28 день месяца Руки Дождя 2 год. 4 эра. Замок Кватча. Кватч. Империя Тамриэль.

Украшенные темными гобеленами каменные стены казались Ригу мрачными. Холодное пламя, горевших алым, факелов напоминало бретонцу стены родного замка. Узкие, богато украшенные гобеленами и картинами коридоры, были закрыты темно-фиолетовыми шторами, лишая место солнечного света.

Ведущая их по длинному коридору молодая имперка казалась болезненно бледной, а царивший в ее душе испуг, передавался в ее движения. Встречающиеся на их пути стражники, облаченные в кольчужные доспехи с выгравированным на них головой волка, почтительно расступались, преклоняя колени перед Императором. Идущий же по коридору имперец не скрывал своего лица, тогда как его рука едва ли не касалась правой руки идущего рядом с ним Рига. Самого бретонца провожали удивленные взгляды и тихие, недоверчивые шепотки, узнавших его людей. Бежащий за ними Ами, гордо тявкал, отвлекая на себя слуг замка, вызывая у них теплые, наполненные умилением улыбки.

Двери графских покоев открылись перед ними, позволяя Ригу шагнуть в знакомую ему комнату. Восстановленную, после вторжения даэдра, просторную комнату освещало пламя камина, перед которым располагался прямоугольный деревянный стол. Вокруг стола были расставлены обитые фиолетовым бархатом кресла, в одном из которых была заметна мужская фигура.

Золотые глаза прошлись по сгорбленной широкоплечей фигуре имперца, которому на вид можно было дать немногим больше пятидесяти. Благородные черты лица несли на себе оттенок боли, а его грудь поднималась медленно, словно каждый вдох давался человеку с боем. В коротко стриженных темных волосах была заметна седина, тогда как некоторые пряди секлись и казались безжизненными. Стальные глаза, выдавшие в нем близкую родственную связь с благословенной кровью Дракона, удивленно расширились, тогда как на тонких губах появилась вымученная улыбка. С трудом выпрямившись в кресле, имперец прикрыл рот, хрипло кашляя и пытаясь вдохнуть жизненно необходимый ему кислород.

– Ваше Императорское Величество, я…кхе-хке…для меня честь, что Вы откликнулись на мою просьбу. – голос человека был хриплым, а сам он оперевшись на подлокотник фиолетового кресла попытался подняться для поклона прибывшему в город Императору.

– Граф Ормелиус, не стоит. – быстро пробормотал Мартин, в несколько шагов оказываясь рядом с графом и осторожно придерживая его.

В движениях бывшего священника виделась забота, а сам он быстро осматривал взглядом больного человека. Его руки вспыхнули золотом, вызывая у графа печальную улыбку. Стоящий же в дверях Риг, благодарным кивком отпустил служанку, после чего всмотрелся в душу того, кто когда-то был им спасен.

Тусклое, практически полностью погасшее свечение встретило его приветливым миганием. Отмеченная маленькими крыльями дракона душа была покрыта многочисленными разрывами рядом с сердцем и разумом. Риг видел, как из ран на оболочке вытекала сияющая голубым энергия, задевающая собой небольшие темно-алые шипы, символизирующие остаточное влияние Обливиона.

– Не ожидал увидеть Вас вновь, Ригель. – хриплый, раздраженный постоянным кашлем, шепот графа Голдвайна был совершенно не похож на тот голос, который запомнил бретонец. Болезненная улыбка имперца несла в себе теплоту: - Похоже, Вас вновь похоронили раньше времени.

Риг мягко улыбнулся графу, подходя к нему и слегка склоняя голову. Находясь выше по статусу, он мог не делать этого…однако ему хотелось выказать уважение тому человеку, который когда-то не отступил перед хаосом Обливиона, самоотверженно давая ему бой.

– Оставьте, свою учтивость, Ваше Королевское Высочество. – покачал головой граф Кватча, заметно морщась. – Сколько?

