— У тебя дрожат руки, — Валентино наблюдал, замерев возле дверного косяка. Вокс весь слабо дрожал, замерев перед зеркалом. Лезвие острой бритвы проходилось по его коже, срезая трехдневную щетину вместе с пеной для бритья.

Вокс был сосредоточен сильнее, чем во время службы, но всё никак не соглашался перейти на любую нормальную бритву, всё изображал из себя Суини Тодда, а, по скромному мнению Валентино, сам всё это время больше напоминал судью.

— Я не могу на это смотреть, дай сюда, — пришлось развернуть Вокса к себе, тот послушно замер и свет от лампы над их головами отражался в его глазах. Валентино всегда думал про лёд для коктейлей в самых дорогих барах Вегаса, когда смотрел в его глаза. И про лёд, который покрывал зимой реку в маленьком городе, в котором они когда-то жили.

Целую вечность назад.

Они запирались в гараже Вокса, потому что Валентино жил в трейлерном парке, они раскуривали на двоих крэк в фольге. У них ничего не было так долго, что Валентино начал тогда думать, что у него ничего не будет вечность.

У него был Вокс под боком, смотрящий в старый пузатый телевизор на какого-то ебанутого проповедника, который обещал людям спасение, если они пожертвую ему достаточно денег. Вокс рассказывал, что его мать отдала всё, что не отобрал у неё отец, потому что ждала чуда и жизни лучше.

Валентино не двигался на его диване часами, потому что обычно он приползал, чтобы Вокс из домашней аптечки зашил разорванную бляшкой ремня кожу на его спине.

Вокс плохо шил, но он честно старался, а потом долгими часами позволял лежать на себе, гладил по волосам и показывал Валентино того священника в телевизоре. Иногда он просил научить испанскому и тогда они тихо переговаривались между собой. Вал обожал смущать его какой-то глупостью, но никогда не понимал главного: Вокс смущается смысла фраз или своего непонимания.

Наверное, он должен был ненавидеть того, кому его мать пожертвовала все сбережения. Но Вокс однажды указал на человека в телевизоре и пообещал, что он переплюнет этого мерзкого мудака.

Он сможет сделать намного круче.

Валентино тогда смотрел на его лицо, на острые скулы и голубой лёд в глазах. На смолянисто-чёрные волосы и бледную кожу и думал, что у него есть какой-то небольшой, но шанс.

А потом Вокс пообещал забрать Вала с собой из этой дыры. Пообещал забрать подальше от дерьмового крэка, трейлеров и их сумасшедших родителей. А в один прекрасный день, он ворвался на холм к Валентино, звеня ключами от машины и заявил, что тот должен собирать вещи. Они едут искать лучшую жизнь. Это был второй день после окончания школы, никто из них не собирался в колледж.

Вокс был сумасшедшим столько, сколько Валентино его знал. Он учил всё, что можно было учить и был способен рассказывать пятичасовые лекции о том, что его интересовало, а интересовало его практически всё. Он был живым документальным фильмом, потому что сравнение с энциклопедией не было ему близко.

Вокс был слишком живым, чтобы напоминать о книге. Ему безусловно шёл телеэкран. Они двое убедились в этом, когда удача развернулась к ним лицом. Вал не мог вспомнить, как Вокс оказался на том кастинге, но через месяц после него он уже читал какой-то убогий сценарий познавательной программки для того, чтоб детишки познакомились с Иисусом и компанией.

А потом Вокс вернулся в грязи, крови и проспал несколько дней. Он потребовал бутылку виски и выпил пару стаканов, а потом сказал, что теперь программа полностью принадлежит ему. И получат свою порцию хуйни не только дети.

Вал нашёл себя через много лет, когда подавал Воксу после очередного выступления бутылку воды, отвлекшись от проверки их счёта.

Люди отдавали им последнее. Валентино смеялся так громко, стоя на балконе в новой квартире. Эти идиоты правда несли им в руки всё, что сами имели. А Вокс им улыбался и обещал лучшее.

— Местные ещё тупее, чем все прошлые, — сказал ему Вокс, когда поднял голову, чтобы Валентино было удобнее очищать от пены его шею. У него слабо выделялся кадык, но Вал очертил его пальцем. Вокс выдохнул и прикрыл глаза: — шериф считает себя лучшей кухаркой города. Притащил вчера яблочный пирог.

