и тебя, Грейнджер. Он вырвет твои крылья, которые когда-то так сильно любил», — слова Драко всплыли в голове, причиняя адскую боль.

— Ты так часто думаешь о смерти, Гермиона. Слишком часто. Твои мысли порой пугают даже меня, но я хочу, чтобы ты знала — ты не умрёшь, пока я тебе не позволю. Даже если из твоей груди какой-то оборотень вырвет сердце — ты всё равно останешься жива. — Он сильнее сдавил её шею. — Хотя, теперь мне уже можно так упорно за тобой не приглядывать, не так ли, пташка? Ты просто даже не подозреваешь, как сильно ты мне дорога. В этом и заключается проблема. Наша с тобой последняя проблема.

Он превратился в зверя, метаморфозы трансформировали его в монстра.

Поттер — прежде добрейший, отзывчивый и такой родной человек — стал теперь совсем другим. Перед ней стоял озлобленный жизнью молодой господин министр, свернувший на скользкую тропу, идущий к какому-то непонятному триумфу. Каждый раз, когда он заставлял Гермиону молчать, задыхаться от нехватки воздуха или просто бояться его, он больно ударял её по хрупким остаткам девичьей души.

— Твои крылья, Гермиона… — Гарри убрал руку с её шеи. — Ступай к себе.

Её мысли тоже являлись собственностью Поттера. Он не оставил Гермионе ничего.

Её уже не раз видели в коридоре в подобном виде: с опущенной головой, слезами на глазах и тяжёлым дыханием. Сегодня к этому всему добавилась тонкая кровавая струйка, что стекала от нижней губы к подбородку. Мимо неё прошло несколько служащих, а Грейнджер услышала тихие перешёптывания за своей спиной, но даже и это не было ново. Все, кто работал в министерстве, догадывались, а может даже и знали наверняка, что отношения между министром и мисс Грейнджер довольно специфические.

Многие позволяли себе перешёптывания, но никто не мог себе позволить просто подойти к ней. С того самого первого раза, как Гермиона появилась у двери министра с красными глазами и магическими порезами на руках, её просто обсуждали. Смотрели, как на цирковую зверушку, как на жертву неудачного эксперимента, но не как на обычную девушку.

Она громко захлопнула за собой двери, кинувшись на диван. Боль в теле мешала нормально дышать, напоминая прикосновение тысячи острых иголок к обнажённому сердцу. Гермиона сама не заметила, как начала раскачиваться взад-вперёд, что-то невнятно бормоча себе под нос.

— Мисс Грейнджер, к вам…

— Заткнись! — выкрикнула девушка. — Экспульсо!

Мощное заклинание озарило кабинет синим пламенем, а магический шар разлетелся вдребезги. Попутно в воздух взлетели все бумаги, книги и перья с чернильницами, что лежали на столе. Гермиона даже не поняла, как достала палочку из кармана, а из уст вырвалось взрывающие заклинание. И похоже, что внутри неё тоже вовсю что-то взрывалось и разлеталось, бушевал пожар — так было всякий раз, когда Гарри снова и снова связывал её, требуя покорности и преданности.

«Через месяц в Дублине состоится бал семей-основателей Ордена Бафомета…»

— Блять… — тихо выругалась Грейнджер. — Зачем, Гарри? Во имя чего?

Ещё одно скудное откровение Поттера повергло её в неимоверный шок, заставило поёжиться и отказаться верить в то, что это сказал её лучший друг. Ужасный пазл в голове становился более чётким.

Пока Гермиона пыталась спорить с самой собой, убеждать Малфоя в том, что в один день всё наладится, что снова всё станет хорошо, её мир рушился. Даже её собственная тень и отражение в зеркале больше не были знакомыми и понятным.

Она протянула руки вперёд, чтобы иметь возможность всмотреться в недавно приобретённые шрамы на запястьях. Их ей оставил тот человек, за которого Гермиона была готова отдать свою жизнь, пойти за ним на край света, прикрыть своей спиной, а что теперь? Она так много и так часто думала об этом, и ведь все ответы лежали на поверхности, но Грейнджер так яростно отрицала их, что хотелось смеяться.

Она продолжала любить своего палача. Если бы Гарри сейчас попросил прощение, Гермиона простила бы, обняла и пожалела. Она не припомнила бы ему ничего из того, что он с ней сделал. Так сильно Грейнджер скучала по нему… Она нуждалась в своём милом Гарри Поттере. Но, по всей видимости, это было односторонней потребностью. Гарри уже давно рассматривал её под другим углом.