Риг понял вопрос имперца сразу же. Золотые глаза вспыхнули, когда смертное божество вновь всмотрелся в душу имперца, отмечая некоторые тревожные тенденции, знакомые ему благодаря частым наблюдениям за больными, обращавшимися давным-давно на факультет Восстановления Университета волшебства.

– Вам нужен честный ответ, Ваше Сиятельство? – голос Рига заставил графа вздрогнуть и согласно кивнуть. Ловя на себе внимательный взгляд Мартина, Риг со вздохом, ответил: - Быть может чуть больше полугода, Ваше Сиятельство.

Мартин побледнел, а его руки загорелись ярче. Император быстро зашептал молитвы Акатошу, прося бога Времени продлить жизнь его старому другу. Граф же обреченно усмехнулся, благодарно кивая бретонцу.

– Что ж, это была замечательная жизнь. – в голосе имперца послышалось смирение. – Я могу лишь молить Богов о том, чтобы те позволили мне сохранить разум, и я не был бы подобен Джоффри в последние месяцы его жизни.

Риг нахмурился, бросая непонимающий взгляд в сторону побледневшего Мартина. Смертное божество прекрасно помнил о том, как несколько месяцев назад его чертоги посетила душа пожилого грандмастера ордена Клинков. Это не стало для Рига неожиданным. Он помнил, что здоровье верного слуги Императора было не самым лучшим, а сам Джоффри с завидным упрямством отказывался от лечения, готовясь с решимостью принять свою судьбу. Тогда его огорчило лишь то, что агент Императора без каких-либо соменений отравился в чертоги Талоса, не пытаясь даже заглянуть к нему во дворец, где его ждал бы накрытый стол и личная комната, которая позволила бы ему перевести дух и отдохнуть перед новым путешествием.

– Джоффри терялся во времени. – с сожалением в голосе объяснил бретонцу Мартин, прикусывая губу. Глубоко вздохнув, имперец убрал руку, отпуская запястье графа. – В последние месяцы он забывал слишком многое, едва не нападая на знакомых ему людей. Он был уверен, что его хотят отравить. Он искал везде заговор, проверял каждое блюдо и пытаясь найти моего отца. После…в один из дней его нашли на зеленой императорской тропе.

Риг промолчал, вспоминая терпеливого старика, который всегда мог найти выход из любой их проблемы. Практически полностью лысый бретонец, с умными серыми глазами, до последнего был голосом разума в Храме, успевая успокаивать самовольного сюзерена и одновременно с этим противостоять неизвестным угрозам, доказывая каждый раз то, что его никогда не стоило недооценивать.

– Вы хотели обсудить вопрос приемника. – произнес тем временем Мартин, присаживаясь в кресло, находящиеся напротив графа.

Вставший позади него Риг, проигнорировал тявкнувшего Ами, глаза которого с любопытством смотрели на графа. Сам граф осторожно кивнул, откидываясь на спинку кресла и устало, прикрывая глаза. Его тело дрогнуло, выдавая в нем сдерживающийся кашель.

– Я хотел бы принять в семью Савлиана Матиуса. – уведомил Императора имперец. – Хотел бы, чтобы он стал частью моего рода как…названный сын, имеющий все права на эти владения.

– Вы понимаете, что это незаконно? – уточнил в ответ Мартин, заставляя графа обреченно кивнуть.

– Мои дети мертвы, Ваше Императорское Величество. – голос графа Голдвайна дрогнул. – Ближайших родственников у меня нет, тогда как из дальних я смело могу назвать лишь Вас…В остальном же…мер или бретонец, прибывший издалека? Я просто хочу, чтобы этим владением правил уважаемый и достойный человек, положивший жизнь ради этого графства.

Мартин промолчал, осторожно кивая. В его глазах появилось понимание, тогда как в связи отразились скорбь и сожаление. Рука, стоящего рядом с Мартином, Рига коснулась руки имперца, переплетая их пальцы. Рядом тихо тявкнул Ами, опираясь передними лапами на серую мантию Императора. Глубоко вздохнув, имперец сказал:

– Я понимаю Ваши чувства, граф. Однако, почему бы нам просто не сменить династию, возводя капитана Матиуса в графское достоинство?