— И ты даже не поделился? — бритва чертила линии на коже, снимая с неё пену. Валентино слышал тот звук, с которым срезаются короткие жесткие волоски, он вёл по скуле, думая, что ему ужасно нравится бархат бледной кожи.

— Я был чертовски голоден, детка, — Вокс пожал плечами, он начинал выглядеть, будто сейчас уснёт и свалится с бортика ванной. Он нахмурился, тени скользили по коже. Валентино захотелось поцеловать его и напомнить, что любой голод можно утолить.

Он сам жаждал наконец перестать чувствовать себя бездомным и обделённым. Вокс жаждал получить столько признания, сколько сможет. Ему нужно было общечеловеческое внимание и общечеловеческое же послушание. Они оба получили то, что жаждали.

И друг друга.

Они никогда не называли это сектой или культом, они называли это бизнесом.

Люди просто шли перед Воксом, как стадо овец. Он был пастухом, а Валу пришлось стать его пастушьей собакой, взяв на себя некоторые организаторские вопросы. Финансовые Вокс ему не давал, утверждая, что Вал только тратить горазд, в счёте он ужасен; в какой-то мере это было чистой правдой. Зато он ещё должен был лаять на волков, когда полиция, стремясь обвинить и закрыть их, подбиралась слишком близко.

У них не было доказательств чего-то противоправного, они просто пытались нацепить на Вокса наручники так же часто, как луна становилась месяцем. Они стали ненавидеть полицию, но местный шериф принёс Воксу ебучий яблочный пирог, а тот не избавился от него, хотя терпеть не мог еду, которая не была выбрана лично им в магазине.

Он расслабился в этом городе или устал.

— У него есть две собаки, давно не видел таких активных собак, — вещал тогда Вокс совершенно отстранённо. Валентино неодобрительно покачал головой, но с любовью своего спутника к собакам мог сделать столько же, сколько с его любовью к акулам. Вокс звучал немного вдохновлённо, но не стал говорить, что они могли бы, когда решат уйти на покой, завести собаку.

Валентино не знал, что будет, когда они решат закончить, но почему-то думал, что закончат и будут прятаться они вместе.

— Здесь так много придурков, что это даже мило, — сказал ему Вокс под режущем глаза светом одинокой лампы под потолком ванной комнаты. Валентино смотрел на неё и думал про петлю. Она бы трещала под весом тела и покачиваясь.

— Он сказал, что было “неплохо”.

— Шериф?

Вокс покачал головой и на мгновение в его взгляде лёд превратился в небо, отражающееся от зеркальной поверхности небоскрёба.

Валентино поднял его голову, крепко сжимая подбородок. Он не заметил, как впился в кожу ногтями, а Вокс про это ничего не сказал.

Иногда он находил кого-то, обычно брошенного судьбой и решал, что этот человек ему совершенно точно нужен. Они подобрали Вельвет именно так и провезли через весь штат. Она воровала баночки пива, которые они распивали, сидя на крыше машины. Вокс смотрел на неё, как на северное сияние и звал ехать с ними дальше. Все трое были ещё молоды и у них не было определённого пути, только все дороги мира.

Вокс ненавидел неопределённость, отсутствие плана его угнетало и нервировало, он бы сошёл с ума, если бы тогда Вельвет не попалась им. Валентино тогда рассмеялся и вздумал шутить что-то там про Марию Магдалину. Его никто не услышал, а он не хотел укрепляться в этом.

Он сам хотел быть ей.

А потом Вельвет ушла, скрылась, оставив номер телефона и теперь приезжала к ним раз в полгода. Кажется, она захватывала какой-то свой модный рынок. Вокс желал ей успехов, но обычно был излишне вымотан для дополнительных разговоров.

Он прижимался к Валу и мирно сопел те часы, которые мог проспать, пока его вечный спутник задумывался, был ли он одним из тех людей, которыми Вокс становился одержим. Сначала точно был, а потом он просто остался неотделимой частью жизни в отличии от всех других.

Вокс нашёл ещё одного, стоило только оставить его ненадолго в одиночестве. Но, кажется, в этот раз ничего целебного не случилось.

— Думаю, это неважный знак. Думаю, мы не сможем продержаться слишком долго, Вал,

— сказал ему Вокс решительный и готовящийся к своему концу. Пришлось провести по его лбу, чтобы разгладить залёгшие морщины.