Сколько ещё шрамов оставалось под рёбрами? Значительно больше.

Гермиона свернулась на диване, поджав под себя ноги, чтобы хотя бы на несколько часов просто выпасть из реальности. Ей было необходимо, чтобы не сойти с ума прямо в эту самую секунду.

— Ты… Ты помог мне…

— Помог, — кивнул Малфой, вытирая руки белым платочком. — Думаю, что теперь мы в расчёте.

— В смысле? — она попыталась поднять голову, чтобы увидеть его лицо, но от резкого движения тут же потемнело в глазах.

— Тебе нужно отлежаться, Грейнджер. Постарайся хоть раз отключить в себе самоотверженную гриффиндорку, тебе это больше не идёт. Неуместный образ.

— А раньше, значит, было к лицу?

— Да, — он пожал плечами и аккуратно сложил платочек. — Тогда тебе шло быть хорошей девочкой, Грейнджер. Ты выглядела, как правильное добро.

Когда-то она была правильным добром. Даже Малфой теперь признавал то, что Гермиона больше не походила на добро.

Она открыла глаза, чувствуя под щекой мокрую кожаную обивку дивана. Внутри было слишком пусто, потому что там давно образовалась исполинских размеров дыра, которая вдобавок ко всему с каждой секундой расширялась. Гермиона плакала даже во сне, совсем потеряв контроль над всеми эмоциями и чувствами.

Когда-то она очень сильно боялась высоты, но вот уже который год летела вниз с высокого обрыва на бешеной скорости, а толкнул её в спину родной человек. Страха высоты больше не было — его заместил совсем новый страх, ранее неизвестный.

Грейнджер встала на ноги медленно подошла к окну.

То, что они с Поттером стали друг другу чужими людьми, было неоспоримой истиной, но кое-что он знал о ней наверняка. Она действительно часто думала о смерти. Посматривала на высокие здания, а точнее, на их крыши; обдумывала самые безболезненные способы, чтобы распрощаться с этой жизнью; частенько проводила острым лезвием ножа по запястью левой руки, но не решалась надавить сильнее.

— Какая ты глупая, Гермиона! — возмутилась она самой себе, всматриваясь в полупрозрачное отражение в окне. — На что ты надеялась?

Надеялась на лучшее, как привыкла к этому ещё со времён Войны.

Гарри точно почувствовал отпечаток магии, что остался на её теле в виде безобразного тёмного пятна в области сердца. Такое невозможно было пропустить — достаточно тёмная и мощная магия, что не позволила Гермионе умереть на руках у Малфоя, что не позволяла ей сейчас открыть окно и просто сигануть вниз, наконец-то покончив с этим кошмаром. Он ведь никогда не закончится.

Бледная кожа покрылась мурашками, а мысли начинали понемногу собираться в маленькие группки. Грейнджер стала слишком податливой на эмоции и чувства, что мешали ей здраво оценивать ситуацию. Сейчас ей нужно было думать совсем не о том, как глубоко и больно Поттер снова ранил её, а о том, что он сказал ей.

Орден Бафомета.

Об этом не пишут в общедоступных книгах, не говорят о нём за чашечкой чая — это запретная тема, что много веков назад была заперта на страницах старинных редких фолиантов. Гермиона лишь однажды натыкалась на информацию об этом культе, и тех жалких нескольких страниц хватило, чтобы ужаснуться на годы вперёд. Она даже не могла себе представить, что когда-то услышит о древнем культе, который в своё время приводил в ужас не только магический мир, но и мир магглов.

Ей следовало с кем-то поговорить, кому-то рассказать о том, что она узнала. У Грейнджер было слишком мало таких людей, которым она могла доверять, и ещё меньше тех, с которыми можно было говорить открыто, а если из этого списка вычеркнуть собственное отражение, то список становился вообще ничтожным.

На её шее проступили отчётливые следы светло-фиолетового цвета — на её теле было так много отпечатков Поттера. Гермиона перестала стараться их скрывать около года назад, когда поняла, что это бесполезно. Они всё равно проступали, напоминая о том, что она была наказана за свой проступок.

«Ты не о том думаешь, Гермиона. Орден Бафомета, помнишь? Прекрати наконец-то жалеть себя, у тебя и так достаточно проблем. Как насчёт связи с Малфоем?»

Мозг начинал прокручивать правильные и волнующие её вопросы.

Если она когда-то смогла придумать заклинание, что было способно связать две жизни, то теперь могла взяться за контрзаклинание.