– Глупое желание умирающего, мой Император. – с болезненной улыбкой ответил имперцу граф. – Я не хочу, чтобы мой род закончился на мне и пытаюсь таким слабым оправданием успокоить свою душу.

– Я подпишу необходимые бумаги. – было хорошо заметно с каким трудом далось Мартину это согласие.

На несколько минут в графский покоях повисла гнетущая тишина. Рука Рига успокаивающе сжимала руку Мартина, с заботой проводя по костяшкам левой руки. Бретонец молчал, не решаясь прикоснуться к связи с имперцем, давая ему время для того, чтобы окончательно принять положение дел.

Проблема Кватча беспокоила имперца, всегда трепетно относящегося к гражданам этого города. Риг слышал молитвы супруга, в которых тот рассказывал о том, как оживал разрушенный в начале вторжения даэдра город. Рассказывал, как выжившие после того ужаса смертные постепенно сбрасывали с себя оковы страха, показывая всей Империи силу и красоту Кватча. Рассказывал о том, как новые поселенцы заполняли отстраивающиеся улицы, открывая свои лавки и помогая раскидывать сады или клумбы. За два года Кватч ожил, восстанавливаясь из пепла, словно мифический феникс.

Золотые глаза прошлись по душе графа, понимая, что обычная магия восстановления здесь не смогла бы справиться. Осознавая, что он не смог бы без божественных сил продлить жизнь того, кто должен был умереть еще два года назад. Того, кто на его памяти был готов умереть и просил лишь о том, чтобы его не воскрешали. Предложение Рига не только нарушило бы клятву, но и не было бы принято самим графом. Однако…видя смятение Мартина, медленно терявшего одного из своих связей с прошлым, видя боль на лице графа…Риг не мог просто пройти мимо.

– Я не могу исцелить Вас или предотвратить смерть. – внезапные слова павшего героя заставили графа удивленно посмотреть на него.

Удивление появилось и в душе Мартина, стальные глаза которого вспыхнули золотом. Завозившийся рядом с ними Ами тихо тявкнул, виляя хвостом и готовясь в любой момент оказать помощь своему хозяину. Риг же не теряя времени, разжал руку супруга, подходя ближе к графу Голдвайну. Стальные глаза правителя Кватча внимательно следили за тем, как бывший мастер-волшебник гильдии магов, протягивает ему свою руку.

– Однако в моих силах, забрать Вашу боль и помочь Вам прожить эти дни в спокойствии. – договорил свое предложение Риг, заставляя графа громко рассмеяться.

– Теперь я верю, что Вы действительно выжили, а передо мной сейчас не Ваш брат, решивший неудачно пошутить. – покачал головой граф, позволяя себе тепло улыбнуться бретонцу. Громко прокашлявшись, имперец продолжил: – Вы все также действуете сердцем, забывая о разуме. Ваше предложение лестно для каждого, но поверьте моя боль может быть излечена зельями и священниками. Быть может я умираю, быть может мое здоровье ослаблено, и каждая болезнь приковывает меня к постели, однако это ведь не значит, что я сдаюсь. Через час будет готово зелье исцеления болезней, которое дополнит один из священников часовни Акатоша.

Риг вздрогнул, неуверенно застывая с протянутой рукой. Действительно…граф Кватча мог себе позволить не беспокоиться о таких мелочах. Действительно…в их мире существовали зелья и целители, способные исцелить тело и поддержать жизнь смертного. Риг тихо засмеялся, понимая свою глупость. Голова бретонца почтительно склонилась, признавая свое поражение, а сам бретонец сделал шаг назад. Он не был нужен там, где страдало тело, а душа давным-давно приняла свой конец. И если граф не хотел облегчать страдания своей души, исцеляя лишь физическое тело, то Риг мог лишь подчиниться.

– Способности Рига могут избавить Вас от необходимости каждый раз пить зелья и обращаться к целителям. – внезапно подал голос Мартин. – Он может избавить Вас от постоянных болезней и болей, которые, быть может, не позволят Вам уйти к Богам так как Вы этого хотите. Он может сохранить Ваш разум, который Вы так боитесь потерять.