— Неправда, ты только что говорил, что они полнейшие идиоты, — Валентино готовился с ним спорить. С Воксом можно было долго и со вкусом спорить. Стоило только стереть с его лица остатки пены. Валентино сложил бритву, чтобы не порезаться потом и бросил её в раковину, любуясь проделанной работой. Вокс должен был отоспаться и быть снова идеальной версией себя утром.

Он обычно не нуждался в защите или поддержке. Просто Валентино был всегда готов дать ему это. В конце концов, Вокс всегда был рядом для него, когда партнёру требовалось внимание. Вокс никогда не просил, но в тот вечер Валентино был достаточно близко, чтобы подставить плечо.

То есть технически, он просто позволил чужой голове прижаться к рубашке на его животе, обнял одной рукой за плечи, а второй успокаивающе перебирал жёсткие волосы, чувствуя, как Вокс двигается при дыхании.

— Я загнал нас в угол, — признался он спустя несколько долгих минут молчания. Голос был глухой, но в нём Вал совершенно не обнаружил вины. Вокс быстро приходил в себя. В этот раз он тоже выпрямил плечи и поднялся, вытянувшись в полный рост. Это было бы впечатляюще, но Валентино был на голову выше и не особо понял драматичность момент.

— Но мы уже выбирались, верно? В этот раз ничего не поменялось, если не получится договориться, мы всё ещё можем вовремя скрыться, — Вокс прошествовал к выходу из ванной. Он должен был быть красивым и статным, но на нём была футболка с постером “Челюстей” и темно-синие боксеры. Он был, как только что проснувшийся подросток в какой-то очень сложной фазе.

Валентино скрестил руки на груди и прижался к дверному косяку спальни, чувствуя, что на самом деле позволил Воксу прямо сейчас себя.

— А вдруг, блять, не вдруг, — Вокс обернулся через плечо, остановившись возле их новенькой огромной кровати. Он сам отлично справлялся с тем, чтоб вернуть себе необходимую уверенность. Валентино оставалось присвоить себе эту заслугу и возгордиться. Вокс ухмыльнулся, как делал всегда: — а если они поверят. Остальные же верят, нам не будет ничего стоить впечатлить их.

Они убрали покрывало с кровати и рухнули на свежие простыни. Как будто в дорогом отеле, только не надо париться о выселении. Валентино прижался к чужой груди, чувствуя, как под его ухом размеренно бьётся сердце. Ладонь легла на плечо, Вокс светился, как брошенный в ночном кабинете ноутбук.

Он медленно поглаживал бархатную кожу и смотрел в потолок. Валентино почти заснул, чувствуя, как на нём поправили одеяло.

— Блажен тот, кто стойко переносит испытания, потому что, выдержав испытание, этот человек получит венец жизни, — сказал Вокс, будто говорил с паствой. Едва ли когда-то он сам верил в свои слова. Может быть, он думал, что Вал мог начать верить и пытался сделать это для него.

Или просто повторял то, о чём будет говорить в другой день.

***

Кажется, парнишку в инвалидном кресле звали Эллиот.

У него были и другие имена, но Вал не заморачивался, называя его, как придётся, особенно часто “эй, ты, блять”. Парень не возражал, он большую часть времени выглядел напуганным и преданным до жути. Он появился полгода назад среди их неофициального штаба. Тонкий и болезненный, он идеально подходил для изображения жертвы.

Они готовились к этой сцене так ужасно долго. Сцена должна была быть в Вегасе, но пришлось перенести.

В этот раз группа бедных и несчастных сбилась в одном углу, придерживая инвалидное кресло Эллиота. Валентино не успел переговорить с ними, но все знали, что делать.

Толпа шепталась вокруг них, была услужливой и очень тихой, будто все знали, что будет в этот раз. Валентино следил за тем парнем, на которого ему указал Вокс, когда они возле входа в церковь встречали прихожан.

Тот самый новый выбор. Аластор – кажется, его звали именно так – не выглядел заинтересованным, но он был здесь, а значит Воксу этого было достаточно. Валентино придвинулся ближе к инвалидам. Все знали, кого именно выберут, это было очевидно для них, ожидаемо для людей и принято для местных.

Вокс сиял, улыбался и приветливо здоровался с каждым первым за руку. Валентино видел брезгливость на его лице и видел, как он обтёр ладони о брюки, когда он скрылся из поля зрения, чтобы подготовиться получше.