Грейнджер не могла допустить того, чтобы над её сердцем тлело тёмное пятно, оставленное палочкой Драко, которое подставляло его под удар. Ей бы хотелось снова стать для Малфоя добром, даже если за это придётся поплатиться собственной жизнью, ведь больше никого у неё не было. Пока они связаны — это верный путь к двойному самоубийству. В глубине своей почерневшей души Гермиона всё ещё взращивала единственное своё светлое чувство, как ей казалось.

Драко мог с лёгкостью поспорить с ней.

Она аппарировала в Мэнор, где неизменно было холодно и темно. И куда ей было позволено появляться в любой момент.

— Я поражаюсь тому, как легко тебе всегда удаётся меня отыскать, — Малфой сидел у камина, с пустым стаканом в руках. — У меня так никогда не получалось. Ты всегда где-то далеко от меня.

— Ты так предсказуем.

— Я не появлялся в Мэноре больше пяти месяцев, но ты стоишь сейчас тут, передо мной, и говоришь, что я предсказуем. Мне кажется, что ты ошиблась с выводами.

Это можно было свернуть на действие связывающего заклинания, но ведь это началось гораздо раньше. Гермиона просто смотрела на него, читала его чувства, видела каждую оголённую эмоцию, впитывала вибрации его души — сливалась с ним в одно целое, хоть и пыталась оградить Драко от себя.

Сначала боялась его чёрной души, а потом старалась спасти от собственной. Их связь была с привкусом смерти, который они приобрели на поле боя.

— Как ты себя чувствуешь? — Малфой поставил стакан на пол.

— Отлично, — томно ответила Гермиона, расстёгивая пуговицы рубашки. — А ты как?

Только рядом с ним она видела новые оттенки — проблески свободы, что была ей доступна только с Драко. И Грейнджер знала, что она не должна вестись на это, потому что можно больно обжечься, но и устоять не могла.

— Нормально, — Малфой встал с кресла, внимательно наблюдая за каждым её движением. — Ты чертовски красивая, Грейнджер.

Драко любил её во всех проявлениях, но всё чаще говорил о другой красоте. Он видел в ней то, что, казалось бы, давно в ней было убито. В её карих глазах порой загорался тот самый огонёк, что не вписывался в общую картину. Из уст слетал добрый и искренний смех, словно Грейнджер ещё помнила, каково это — быть прежней собой.

Это всё делало её особенной, невероятно красивой и другой.

— Смертельная красота, — ухмыльнулась Гермиона, сбросив с себя рубашку.

— Что это? — Драко сделал шаг к ней и прикоснулся пальцами к тёмным отметинам на шее. — Что он сделал?

— Я просто хожу по лезвию ножа, — она опустила его руку себе на грудь. — Это обратная сторона моей красоты, Драко, но ты ведь готов её принять?

Гермиона не любила обсуждать свои травмы, но не скрывала их. Она смело показывала Драко то, что на её коже оставалось после охоты или разговора с Гарри. Знала, что и тело Малфоя богато на историю. Это их настоящее, неприятное и мрачное, но оно их связывало. Они жили одной реальностью.

Её голос стал совсем тихим, а карие глаза завораживали. Этот взгляд обволакивал его сознание, проникал под кожу и управлял всеми чувствами. Гермиона выдохнула так громко, когда Драко притянул её к себе, что с губ сорвался лёгкий стон. Её пальцы торопливо начали расстёгивать пуговицы на его рубашке. Она так хотела почувствовать тепло его кожи на своём теле.

Магия Гарри отступила, не мешала дышать. Близость с Драко исцеляла её. Хоть и временно, но Грейнджер становилось легче.

У Гермионы никогда не получалось быть медленной и аккуратной, когда Драко был настолько близко. Она чувствовала его дыхание на своей шее, его руки блуждали по её телу. Грейнджер превращалась в горячий горький шоколад под Малфоем.

Драко начал с жадностью целовать и кусать её шею, оставляя поверх отпечатков Поттера новые следы. Вряд ли это навсегда перекроет ту боль, что чувствовала Гермиона, стоя в кабинете Гарри, но хотя бы на несколько минут она сможет позабыть, что никто кроме Малфоя, не способен к ней прикасаться без боли. Только один-единственный человек мог к ней дотрагиваться, не оставляя новых шрамов. Хотя какие-то следы на сердце всё же образовывались.

— Драко… — хрипло выдавила Гермиона.