Граф задумчиво посмотрел на бывшего священника. В стальных глазах Мартина было заметно легкое раздражение, словно имперец не одобрял ни слова, ни действия правителя Кватча. В связи же хорошо читалась его вера в то, что бретонец смог бы исполнить свое обещание, что позволило бы графу провести остаток своих дней в спокойствии. Душа имперца была готова приказать графу принять лечение, была готова вмешаться лично, используя собственные знания и силы…однако вместо этого, Мартин говорил и убеждал, напоминая Ригу о том, что его супруг не любил давить на близких к нему людей. Не любил насильно держать их и позволял им самим сделать свой выбор.

– Признаюсь, я упустил это из вида. – голос графа был хриплым. Через секунду громкий кашель заставил человека согнуться, а его рука потянулась к бретонцу.

– Делайте то, что хотели, Ригель. Я действительно не хотел бы в последние месяцы жизни казаться не осознающим настоящее человеком.

Рука смертного божества сжала руку правителя Кватча, ощущая ее холод. Рядом с ним оказался Мартин, готовый в любой момент поймать супруга в случае если тот начнет падать. Вместе с этим, рядом с ногами графа оказался Ами, чье скуление привлекло внимание человека. Внимательный, любопытный взгляд волчонка прошелся по искаженному болезнью загорелому лицу, после чего маленький зверь лег в ноги графа, начиная тихо фырчать.

– Вы все также удивляете меня, Ригель. – покачал головой граф, не решаясь двинуться и потревожить спутника бретонца. – Надеюсь, что Вы действительно знаете, что делать, а этот зверь…не окажет никакого негативного эффекта.

– Об этом можете не беспокоиться. – уверил графа Риг, прикрывая глаза и сосредотачиваясь.

Мир перед ним знакомо вспыхнул, позволяя ему осторожно приподнять изорванное полотно, символизирующую оболочку души. Бретонец спокойно прошел через первичную защиту, чувствуя, как мягко приподнимается метафорическая ткань, а потоки Этериуса раскрываются перед ним. Яркие, переплетенные нити, позволяющие ему работать с самой сутью души, медленно создавали для него внутренний мир графа.

Золотые глаза видели, как вокруг него поднимались белоснежные стены…замечал, как те отодвигались, образовывая лесенки и лавочки на которых могли оказаться люди… замечал промерзшую покрытую трещинами землю, которая медленно углублялась вниз, образовывая своеобразную яму, в которой могли биться гладиаторы. Видел, как в яме появлялась небольшая золотая клетка, в которой спал маленький красный дракончик. Слышал он и тихое рычание, доносившиеся снизу.

Пройдясь взглядом по глубоким трещинам на стенах своеобразной арены, Риг задумался. Что он в действительности мог сделать? Работа с оболочкой, удерживающей воспоминания и ощущения простых ран и болезней, не дала бы ему результатов. Он хорошо понимал это, зная, что для того чтобы лишить графа возможности чувствовать боль ему нужно было изменить саму суть души. Вопрос был лишь в том, как это сделать? Исцеление трещин на стенах арены должно было убрать болезнь и раны…спуститься вниз и поработать с клеткой и дракончиком означало укрепить исчезающую связь тела с Этериусом и тем самым продлить жизнь графу…но что могло убрать боль и сохранить разум?

Возникший рядом с ним Ами потеря о его ноги, предупреждающе рыча и внимательно смотря в глубь ямы. Было видно, что спутник был напряжен, а все его движения напоминали готовящегося к атаке хищника. Вслед за этим, слегка увеличившийся в размерах щенок, чья серая шкура едва заметно сияла серебром, начал медленно подходить к краю арены, останавливаясь перед перилами и громко лая в неизвестность. В ответ из ямы раздался протяжный вой, заставивший Рига понять о разбуженных стражах, охраняющих томящегося в клетке дракончика.