— Для Бога нет ничего невозможного, — сообщил им Вокс, шагнув на привычное место. Его приветствовали затаённым дыханием.

Вокс стянул с себя пиджак и позволил ему рухнуть на пыльный пол, он потёр ладони, чтобы они стали совершенно горячими.

— Я пришел с отцовской заботой, с отцовским сознанием, и я протягиваю руку с любовью, которой я являюсь, которой является Бог, и он всегда будет здесь для вас, — он закатал рукава идеально белой рубашки и громко хлопнул, будто ему было недостаточно внимания. Его идеально уложенные волосы блестели лаком.

Это было начало сентября и жара отступила, оставляя место тяжёлым тучам, которые допускали дождь реже, чем в пустыне. Прохлада неслась, забираясь людям под одежду, тонкий холодный ветер проникал сквозь незакрытую дверь храма и колыхал одежду в углу прокажённых.

— Я здесь, чтобы показать вам его вмешательство. Он давно решил, что я должен сделать это, — Вокс опустил руки и его плечи расслабились, он шагнул вперёд и указал Эллиоту прямо в грудь, а после жестом поманил его к себе.

Валентино отклеился от стены, уверенно взялся за кресло и потолкал его сначала в проход, а потом вперёд по нему.

— Buena suerte, cariño. Conquistarlos a todos, — он не упустил возможности коснуться плеча Вокса.

— No dudes de mí, — Вокс ему улыбнулся, как улыбаются хищники, кивнул и указал толпе на парня в кресле. Тот робко поднял руку, будто приветствовал толпу, получив в ответ шумные вдохи.

— Этот человек страдает с тех пор, как рухнул с верхнего этажа стройки. Он остался жив нашими молитвами, но так и не смог подняться на ноги. Его позвоночник повреждён без шансом на восстановления.

— Pero eso es lo que dicen, — Вал не удержался от маленького отхождения от сценария, он мог бы просто вернуться на место, но он знал, что люди любят его поддержку.

Вокс слабо фыркнул, но согласно закивал:

— Верно. Так говорили, но вы можете убедиться в обратном. Этот человек, — он переложил руку на плечо парню-в-коляске, крепко стиснул и встал рядом, не взглянув даже на свою будущую жертву: — принёс Богу всё, что имел. Он молился, он жаждал исполнения одного единственного желания. И сегодня это случится.

Вокс так и не опустил взгляд и не посмотрел вниз. Он точно потом попытается оттереть свои руки в раковине.

— Прямо сейчас Дух Божий распознает тебя, — прошептал Вокс, но вокруг было так тихо, что его все отлично слышали. Эллиот был смирный, но так отлично играл, что Вал сам готов был поверить, что он что-то особенное почувствовал: — Сейчас ты чувствуешь тепло в груди?

Парень-в-кресле робко кивнул. Вокс выдохнул, он отодвинул чёлку этого парня и уложил свою широкую тёплую ладонь на его лоб, слегка надавливая. Он бормотал что-то про господа и спасение.

Валентино не вслушивался в эту речь, но она и не была достаточно продуманной. Вокс предпочитал импровизировать в такие моменты, обычно было слишком шумно. Сейчас – тише, чем должно быть, но никто не замечал, что Вокс зациклился на паре слов последние десять секунд.

— Ты чувствуешь, как тепло опускается по твоему позвоночнику? А по рёбрам?

Парень всё кивал, как безмозглый болванчик. Валентино почти решил, что его голова может отвалиться и прокатиться по полу к дверям церкви. Вокс за это время успел побледнеть. Его голос стал тише, но Вал уловил:

— Просто попроси силы и продолжай трудиться. Несмотря на то, что падают слезы, мы испытываем радость от того, что так уверены в нашем небесном отце, — иногда от того, что там Вокс придумывал и говорил хотелось смеяться.

Они действительно иногда смеялись, если он излишне начинал увлекаться речами. Это были просто их личные шутки в их личные вечера с бутылкой шампанского.

— Ты чувствуешь, как по твоему позвоночнику проходит тепло?

Парень кивнул. Вокс кивнул ему в ответ и глубоко вдохнул. Валентино видел, как от несуществующего напряжёния вена на его виске вздулась. Он вспотел, глубоко вдохнул, заставляя понять главное – трип был дерьмовый. Валентино вздохнул и захотел всё это остановить, кровь уходила от губ Вокса, пока тот спрашивал, наращивая громкость:

— Ты чувствуешь тепло в своих ногах?