Глядя прямо в глаза, Малфой опустил руку, забираясь ей под юбку. По телу пробежали мурашки, а Грейнджер зажмурила глаза, готовая просто умереть у него на руках.

Он провёл рукой по её промежности, отодвигая в сторону чёрное кружевное, нежно надавив пальцами на определённые точки. Казалось, что весь холод Малфой-Мэнора отступил, сдался в плен пламенному огню, что разжегся между этими двумя. Они были необходимым лекарством друг для друга, исцеляли все раны своими прикосновениями, которые, казалось бы, невозможно уже залечить.

Их жизнь перевернулась с ног на голову: зло теперь было принято считать добром; Слизерин спасал Гриффиндор; за убийство не наказывали; правильная Гермиона Грейнджер была готова стоять на коленях перед Драко Малфоем.

Он прижал её к своему телу, а она задержала дыхание, потому что кислорода не хватало. Рядом с ним так всегда было — это не могло не нравиться.

Порой это было похоже на Империус, которому невозможно противостоять. Их любовь, эти чувства, что зародились в объятиях беспросветной тьмы, можно было назвать новым Непростительным, потому что такое должно караться смертью. Они так страстно этого желали, отдавались в плен когтистым лапам неправильной формы любви, что не пожалели бы, оказавшись на костре всеобщего осуждения.

И каждый раз, когда Драко снова целовал её, ей казалось, что прежде она такого не испытывала. Всё та же дрожь в коленях, вырывающееся из груди сердце и мощный взрыв где-то под рёбрами. Его поцелуй всегда был отчаянным, слишком жадным и пьянящим. Он целовал её так, словно это было в последний раз.

— Я люблю тебя, — с болью сказав это, Гермиона прижалась к нему. — Я так сильно люблю тебя, Драко.

Из глаз проступили солёные слёзы, которые были совсем незапланированными. Грейнджер не ожидала, что начнёт признаваться ему в любви, озвучивать то, чего всегда так боялась. Малфой подхватил её на руки, укладывая на холодный диван у камина, а сам опустился на колени, расшнуровывая её босоножки.

— Я принесу плед, — прошептал парень. — Тут холодно…

— Нет. Мне не нужен плед, Драко. Мне нужен ты.

Она стащила с себя остатки одежды, нижнее бельё и осталась обнажённой перед ним. Гермиона легла на диван, притягивая к себе Драко. Малфой возобновил их поцелуй, а правой рукой принялся поглаживать её между ног. Гермиона потянулась к пряжке его ремня и расстегнула его, а затем и молнию на брюках. Она достала возбуждённый член парня и приставила его ко входу во влагалище.

Малфой неторопливо вошёл в неё. Ритмичные движения рассеивали все мысли. Перед ним она могла быть уязвимой, перестать думать о том, что постоянно волновало — она могла быть собой с ним, хотя временами уже и начинала забывать о том, каково это. Рядом с ним, даже в холодном и неприветливом Мэноре, хотелось навечно остаться в моменте.

Наверное так умирают, как они любили друг друга.

Они принадлежали друг другу. От корней волос и до кончиков ногтей. От ненависти до страсти. От начала и до самого конца.

Обхватив его за талию, Гермиона откинула голову, закрыла глаза и стала двигаться в такт с ним. Секс доставлял ей не просто удовольствие, но и такое необходимое облегчение. Ей было хорошо с Малфоем и она знала, что ему с ней тоже. Сжав пальцами её бедро, он начал ускоряться, а Грейнджер откровенно застонала под ним и ещё шире расставила ноги. Драко обхватил её рукой за талию и вошёл на всю длину члена, чем заставил Гермиону прижаться к нему всем телом.

Она открыла глаза, встретившись с вечно холодными серыми глазами, что неотрывно изучали её лицо. Гермиона притянула его к себе за затылок, впиваясь в губы жарким поцелуем, пока Драко начал двигаться ещё быстрее. Лишь спустя пару минут поцелуй прекратился, а они, не прерывая зрительного контакта, теперь дышали друг другу в рот.

Секунда — всего лишь мгновение — и они практически одновременно кончили. Сначала она, а следом и Малфой. Гермиона вскрикнула и тяжело задышала, а Драко навалился сверху и уткнулся носом в её шею.

— Ты пахнешь, как любовь, — прошептал Малфой, когда дыхание немного выровнялось, и он слез с неё. — Шоколадом, цветами… Ты пахнешь желанием, Грейнджер.