Бретонец вздохнул, призывая лепестки и беря на руки своего спутника. В его голове начала появляться идея, а сам он понимал, что здесь нужно было сделать то, что он когда-то провернул с разумом Ворина Дагота. Только если из разума лорда Дагота нужно было убрать травмирующие безумные воспоминания, то здесь нужно было лишить графа воспоминания о боли. Нужно было укрепить его разум и запечатать травмирующие ощущения. Нужно было просто лишить графа Ормелиуса возможности чувствовать боль.

Белая, созданная из лепестков плафторма, осторожно опускалась вниз. Арочные углубления, располагавшиеся по кругу арены, позволяли Ригу заметить скрытые в них небольшие комнаты, освещенные магическим светом факелов. Белый, мягкий свет падал на небольшие картины, изображение которых постоянно менялись.

Улыбка скользнула по лицу бретонца, а сам он перенаправил платформу к углублениям. Там, где у лорда Дагота была книга, чьи страницы нужно было выбрать, здесь были картины, с которыми нужно было что-то сделать. Нужно было лишь найти нужную картину…нужно было найти картину, заключавшую в себе воспоминания об ощущениях.

Вой, принадлежащий стражам ямы, стал громче, а сам бретонец ощутил на себе внимательные, раздраженные взгляды. Сидящий в его руках Ами беспокойно завозился, принюхиваясь и приглядываясь, словно пытаясь помочь своему хозяину в его деле. Животное словно чувствовало больше бретонца, громко лая и привлекая внимание героя. Очень быстро Риг уяснил, что Ами чувствовал верное направление и издавал громкий, требовательный лай каждый раз, как Риг оказывался на правильном пути.

Перемещавшаяся по арене платформа, застыла на небольшом отдалении от земли с левой стороны здания. Золотые глаза, пробегающиеся беглым взглядом по пяти арочным коридорам, остановились, как только чувствующий его вопрос волчонок громко залаял. Платформа сразу же подлетела ко второму проходу с правой стороны и Риг прижимая к себе спутника, наклонился и, словно ночной вор, пролез через углубление.

Небольшая, закрытая на металлическую дверь комната была заполнена картинами. Маленькие картины, квадратные, круглые, овальные изображали одного человека в различные периоды его жизни. Риг видел падение с лошади, видел раны от меча, видел могилы... понимая, что к каждой из картин он может прикоснуться и увидеть более подробно болезненный момент. Однако основное внимание привлекал свет одного факела, висевшего в конце комнаты рядом с небольшой овальной картиной. По обеим сторонам от картины виднелись раздвинутые фиолетовые занавески, открывающие вид на маленького заплаканного ребенка, тело которого было покрыто страшными ранами. Краска на картине практически полностью стерлась, а лицо на портрете было потрескавшимся.

Вместе с этим, золотые глаза коснулись небольшого, обитого темно-фиолетовым мехом, кресла, рядом с которым стоял деревянный ларец. Крышка ларца с изображением головы волка была закрыта. Риг присмотрелся повнимательнее, отмечая отсутствие замка, что давало ему возможность предположить о том, что в случае нужды ларец можно было с легкостью открыть или же напротив запечатать.

Риг задумался, опуская взгляд на волчонка. Льдисто-голубые глаза спутника с ожиданием смотрели на божество, не пытаясь дать ему какой-либо подсказки.

Это было логично…связанный с ним Ами смог почувствовать нужное место, но с остальным должен был разобраться сам Риг. Ами не понимал, что бретонец хотел сделать. Хотел ли он уничтожить комнату? Хотел ли он уничтожить портреты? Хотел ли он открыть ларец? Или он хотел совершить для исцеления что-то другое?

Что на самом деле означала эта комната? Он искал картину с воспоминаниями о чувствах боли и страданий, которых граф Ормелиус должен был быть лишен. Но должен ли он был лишать графа самого воспоминания, которое могло быть заменено другим? Он мог уничтожить картины, мог замазать их или перерисовать. Но что это бы дало? Ощущение бы это не изменило и лишь заставило бы сами воспоминания затеряться. Быть может притупило бы что-то, но не исправило бы ощущения и не разрешило бы его проблему.