Он повторил это несколько раз разными интонациями, на каждую парень ответно кивал. Ладонь Вокса дрожала. Он должен был выглядеть жертвующим свою жизненную силу, отлично подходило, но Валентино всё равно волновался. Вокс бы никогда не прерывался. Ему состояние было на руку, он только жмурился и рвано дышал.

— Попробуй встать, ты сможешь, — прошептал он, когда опустил руку. Все вокруг решили, что он может упасть сейчас же на пол, его собирались подхватить, но Вокс поднял руку, пошатнулся и отошёл с прохода.

Эллиот выдохнул и на лице его было написано отчаяние, смешанное с благоговением. Валентино решил, что ему можно накинуть немного больше за этот цирк. Вокс отошёл в сторону и сам отлично изображал уверовавшего в чудо. Из его носа хлынула кровь. Тяжёлые капли скатывались по подбородку и капали на рубашку.

Он не шевелился и жестом приказал Валентино не двигаться и не помогать. Пришлось его послушаться, хотя все вокруг наблюдали, как неходящий юнец медленно поднимается из своего кресла.

Вокс выпрямился в полный рост и расправил статно плечи. Он, кажется, хотел поднять пиджак, но кровь закапала активнее и он передумал.

Пока парень-не-в-кресле двинулся неуверенной походкой вперёд по проходу между скамеек. Он трясся всем телом, а ещё сиял просветлённым лицом. Он что-то кричал, он бросался благодарностями ко всем присутствующим. Он что-то воодушевлённо шептал, но ноги подогнулись до того, как он перешагнул церковный порог. Вставшая толпа его подхватила, не позволив рухнуть, а парень только принялся старательно объяснять, что он может продолжать, просто он устал.

Вокс остался одинокой тёмной фигурой недалеко от статуи. Валентино успел поднять пиджак и накинуть на его плечи, хотелось теперь увести его подальше.

Толпа смотрела, как некогда неходящий человек шёл вперёд от церкви. Он развернулся к ним лицом и вскинул в победном жесте кулак вверх. Это было лишним, походу, кто-то смотрел слишком много медиа. Вокс насмешливо фыркнул и привалился к Валентино:

— Он же не касатку освободил, — они оба тихо рассмеялись и отстранились друг от друга, когда довольная толпа снова развернулась.

Вокс стёр пот со лба и снова широко им заулыбался:

— Это великий день. Сейчас я не ищу никаких похвал. Настоящий отец хочет только, чтобы его дети были защищены, — он продолжал следующие минуты, но Валентино отлично видел, как сильно Вокс хочет закончить сегодня. Ему заранее надоели все вопросы, которые были обязаны посыпаться после устроенного шоу.

Он, к их сожалению, должен будет отвечать.

***

Стресс сжимал голову в кольцо.

Последняя проповедь сильно его взволновало. Люцифер не мог найти себе место, пытаясь принять, что такое возможно. Что такие люди существуют. Он мечтал увидеть подобное, чтобы наконец снова начать во что-то верить. И он увидел. И это его взбудоражило и напугало, потому что теперь у него была необходимость действовать. Он только прятал странное зудящее раздражение.

Люцифер проглотил несколько таблеток обезболивающего и уставился расплывающимся взглядом на бумагу перед собой. Что-то внутри у него нехорошо копошилось, но он не мог понять, что именно. Он думал, что это решительность. Он думал, что это знак, что стоит что-то сделать. Он думал, что сейчас может что-то сделать.

Возможно, Люцифер предполагал приближающуюся смерть: она крутила волнением его разум и превращала внутренние органы в беспокойную кашу. Люцифер не различал, что именно у него болит. Казалось, будто ничего и всё сразу. Наверное, так болят души в Аду.

Он хотел поговорить про смерть и про справедливость. И он предполагал место, где может поговорить об этом.

Люцифер поднялся из-за стола и прихватил с собой куртку и ключи от дома. Он подумал, что у Чарли ещё были уроки. А потом подумал, что Чарли не расстроится, если пропустит конец дня. Он очень хотел порадовать дочь. И, наверное, пострелять в игровых автоматах вместе с ней. Он решил, что может это сделать.