Ей хотелось улыбнуться, но она не смогла. Гермиона посмотрела на Драко, который расположился в кресле напротив. Он был действительно красив, пусть и достаточно обезображен Войной, но в этом они были схожи. Малфой внимательно смотрел на неё, а Грейнджер вдруг осознала, что так давно уже не видела его искренней и доброй улыбки, не слышала его смеха. Она знала его настоящим, но не знала счастливым.

— Мы могли бы… — девушка запнулась, ругая себя за то, что вообще решилась вслух что-то сказать. — Мне пора домой.

— У тебя не получается врать.

— Считай, что я не могу врать тебе, — Гермиона встала с дивана и потянулась за рубашкой, что валялась возле кресла. — У меня завтра собрание.

Вот их момент и закончился. Снова всё нарушила горькая реальность, в которой они жили, с которой делили свою постель. Внутри снова стало слишком пусто, а все мысли вернулись на своё место.

— Болит? — когда Грейнджер оказалась рядом, Малфой прикоснулся к её бледной коже под рёбрами, где теперь красовался новый шрам.

— А у тебя? — она в ответ ткнула указательным пальцем ему в сердце.

— Чего он сегодня хотел от тебя?

— Покорности, — горько усмехнулась Гермиона, натягивая рубашку. — Разве он когда-то нуждался в чём-то другом?

Её карие глаза потемнели, а во рту стало сухо. Они ведь могли быть откровенными и искренними друг с другом, но Грейнджер снова предпочла просто смолчать, хотя и нуждалась в том, чтобы с кем-то поделиться своими мыслями. Тонкие пальцы аккуратно застёгивали перламутровые пуговицы, а мысли витали далеко за пределами холодных стен Мэнора. Да, пламя погасло и тут снова стало сыро.

— Я могу заглянуть в библиотеку? — внезапно поинтересовалась Гермиона.

— Тебя провести?

— Нет, я помню, где она, — она опустила голову и прикусила губу.

Сложно было не заметить тяжёлого взгляда Драко, что пристально всматривался в каждый дюйм её тела, а после впился в спину, когда Гермиона направилась к лестнице, ведущей на второй этаж.

Он ждал, пока Грейнджер решится на разговор, но сам лезть к ней в душу не хотел, потому что знал, что это может больно ранить. Малфой не хотел стать для неё тем человеком, который мог бы без зазрения совести причинить боль и разрушить её веру в их чувства. А Гермионе лишь оставалось этим пользоваться, потому что смелости на разговор по душам ей не хватало.

Она наверняка знала, что Драко обязательно захочет её спасти, но ведь это было последнее, в чём нуждалась Грейнджер.

Единственным источником света в семейном поместье оставались окна на первом этаже. Все остальные комнаты и коридоры были погружены в мрак и беспросветную темноту, которая могла с лёгкостью проникнуть в разум, отравить сознание и понравиться. Домовые эльфы давно зашторили все окна, не позволяя больше свету проникать сюда.

Гермиона знала, что Драко был редким гостем в стенах, где вырос, но удивительным образом находил тут своё успокоение. После отбытия Нарциссы во Францию он захаживал сюда раз в несколько месяцев, когда внутри не оставалось места для новых эмоций.

Все они были похожими, практически одинаковыми, но рано или поздно забивали пустующие ментальные шкатулки Малфоя.

— Тебе больно… Эти стены причиняют тебе боль.

— Нет, Грейнджер! — ответил Драко. — Эти стены — единственное, что может меня спасти! Только тут я могу вспоминать о том, кем был когда-то и кем мог бы стать… Грейнджер, ты не знаешь меня.

— Ну да, — хмыкнула Гермиона. — Только вот ответь ты мне: что тебе известно обо мне, кроме того, что ты придумал сам?

— Больше, чем ты можешь себе представить.

Она была в библиотеке Малфой-Мэнора всего лишь один раз, несколько лет назад, но кажется, с тех пор ничего не изменилось, не считая толстого слоя пыли.

И отсутствия Нарциссы Малфой.

Создавалось впечатление, что с тех пор прошла целая вечность, которая порядком исковеркала их судьбы — судьбу всего магического мира.

В прошлый раз Гермиона встречалась в библиотеке Мэнора с хозяйкой поместья, которая из последних сил старалась держаться после смерти Люциуса. Тогда мир казался неправильным, искалеченным и изувеченным последствиями жестокой магической Войны, а теперь Грейнджер с тоской в сердце вспоминала те времена.

— Культ Бафомета, — отчётливо произнесла девушка.

Ничего.