Значит ему нужно было нечто другое. Взгляд Рига коснулся ларца, который не должен был просто так находиться в комнате. Могло ли это быть связанное с воспоминаниями ощущение? Что если приоткрыть крышку означало заставить душу чувствовать постоянную боль? Что если запечатать ларец окончательно означало лишить душу нужного ему ощущения?

В закрытую дверь внезапно заскреблись, словно кто-то неизвестный пытался открыть ее и проникнуть внутрь комнаты. Громкое, предупреждающее рычание, заставило Рига вздрогнуть, понимая, что он привлек внимание стражей. Там, где душу Мартина охранял дракон, душа графа Ормелиуса находилась под защитой волков, изображенных на гербе города. Там, где золотой дракон, ластился и урчал, защищая его от бед, волки графа готовились напасть, видя в нем врага.

Не теряя времени, Риг быстро подошел к столику, касаясь рукой ларца. Золотые глаза закрылись, а сам бретонец прислушался к своим ощущениям. Крики боли, ощущения текущей крови, утопления, жар раздирающего горло яда коснулись его разума, заставляя бретонца понять, что сделал правильный выбор. Однако, что он мог сделать с ларцом? Он мог уничтожить предмет или мог запечатать навеки. Что из этого было бы правильным и лучшим для графа? Как сказалось бы на разуме графа уничтожение ларца, хранящего в себе ощущения о боли и болезнях?

Риг нахмурился, сосредотачиваясь и призывая в воздух лепестки. Он обещал защитить разум близкого для Мартина человека. Обещал избавить от боли и позволить прожить остаток жизни в спокойствии. Мог ли он рисковать и совершить ошибку?

Золотые глаза закрылись, а сам он начал быстро формировать в своей руке замок и цепи. Лепестки кружились вокруг него, подчиняясь его желаниям и создавая требуемые божеству предметы. Чувствуя в своей руке тяжесть и металлический звон, павший герой открыл глаза, начиная быстро опутывать деревянный ларец созданными из его души цепями. Он затягивал их как можно туже, исключая любую возможность поднять крышку со спрятанными ощущениями.

Все это сопровождалось усиливающимся рычанием и требовательным скрежетом чьих-то лап. Спрыгнувший на пол Ами, закрыл собой фигуру бретонца, осторожно пригибаясь и словно готовясь к прыжку. Шкура волчонка сияла светом Этериуса, тогда как сам зверь увеличился еще сильнее. Из его пасти доносилось глубокое, сильное рычание, отдающиеся от стен и несущее в себе угрозу. Открытая пасть Ами демонстрировала острые клыки, которые тот был готов использовать в любой момент.

Риг же, не обращая внимания на рычание, быстро повесил на цепи навесной замок, защелкивая его. Впрочем, такая защита не удовлетворила его, и он не задумываясь призвал новые лепестки, формируя из них небольшую коробку. Вслед за этим, он быстро взял в руки ларец, с удивлением ощущая его легкость.

Дверь дрогнула, когда бретонец положил предмет в коробку, закрывая ее и вновь призывая в руки цепи. Риг понимал, что ему нужно было уходить, однако не мог позволить себе оставить проблему решенной не до конца. В этот раз цепи перетягивались не столь туго. Постоянно оглядывающийся на дверь Риг, небрежно защелкнул замок, отходя от стола и подхватывая на руки Ами. Ощутимо потяжелевший щенок, протестующе фыркнул, мягко падая на появившуюся платформу. Сразу же после этого, бретонец, не дожидаясь появление стражей, выбрался из комнаты, поднимаясь и направляя новые лепестки на стены. Сформированные чужой волей строительные леса, без каких-либо проблем встали в нужные места, укрепляя здоровье графа.

Удовлетворенная улыбка коснулась лица бретонца, который со вздохом разорвал связь душ, возвращаясь в покои графа. Ощущая на себе две пары стальных глаз, рассматривающих его с ожиданием, Риг мягко кивнул. Дело было сделано и граф до конца своих дней не сможет больше чувствовать боли.