После одного важного разговора. Даже если он знал, с кем идёт говорить. Вокс не причинил городу вреда, а значит был меньшей из зол. Головная боль усиливалась, когда Люцифер думал о принятом решении, но он обязан был попросить совет. И обязан был сделать это у церкви, даже если это означало играть в идиота дальше

— Но в Библии же не было сказано, что там был за плод, Типа может это было мясо? Наггетсы. Библейские наггетсы, — Адам вещал на весь участок, закинув ноги на свой стол. Люцифер поморщился, разглядывая грязь на его подошве, которая медленно стекала на незаполненный документ.

Адам ел виноград и липкий кислый сок вытекал из уголков его губ. Он громко чавкал и срывал виноградины ртом, а потом шумно дышал носом. Адам, как и Люцифер, носил библейское имя, но совершенно не думал, что оно библейское. Родители любили его и проявили это, назвав так, как назвали. И он не проявлял неуважения, Люциферу даже иногда казалось, что отца Адам боялся.

— Плод – это фрукт. Никакого библейского мяса, — сказал он строго, когда вышел из своего кабинета – единственного отделённого в помещении. Адам вздрогнул и чуть не выронил свой завтрак.

Ему не нравился виноград на самом деле, только если это было вино.

Адам любил заваливаться в единственную приличную кафешку в городе, поглощать рёбрышки в соусе и пачкать форму, потому что салфеток давали слишком мало. Адам был молод и всё улыбался официантке с другим библейским именем.

Люцифер перестал составлять ему компанию в обед, когда официантка стала улыбаться ему.

— Да похуй, — сказал Адам, совершенно забывая, с кем именно он говорит. Слишком близкие отношения с сотрудниками были плохой идеей, но Люцифер допустил в своей жизни так много плохих идей, что перестал обращать на это внимание. Адам проглотил ещё одну виноградину и дружелюбно протянул Люциферу: — типа библейский виноград.

— Я рад, что ты стал нормально питаться, — пришлось обойти его и поправить шляпу, сползающую на глаза.

Люцифер не собирался оглядываться, но Адам встревоженно заголосил:

— Шеф, ты куда?

— В церковь, а потом домой. Я беру отгул, а ты отправляешься патрулировать город, раз тебе нечем заняться, можешь заехать на обед, — он не хотел уточнять, что собрался впервые за много лет исповедаться. И собрался наконец действовать решительно.

***

Вокс курил на входе в церковь.

Люцифер рассматривал его силуэт несколько минут, а через мгновение Чарли тронула его за локоть. Пришлось повернуть голову к ней, чтобы на лице невольно расползлась улыбка. Дочь всегда действовала на него так.

— Почему мы здесь, пап?

— Просто папа хочет кое с кем поговорить, — Люцифер потрепал её по волосам и заправил светлую прядь за ухо. Она не смотрела на отца, только вперёд на темный силуэт и серое небо за ним.

Церковь в непогоду становилась чёрной, её силуэт был резким и острым, будто кто-то набросал друг на друга огромные каменные плиты. Она была неказистой и даже уродливой, резкой, как удар молнии, просто никто не задумывался об этом. Никто не смотрел на церковь со стороны.

— Тогда тебе надо поспешить, пока он не зашёл обратно, — сообщила Чарли и начала перебираться на переднее сидение. Люцифер не возражал, только смотрел, как она достала игрушечного плюшевого котёнка из своего рюкзака и начала ему показывать окружающую остановку.

— Это церковь, — сказала котёнку Чарли и указала на здание. Она была любопытным ребёнком, который стремился делиться всем, что было интересно. — Это руль. А это папа, но он уже уходит.

Люцифер послушно кивнул и быстро прижался губами ко лбу дочери, а потом к голове её игрушки.

У них были две овчарки и полная взаимная любовь с ними. И игрушечный котёнок, которого оставила Лилит в качестве последнего Рождественского подарка. Люцифер положил его под ёлку вместо жены, а через четыре года после этого рассказал Чарли, что её мамы больше нет. Его маленькая храбрая дочь не плакала, но что-то внутри неё умерло вместе с женщиной, которая её выносила.

Он выбрался из машины и уверенным шагом направился к церкви, пока силуэт всё ещё опирался на неё стеной и пускал в небо сизый дым.

Люцифер забрал дочь с уроков в каком-то странном приступе вины. Она не возражала и не задавала вопросов, только порадовалась ближайшему походу в зал с игровыми автоматами. Им обоим нравилось там. Осталось только пожалеть, что он не заехал в церковь до школы. Чарли бы так не пришлось ждать, но сейчас она послушно сидела в машине и болтала со своей игрушкой.