— Ты не можешь тут раздавать свои команды, Грейнджер, — в дверном проёме стоял Драко. — У тебя нет такой власти над поместьем.

— В прошлый раз она у меня была.

— Моя мать тебе позволила так делать. Культ Бафомета?

— Да, я решила разнообразить свой досуг перед сном.

— Возьми, — он протянул ей книгу, что оказалась в его руках секундой ранее. — Я думал, что ты больше не читаешь перед сном.

Их пальцы соприкоснулись, и этот момент был куда интимнее, чем тот, где Грейнджер стонала под Малфоем. Ей хотелось броситься ему на шею и рассказать о том, как жизнь круто сменяла градус, хотя казалось, что круче быть уже не может.

«Я сама. Я сама со всем справлюсь», — мысленно уговаривала себя Гермиона.

Хлопок, аппарация и никакого прощания. Однажды она пожалеет о том, что не привыкла с ним прощаться, но сегодня Грейнджер не хотела этого делать.

Старинная книга в кожаном переплёте была довольно тяжелой. Гермиона и правда перестала давно читать перед сном, потому что это напоминало о безоблачном далёком прошлом, по которому она так сильно истосковалась. Она отчаянно желала сохранить глубоко в памяти хоть одну свою привычку, которую не погубило жестокое настоящее, пусть это и была привычка листать книги перед сном.

— Слава Мерлину! — Грейнджер услышала голос прежде, чем смогла развидеть перед собой свою квартиру. — С тобой всё хорошо?

— Рон? — от неожиданности и крепких объятий Уизли она растерялась и выронила книгу. — Ты как тут…

— Мне Оливер сказал, что тебя серьёзно ранили на охоте, — он отпустил её и сделал шаг назад.

— Оливер?

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — Гермиона подняла книгу и положила её на кофейный столик. — Не впервые ведь.

Рональд выглядел взволнованным, его голубые глаза бегали из стороны в сторону, но он явно избегал зрительного контакта с подругой. Да, они могли перекинуться словами поддержки или даже просто обняться, но уже очень давно Гермиона не видела Рона в таком виде, не чувствовала таких мощных волн тревоги от него, что запросто могли сбить с ног.

А ещё он прежде не появлялся у неё дома без предупреждения.

— Точно? Ты говорила Гарри?

— Ты, верно, шутишь? Какое ему дело до того, что меня ранили? Рон, а ты в порядке?

— Да, — он выдохнул. — Я просто должен был убедиться в том, что с тобой всё хорошо.

— Со мной всё хорошо. Как дела в Дублине?

— Нормально, а чего ты спрашиваешь?

— Просто так, — Грейнджер покосилась на старинную книгу. — Слышала, что там сейчас не сахар. Ты береги себя, Рон.

— Ты себя тоже береги, Гермиона, — Уизли взял её за руку. — Пожалуйста, просто будь аккуратна. Мне важно знать, что с тобой всё в порядке.

— Конечно.

— Мне пора.

Он исчез из квартиры, а Гермиона села на диван.

«Всё слишком сложно», — эта мысль пританцовывала где-то на окраинах её сознания.

«Культ Бафомета основан в конце тринадцатого века. Доподлинно не известно, кто был его основателем, и какой была первоначальной идеология этого культа. Зато точно известно, что среди представителей этого культа было достаточно много представителей, как чистокровных магических семей, полукровок, маглорождённых, так и обычных магглов. Да, культ Бафомета стал первым, и весьма ужасающим, примером содействия магглов и магов.

Расцвет культа припадает на средину пятнадцатого века. Герберт Бёрк — чистокровный волшебник, один из первых известных представителей культа. Именно Бёрк стал тем, кто начал продвигать в массы идеологию культа. Он считал, что возможно возродить «достойную, уважаемую, благородную» новую нацию. По словам последователей Бёрка: «Все низшие существа и грязные отродья этого мира должны или умереть, или всеми своими силами помочь возродить новую нацию». Со средины пятнадцатого века, пока маггловская Европа полыхала в огне Святой инквизиции, магический мир полыхал в огне, сотворённым культом Бафомета.

Целые семьи магглорождённых, сквибы, оборотни, вампиры, кентавры, тролли и многие другие — все, кто отказался прислуживать культу, просто погибали. Их вырезали, сжигали, стирали с лица земли. Много крови тогда пролилось на магической земле, и казалось, что этому нет ни конца, ни края. Бёрк собрал вокруг себя сильных сторонников, которые были готовы продолжать дело даже после его смерти. Культ Бафомета принёс много страданий магическому народу…»