— Не знал, что вы курите.

Вокс вздрогнул. Он выглядел восстановившимся и снисходительным. Только вытащил сигарету изо рта, зажав двумя пальцами фильтр и виновато развёл руками:

— Стараюсь это не афишировать.

Они помолчали, стоя в нескольких метрах друг от друга. Люцифер хмурился, пытаясь собраться с мыслями, а Вокс был намного больше заинтересован в сигарете, чем в разговорах. Курил он с наслаждением и какой-то усталостью, будто каждая затяжка давала ему свежий глоток жизни.

— Хотите? — он вытащил из карман брюк пачку, раскрыл и щёлкнул по дну, чтобы одна из сигарет высунула кончик из пачки и её можно было подцепить. Люцифер помотал головой и зачем-то отодвинул воротник формы, чтобы продемонстрировать три никотиновых пластыря на его груди и плече:

— У меня дочь, стараюсь не подавать ей плохой пример. Хочу поговорить.

— Здесь или внутри?

Люцифер пожал плечами, хотя, на самом деле, ему хотелось видеть свою машину недалеко. Чарли выбралась из неё и теперь сидела на капоте, болтая ногами. Котёнок лежал рядом с ней, с такого расстояния напоминая настоящее животное, свернувшееся в калачик.

Может быть, он мог бы взять ещё и живую кошку. Взрослую, потому что взрослых берут реже.

Они сели на ступеньки перед церковью, пришлось толкнуть ногу Вокса, потому что сел он слишком широко, видимо, такова была его привычка.

— Люцифер – это имя Дьявола, верно? — спросил Люцифер. Его голос звучал, как шелест листвы.

— Падшего ангела, — Вокс пожал плечами: — своевольного и самостоятельного. Способного бросить вызов создателю. Если бы я не был на другой стороне, то сильно бы мог восхититься его решимостью.

Восхититься.

Люцифер удивлённо моргнул и повернул голову, но Вокс на него не смотрел, он поймал взгляд Чарли и приветливо ей помахал.

— Я думаю, что должен убить человека, — признался наконец Люцифер. Это лежало на его сердце тяжёлым грузом, который пришлось пояснять:

— Но он убил больше. Я уверен в этом, меня каждый раз выворачивает, когда я на него смотрю. Просто у меня нет никаких доказательств, кроме того, что я знаю, что он виноват. И я хочу его убить.

В глазах Вокса на мгновение сверкнула насмешка. А потом она сменилась заинтересованностью. А потом Люцифер почувствовал руку на своём колене, опустил взгляд туда и решил, что это было ободрение. Когда он снова столкнулся с чужим взглядом, Вокс смотрел с полным спокойствием.

Он затушил сигарету о ступеньку и выдохнул, продолжая то, о чём говорил:

— Это было нелепо со стороны истории трактовать его, как главное зло. Люцифер, возможно, только проявил качества, которые Бог в него заложил. Мне всегда думалось, что он был скорее измучен своим долгом.

— Как Иисус?

Вокс пожал плечами с философским спокойствием, но его губы тронула мгновенная улыбка:

— Просто его предназначение было другим. Возможно, он должен был сделать то, что сделал.

Люцифер согласно кивнул, легче ему не становилось, но он укоренился в своем решении достаточно сильно.

— Простите за интерес, — Вокс достал пачку сигарет и зажал зубами новую, вытягивая её на воздух. Запах у его табака был специфический. Его зрачки искали свет так сильно, что скоро могли бы заполнить всю радужку.

Люцифер игнорировал то, что мог игнорировать. Вокс поджёг сигарету и откинулся на ступеньку, упираясь в неё спиной.

Теперь он держал об руки на своих коленях:

— Что это за человек?

Люцифер не думал, что должен отвечать заранее. Он хотел, чтобы об этом узнали из газет. Чтобы фотография ублюдка висела среди его обнаруженных жертв.

Он помедлил и решительно сказал:

— Если бы вы были близко друг к другу, уверен, вы бы сразу поняли, что в нём есть что-то ужасное. Такое не пропустить.

Вокс задумчиво кивнул. И остался сидеть на своём месте, когда Люцифер поднялся на ноги и побрёл обратно к машине.